Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра

Патрик Ротфусс, 2007

Всякое прошлое забывается, превращаясь в сказки, которыми пугают малых детей. Но пробьет час, и древние предания оживут и ворвутся в реальность, сея ужас и смерть… Так юный Квоут, актер бродячей труппы, сталкивается со страшными демонами чандрианами, уничтожившими всю его семью. Поклявшись отомстить, мальчик вступает на долгий и трудный путь, полный приключений и опасностей, ведь чтобы сразиться с легендарными чудовищами, ему самому предстоит войти в легенды.

Глава 9

В фургоне у Бена

Абенти был первый арканист, которого я встретил в своей жизни — странная и завораживающая личность с точки зрения мальчика. Он разбирался во всех науках: ботанике, астрономии, психологии, анатомии, алхимии, геологии, химии…

Бен был дородный, с живыми, блестящими глазами, которые быстро перескакивали с одного на другое. Вдоль затылка у него шла полоса темных седеющих волос, но бровей у него не было (это мне в нем запомнилось больше всего). Точнее, брови-то были, только они не успевали отрасти после того, как он в очередной раз их спалит во время какого-нибудь алхимического опыта. От этого вид у него был вечно удивленный и насмешливый одновременно.

Говорил он негромко, много смеялся и никогда не демонстрировал свое остроумие за чужой счет. Бранился он, как пьяный матрос, сломавший ногу, но исключительно на своих осликов. Осликов звали Альфа и Бета, и Абенти кормил их морковкой и кусочками сахара, когда думал, что никто этого не видит. Особенное пристрастие он питал к химии, и отец говорил, что не встречал человека, который бы варил более качественный самогон.

Со второго дня, как он присоединился к труппе, я повадился ездить в его фургоне. Я задавал вопросы, он отвечал. Потом он просил что-нибудь спеть, и я бренчал ему на лютне, которую заимствовал в отцовском фургоне.

Временами он и сам принимался петь. У него был звонкий, бесшабашный тенор, который то и дело уходил в сторону, ища ноты там, где их нет. Чаще всего он при этом останавливался и смеялся над собой. Бен был хороший человек и ничуть не важничал.

Вскоре после того как Абенти присоединился к труппе, я спросил у него, что значит быть арканистом.

Он посмотрел на меня задумчиво:

— Ты когда-нибудь встречал арканистов?

— Ну, мы как-то раз наняли одного в дороге, чтобы починить треснувшую ось… — я задумался, вспоминая. — Он ехал в глубь страны с рыбным обозом.

Абенти только рукой махнул:

— Да нет, мальчик! Я про настоящих арканистов говорю. Не про бедолагу, который таскается по дорогам с обозами и накладывает чары холода, чтобы мясо не протухло.

— А в чем разница? — спросил я, чувствуя, что он ждет этого вопроса.

— Ну-у, — протянул он, — это долго объяснять…

— Нестрашно, — сказал я, — у меня нет ничего, кроме времени, зато времени у меня предостаточно!

Абенти взглянул на меня оценивающе. Я этого ждал. Его взгляд говорил: «Ты выглядишь как ребенок, а говоришь как большой». Я надеялся, что он скоро к этому привыкнет. Когда с тобой говорят, как с ребенком, это очень надоедает, даже если ты и в самом деле ребенок.

Он вздохнул.

— Понимаешь, знать пару фокусов — это еще не значит быть арканистом. Возможно, такие люди умеют вправлять кости или читать на древневинтийском. Может быть, они даже немного владеют симпатией…

— Симпатией? — как можно вежливей перебил я.

— Ну, ты бы, наверное, назвал это «магией», — нехотя сказал Абенти. — Хотя на самом деле это не магия. — Он пожал плечами. — И все равно, даже владение симпатией еще не делает тебя арканистом. Настоящий арканист — это тот, кто поднялся на вершины арканума в университете.

Услышав про арканум, я тотчас ощетинился парой дюжин новых вопросов. Может, пара дюжин — это и немного, но, если добавить их к полусотне вопросов, которые всегда были при мне, куда бы я ни шел, я уже готов был лопнуть. И, если я промолчал и не стал перебивать Абенти, то лишь могучим усилием воли.

Абенти, однако, обратил внимание на мою реакцию:

— Ага, про арканум ты, значит, уже слышал? — Его это как будто позабавило. — Ну, тогда расскажи, что же ты слышал.

