Сердце язычницы

Патриция Мэтьюз, 1978

Жизнь гавайской метиски Лилиа Монрой внезапно меняется, когда ее силой увозят в далекий Лондон к богатой белой бабушке, где красавице предстоит нелегкая жизнь в высшем свете, в окружении зависти, сплетен и презрения к ее смешанной крови. Между тем и хищные родственники, охотящиеся за деньгами бабушки Лилиа, и кое-кто на ее родных островах готовы на все, чтобы девушка бесследно и навсегда исчезла. И единственный, кто приходит на помощь Лилиа, – мужественный и отважный Дэвид Тревелайн…

Глава 6

Морис Этеридж был полнейшим ничтожеством, и волновали его только деньги, поскольку он с юных лет служил мамоне. Роджер Этеридж, его отец, унаследовал солидное поместье, и со временем оно перешло бы к Морису, не будь его папаша неисправимым мотом, полжизни просидевшим за карточным столом. Умер он в сорок лет, выпив чрезмерную дозу джина на пустой желудок, после чего имение пошло с молотка в уплату долгов. Осталось лишь несколько акров, примыкавших к особняку, такому запущенному, что текущий ремонт поглощал массу средств. Мать Мориса, Маргарет Этеридж, смыслила в хозяйстве не больше, чем ее пропащий муженек. У этой безмозглой трещотки деньги протекали сквозь пальцы.

Когда Роджер Этеридж переселился в лучший мир, Морису было двадцать два года. Он испытал отнюдь не скорбь, а глубокое разочарование, выяснив, что стал практически нищим.

Морис возлагал надежды на леди Анну, поскольку у нее, кроме Этериджей, родственников не было. Молодой человек с нетерпением ждал того дня, когда тетка наконец скончается и откажет им все свое громадное состояние. Стоило ему подумать об этом, и его пальцы начинали шевелиться, словно перебирая золото. Конечно, по праву наследования все должно было перейти к Маргарет Этеридж, но это ничуть не смущало Мориса. Он с детства научился играть чувствами своей недалекой матери. К тому же она не раз говорила, что немедленно уступит ему управление Монрой-холлом, — ведь ему удавалось все эти годы поддерживать видимость приличной жизни.

Чтобы как-то перебиться, Морису пришлось отпустить всех слуг, кроме одной семейной пары. Жена хлопотала на кухне, муж выполнял самые различные обязанности, считаясь при этом экономом. Морис рассчитал бы и их, но, слишком старые, они не могли рассчитывать на другое место, а потому согласились остаться за кров и пищу. Это вполне устраивало нового хозяина.

После торгов осталось совсем немного наличных денег. Поскольку на них все равно было не прожить, Морис решил ссужать эти деньги под проценты. Он распустил слух среди расточительной дворянской молодежи, что готов предоставить деньги тем, кто остро в них нуждается, поставив лишь два условия: полную секретность и строгое соблюдение сроков платежа.

Однако вскоре молодой человек столкнулся с двумя проблемами и в силу природного ума сразу понял, как они серьезны. Во-первых, брать деньги в долг любили все, а вот возвращать стремились немногие. Пришлось нанять темную личность по прозвищу Слейт — Грифель. За деньги он работал кем угодно, от вышибалы до убийцы, одинаково ловко управляясь с ножом и дубинкой и испытывая при этом наслаждение настоящего садиста. Глаза его были цвета грифеля, какие-то мертвенно-темные, а взгляд завораживал, как у змеи, готовой броситься на жертву. Слейта побаивались даже те, кто его нанимал. Морис же, хорошо разбираясь в людях, сразу понял, что имеет дело с человеком весьма скудного ума. Однако дело свое Слейт знал и оказался очень полезен. Если молодой дворянин затягивал выплату и не расплачивался после первого напоминания, Слейт обрабатывал его сначала дубинкой, обмотанной мягким тряпьем, чтобы не оставлять следов. Если не помогало и это, должник получал нож между ребер.

Когда такое случилось несколько раз, молва разнеслась быстро, и первая проблема Мориса была решена.

