Шоумен. Король и Спящий убийца

Владимир Васильевич Гриньков, 2022

Роман из серии "Шоумен" (Другое название серии – "Скрытая камера"). Женя Колодин и его друзья-телевизионщики продолжают съёмки розыгрышей ничего не подозревающих людей скрытой камерой. И на свою беду неожиданно сталкиваются со «спящим убийцей». И как им теперь в этой кровавой свистопляске уцелеть?

1

Я трижды перечитал телеграмму, но текст от этого, естественно, не изменился. Тогда я поднял глаза на почтальона, будто ожидал, что тот сможет мне хоть что-то объяснить.

— Что-нибудь не так? — спросил почтальон.

— Нет-нет, — пробормотал я. — Где я должен расписаться?

Когда почтальон ушёл, я ещё раз прочитал текст.

«Приезжай ты мне нужен Самсонов».

Телеграмма была отправлена из Москвы сегодня утром. Время отправки было зафиксировано. Присутствовал и номер почтового отделения. Всё было как положено. Всё нормально. Если не считать того, что сам Самсонов уже год как лежал на Ваганьковском кладбище. Я лично присутствовал на похоронах. Было много людей, много цветов и много берущих за душу речей. Самсонов с лицом неестественно жёлтого цвета лежал в гробу, и я не мог отвести от него взгляд, пока гроб не закрыли крышкой. И вот теперь Самсонов прислал мне телеграмму.

Я час пробродил по своей пустынной квартире, пытаясь постичь смысл произошедшего, но так ни до чего и не додумался. Через час я спешно собрался и отправился на вокзал. У меня не было чёткого плана действий. Просто эта странная телеграмма оказалась для меня чем-то вроде кодового слова, способного привести в движение неподвижный до поры механизм.

Приехав в Москву, я позвонил по самсоновскому телефону. Трубку на том конце провода никто не снимал, и я вдруг почувствовал лёгкое головокружение, осознав, что звоню куда-то на тот свет. До покойника пытаюсь дозвониться. Я уже готов был бросить трубку на рычаг, как вдруг в ней что-то щёлкнуло и мужской голос односложно произнёс:

— Да? — с вопросительной интонацией.

У меня оборвалось сердце. Набирая номер, я, честно говоря, не рассчитывал, что мне кто-либо ответит.

— Да? — повторил всё тот же голос. — Я вас слушаю.

Это явно был не Самсонов, и ко мне вернулся дар речи.

— Мне Самсонов нужен, — сказал я. — Сергей Николаевич.

А у самого бешено колотилось сердце. Вы когда-нибудь звонили человеку, который уже год как похоронен, и вы про это знаете?

Долгое молчание. Затем вопрос:

— Вы кто?

— Колодин. Женя. Работал с Сергеем Николаевичем.

Снова долгая тишина.

— Алло! — сказал я.

— Вы где сейчас?

— На вокзале. Я только что приехал из Вологды.

После долгой паузы:

— Оставайтесь на вокзале. Сейчас я за вами приеду. Как вы выглядите?

Я торопливо обрисовал свою наружность.

— Ждите, — сказал мой собеседник и повесил трубку.

Спустя примерно час мрачноватого вида парень подошёл ко мне на вокзале и спросил, предварительно оглянувшись по сторонам:

— Вы Колодин?

Я молча кивнул.

— Идёмте.

Он вывел меня к стоянке и усадил в старенькую «Волгу».

— Что происходит? — спросил я.

Он обернулся и после долгой паузы сказал невероятное:

— Самсонов хочет вас видеть.

У меня, наверное, слишком сильно отвисла челюсть, потому что мой собеседник сразу отвернулся. Я хотел задать ему вопрос — и не мог. У меня перехватило дыхание.

— Самсонов жив, — сказал парень. — Сегодня вы с ним встретитесь.

Большего потрясения в своей жизни я ещё не испытывал.

Мой спутник оказался очень неразговорчивым человеком. Он лишь сказал, что зовут его Андреем, а на мои расспросы почти ничего не отвечал, а если и отвечал, то односложно и невнятно.

Он отвёз меня в гостиницу, помог устроиться, а потом исчез, предварительно предупредив, что заедет за мной вечером. Он сдержал слово и объявился в половине шестого.

— Пора, — сказал он.

— Куда мы едем?

— К Самсонову.

— Что происходит? — потребовал я объяснений.

Я уже совершенно извёлся. Андрей, похоже, почувствовал моё состояние.

— Сейчас я повезу вас на встречу с Сергеем Николаевичем.

— Он действительно жив?

Я всё ещё не мог поверить.

— Да.

— Но как же…

— Я ничего вам не могу сказать. Всё, что нужно, вам объяснит сам Самсонов. Сразу хочу вас предупредить, что у Сергея Николаевича сейчас проблемы и вы должны быть готовы…

Он выразительно посмотрел на меня.

— Готов — к чему? — уточнил я.

— Ко всему.

Как-то зловеще это прозвучало. Но я не стал больше ни о чём спрашивать — из этого Андрея ничего нельзя было вытянуть. Оставалось только ждать.

Мы спустились вниз, к машине. Андрей, открывая дверцу, настороженно оглянулся по сторонам. Я вдруг подумал, что всё это выглядит очень подозрительно.

— Куда мы едем? — спросил я, не делая ни малейшей попытки сесть в машину.

— На встречу с Самсоновым.

— Пусть он сначала позвонит мне в гостиницу, — предложил я.

Андрей посмотрел на меня так, словно я сказал нечто неприличное. Потом, всё поняв, невесело усмехнулся. Сел в машину и уже из салона сказал:

— Я покажу вам одну вещицу. Хотите?

Мне не оставалось ничего другого, как сесть на заднее сиденье. Андрей протянул фотоснимок. На снимке были двое: сам Андрей и Самсонов. В углу снимка стояли цифры — судя по ним, снимок был сделан меньше месяца назад.

— Это не доказательство, — сказал я.

— А разве я что-то собирался вам доказывать?

Да, всё так. Он лишь предлагал мне встретиться с Самсоновым. Если я против — могу отказаться, никто меня силой не тащит.

— Поехали, — сказал я.

Андрей принялся петлять по улицам. Судя по тому, как он поглядывал в зеркало заднего вида, он опасался «хвоста». Мы проездили по Москве больше часа, и я уже совсем запутался и даже приблизительно не представлял, где мы находимся, когда Андрей остановил машину в каком-то пустынном переулке, вдоль которого стояло несколько машин и совершенно не было видно пешеходов. Двигатель Андрей не заглушил.

— Приехали? — осведомился я.

Он ничего мне не ответил. Прошло пять минут или чуть больше.

— Сейчас приедет Самсонов, — сказал Андрей. — Пересядет к нам. Вы из машины не выходите.

Что-то таилось за его словами.

Вскоре в переулок въехал «Фиат». При его появлении Андрей заметно напрягся. Я это увидел и понял, что эту машину мы и ждали. «Фиат» остановился метрах в двадцати от нас, его задняя дверца распахнулась, на тротуар ступил какой-то человек, и когда этот человек обернулся, я, потрясённый, откинулся на спинку сиденья. Это был Самсонов! Живой и невредимый! Я видел, как он стремительно направился в нашу сторону. И не сразу обратил внимание на двух парней, невесть откуда появившихся. Они вынырнули откуда-то справа и шли наперерез Самсонову. Я и подумать ничего не успел, а Андрей уже всё понял, распахнул дверцу и закричал:

— Назад! Сергей Николаевич, назад!

Его крик будто подстегнул эту парочку. Парни одновременно выхватили пистолеты, но Самсонов уже отступал к «Фиату», из которого выскочил какой-то мужчина, и тоже с пистолетом. Я слышал, как совсем близко хлопали выстрелы. Парни стреляли по Самсонову, а человек из «Фиата» — по парням. Андрей рывком переключил передачу, и наша «Волга» стремительно покатила по переулку задним ходом.

— Куда? — выдохнул я протестующе.

— А вы хотите, чтобы в нас дырок понаделали? — осведомился он.

Будто в подтверждение его правоты один из парней развернулся и стал стрелять по нашей машине. Я даже втянул голову в плечи, как будто это могло меня спасти. Андрей оказался классным водителем. Наша «Волга» резво завиляла по переулку, и мы смогли выкатиться за угол, избежав порции горячего свинца. В последний миг, прежде чем мы скрылись за углом, я успел увидеть, что Самсонов всё-таки добежал до «Фиата». Очень скоро его машина промчалась мимо нас. Андрей развернулся и попытался пристроиться им в хвост, но не смог — «Фиат» оторвался от нас и исчез.