Мне только того было и надо!

— Один мальчишка в Темпер-Глене мне рассказывал, что будто, если тебе отрежут руку, то в университете ее могут пришить заново. Это правда? В некоторых историях говорится, что Таборлин Великий пришел в университет, чтобы выучить имена всех вещей. И там есть библиотека в тысячу книг. Что, их правда так много?

Он ответил на последний вопрос — остальные я выпалил так быстро, что он и сказать ничего не успел.

— Да нет, их там куда больше тысячи. Десятью десять тысяч книг. И даже больше. Там столько книг, что и за всю жизнь не прочесть…

Голос у Абенти сделался грустным и задумчивым.

Больше книг, чем я могу прочесть? В это мне как-то не верилось.

А Бен продолжал:

— Те люди, которых ты встречаешь в обозах — заклинатели, следящие, чтобы продукты не испортились, лозоходцы, предсказатели, жабоглотатели, — все это не настоящие арканисты, так же как не все бродячие актеры — эдема руэ. Они, возможно, чуть-чуть разбираются в алхимии, в симпатии, в медицине. — Он покачал головой. — Но это не арканисты! Очень многие притворяются арканистами. Они носят мантии и напускают на себя важный вид, чтобы воспользоваться невежеством легковерных. Но настоящего арканиста отличить проще простого.

Абенти снял через голову тонкую цепочку и протянул ее мне. Так я впервые увидел арканический гильдер. На вид в нем ничего особенного не было: просто плоская свинцовая лепешка с выбитой на ней непонятной надписью.

— Вот, это настоящий гильте. Ну, или гильдер, если тебе так больше нравится, — несколько самодовольно пояснил Абенти. — Это единственный надежный способ проверить, кто арканист, а кто нет. Вот твой отец попросил меня показать гильдер, прежде чем разрешил присоединиться к труппе. Это говорит о том, что он человек опытный. — Он взглянул на меня с напускным равнодушием. — Что, не нравится?

Я скрипнул зубами и кивнул. Как только я дотронулся до гильдера, рука онемела. Мне было любопытно разглядеть надписи с обеих сторон, но через пару вдохов рука у меня онемела уже до плеча, словно я ее отлежал за ночь. Интересно, а онемеет ли все тело, если за него держаться достаточно долго?

Этого мне выяснить не удалось: фургон подпрыгнул на кочке, и моя онемевшая рука едва не выронила гильдер Абенти на подножку фургона. Абенти подхватил гильдер и, хмыкнув, снова надел его на шею.

— Как же вы это выдерживаете? — спросил я, изо всех сил растирая онемевшую кисть.

— Такое происходит только с другими, — объяснял Абенти. — Для своего владельца гильдер просто теплый на ощупь. Вот так и можно определить разницу между арканистом и тем, кто просто умеет находить воду или предсказывать погоду.

— Как наш Трип, — заметил я. — Он в кости семерки выкидывает.

— Ну, это дело другое! — рассмеялся Абенти. — Не настолько необъяснимое, как природный дар.

Он поудобнее развалился на сиденье.

— Может, оно и к лучшему. Пару сотен лет назад, если за человеком замечали природный дар, он был, считай, покойник. Тейлинцы называли это «демонской меткой», таких людей сжигали на костре.

Похоже, Абенти ударился в мрачность.

— Ну, нам пару раз пришлось Трипа из тюрьмы выручать, — сказал я, пытаясь обратить дело в шутку. — Однако же сжигать его никто не собирался!

Абенти устало улыбнулся:

— Подозреваю, у Трипа просто кости с секретом. Ну или особая ловкость рук, которая, вероятно, распространяется еще и на карты. Спасибо, что предупредил заранее, конечно. Однако же природный дар — это нечто совсем другое.

Я терпеть не мог, когда со мной разговаривают этак свысока.

— Да Трип плутовать не станет даже под страхом смертной казни! — сказал я несколько резче, чем собирался. А поддельные кости от нормальных в труппе любой отличить умеет. Трип просто выкидывает семерки. Не важно, чьими костями он играет, он выкидывает семерки. И если за него кидает кто-то другой, тот человек тоже выкидывает семерки. Да что там: стоит ему толкнуть стол, на котором валяются кости — бац, семерка!