Во-вторых, следовало любой ценой сохранить в тайне свое занятие, заслуженно снискавшее славу грязного. Пришлось снять помещение в Лондоне, поблизости от «Ковент-Гардена», в квартале игорных домов и увеселительных заведений. Сюда Морис отправлялся три раза в неделю и проводил в своей конторе пару часов, ссужая деньги под вымышленным именем. Таким образом, Мориса Этериджа знали в Лондоне как Феррета. На сочном лондонском кокни это означало «торговец, у которого транжиры покупают втридорога, а он потом отправляет их в тюрьму за долги». В данном случае товаром служили деньги, но смысл в целом сохранялся.

Провинциальное дворянство ничего не знало об изнанке его жизни. Более того, мать тоже не имела об этом понятия. На вопрос, откуда берутся деньги, Морис отвечал, что умело вкладывает их и получает хорошие прибыли. В сущности, он не лгал, наслаждаясь при этом материнским восхищением.

Поскольку недостатка в молодых мотах не было, тайный бизнес Мориса так процветал, что он решил расширить дело, занявшись скупкой и сбытом краденого. Идея быстро оправдала себя, поскольку Лондон в то время кишел ворами. По большей части они были тупы и не имели представления о ценности того, что крали. Морис платил гроши за то, что потом сплавлял за хорошую цену.

Делая свое дело, он постепенно накопил приличную сумму. Однако душа его не лежала к этому прибыльному занятию. Морис даже ненавидел его. Нет, он не мучился угрызениями совести, поскольку совести не имел. По глубокому убеждению Мориса, преуспевали только люди с изворотливым умом, не знающие жалости. Они добивались всего, чего хотели. Но он презирал мелких жуликов, с которыми приходилось якшаться изо дня в день. Морис мечтал о жизни настоящего джентльмена, который, не пачкая рук, купается в роскоши. Он жил ожиданием наследства.

После смерти отца и распродажи имущества Этериджей больше не приглашали в приличные дома из тех, что украшали дорогу в Суссекс. Их принимали лишь в Монрой-холле, да и то потому, что Морис и его мать приходились родней леди Анне. Эти формальные визиты продолжались очень недолго: Морис прекрасно знал, что их в Монрой-холле только терпят, — однако молодому человеку не приходило в голову, что причина тому не обнищание, а его манеры и внешность. Нищих дворян хватало, и их не чуждались. Хотя никто не догадывался о гнусном занятии Мориса, общение с низами общества наложило на него заметный отпечаток. Он никогда не располагал к себе, но теперь в нем появились лукавство, уклончивость и скрытность. Морис выглядел старше своих тридцати шести, и весь его вид наводил на мысль о каком-то тайном и нечистом пристрастии, о пороке.

Парика он не носил, ухаживать за волосами не привык, и они свисали на плечи немытыми прядями. Улыбался Морис крайне редко — и слава богу, потому что тогда обнажались крупные желтоватые зубы. Маленькие бегающие глазки казались крысиными. Неряшливая одежда Мориса всегда была покрыта пятнами. К чему утруждать себя внешним лоском, если изо дня в день имеешь дело с подонками общества? Вот когда он вступит в права наследства… о, тогда станет настоящим денди.

В тот вечер, когда рутинная жизнь Мориса была неожиданно нарушена, он сидел в своей крохотной конторе в полном одиночестве. Покончив с делами, Морис собирался домой. Однако прежде всего (что давно вошло у него в привычку) он уселся поудобнее в продавленном кресле и погрузился в размышления о будущем. Улыбка чуть раздвинула его тонкие губы. Приятное будущее приближалось, это явствовало из последнего еженедельного визита в Монрой-холл. Морис самым внимательным образом оглядел тетку, по обыкновению принимавшую родственников на кушетке в спальне. Маргарет несла какую-то чушь, заверяя сестру в неизменной преданности, пока та раздраженно не остановила ее. Старуха, стоявшая между Морисом и богатством, в тот день выглядела особенно утомленной и вялой. Жизнь, казалось, теплилась в ней огоньком догорающей свечи, то вспыхивая, то почти угасая. Судя по всему, леди Анне недолго осталось обременять этот мир своим присутствием…

Внезапно дверь конторы громко хлопнула. Вырванный из мечтаний, Морис с неудовольствием поднял голову и увидел человека сомнительной внешности, явно из тех, с кем он привык иметь дело. Его наглый вид привел Мориса в раздражение.