Самсонов не был убит год назад. Точнее, он должен был быть убит, но своих убийц он опередил, инсценировав собственную смерть. За ним охотились, то ли мстя за какие-то денежные дела, то ли пытаясь его подчинить, и это зашло уже слишком далеко, настолько далеко, что Самсонову не оставалось ничего иного, как исчезнуть. Он залёг на дно, и никто не знал, что он жив, кроме нескольких человек, не имевших отношения к телевидению. Вот эта изоляция от телевидения была очень важна, потому что позволяла этим людям нигде не засвечиваться и в меру сил помогать Самсонову.

Об этом мне рассказал Андрей. Ещё он сказал, что что-то изменилось в последнее время, и Самсонов принял решение вернуться из небытия, но, похоже, поспешил. Угроза ещё не миновала, и едва он лишь немного выступил из тени, как его тотчас же засекли. Весь последний месяц за Самсоновым охотились. Кто именно, Андрей не знал, но люди эти, судя по всему, были очень серьёзные, чему я лично был сегодня свидетелем.

— Мы предлагали Сергею Николаевичу опять залечь на дно, но он отказался, — мрачно сказал Андрей, всем своим видом показывая, что совершенно не одобряет самсоновского безрассудства.

Андрей оставил меня в гостинице и объявился только на следующее утро. Вид у него был не ахти.

— Всё-таки зацепили они Самсонова, — сообщил он и скрипнул зубами. — Две пули: в грудь и в плечо.

— Опасность для жизни есть?

— Врачи говорят, что нет.

— Когда мы поедем к нему?

— Никогда, — буркнул Андрей. — Это опасно.

— К чёрту опасность!

— Опасно для Самсонова, — остудил мой пыл Андрей. — Очень похоже на то, что вчера именно мы киллеров на него и вывели.

— Как же так? — обескураженно сказал я.

— Очень просто. Выследили нас и вышли прямиком на Сергея Николаевича. И сейчас та же история может повториться. Мы отправимся к Самсонову и потащим за собой «хвост».

Андрей вздохнул.

— В общем, так, — сказал он. — Я привёз вам письмо от Сергея Николаевича. И это пока всё, что можно сделать.

Письмо было длинное — на четырёх страницах. Строчки прыгали, и не все слова можно было разобрать с первого раза — Самсонову, наверное, было мучительно трудно писать. Он сообщал о том, что жив, и извинялся за свою «смерть» год назад, добавляя, впрочем, что я должен его понять. Ещё он писал, что прятаться больше не намерен и хочет возродить свою программу «Вот так история!», вновь собрав съёмочную группу — меня, Светлану, Дёмина. И меня из Вологды, как оказалось, он вызвал по этой самой причине. К сожалению, писал дальше Самсонов, полученные им ранения не позволят ему осуществить свой план немедленно, поэтому он очень рассчитывает на меня. Я должен выйти на Светлану и Дёмина и заняться подготовкой к съёмкам новых сюжетов, никому ничего не объясняя до поры. Первые выпуски программы, сделанные нами самостоятельно, должны будут стать подготовкой к возвращению Самсонова — таков был его план.

Я дочитал письмо и понял, что на ближайшее время моя жизнь расписана чётко: Самсонов жив, он хочет вернуться, и я должен помочь ему сделать это.

Письмо Андрей у меня забрал и тут же сжёг, воспользовавшись зажигалкой. Я попытался протестовать, но Андрей сказал, глядя на меня сверху вниз:

— Никто не должен знать о том, что Самсонов возвращается. И о том, что он жив, тоже.

Помолчал и сказал после паузы:

— Даже Светлане и Дёмину вы не имеете права ничего говорить.

— А как же…

— Это просьба Сергея Николаевича, — отрезал Андрей.

Значит, были у Самсонова причины сохранять всё в тайне.

2

В тот же день, ближе к вечеру, я дозвонился до Светланы.

— Женя? — обрадованно воскликнула она. — Ты откуда звонишь?

— Я в Москве.

— Немедленно приезжай ко мне! Адрес ещё помнишь?

— А как же!

Когда она открыла мне дверь своей квартиры, мне показалось, что и не было последних двенадцати месяцев — Светлана нисколько не изменилась и оставалась такой, какой я и помнил её всё это время.

— Как я по тебе соскучилась! — сказала она, привлекла к себе, поцеловала и обняла так, как обнимает мать своего надолго пропавшего сына.

В квартире, кроме Светланы, обнаружился незнакомый мне мужчина. Он был невысок ростом и круглолиц, держался уверенно.

— Познакомься, — сказала Светлана. — Дмитрий Алексеевич.

Она несколько смутилась, представляя мне круглолицего, и это сразу всё объяснило.

— Просто Дима, — поправил её мужчина.

Я не испытывал к нему неприязни, но мне представлялось, что этот самый Дима вторгся на чужую территорию — не на мою, а на территорию Самсонова — и это, наверное, отразилось на моём лице, потому что через пару минут, когда мы остались наедине со Светланой, она сказала, старательно глядя куда-то в окно:

— Мы познакомились с ним месяц назад. Он артист.

Не может молодая и красивая женщина скорбеть вечно. Жизнь возьмёт свое — рано или поздно. Но вся штука была в том, что Самсонов жив. И я не был уверен, что, знай об этом Светлана, она позволила бы находиться рядом с собой этому самому Диме. Я посмотрел ей в глаза долгим взглядом. Этот взгляд она истолковала по-своему. Вздохнула и сказала:

— Не будь жестоким.

Просила, чтобы я её не осуждал. И какое, впрочем, я имел право осуждать?

— Ты неправильно меня поняла, — пробормотал я.

Ничего я ей сейчас не скажу. Потом, когда Самсонов объявится, она сама всё для себя решит.

— Я к тебе по делу, — сообщил я, стараясь переменить тему. — Долго думал и решил: а почему бы нам не возродить нашу, то есть самсоновскую, программу?

Надо было видеть лицо Светланы в эту минуту. Это было больше, чем просто изумление.

— Та-а-ак, — протянула она, наконец. — Значит, созрел?

Я пожал плечами, не желая ничего объяснять. Не скажешь же ей, в самом деле, что на это меня подвигнул сам Самсонов. К тому же её сарказм был мне понятен. На протяжении этого года Светлана несколько раз звонила мне, предлагая поучаствовать в возрождении программы, а я всё время отказывался, находя тысячи причин, хотя настоящей была одна-единственная: я считал, что в прошлое невозможно вернуться. Может получиться очень похоже, но так, как было — никогда.

— А почему бы и нет? — сказал я. — Соберёмся вместе — я, ты, Дёмин — и будем снимать. Думаю, получится неплохо.

Светлана засмеялась и обняла меня.

— Ты просто чудо, Женька! Я так счастлива, что ты снова готов работать! Я верила, что когда-нибудь это обязательно произойдёт.

И опять засмеялась — каким-то своим мыслям.

— И Алекперов предлагал мне вернуться к нашей программе, — сказала она. — Звонил пару раз и говорил об этом открытым текстом.

— Он же собирался заниматься этим самостоятельно! Нашёл себе нового ведущего, этого… как его… Горяева.

При упоминании о Горяеве Светлана махнула рукой и так скорбно посмотрела на меня, что я понял: с Горяевым большие проблемы.

— Они сделали три выпуска программы, — сказала она. — И все три оказались провальными.

— Я что-то ни одного не видел.

— Это были пилотные выпуски для просмотра в узком кругу. Отсняли три выпуска, показали их Алекперову, и тот схватился за голову.

— Неудачные?

— Не то слово, Женя. Полное фиаско. Горяев пробкой вылетел с телевидения. Алекперов наконец увидел то, что мы обнаружили гораздо раньше. Ты помнишь этот горяевский сюжет с кошельком на верёвочке?

Я засмеялся. Прошло время, целый год, а тогда нам, конечно, было не до смеха.

— Всё встало на свои места, — сказала Светлана. — И нам снова предлагают работать.

— Как ты себе это представляешь?

— Соберёмся втроём — я, ты, Дёмин…

— А где он, кстати? Я ничего не слышал о нём.

— У него были серьёзные неприятности. Его несколько месяцев вызывали на допросы, пытались повесить на него хищения и незаконные валютные операции, но ничего, кажется, не смогли доказать. Теперь он администратором у какой-то завалящей эстрадной группы. Я думаю, он согласится поработать, если мы ему это предложим.

— А мы предложим? — осведомился я.

— Да.

Она искренне хотела возродить нашу группу. По человечку. По кусочку. И ради этого готова была принять и Дёмина, с которым у неё никогда не было особой любви.

Появился Дима.

— И вот Дима ещё, — сказала Светлана, продолжая наш разговор.

Я с сомнением воззрился на её протеже.

— А что, товаг'ищ, вы с чем-то не согласны? — демонстративно не выговаривая «р», осведомился у меня Дима. — Попг'още надо быть, батенька, попг'още!