— Хм-м… — Абенти кивнул своим мыслям. — Ну, прошу прощения. Это действительно похоже на природный дар. Любопытно было бы взглянуть…

Я кивнул.

— Захватите свои кости. А то мы ему уже несколько лет играть не разрешаем.

Тут мне пришла в голову одна мысль.

— А может, оно уже и не действует.

Он пожал плечами:

— Настоящий дар так легко не уходит! Вот, когда я был ребенком, у нас в Стаупе был молодой человек с природным даром. Он умел обращаться с растениями. — Абенти перестал улыбаться, глядя перед собой на что-то, чего я не видел. — Бывало, у всех помидоры только зацветают, а у него уже красные. И тыква у него была крупнее и слаще, и виноград превращался в вино, не успев попасть в бутылку… — Он умолк, по-прежнему глядя в пространство.

— И что, его сожгли? — спросил я с безжалостным детским любопытством.

— Чего? Да нет, нет, конечно! Я не настолько стар, — он зыркнул на меня с напускной суровостью. — Просто была засуха, и его выгнали из городка. Его бедная матушка была в великом горе.

Мы ненадолго умолкли. Мне было слышно, как впереди, через два фургона от нас, Терен с Шанди репетируют отрывки из «Свинопаса и соловья».

Абенти тоже прислушался от нечего делать. Когда Терен сбился на середине монолога в саду, я снова обернулся к нему.

— А на актеров в университете учат? — спросил я.

Абенти покачал головой. Мой вопрос его слегка позабавил.

— Там учат многому, но не этому.

Я посмотрел на Абенти и увидел, что он следит за мной. В глазах у него прыгали чертики.

— А меня вы можете научить чему-нибудь из того, чему там учат? — спросил я.

Он улыбнулся. Вот так все и вышло, легко и просто.

Абенти по очереди обучил меня основам всех наук. Несмотря на то что больше всего он любил химию, он верил во всестороннее образование. Я научился пользоваться секстаном, компасом, логарифмической линейкой, счетами. А главное, я научился обходиться без всего этого.

Не прошло и оборота, как я научился определять все химикаты, что были у него в фургоне. Через два месяца я научился выгонять спирт такой крепости, что его нельзя было пить, перевязывать раны, вправлять кости и диагностировать сотни заболеваний на основании их симптомов. Я выучил процесс приготовления четырех разных афродизиаков, трех противозачаточных составов, девяти средств от импотенции и двух зелий, которые назывались просто «девичий помощник». Насчет назначения этих последних Абенти отвечал уклончиво, но у меня были кое-какие подозрения.

Я заучил состав дюжины ядов и кислот и сотни лекарств и панацей — некоторые из них даже помогали. Я вдвое расширил свои познания в области растений — если не на практике, то в теории. Абенти повадился звать меня Рыжим. Я стал звать его Беном и перешел на ты — сперва из мести, потом в знак дружбы.

Только теперь, много лет спустя, я, наконец, понимаю, как старательно Бен готовил меня к тому, что ждало меня в университете. Он делал это весьма тонко. Один или два раза в день, в ходе обычных занятий, Бен давал мне небольшое ментальное упражнение, которое я должен был выполнить прежде, чем мы пойдем дальше. Он заставлял меня играть в тирани без доски, отслеживая продвижение фишек в уме. Или, например, останавливался посреди разговора и заставлял меня повторить все, сказанное за последние несколько минут, слово в слово.

Это был куда более высокий уровень, чем простое запоминание, в котором я упражнялся для сцены. Мой разум приучался работать в различных направлениях, рос и креп. Я испытывал то же самое, что чувствует тело после того, как целый день колешь дрова, или плаваешь, или занимаешься любовью. Ты испытываешь усталость, истому и ощущаешь себя чуть ли не богом. Вот примерно это самое я и чувствовал, не считая того, что это не тело, а разум мой уставал и расширялся, млел в истоме и набирал силу. Я буквально чувствовал, как мой ум мало-помалу пробуждается.

И чем дальше, тем больше я набирал скорость, словно вода, размывающая песчаную плотину. Не знаю, известно ли вам, что такое геометрическая прогрессия, но это лучший способ описать то, что происходило. И все это время Бен давал мне ментальные упражнения — я подозревал, что он придумывает их нарочно, из чистой вредности.