— На сегодня все, сэр! Приходите завтра. Не торчать же мне в конторе до полуночи! К тому же деньги уже заперты в сейфе…

— Ничего, как-нибудь договоримся, — перебил человечек, покачиваясь на пятках. — Чтоб мне пропасть, это в твоих же интересах, господин Этеридж!

Настоящее имя Мориса никогда еще не произносилось в этих стенах, и ему едва удалось сохранить самообладание.

— Я вижу, вы не туда попали, — холодно заметил он. — Потрудитесь взглянуть на дверь с той стороны. Там написано Феррет.

— Я попал именно туда, куда хотел, Этеридж, — невозмутимо ответил гость и ухмыльнулся. — Я все про тебя знаю. Под именем Феррет ты ссужаешь денежки проигравшимся дуракам и вдобавок скупаешь вещички, у них же украденные. Но настоящее твое имя — Морис Этеридж. Заперев за собой дверь этой жалкой конторы, ты отправляешься в один дом по дороге в Суссекс и вот там уже играешь в знатного лорда.

Такого потрясения Морис не испытывал со дня смерти отца, когда его громом поразило известие о грядущей нищете. Он понял, что его разоблачили, выследили и намерены шантажировать! Двойная жизнь, с таким трудом налаженная, на грани краха! Шок был так силен, что Мориса качнуло, и он едва не потерял сознание. Каким-то чудом ему удалось прохрипеть:

— Как вы дознались?..

— Ах, Этеридж, это всего лишь капля в море сведений, которые я насобирал о разных людях. Однако к делу! Ты спишь и видишь, как бы прибрать к рукам денежки старухи Монрой.

Раздался престранный звук, очень похожий на кудахтанье курицы. Морис не сразу сообразил, что так его гость смеется.

— Да успокойся, возьми себя в руки! — прикрикнул тот. — Я и в мыслях не держал выдавать твой секрет. Знаешь, зачем я здесь? Ради дельца, прибыльного для нас обоих. Кстати, зовут меня Эйза Радд.

И он, шагнув вперед, протянул руку. Морис не сделал ответного движения. Он мало-помалу оправлялся от потрясения, его обычный апломб возвращался, а с этим рос и гнев. По виду Радд ничем не отличался от жалких подонков, что в этой самой конторе валялись у Мориса в ногах, умоляя помочь. И это ничтожество смеет ставить ему условия!

— Интересно, что же может принести выгоду нам обоим? — резко осведомился он.

Радд, ничуть не обижаясь, убрал руку и снова закудахтал:

— По всему видно, что ты еще не слышал новость. Вот смеху-то! Сидишь тут, точишь зубы на состояние Монроев, по-глупому веришь, что тебе оно и достанется… ну или твоей мамаше. И все потому, что старуха Монрой одна-одинешенька на всем белом свете. Так вот, твои рассуждения гроша ломаного не стоят!

Эта тирада неприятно поразила Мориса, и он преисполнился самых черных подозрений.

— А в чем дело?

— В том, что старая чертовка наняла меня. Да-да, наняла за хорошие денежки, чтобы я съездил на острова и привез ее ненаглядного сыночка Уильяма.

— То есть… то есть вы хотите сказать, что Уильям Монрой еще жив?

— Слава богу, помер. Но это ничуть не меняет дела, Этеридж, потому что он успел завести дочку. Ну, что скажешь?

— Это ложь! — вскричал Морис, чувствуя, как холодное лезвие страха пронзает его сердце. — Не верю!

— Хочешь — верь, хочешь — не верь, — с неописуемым удовлетворением отозвался Радд, — а только вчера я самолично доставил девчонку с островов в Англию. Она жива-здорова и теперь отогревается на тощей груди своей бабки. Надо сказать, Этеридж, Уильям состряпал славную дочурку, лакомый кусочек. Теперь сам видишь, что денежек тебе не видать. Раз объявилась наследница, она и получит все до последнего фартинга.

Морису показалось, что пол уходит у него из-под ног. Мир перевернулся, все рушилось, фигура Радда качалась и расплывалась перед глазами. Он схватился рукой за лоб, покрытый холодным потом.