И он посмотрел на меня лукавым взглядом. Как он был сейчас похож на Ленина — речью, жестами! Перевоплощение, свершившееся в секунду, совершенно меня покорило. Я засмеялся. И Светлана засмеялась тоже.

— Он кого хочешь может изобразить. Я ещё не знаю, как нам это использовать, но что-то должно получиться, я уверена.

— Ну, допустим, — признал я.

— Димины друзья тоже могли бы принимать участие в съемках, — продолжала она. — Ну, а с техническим персоналом и вовсе не будет проблем.

— И ещё деньги, — напомнил я. — Алекперов ведь авансом не даст ни копейки. Он заплатит только за программы, стопроцентно готовые к выходу в эфир.

— Да, — подтвердила Светлана. — Но мы ничего не будем у него просить. Деньги есть.

— Откуда?

Моё изумление было совершенно неподдельным. На съёмки требовались большие суммы. Тысячи, десятки тысяч долларов. И я никогда не ведал о существовании у Светланы таких денег.

— Я продала дом.

Тот самый, самсоновский, понял я.

— Я всё равно не смогла бы там жить.

Продала дом, получила кучу денег, но осталась жить в своей старой квартире. Все деньги вложит в возрождение самсоновской программы — лучший памятник бывшему мужу. Я заглянул Светлане в глаза и понял, что всё именно так и есть. Она продолжала его любить, неистово и безоглядно. Как человек он был к ней жесток. Но она любила его не за это злое и тёмное, а за его талант.

— Где ты сейчас? — спросила Светлана.

Я пожал плечами.

— Можно сказать — нигде. Из налоговой полиции ушёл сразу, едва в тот раз вернулся в Вологду. Устроился к приятелю на фирму, а всё равно как-то так…

Я неопределённо развёл руками.

Светлана понимающе-печально улыбнулась. И я, и она жили в этот год воспоминаниями. Наша жизнь и наша работа тогда, при Самсонове, и были тем главным, что потом вспоминается всю жизнь. Всё, что после — слишком суетно и мелко.

— Женился?

— И развёлся, — буркнул я.

Брови Светланы поползли вверх.

— Ничего не получилось. Я думал, что всё забудется, а оказалось — на беде счастья на выстроишь. Между мной и Мариной всё время стояли Самсонов и Саша, муж её покойный. Мы никогда не говорили об этом вслух, но оба чувствовали одно и то же.

Одно и то же — это наша вина, и это не давало нам обоим покоя.

Светлана взъерошила мне вихры. Показывала, что не держит на меня зла и вообще не считает меня виновным в случившемся год назад. Если бы она знала, что год назад ничего и не было!

— Я позвоню Алекперову, — сказала она, уводя меня от тяжелых воспоминаний. — Договорюсь о встрече.

— О какой встрече? — не понял я.

— Вашей. Ты и он. Вы должны поговорить.

— О чём?

— О программе «Вот так история!». Алекперов возглавляет руководство телеканала. А ты возглавляешь программу.

У меня вытянулось лицо. И тогда Светлана засмеялась.

— Да-да, — подтвердила она. — Я хочу, чтобы ты возглавил этот проект.

Я должен был занять место Самсонова. Так следовало понимать. И сам Самсонов этого хочет. И — независимо от него — Светлана.

3

Встречи с Алекперовым не пришлось ждать слишком долго. На следующий день, в десять утра, он ожидал нас со Светланой в своём кабинете. Мы прошли через приёмную, где томились какие-то посетители, и оказались в алекперовском кабинете.

Алекперов сильно изменился за прошедший год. Внешне он оставался вроде бы прежним, каким я его знал — тот же начальственный вид, движения уверенные, дорогой костюм, как на тех ребятах с глянцевых страниц журналов — но вот глаза его выдавали. В них не было ни напряжения, ни печали, одна только усталость, но это была вселенская усталость человека, потерявшего радость жизни.

Разговор Алекперов начал с ничего не значащих фраз, и это продолжалось минуту или две, потом внезапно воцарилась пауза, и я понял, что это сигнал к началу настоящей беседы.

— Я нашла руководителя нашей программы, — сказала Светлана и обернулась ко мне.

Алекперов воззрился на меня так, будто видел впервые в жизни.

— Он участвовал в нашем проекте ещё тогда, при жизни Сергея Николаевича.

— Да, я помню, — без особого энтузиазма подтвердил Алекперов.

Мне показалось, что он не то чтобы растерялся, но мысли его разбежались в беспорядке — это уж точно.

— Для меня это полная неожиданность, — не стал юлить Алекперов. — Я-то думал, что вы, Светлана, сами и возглавите проект.

— Я, не я — какая разница?

— Ну, так тем более, — сказал Алекперов, воззрившись на Светлану своим усталым взглядом.

Демонстрировал, что только её видит на капитанском мостике. Я прекрасно его понял. Недотёпа Горяев сделал для него три пилотных выпуска — и всё окончилось ничем, пшиком. А время идёт, целый год пролетел. И не только год пролетел, а деньги, и всё мимо Алекперова. Самсоновская программа приносила значительные барыши, и вдруг процесс прервался. Его надо восстановить как можно быстрее и при этом исключить возможность малейшего риска. Нужен успех, мгновенный и настоящий, и поэтому Алекперов теперь старается предусмотреть всё. Если Светлана возглавит проект, то это будет знак телезрителям: вы видите ту же самую программу, которую так любили, потому что возглавляет её бывшая жена Самсонова, а муж и жена, как известно, одна сатана. Я посмотрел на Светлану, давая понять, что спорить здесь не о чем. Какая, в действительности, разница, кто будет номинальным руководителем программы? Тем более что Алекперов по-своему прав.

— Нет! — с неожиданной для меня жёсткостью сказала Светлана. — Руководителем будет Женя. Или так, или вообще никак.

Я заметил, что усталости в алекперовском взгляде прибавилось. Некоторое время он молчал, будто о чём-то размышляя, потом коротко спросил:

— Причина?

— Я так хочу, — объяснила Светлана. — Этого достаточно?

— Вполне, — подтвердил Алекперов.

Он, наверное, понял, что спорить бесполезно. Так мне поначалу показалось. Но я недооценил Алекперова. Он никогда не отступал сразу.

— Вас я знаю, — сказал он Светлане. — Знаю, на что вы способны. А его, извините, нет.

Он кивнул в мою сторону.

— И точно так же и телезрители. Поэтому мне ваша фамилия, — показал он на Светлану, — нужна в титрах. Чтобы там значилось: «Руководитель программы — Самсонова».

Всё верно я про него угадал: и чего он хочет, и почему именно Светлану прочит в капитаны. Но на Светлану его слова не произвели ни малейшего впечатления.

— Там и так будет моя фамилия, — сказала она, демонстрируя, что от своих слов не отказывается.

А усталости в алекперовском взгляде всё прибавлялось и прибавлялось. Мне даже стало его жалко. И к тому же я до сих пор не понимал причины Светланиного упрямства. Я выразительно посмотрел на неё. Алекперов, кажется, перехватил этот мой взгляд.

— Кстати, не хотите ли кофе? — осведомился он.

И прежде, чем мы успели произнести хоть слово, он поспешно поднялся из-за стола и вышел в смежную с его кабинетом комнату отдыха. Он сделал это сам, вместо того, чтобы просто вызвать секретаршу, которая и проделала бы всё наилучшим образом. Просто хотел оставить нас наедине, чтобы мы смогли обо всём договориться. Вернее, чтобы я смог переубедить Светлану. Но она поначалу даже не дала мне рта раскрыть.

— Ты не вмешивайся! — сказала она. — Я сама ему все втолкую!

— Но почему? — Я даже воздел руки к потолку.

Она посмотрела на меня так, будто решала, достоин ли я того, чтобы знать правду. Наверное, мой вид внушил ей доверие, потому что после паузы она сказала:

— Ты был единственный в нашей группе, кто по-настоящему любил Сергея. И ты был единственный, кто смог заменить его после гибели. Это теперь твоё место. И твоё право.

Она видела во мне замену Самсонову. Так мать мечтает, чтобы сын был хоть в чём-то похож на отца. Мне вдруг открылась такая бездна чувств, что я смешался и не нашёлся, что сказать.

Вернулся Алекперов. Он принёс две чашки с дымящимся кофе, поставил их перед нами и взглянул на нас вопросительно.

— Мои слова остаются в силе, Алексей Рустамович, — сказала безжалостно Светлана.

Все матери безжалостны, когда дело касается будущего их детей.

Алекперов плюхнулся в своё начальственное кресло и провёл рукой по лицу — то ли снимая с него невидимую нам паутинку, то ли отгоняя внезапно подступившее наваждение.

— В таком случае я предлагаю заключить сделку, — объявил он. — Я не дам вам авансом ничего, чтобы свести к минимуму собственный риск.