— Чего вы хотите? Помощи в какой-нибудь грязной интриге?

— А как же! — воскликнул Радд. — У меня ведь в этом дельце прямой интерес. Девчонку-то я привез, да только ничего не получил за труды. Старая карга выставила меня за дверь, потому что я, видите ли, плохо обращался с этой туземной сучкой! Подумаешь! Договор есть договор, она обещала заплатить, если я привезу любого из Монроев.

Морис, как человек деловой, решил, что предаться горю можно и потом, а пока следует поразмыслить над услышанным. Рассудив так, он немедленно напряг свои извилины, чтобы дать беспристрастную оценку тому, кто предлагал сотрудничество. Жадный до денег, беспринципный, мстительный. Это хорошо — как раз то, что надо.

— Я все еще не знаю, чем мы можем быть друг другу полезны, Радд.

— Проще простого, Этеридж. Пока девчонка топчет землю, тебе не видать наследства, а мне — платы за труды. А теперь представь себе, что она возьмет да и помрет. Тогда все встанет на свои места, как будто сучка и вовсе не приезжала. Бьюсь об заклад, от горя старая перечница тоже окажется в гробу. Она ведь и так на ладан дышит, если мои глаза не врут. Ну а тебе останется только протянуть руки за деньгами и заплатить мне то, что положено. Само собой, побольше, чем обещала старуха, потому что идея как-никак моя.

— Как, вы предлагаете мне убить ни в чем не повинную девушку? — воскликнул Морис с театральным ужасом в голосе.

— Да перестань ты, нашел время дурака валять! Тоже мне, викарий нашелся! Сам укокошил бы и родную мать, откажи она тебе в деньгах. Да и ни к чему это. Ты у меня вот где, Этеридж. — Радд вытянул руку и сжал кулак.

— Ну, знаете! Все эти гнусные обвинения!..

— Послушай, Этеридж, или кончай со спектаклем, или я рассержусь. Деловым людям ни к чему шаркать ножкой друг перед другом. Если тебе наплевать на денежки, оставайся при своих, а я уж найду способ получить, что мне причитается.

— Только не думай, что это просто. — Морис отбросил притворство и заговорил другим тоном, легко перейдя на «ты». — Сам посуди, раз я — заинтересованная сторона, на меня не должно пасть ни тени подозрения, иначе конец. Так как же ты намерен все это проделать?

— Я? Нет уж, чтоб мне пропасть, так не пойдет! Эта девчонка, Лилиа, меня хорошо знает и не подпустит к себе на пушечный выстрел. Вообще-то она не рвалась в Англию, так что пришлось ее малость вразумить. — Тут Радд гадко усмехнулся каким-то воспоминаниям.

— Лилиа? Это еще что за имя!

— Мамаша-то у нее островитянка, туземка. Уильям Монрой там совсем опустился.

— Что? Тетка отогревает на груди какую-то полукровку? Уму непостижимо! Да и не верится мне.

— А что такого? Все равно она дочь Уильяма Монроя и старухина внучка. Чтоб мне пропасть, через неделю старуха в ней души чаять не будет. Да… и вот в том-то вся закавыка. Девчонке не терпится сбежать назад, на свой Богом забытый остров, так что придется старухе с нее глаз не спускать, хотя бы первое время, пока она не войдет во вкус богатства. Словом, надо последить за домом. Ее не будут всю жизнь держать взаперти, рано или поздно выпустят погулять. Там, у себя, она бегала где хотела, как дикий зверь.

— Как все это сложно, неудобно… — вслух размышлял Морис. — Что у тебя на уме? Нанять кого-нибудь?

— Да уж придется, никуда от этого не денешься. Мы с тобой все обдумаем, разложим по полочкам, а чтобы рук не марать, найдем человека для грязной работы.

— Есть такой на примете?

— Как не быть! Да вот хотя бы этот твой Слейт. Он хорошо управлялся с должниками, когда ты еще становился на ноги. Учти, я знаю всю твою подноготную. Этому типу убить — раз плюнуть.

— Слейт?

Морис погрузился в раздумья. Экскурсы Радда в его прошлое больше не беспокоили, раз им предстояло работать рука об руку, но он давно уже не прибегал к услугам Слейта.

— Что ж, можно попробовать.

— Так разыщи его. Пусть следит за домом так, чтобы никто его не видел, а когда девчонке позволят везде разгуливать, пусть сразу даст знать.

Слейт, выходец из лондонских трущоб, их порождение и неизменный обитатель, за тридцать лет своей богатой событиями жизни ни разу не покидал Лондоне, а точнее, его наихудшие кварталы. К остальному миру он чувствовал глубокое отвращение, неудивительно поэтому, что предложение Мориса отправиться в провинцию пришлось ему не по вкусу.

— Что это вам в голову взбрело, мистер Феррет? Я сроду в таких местах не был. Дьявол меня забери, я заблужусь в первом же лесу!

— Тебе не помешает хорошенько отогреть шкуру.

— Мистер Феррет, здесь, в Лондоне, можете посылать меня в любую дыру, хоть под землю, потому что я весь город облазил и знаю как свои пять пальцев. А что мне делать там, где я сроду не бывал? Бегать по полям, это ж надо! Да я свалюсь в канаву, переломаю ноги!

Нервным движением выхватив нож, он начал ритмично раскрывать его и захлопывать.

— Болван! — бросил Морис. — Речь идет всего-навсего о девчонке. Ты что, с юбкой не справишься? А ножик спрячь, нечего лишний раз его показывать. Он тебе, может, и вовсе не понадобится. Посмотрит она на твою рожу да и свалится замертво. Ну и вид у тебя, просто ходячий труп!

Слейт довольно осклабился, словно его похвалили. Впрочем, еще не убежденный, он открыл рот и хотел возразить, но Морис не дал ему слова сказать.

— Ладно, пошутили — и хватит, а теперь слушай меня. Раз я плачу, то ты принадлежишь мне телом и душой… если она у тебя вообще есть. Я бы мог целый день уговаривать тебя, но не буду. Мне нужен помощник в этом деле, другого такого я не знаю, так что или берись за дело, или я сдам тебя властям. Если судейским порассказать, сколько народу ты проводил на тот свет, они тебя быстро пристроят в петлю.

— Что ж, я убивал, вы посылали, — угрюмо заметил Слейт.

— Очень может быть, но мое слово потянет больше твоего. — Решив, что пора перейти от угроз к посулам, Морис заговорил доверительным тоном: — К чему ссориться, Слейт? До сих пор мы с тобой работали на пару, ко взаимной выгоде. Ну скажи, разве ты плохо подзаработал? Тебе ведь приходилось медяки считать, а теперь небось в карманах бренчит на славу. Подумаешь, провинция! Зато я хорошо заплачу, вдвое больше прежнего. Нет, даже втрое!

На угрюмом лице Слейта ничего не выразилось, но Морис понял, что наживка проглочена, и бессознательно потер руки.

— Итак, ты должен постоянно находиться где-нибудь поблизости от Монрой-холла. Днем глаз не спускай с дома, вдруг она выйдет. Если нет, не тревожься и не теряй бдительности, все равно это когда-то случится. Пока девушка не ступит за порог, предпринять ничего не удастся. Как увидишь ее, дай мне знать, получишь новые указания. В этом деле все должно быть проделано точно, никакой небрежности, никаких промахов! Придется все хорошенько обдумать.

С тех пор Слейт являлся в Лондон, в контору Мориса Этериджа, с еженедельным отчетом. Первые две недели не ознаменовались ничем интересным. Монрой-Холл посещало множество людей, но гостья с Сандвичевых островов оставалась в стенах особняка. Хотя Морис и приготовился терпеливо ждать, это обескуражило его. Еще больше досадовал он на то, что никак не получалось хотя бы краем глаза увидеть виновницу его неприятностей: визиты вежливости были отменены. Леди Анна прислала Этериджам письмо, что в ближайшем будущем не сможет уделить им время по причине крайней занятости, но ни словом не обмолвилась о внучке. Морис даже подумывал о том, не явиться ли без приглашения под предлогом, что письмо затерялось, но счел за лучшее не вызывать гнев леди Анны. Оставалось рвать и метать в одиночестве.