Ещё бы ему не заботиться о своих финансовых делах — после трёх горяевских провальных выпусков, на которые, конечно, ухлопаны немалые деньги, Алекперов просто обязан проявлять осторожность.

— Деньги на нынешнем этапе нам не нужны, — сказала Светлана.

— А вот когда вы представите нам пилотный выпуск программы, и этот выпуск произведёт на нас впечатление, тогда и вернёмся к нашему сегодняшнему разговору.

Посмотрим, на что этот парень способен, если уж вы так упорствуете — так надо было понимать алекперовские слова. А он и не скрывал этого, и даже развёл руками, глядя на меня внимательно и чуть насмешливо. Такие, брат, дела, говорил его взгляд. А руки он развел слишком уж широко. Не застёгнутые на пуговицы полы пиджака разошлись, и я увидел на Алекперове кобуру с пистолетом. Всего миг я видел оружие, потом оно опять исчезло, и тогда я поднял глаза. Только сейчас я что-то начал понимать. И не понимать даже, а так, догадка шевельнулась в душе — почему у Алекперова такой усталый взгляд.

Мы распрощались и вышли. В приёмной сидели те же люди, но теперь я увидел их другими глазами. Это были вовсе не посетители, томившиеся в ожидании приема. Трое парней, одинаково плечистых и одинаково коротко стриженных, смотрели на нас внимательно и строго. Какие там посетители! Охрана. «Быки». Из тех, что за ноль целых и три десятых секунды распластают на полу любого амбала, а надо будет — и пулевых отверстий наделают не меньше, чем в решете. Год назад такого не было.

— Что происходит? — спросил я у Светланы, когда мы с ней оказались в коридоре.

— Ты о чём?

— Об этих ребятах в приёмной. О пистолете, который я видел у Алекперова.

— У него неприятности, — коротко пояснила Светлана. — Большие неприятности.

И более ничего не стала объяснять.

4

На поиски Дёмина у меня ушло несколько дней. Говорили, что он в городе, но никто не мог подсказать ни адреса, ни телефона, по которым его можно было бы найти. Не появлялся он и дома. В один из дней Светлана сказала мне, что музыканты, у которых Демин был администратором, вроде бы должны выступать в ночном клубе где-то на окраине Москвы. «Ночной клуб» оказался сараем-развалюхой, сразу за которым начиналась территория какого-то завода. Здесь, похоже, веселилась местная безденежная молодёжь, потому что у входа не было видно ни иномарок, ни крутых ребят из охраны. Несмотря на совсем не поздний час, публика уже пребывала в приподнято-хмельном настроении, и я заподозрил, что очень скоро здесь начнётся большая свалка. Мне пару раз приходилось бывать на подобных мероприятиях, и всегда было одно и то же.

Ребят, которые вышли с гитарами на сцену, я не знал. И Дёмина нигде не было видно. Я уже хотел справиться о нём у кого-нибудь из работников этого почтенного заведения, как вдруг увидел: Илья сидит вполоборота ко мне, потягивая прозрачную жидкость из высокого стакана. Я легко узнал его: те же усы, тот же животик.

— Добрый день! — сказал я, присаживаясь напротив.

Мы были вдвоём за столиком. Илья не ответил и смотрел на меня так, будто моё появление было невозможно в принципе. Когда он всё-таки смирился с реальностью моего возникновения перед ним, спросил бесцветным голосом:

— Какими судьбами?

Я еле его расслышал из-за грохота инструментов за моей спиной.

— Я ищу вас несколько дней.

— Что случилось? — всё так же бесстрастно осведомился Дёмин.

— Мы хотим возродить программу «Вот так история!».

В дальнем углу тёмного прокуренного зала завизжала какая-то девица. Дождавшись, пока она затихнет, Дёмин поинтересовался:

— Ну, и что?

— Мы — я и Светлана — хотим, чтобы вы тоже в этом участвовали.

Дёмин в очередной раз приложился к своему стакану. Честно говоря, меня обескураживала его реакция на происходящее. Я ожидал увидеть… ну, не восторг, конечно… но хотя бы малую толику заинтересованности. А вместо этого наблюдались то ли настороженность, то ли равнодушие — я пока не мог этого определить.

— А как же твоя работа? — спросил Демин. — Налоговый полицейский — хорошая профессия.

— Я ушёл из полиции. Ещё год назад.

— Ах, да, — будто только что вспомнил он. — Ты же говорил. Помню, помню.

Он валял дурака, и я не мог понять — почему. Неужели он до сих пор на меня злится?

Музыка стихла. Дёминские ребята подошли к нашему столику. Перерыв. Десять минут, за которые можно пропустить по паре рюмок водки. Они поглядывали на меня с интересом, но ни о чём не спрашивали. Дёмин просветил их по собственной инициативе.

— Знакомьтесь, — сказал он, глядя куда-то в пространство за моей спиной. — Это товарищ из налоговой полиции.

Парни воззрились на меня так, будто я был тараканом, невесть откуда появившимся на обеденном столе. Я понял, что Дёмин меня провоцирует.

— Дядя шутит, — сказал я. — Дядя сегодня не в настроении.

— Какого чёрта ты здесь появился? — вдруг прорвало Дёмина.

Его музыканты разглядывали меня, всё больше и больше мрачнея.

— Я бы не пришёл, если бы не Светлана. Она хочет, чтобы вы вернулись в программу.

Дело действительно было в Светлане. Если бы не её желание, я не стал бы предлагать Дёмину вернуться в коллектив.

— Вам пора! — неожиданно сказал музыкантам Илья. — Публика безумствует и требует своих кумиров на сцену.

Публика в самом деле уже начинала заводиться, но совсем не по причине отсутствия музыкантов на сцене, а потому, что количество выпитого каждым из присутствующих спиртного стремительно приближалось к критической отметке. Ребята поднялись с явной неохотой, одарив меня на прощание недружелюбными взглядами.

— Вам нравится вот это всё?

Я обвёл рукой насквозь прокуренный и источающий смрад агрессии зал.

— Тебе-то что за интерес? — спросил Дёмин, перегнувшись ко мне через стол.

— Честно? — на всякий случай уточнил я.

— Да.

— При нашей взаимной…

Я хотел сказать «нелюбви», но не решился, долго подыскивал слово, пока не нашёл нужное.

— При нашей взаимной настороженности мне вообще представляется проблематичным мирное сосуществование в рамках одного коллектива. Но вся штука в том, что коллектива-то и нет, а так, одни осколки. И если эти осколки удастся собрать — я, вы, Светлана — и попытаться хотя бы примерно воссоздать то, что было раньше…

— Это Светлана тебя подослала?

— Да.

Дёмин некоторое время молчал, раздумывая. Он всё-таки изменился за последний год. Вблизи это было очень заметно. Сетка морщин и не совсем здоровый цвет лица. В тюрьму он не сел, но это ему дорого далось.

— Я подумаю, — сказал он после долгой паузы и поднял на меня глаза. — Где ты остановился?

— В гостинице. Но буду оттуда съезжать, деньги уже на исходе.

— Куда переселяешься?

— Не знаю, — признался я. — У меня здесь ни родных, ни знакомых.

Он посмотрел на меня, словно хотел спросить, почему бы мне не остановиться у Светланы, но я ничего не стал объяснять.

— Если надумаете, позвоните Светлане, — сказал я, поднимаясь из-за стола. — Она мне передаст.

Я вышел из «ночного клуба». Было темно и ветрено. Я не успел пройти и двух десятков шагов, как меня окликнул Дёмин.

— Я тут подумал, — произнёс он, с трудом переводя дух, — что ты мог бы пока пожить у меня. Квартира пустая, я там и не появляюсь.

Он ткнул мне в руку ключи от квартиры.

— Адрес помнишь?

— Д-да, — пробормотал я, поражённый этим внезапным порывом.

И вдруг понял. Нисколько его не устраивает то, чем он живёт сейчас. У него, как и у нас со Светланой, всё самое хорошее было там, в прошлом, когда Самсонов ещё был с нами. И чем больше это прекрасное отдалялось от нас, тем более прекрасным оно нам представлялось. И совсем было непонятно, почему Дёмин сразу не ответил согласием на моё предложение. Что-то было такое, о чём он не хотел говорить.

— Спасибо, — сказал я.

За нашими спинами, в сарае, стало шумно. Кто-то закричал, раздался звон разбившейся посуды. Дёмин поспешно обернулся.

— Пойду, — сказал он. — Уж не моих ли там мутузят?

Он ушёл, не попрощавшись.

Вернётся, понял я. Ему только надо решить какие-то свои проблемы.

5

Через десять дней я сообщил Алекперову о том, что пилотный выпуск программы снят, и мы готовы его продемонстрировать. Алекперов предложил передать ему кассету, но я отказался.

— Нет, Алексей Рустамович, мы сразу должны начать с презентации.

Алекперов изумлённо воззрился на меня. Я смотрел ему в глаза, не отводя взгляда, и видел, как его изумление сменяется выражением понимания того, что происходит. Я пошёл ва-банк. Алекперов мне не доверял и сам же за это поплатился. Я сделал пилотный выпуск и теперь хотел его продемонстрировать, но не одному Алекперову, не хозяину, каковым он себя необоснованно считал, а всем — телевизионщикам с других каналов, журналистам, — и это показывало, что я собрался начинать громко. Я не хотел дожидаться приговора Алекперова — хорошо получилось или плохо — я хотел услышать общий вердикт присутствующих. Конечно, я рисковал, и очень рисковал, но в случае успеха выигрывал гораздо больше, чем терял при возможном провале. Во-первых, общее одобрение начисто лишало Алекперова возможности проявить предвзятость по отношению ко мне. Если сделано хорошо и все одобрят, он будет вынужден одобрить тоже, пусть даже сквозь зубы, если он действительно настроен против меня. И из первого автоматически исходило второе: в случае успеха Алекперов будет вынужден быстро перестроиться и демонстрировать свое расположение ко мне и к отснятому нами пилотному выпуску программы. Общая презентация тем и хороша, что не он, Алекперов, будет смотреться хозяином положения, он будет лишь одним из многих, и не от него зависит, по какому каналу пройдёт наша программа, а от нас — от меня, от Светланы, от Дёмина. Мы заставим себя уважать.

Всё это думал не я. Это были мысли Алекперова, я прочёл их в его глазах. Но, надо отдать ему должное, он умел держать удар.

— Хорошо, — сказал он будничным голосом. — Чудесно. Пусть будет презентация. Помощь в подготовке нужна?

— Нет. Разве что ваши пожелания — где бы лучше это мероприятие провести, — проявил я милосердие к оппоненту.

Алекперов пожал плечами.

— Может, какой-нибудь ресторан? — предложил он и вопросительно посмотрел на меня. — Или загородный пансионат?

— Пансионат — хорошо, — одобрил я. — Природа, птички поют.

Я и сам умилился представившейся мне картиной.

Три дня у нас ушло на то, чтобы утрясти проблемы с пансионатом. Алекперов, проявив мудрость, оплатил расходы по проведению презентации — это давало ему право чувствовать себя хозяином и рассылать приглашения своим менее разворотливым коллегам. Всё-таки он был очень неглупый мужик, этот Алекперов, и как же он мог вляпаться во что-то такое, из-за чего теперь был вынужден носить пистолет, да в придачу ещё таскать за собой хвост из троих неулыбчивых охранников.

Светлана так и не смогла мне объяснить, что происходит с Алекперовым. В ответ на мой вопрос только пожала плечами.

— Разное говорят, Женя. Я так поняла, что там, наверху, идет какая-то грызня. Большие люди делят эфир и соответственно большие деньги. Лично Алекперов никому не мешает, но он знак, символ тех людей, которые за ним стоят, и если конфликт разгорится, ему несдобровать. Его уберут люди из конкурирующего клана, чтобы показать, что они готовы идти до конца.

Что-то подобное я и сам предполагал и искренне сочувствовал Алекперову. Нелегко жить, когда знаешь, что предназначенная тебе пуля уже отлита.

Выбранный нами пансионат относился к разряду престижных и был окружён высоким забором. Я особенно оценил это последнее обстоятельство, поскольку из-за происходящих вокруг событий приходилось всерьёз думать о безопасности.

Банкетный зал находился в отдельно стоящем одноэтажном здании. Залов, собственно говоря, было два, но они были разделены глухой стеной и каждый имел отдельный вход из длинного коридора. Я лично изучил диспозицию и остался доволен. Вечером в день презентации я уже чувствовал себя настоящим хозяином и встречал прибывающих гостей у порога банкетного зала. Компания подобралась замечательная. Кроме представителей прессы и гостей со всех телеканалов, было ещё множество разношёрстной околотелевизионной публики, тех людей, которые ничего не создают на телевидении, но, постоянно мелькая на экране в качестве приглашённых лиц, становятся неотъемлемой частью той, заэкранной жизни. Алекперов опоздал на четверть часа и выглядел крайне озабоченным. В другое время я сказал бы, что он наверняка только что от президента или из каких других высоких инстанций, но сегодня, взглянув на его недружелюбных охранников, я подумал, что всё это как-то связано с теми событиями, в которые был вовлечён Алекперов.

Он поздоровался со мной, покосился в сторону второго банкетного зала, где было чересчур уж шумно, и мне показалось, что он даже здесь, за городом, не сбросил напряжения. Любые посторонние люди поблизости, любой шум заставляют его настораживаться.

— Там какая-то вечеринка, — сказал я извиняющимся тоном. — Но наши залы разделены, так что проблем быть не должно.

Мимо нас как раз проходил администратор заведения. Я изловчился и ухватил его за рукав.

— Ужасно шумно, — пожаловался я, просительно заглядывая в глаза администратору. — Нельзя ли как-то утихомирить наших соседей?

Администратор улыбнулся печальной улыбкой многое повидавшего на своем веку человека:

— Извините, ничем не могу помочь.

Он посмотрел на Алекперова и его свиту, словно решая, имеет ли право сказать в их присутствии то, что хочет. Видимо, Алекперов не показался ему чужаком.

— Не могу утверждать наверняка, но, по-моему, сегодня гуляет братва, — сообщил он доверительно, одновременно и объясняя нам причину своего нежелания вмешиваться в происходящее, и давая совет проявлять разумную осторожность.

Я увидел, как напряглись хранители алекперовского тела. Мне оставалось лишь виновато вздохнуть.

В зале, когда мы туда прошли, все уже томились в ожидании. Столы были накрыты. Можно было приступать. Мы с Алекперовым сели за отдельный столик, стоявший на небольшом возвышении. Я не мог отказать Алекперову в таком удовольствии — сесть отдельно от остальных приглашённых. Как-никак именно он оплатил банкет. Но Алекперов пошёл ещё дальше. Он первым взял слово. Стремительно набирал очки, показывая всем, кто здесь хозяин, и с каждой секундой всё больше напоминал мне того человека, которого я знал раньше, год назад — уверенного и властного. Он представил меня (и тотчас видеокамеры, которых здесь было с десяток, нацелились на меня), напомнил о программе покойного Самсонова «Вот так история!», после чего объявил о приближающейся годовщине гибели Самсонова, каковую решено отметить возрождением программы. Программу будет делать та же команда, что и прежде, объявил Алекперов, и полноправным членом этой команды будет госпожа Самсонова (все видеокамеры развернулись к Светлане, а присутствующие в зале сдержанно-вежливо зааплодировали).

Алекперов говорил негромким голосом хозяина, и лишь шум из смежного зала иногда заставлял его чуть возвысить голос, но его недовольство, которое он наверняка испытывал, никак внешне не проявлялось.

Потом слово предоставили мне.

— А что говорить? — сказал я. — Надо смотреть.

И поднял над головой видеокассету. Больше я ничего сделать не успел, потому что за стеной, в смежном зале, отчетливо хлопнули пистолетные выстрелы, и какая-то женщина истошно завизжала. Один из охранников Алекперова, с самого начала презентации взявший под охрану входную дверь, хотел выйти, чтобы посмотреть, что происходит, но не успел. Дверь распахнулась, и в зал ввалились двое парней. Вид у них был безумный, один из них сжимал в руке пистолет. Было слышно, как там, в коридоре, хлопнули ещё два выстрела. Парни перебежали в центр зала, и теперь их от двери отделяли столики и, главное, люди. Дверь резко распахнулась, и на пороге вырос милиционер. Он остановился, и по нему было видно, как он растерян: не ожидал увидеть здесь такого скопления людей. Один из парней, тот, что с пистолетом, истошно заорал, выплескивая охвативший его ужас:

— Не входи! Сюда не входи! Буду стрелять! Они все — заложники!

И повёл рукой вокруг себя.

Это было по-настоящему страшно. Ещё несколько секунд назад всё казалось нереально-киношным, но после слов парня с пистолетом внутри каждого из присутствующих включился невидимый счетчик времени: ещё одна секунда жизни, и ещё, и ещё… Хронометр тикал, но в любой момент мог остановиться.

Я поспешно обернулся к Алекперову. Тот уже косил взглядом в сторону своих телохранителей.

— Не вздумайте ничего предпринимать! — сказал я, одновременно удерживая в поле зрения милиционера.

А тот вдруг переступил порог.

— Назад!!! — заорал я. — Вы же видите, сколько здесь людей!

— Я буду стрелять! — взвизгнул парень с пистолетом.

Милиционер в нерешительности остановился. Я обернулся к Алекперову:

— Пусть он уйдёт! Скажите ему!

Я хотел объяснить Алекперову, что здесь люди и что, если начнётся стрельба, будет много жертв, но он и сам всё понял.