Несколько улучшил дело третий отчет: Слейт сообщил, что наконец увидел девчонку. Она начала брать уроки верховой езды.

— Чудно, чудно! — восклицал Морис, потирая руки. — Скоро она начнет выезжать на прогулки, сначала с грумом, а потом и одна. Мне говорили, что она ненавидит сидеть взаперти. Наверняка ей не терпится поскорее добраться до свободы. Вот что, Слейт, теперь и подавно не спускай глаз с дома. Как только она выедет одна, сразу ко мне! Тогда и разработаем план.

Так случилось, что во время очередного отчета Эйза Радд находился в конторе. К удивлению Мориса Этериджа, Слейт на сей раз выглядел как-то иначе. Морис сроду не видел его в таком состоянии и решил, что он, пожалуй, взволнован. Скоро стало ясно почему.

— Она и впрямь избавилась от грумов и поехала прогуляться в одиночку. Все в точности как вы сказали, мистер Феррет. Мне-то, конечно, пришлось за ней пешком топать, вот я и потерял девчонку… но потом снова на нее наткнулся у лесного озера или как его там. — Слейт понизил голос и почесал себя в паху. — Угадайте, что она там выделывала? Нипочем вам не угадать! Разделась догола и ну бултыхаться в воде, а потом и вовсе разлеглась на камне, вроде как приглашала! Скажу вам, это был вид… — Он несколько раз облизнул губы и засопел.

— Чудно, чудно! — повторил Морис, непрерывно потирая руки. — Говоришь, одна? Совсем одна?

— А то как же!

— Тогда к делу!

— Феррет! — перебил Слейт. — Я бы не прочь с ней побаловаться. Конечно, потом я прикончу девчонку, но для начала…

— Посмотрим, — уклончиво ответил Морис. — Кстати, можешь возвращаться. Отправляйся на свое место и следи за домом. Только не вздумай и пальцем коснуться девчонки до тех пор, пока я не дам сигнал. Смотри не оплошай, а то не видать тебе денег.

Головорез угрюмо кивнул и покинул контору, а Морис задумался над его словами. Это казалось неплохой идеей. Если девчонка вела себя так непристойно, раздевшись донага в лесу, куда бог знает кто может забрести… скажем, бродяга. Допустим, ее найдут изнасилованной и убитой, а одежду аккуратно сложенной в сторонке. Станет ясно, что она пала жертвой низменных страстей, которые сама же и пробудила.

— Этот твой Слейт такой чудной, — вдруг сказал Радд, прерывая нить его мыслей.

— Он попросту безмозглый идиот, — отмахнулся Морис. — Недоразвитый. Но толк от него большой. Никто лучше его не позаботится об этой островитяночке.

— А почему ты сразу не велел с ней разделаться? Чего ждешь? — Радд поднялся и начат покачиваться на пятках. — Чем раньше, тем лучше.

— Это еще неизвестно, — возразил Морис. — Тебе терять нечего, а мне наоборот. Рисковать нельзя.

— Рисковать, рисковать! — вспылил Радд. — Больно ты осторожный! А по мне, поскорее бы ей свернули шею.

— Если тебе так не терпится, сам этим и займись.

— Не могу. Говорю тебе, она меня знает. Догадавшись, что Радд побаивается девчонки, Морис с любопытством всмотрелся в его лицо. Чем ей удалось его запугать? Странно. Чтобы мужчина, притом жестокий и беспринципный, боялся юбки!

— Ладно, давай решим, когда все это проделать, — снова заговорил Радд.

— Скоро, скоро, — рассеянно заверил его Морис и, откинув голову на спинку кресла, с минуту созерцал закопченный потолок. — Первым делом я нанесу визит вежливости моей дорогой, прикованной к постели тетушке, желает она того или нет.

— Это еще зачем? Девчонка будет знать тебя в лицо.

— Ничего страшного в этом нет. Допустим, я прослышал стороной, что у меня теперь есть кузина. Всякий нормальный человек в таком случае изведется от любопытства. Если теперь я явлюсь в Монрой-холл, никого это не удивит. Надо сказать, мне и в самом деле не терпится на нее посмотреть.