— Моя фамилия Алекперов! — громко сказал он, поднимаясь со своего места. — Вы меня узнаёте?

Милиционер смотрел на Алекперова и ничего не говорил. Но сейчас это было не важно.

— Я приказываю вам выйти и закрыть дверь!

Милиционер размышлял недолго, секунду или две, после чего переступил через порог и закрыл за собой дверь.

Парень с пистолетом засмеялся. Его смех был истеричным.

— Ну, молодец мужик! — сказал он, смахивая со лба крупные капли пота.

И только теперь все увидели, что он совершенно пьян. И его напарник тоже. Они держались рядом, и у них был один пистолет на двоих.

— Надо, чтобы они ушли, — сказал я Алекперову негромко. — В лес, к чёртовой бабушке, куда угодно. Там их милиция пусть и ловит.

Алекперов согласно кивнул и сказал, обращаясь к парням:

— Уходите, прошу вас, вокруг лес…

— Э-э нет, — засмеялся парень и пьяно погрозил Алекперову пальцем. — Это здесь, рядом с вами, нам ничего не сделают. А там с нами церемониться не будут.

Он был прав, конечно. Их настигнут в два счета, предложат сдаться, а когда они откажутся — откроют огонь на поражение. Всё будет кончено в пять минут.

— Хотя бы женщин отпустите! — сказал я.

Парень задумался. Его мысли надо было направить в соответствующее русло.

— Ещё минута или две, и у кого-нибудь из них начнётся истерика — вы тогда не будете знать, как от них избавиться, — подсказал я.

Это была обычная тактика переговоров с террористами — стараться всеми доступными способами уменьшить число удерживаемых заложников.

— Пусть идут.

Парень указал пистолетом на дверь.

Началась суматоха. Женщины стремительно покидали банкетный зал. Только две остались, не решившись бросить на произвол судьбы своих спутников.

— Декабристки, — оценил парень.

Он, оказывается, что-то еще смутно помнил из школьной программы.

— У кого-нибудь из присутствующих есть сотовый телефон?

Едва ли не большая часть присутствующих с готовностью продемонстрировала телефоны.

— Надо связаться с редакциями газет, — сказал я, старательно разделяя слова, чтобы было доходчиво. — Чем больше людей будет знать о нас, тем меньше вероятность штурма.

Штурм — это кровь, все понимали.

— Не сметь! — процедил Алекперов.

— А чего вы хотите? — огрызнулся я. — Чтобы сюда прибыл спецназ и приступил к штурму? С этими-то они справятся, — я кивнул в сторону парней. — А что будет при этом с нами?

— Пусть звонят! — поддакнул парень с пистолетом, оценив преимущества моего плана. Он тоже боялся штурма.

Все присутствующие держались достойно, и лишь по голосам, когда установилась связь с редакциями, можно было уловить, какое напряжение все испытывают.

— Теперь сюда надо вызвать милиционера, — сказал я, всё больше беря на себя инициативу. — Для переговоров. Мы должны убедить его не препятствовать этим ребятам уйти.

— Они бандиты! — не сдержался Алекперов.

— Мы никого пальцем не тронули! — обиделся тот, что с пистолетом.

— А стрельба? — подсказал Алекперов.

— Подумаешь, стрельба! — хмыкнул парень.

Ему, наверное, доводилось стрелять не так уж редко — по поводу и без повода.

— Мы должны позвать милиционера! — упрямо повторил я.

Один из парней тем временем взял в руки стул и швырнул его в широкое, в полстены, окно. Стекло не разбилось, лишь косая трещина пробежала из угла в угол.

И опять охранники Алекперова напряглись.

— Пусть уходят! — еле слышно прошипел я.

Никто, по-моему, и не возражал. Все желали одного — чтобы этот кошмар как можно быстрее закончился.

С третьей или четвёртой попытки парень справился со стеклом, оно рухнуло, рассыпавшись на крупные осколки, и путь к отступлению был открыт, но теперь тот, который был с пистолетом, заупрямился.

— Нам нельзя отсюда уходить! — сказал он своему приятелю.

Не самого храброго десятка оказался.

— Здесь всего один милиционер! — зло сказал я ему, всё больше распаляясь. — Да и тот за дверью. А вот когда сюда прибудет спецназ…

При упоминании о спецназе парень заметно изменился в лице. Напарник теребил его, призывая к бегству.

— Спокойно! — прошептал я, обращаясь к алекперовским телохранителям. — Ваше дело сторона.

Хотел сказать, что поскольку их клиенту непосредственно ничто не угрожает, то и суетиться им нет никакого смысла, но они это уже поняли и без моих слов.

Зловещая парочка наконец удалилась. Никто не пытался их задержать, и даже когда они скрылись из виду, все остались сидеть на своих местах. Это был шок.

— Простите, что мы втянули вас в эту историю, — сказал я.

Сидевший рядом со мной Алекперов был бледен как полотно. Я жестом подозвал одного из видеооператоров.

— Проклятое время, — сказал я. — Интересное время. Удивительное время. Всё сплелось, и уже не понять, где правда, где вымысел.

Я извлёк кассету из видеокамеры и показал её присутствующим.

— Такой мы нашу жизнь и будем показывать в программах — без прикрас. Так хотел покойный Самсонов. Так хотим мы.

Они дозревали медленно, очень медленно. Я предполагал, что всё произойдёт значительно быстрее, но слишком сильным, вероятно, было пережитое потрясение.

— Мы собрались здесь, чтобы посмотреть пилотный выпуск возобновляемой программы «Вот так история!» — Я взмахнул только что отснятой видеокассетой. — Будем смотреть?

Вот сейчас они всё поняли. Тишина в зале стояла гробовая. Алекперов, казалось, побледнел ещё больше.

— Ну, хорошо, — сказал я. — Тогда сразу перейдём к неофициальной части.

— Идиот, — пробормотал обретший дар речи Алекперов. — Тебя же теперь затаскают по судам.

— Посмотрим, — пожал я плечами и смахнул со лба некстати выступившие капли пота.

Это запоздало дало знать о себе напряжение.

6

Счастливым образом всё обошлось. Вечером того же дня отснятый в пансионате материал был показан по алекперовскому телеканалу. Конкурирующие каналы довольствовались сюжетами в выпусках вечерних новостей. А на следующий день о случившемся в загородном пансионате написали едва ли не все газеты. Те, кто участвовал в нашем мероприятии, оказались в центре внимания. Кажется, эти люди даже почувствовали себя героями. Это нас и спасло. Если ты действительно герой да ещё получаешь удовольствие, рассказывая родным и знакомым о своём участии в этой нашумевшей акции, то ты, конечно, не помчишься в милицию с заявлением о том, что твою жизнь подвергали опасности хулиганы от телевидения.

Единственным человеком, выразившим своё, мягко говоря, неудовольствие, был Алекперов. Он пригласил нас — меня и Светлану — в свой кабинет и устроил нам форменную выволочку. Мы узнали о себе следующее: мы безответственные и социально опасные типы, и если позволяем себе то, что позволили накануне, нас на пушечный выстрел нельзя подпускать к телевидению, потому что здесь, на телевидении, безответственности не прощают. Ещё мы узнали, что нам жутко повезло, и что если бы хоть один человек из присутствующих вздумал обратиться с заявлением куда надо, нам не удалось бы отвертеться ни за какие коврижки.

Алекперов не кричал и не размахивал руками. Он говорил негромко, стараясь не смотреть на нас, а мы держались тихо и неприметно, как мыши, потому что мы оба — ну, уж я-то точно — чувствовали себя несколько не в своей тарелке. Не потому, что сделали то, что сделали, а потому, что непроизвольно подставили Алекперова. Его каналу эта акция конечно же пошла на пользу, но ему самому набранные очки дались слишком дорогой ценой. Случившееся накануне было для него, несомненно, немалым потрясением.

Закончив говорить, Алекперов сфокусировал, наконец, свой взгляд на мне. Именно меня он считал источником всех бед и от меня ждал объяснений.

— Во-первых, я прошу извинить меня за причинённое лично вам беспокойство, — сказал я со всей кротостью, на которую только был способен. — А во-вторых, должен признаться, что нисколько не раскаиваюсь в содеянном.

Я видел, какими глазами посмотрела на меня Светлана. Я с тобой полностью согласна, дружище, говорил её взгляд, но всё же поосторожнее на поворотах.

— Всё прошло превосходно, — проявил я упрямство. — Нам нужно было громкое начало, и мы его добились. Прошёл целый год, нас стали подзабывать. А теперь вот вспомнили — все одновременно.

— Ну, хорошо, — примирительно сказал Алекперов. — Сам ход безупречно выверен, хотя с моральной точки зрения…

— А что такое здесь говорится о морали? — хмыкнул я.

— Вы поставили ничего не подозревающих людей в такие обстоятельства…

— А мы всех ставили в такие обстоятельства, — мстительно сказал я. — И все наши герои до поры до времени не подозревали о подоплёке происходящего. Вся наша программа построена именно на этом. При Самсонове тоже так было, и у вас почему-то это не вызывало протеста.

— Не со всем в работе Сергея я был согласен.

— Но в целом вы были довольны программой! — парировал я.

Светлана незаметно для Алекперова показала мне большой палец — молодец, мол. А Алекперов только пожал плечами, не найдя, что ответить.

— Мы будем показывать жизнь, — сказал я. — Такую, какая она есть. И будем делать это так, как делали при Самсонове.

Алекперов с обречённым видом кивнул. Не со всем он был согласен, но выбирать не приходилось. Он уже пытался делать программу без нас, вложил в проект деньги, а в результате не получил ничего, и ему оставалось только одно — искать компромисса с нами.

— Сценарии ближайших выпусков готовы? — спросил он, демонстрируя готовность к примирению.

— Да.

— Покажете?

— Непременно, — пообещал я.

— Техникой для съёмок вас обеспечили?

— Да, спасибо.

— Людей хватает?

— Вполне.

— Вас ведь из прежнего состава только двое осталось?

— Ну, почему же, — пожал я плечами. — Ещё Дёмин.

И я увидел, как распахнулись глаза Алекперова. В его взгляде было что-то, чему я не мог найти определения. Это длилось всего секунду или две, после чего Алекперов опустил веки, пригасив полыхнувший в глазах огонь.

Мы ещё побеседовали недолго — разговор был совсем бессодержательный, ни о чём, — и очень скоро мы со Светланой засобирались. Алекперов проводил нас до двери. Светлана вышла первой, а меня Алекперов чуть придержал за руку и сказал негромко, так что один только я его и слышал:

— С Дёминым этим поосторожнее бы надо. И от программы его лучше отлучить.

Я посмотрел ему в глаза. В них было что-то такое, что подсказало мне: он не всё сказал, что хотел.

7

Письма в адрес программы «Вот так история!», оказывается, продолжали поступать весь этот год. И хотя полноводная поначалу река посланий всё мелела и мелела, превратившись в конце концов в тоненький ручеёк, всё-таки писем скопилось много — люди до сих пор не верили, что программа закрылась навсегда, и эта вера нас очень выручила. Мы просмотрели письма, поступившие в последние три месяца, и отобрали несколько, из которых что-то, по нашему разумению, могло бы получиться. Читали мы письма втроём: я, Светлана и объявившийся наконец-то Дёмин. Поначалу каждый отобрал то, что понравилось лично ему, потом мы всё свели воедино, и в конце концов я выудил из пачки отобранных писем то, которое хотел использовать в первую очередь.

Оно было написано двумя молодыми людьми, которым хотелось разыграть своего друга. Тот был владельцем крохотной фирмочки, которая неизвестно чем занималась, и у него была мечта — создать собственное производство. Но поскольку денег у него не было, он искал инвесторов, тех, кто согласился бы вложить деньги в его начинание. К письму прилагалась фотография потенциального кандидата на розыгрыш. Когда я увидел эту лопоухую голову с шутовской физиономией, я понял, кто будет первым героем нашей возобновлённой программы.

На Светлану, впрочем, это письмо не произвело ни малейшего впечатления.

— Ну и что? — осведомилась она, прочитав текст.

Было видно, что она разочарована.

— Ты на лицо посмотри! — вскинулся я.

— А что лицо? И у меня лицо, Женя. И у тебя. Он бизнесмен, и этим всё сказано. Да, фирма у него крохотная. Он там и швец, и жнец, и на дуде игрец, но тем опаснее с ним связываться. Это человек, живущий своим умом. Ну и как, скажи на милость, ты сможешь его подставить, чтобы он при этом до поры даже не догадывался, что его разыгрывают?

— Значит, если мы разыгрываем дядю Петю с цементного завода — это класс! — саркастически произнёс я. — А буржуев уже и трогать не моги!

— Дело не в буржуях, Женя. Просто у этого парнишки склад ума несколько иной…

Светлана продолжала говорить, но я уже отключился. Мне вдруг отчетливо, до мельчайших подробностей, представилось, как надо снимать этот сюжет. Шаг за шагом, фраза за фразой.

— Эй! — окликнула меня Светлана. — Да ты не слушаешь, кажется.

— Он хочет найти деньги! — сказал я. — Ты представляешь? Вот чтоб появился добрый дядя — и просто дал. Это же супер! Просто фантастика! Я его так разделаю!

Я рассказал, как мне всё видится. Светлана смотрела на меня округлившимися глазами. А Дёмин просто сказал:

— Тебя будут бить.

— Пусть!

— Это очень больно, Женя.

— Пусть!

— Возможно даже, ты станешь инвалидом.

— Пусть!

Дёмин вздохнул и посмотрел на Светлану скорбным взглядом.

— Ты же видишь, он невменяем, — подвёл он итог.

И Светлана тоже вздохнула.

— Идея, конечно, неплохая, — признала она.

Мне был знаком этот тон. Так говорят, когда хотят сначала усыпить бдительность, а потом попытаться отговорить человека от безумной затеи.

— Послушайте! — воскликнул я. — Ну что с вами, в самом деле? Вы всё забыли, да? Вспомните, какие сюжеты мы с вами делали раньше! Мы рисковали точно так же! Когда год назад мы снимали историю про обменный пункт, где сто рублей меняют на сто долларов, я едва не схлопотал по физиономии. Ну и что? Зато какой был сюжет! Вся страна рыдала от смеха. И если надо будет рискнуть ещё раз…

— Впрочем, почему бы и нет, — раздумчиво произнёс Дёмин. — Если в кадре будет сам Женька…

Подразумевалось, что бить в случае чего будут меня. Я едва успел об этом подумать, как Дёмин закончил свою мысль:

— Да я рядом с ним, тогда мы с тем парнем уж как-нибудь справимся, вдвоём-то.

Я поймал его взгляд. В нём были озорство и решимость. И я засмеялся. И Светлана тоже. И уже только потом — сам Дёмин.

— Черти! — с чувством сказал я. — Какие же вы черти! И я вас люблю. Честное слово!

Мы опять были вместе. И опять были командой.

Колесо завертелось. Два дня у нас ушло на тщательную проработку сценария съёмок и репетиции. Мы не могли допустить срыва после годичного перерыва. Ничто так не мешает достижению победы, как поражение в самом начале боя.

Ещё три дня потребовалось на подготовку места съёмок. Это место подсказал Дёмин: крохотное кафе на окраине Москвы. Дёмин со своей бригадой когда-то давал там один из своих шумно-бестолковых концертов. Кафе идеально подходило для съёмок: там были небольшие — каждый на шесть персон — кабинеты, и стены между кабинетами представляли собой листы ДСП, задрапированные материей. Мы в этих стенах сделали окна и закрыли их зеркалами — теперь извне можно было проводить съемку происходящих в кабинете событий без риска быть обнаруженными.

Тем временем Светлана связалась с авторами того самого письма и исподволь готовила нашего героя к съёмкам. Всё разыграли как по нотам: один из приятелей рассказал нашему герою о существовании какого-то англичанина, президента благотворительного фонда, который страсть как любит выделять средства на поддержку молодого российского бизнеса. Клиент клюнул. Съёмки назначили на четверг, на первую половину дня — хозяин кафе был готов на это время закрыть своё заведение для посторонних.

Нашего героя звали Игорем. В кафе его привёз один из приятелей, проводил в кабинет, и они успели выпить по рюмке водки, прежде чем появились мы: английский миллионер, президент фонда, которого изображал Дёмин, и я — переводчик. Приятель Игоря при нашем появлении засуетился и ретировался, сославшись на занятость, и мы остались втроём. Было заметно, что Игорь несколько подрастерялся, не зная, как себя вести. Зачем-то расстегнул пиджак, потом приподнялся из-за стола, торопливо протянул руку для приветствия, но «англичанин» проигнорировал этот жест, плюхнулся на стул и замер, устремив на Игоря неподвижный стеклянный взгляд. И вдруг засмеялся. Совершенно беспричинно, каким-то натянутым смехом. Так смеются ненормальные. Я увидел, как изменился в лице Игорь.

— Должен вас предупредить, — сказал я, обращаясь к нему. — Мистер Джеггинс довольно своеобразный человек, и вам понадобится время на то, чтобы привыкнуть к его манере общения.

Игорь перевёл взгляд на меня. В его глазах были растерянность и вопрос.

— Не волнуйтесь, — сказал я. — Он ни слова не понимает по-русски.

«Англичанин» тем временем сложил губы трубочкой и протяжно засвистел, покачивая головой из стороны в сторону. Это произвело на Игоря неизгладимое впечатление. Я даже подумал, что мы запросто можем его потерять. Еще несколько минут — и он бросится наутёк, подальше от странного иностранца.