Больше Морис ничего не сказал Радду, хотя план расправы с Лилиа уже начал формироваться в его голове. Однако следовало проделать все так, чтобы Мориса ни в чем не заподозрили. Для начала он решил втереться в доверие к Лилиа, так чтобы все это видели. Когда она погибнет, первым под подозрение попадет Радд, поскольку у него есть мотив. Это только к лучшему. Если Радда вздернут, делиться с ним не придется. Тем более глупо посвящать его в свои планы, чтобы он потом на допросе, спасая свою шкуру, выложил все.

Предстоящий визит в Монрой-холл стал серьезным испытанием для Мориса: ему пришлось бороться со скаредностью, — однако для успеха задуманного следовало приодеться, что он и сделал. В новом наряде он выглядел не денди, но все же более презентабельным человеком. Морис провел перед зеркалом немало приятных минут, предаваясь созерцанию. И в самом деле, модные нанковые брюки со штрипками, полосатый жилет под черной визиткой и рубашка с тугим стоячим воротничком совершенно преобразили его. Довершала наряд элегантная касторовая шляпа.

— Боже милостивый, Морис! — услышал он сзади. — По какому случаю ты так разоделся? Я и не вспомню, когда в последний раз видела тебя одетым с иголочки!

Он обернулся и увидел мать. Маргарет Этеридж близилась к шестидесяти. Она очень располнела с годами, так что лицо напоминало полную луну. Ее седеющие волосы, даже только что уложенные, почему-то всегда казались растрепанными. Постоянно борясь с полнотой, Маргарет туго затягивалась, и потому ей всегда не хватало воздуха. Морис охотно дал объяснения:

— Сегодня, дорогая мамочка, мы с тобой отправимся навестить леди Анну, мою ненаглядную тетушку и твою любимую сестру. Пора мне наконец повидать очаровательную и таинственную кузину, не так ли?

— Боже мой, боже мой! — вскричала леди Этеридж, и ее пухлые руки так и заплясали в воздухе. — Ты полагаешь, Морис, это следует сделать? Ведь сестра дала понять, что пока нам не стоит появляться в Монрой-холле.

— Мало ли что, мамочка. В конце концов, у нас, кроме леди Анны, больше никого нет в целом свете. Я всей душой люблю ее и не могу долго находиться в разлуке с тетушкой. К тому же, вспомни-ка, с тех пор как умер лорд Монрой, леди Анна ведет себя странно…

— Пожалуй, да…

— С чего это она вдруг приютила у себя какую-то полукровку? Ее разум уже не тот, что прежде. Да и кто поручится, что девчонка на самом деле дочь нашего дорогого Уильяма? Допустим, леди Анну обманули, подсунули ей какую-то авантюристку.

— Разве это возможно?

— Зачем она явилась в Монрой-холл, эта дикарка? Чтобы обманом расположить к себе леди Анну. Дикари, — Морис понизил голос и склонился к уху матери, — хорошо знают колдовство, черную магию. Им ничего не стоит закружить голову, отвести глаза. Надо помешать этому.

— Боже мой, Морис, что за ужасы ты говоришь! — восклицала леди Этеридж, безоговорочно веря каждому слову сына.

Она даже закрыла лицо руками, и затрудненное дыхание со свистом вырывалось сквозь веер пальцев.

— Для нас с тобой это ужасно, мамочка, но для дикарей всего-навсего дело привычки. — Морис потирал руки, довольный своей выдумкой. — Теперь ты видишь, что долг призывает нас грудью встать за немощную, слабую рассудком леди Анну. Кто еще поможет ей, если не родная сестра и не любящий племянник?

В Монрой-холле все прошло без проблем, что даже несколько удивило Мориса. Правда, их не встретили с распростертыми объятиями, но и не указали на дверь. Этот наглец, лакей Джеймс, выполнявший разного рода обязанности, от телохранителя до горничной, оглядел гостей с присущим ему пренебрежением, сказал, что справится, примут ли их, и удалился. Этериджи ждали внутри, но у самых дверей, поражаясь тому, что он не повернул на лестницу, в покои леди Анны, а проследовал дальше, за поворот галереи. Вскоре Джеймс вернулся.

Конец ознакомительного фрагмента.