— Я же вас предупреждал, — мягко сказал я, улыбаясь нашему визави. — Ко всему прочему сегодня у господина Джеггинса был нелёгкий день.

Услышав своё имя, мистер Джеггинс перестал свистеть и воззрился на меня, а я продолжал как ни в чём не бывало:

— Сегодня мы встречались с одним бизнесменом из Салехарда, который хочет построить в своем родном городе небольшой пансионат для туристов. Обсуждение проекта потребовало много времени и сил…

Моя улыбка стала ещё шире.

— Для господина из Салехарда всё закончилось благополучно: мистер Джеггинс выделил ему из своего фонда двести пятьдесят тысяч долларов.

Я увидел, что Игорь перестал дышать. Значит, подействовало. Но дать ему опомниться было нельзя.

— Ну-с, не будем терять время, — предложил я. — Обрисуйте нам хотя бы в общих чертах ваш проект. Я переведу мистеру Джеггинсу.

Игорь судорожно вздохнул и принялся рассказывать, но тут появился официант. Я по-английски осведомился у Джеггинса, что он будет кушать, он так же по-английски мне ответил. Заказали: овсянку, молоко и тосты. Игорь проявил солидарность с нами, хотя по его лицу я видел, что особой радости от овсянки он не испытывает. Официант удалился.

Мы вернулись к делу. Игорь посвятил нас в свои задумки. Я старательно ему улыбался, хотя улыбаться было нечему: чем дальше, тем больше я понимал, почему он до сих пор не нашёл инвестора для своего проекта. Это было что-то среднее между проектом развития поливного земледелия в пустыне Сахара и проектом создания фирмы, экспортирующей тюльпаны в Голландию. Есть люди, которым бизнесом нельзя заниматься ни в коем случае. С чем-то подобным мы сегодня и столкнулись.

— Отличный проект, — оценил я. — Это я вам как переводчик говорю.

Покрасневший от удовольствия Игорь расплылся в счастливой улыбке. Я принялся втолковывать нашему гостю из Англии особенности предлагаемого проекта. Гость слушал внимательно, ковыряя при этом пальцем в носу. Тем временем принесли овсянку, молоко и тосты. «Англичанин» оставил в покое свой нос и склонился над тарелкой. Казалось, он меня вовсе не слушает, но я старательно продолжал вещать по-английски. Игорь не вмешивался в процесс перевода, во все глаза глядя на своего потенциального благодетеля. Я распинался как проклятый, а «англичанин» вдруг зацепил ложкой овсянку и долго на неё смотрел, словно решая, что ему делать дальше. Наконец, надумал. Прицелился и, действуя ложкой как катапультой, запустил овсянкой в Игоря. Липкий комок перелетел через стол и попал Игорю в лоб. Прилип на мгновение и упал на стол. Джеггинс счастливо засмеялся и захлопал в ладоши, аплодируя собственной меткости. И я тоже захлопал, улыбаясь.

— Извините, — пробормотал я по-русски. — Я вас предупреждал, что кое-что может показаться вам необычным.

Джеггинс бросил несколько отрывистых фраз.

— Ему нравится ваш проект, — поспешно перевёл я.

Игорь растерянно кивнул. Эпизод с овсянкой так его обескуражил, что он на время потерял способность радоваться. А Джеггинс уже зачерпнул очередную порцию овсянки. Игорь стремительно менялся в лице, догадываясь, что последует дальше.

— Улыбайтесь! — зашипел я на него. — Вы что, хотите угробить свой проект?

И он улыбнулся! Вымученно, криво, но улыбнулся! Показывал, что ему всё нипочём. И вот в эту его улыбку Джеггинс и запустил овсянкой. Чтобы комок пролетел мимо, Игорю надо было сместиться всего чуть-чуть, но он этого не сделал, мужественно приняв липкий комок на грудь. Наверное, он, идя на эту встречу, надел свой лучший костюм. Теперь без химчистки не обойтись. Я украдкой вздохнул. Ну почему он позволяет вытворять над собой такое?

«Англичанин» перегнулся через стол и похлопал Игоря по щеке. Потом запел. Потом вышел из-за стола и закружился в медленном танце, прикрыв глаза веками и мурлыкая какую-то невнятную мелодию.

— Послушайте! — горячо зашептал я, склонившись к Игорю. — Я уже на него насмотрелся, так что предупреждаю: здесь неизвестно, как повернётся. Он может дать деньги, а может и не дать. А безобразничать будет ещё долго. Так что надо либо всё терпеть, либо сразу уходить.

Я смотрел ему в глаза и видел, какая борьба происходит в его душе. Я не думал, что это так для него сложно — решиться. Мне казалось, что дело совершенно ясное. И только сейчас понял, что ошибался. Этот парень, кажется, готов был идти до конца.

«Англичанин», всё так же кружась в танце, подхватил со стола салфетку и положил её на голову Игорю. Я ждал, что будет дальше. Игорь не шевелился, только лицо его побагровело. Я быстро взглянул на Дёмина — понимает ли он, что сильно рискует. Тот кружился в танце, блаженно закатив глаза, и производил впечатление настоящего юродивого.

— Их было три брата, — сказал я Игорю. — Двое вполне нормальных, а третий…

Я метнул скорбный взгляд на Джеггинса.

— Отец, известный предприниматель, умирая, разделил свои активы на три равные части, но двое старших братьев отказались от своих долей в пользу младшего. Он тут же организовал благотворительный фонд своего имени и стал раздавать деньги направо и налево. Видя такое дело, старшие братья решили вернуть свои доли, но было поздно. И ничего сделать нельзя. Пытались оформить над ним опекунство, но ни одна медицинская комиссия не признала его недееспособным.

— Как же так? — пробормотал обескураженный Игорь.

Даже он мог бы без труда поставить диагноз.

— Деньги! — со значением сказал я. — Они и в Англии — деньги. Если ты богат, то любое дело можешь обернуть в свою пользу.

Вот это Игорю было знакомо. Он согласно кивнул.

Джеггинс взял со своей тарелки пару тостов и пристроил их на плечах у Игоря. Получились погоны. Представили? Сидит бизнесмен в хорошо пошитом костюме (хотя и подпорченном кое-где овсянкой), на голове у него салфетка, на плечах — погоны из тостов. Я вдруг подумал, что и поделом. Каждый человек получает то обращение, которое он по отношению к себе допускает. Готов терпеть унижение — получи.

«Англичанин» всё так же кружился в танце. Кажется, он был растерян. Вариант с овсянкой мы придумали с самого начала. И про салфетку на голове — тоже. Но дальше наша фантазия буксовала. Мы-то думали, что наш герой к этому времени взорвётся, устроит скандал с битьём посуды и съёмка сама собой завершится. А он оказался на удивление терпеливым.

К счастью, появился официант. Справился, не нужно ли нам чего. Он держал в руках блокнот и ручку. Эти два предмета и привлекли внимание Джеггинса. Он завладел блокнотом и ручкой, на чистом листке разлиновал квадрат, поставил в нём крестик и придвинул блокнот Игорю.

— Как ребёнок! — вздохнул я и на всякий случай улыбнулся. — Он предлагает вам сыграть в «крестики-нолики».

Игорь с готовностью схватился за ручку.

— Но вы должны проиграть, — всё так же улыбаясь, сказал я. — Обязательно!

— В чём вопрос! — пробормотал Игорь.

Один из тостов соскользнул с его плеча и упал на пол. Джеггинс истерично заверещал и затопал ногами, как маленький.

— Положите тост на плечо, — попросил я. — Иначе он не успокоится.

Мысленно я аплодировал Дёмину. Он импровизировал, и это у него неплохо получалось.

В игре победил «англичанин». Игорь, несмотря на проигрыш, выглядел вполне счастливым. Но он ещё не знал, что предстоит вынести проигравшему. Джеггинс опять схватился за ложку и запустил в него овсянкой, потом ещё и ещё. На лице Игоря заходили желваки. Можно было заканчивать съёмку, материала нам должно было хватить с лихвой, но я чувствовал себя виноватым перед этим парнем. Может, он по природе своей был горд? И никому никогда не спускал обид? А сегодня просто поверил, что его мечта может осуществиться. Имеет человек право на мечту? Я хотел дать ему шанс. Он всё решит сам, но толчок ему дам я, если уж мы втянули его в эту историю.

— Послушайте! — сказал я Игорю. — Я же вижу, что вы, мягко говоря, не в восторге от происходящего. Ну почему вы всё терпите? Пусть даже он даст вам деньги. Стоят ли те деньги этих унижений?

Я смотрел ему прямо в глаза, будто хотел на расстоянии передать свои мысли.

— Вы молоды, и у вас ещё всё впереди. Но, не ответив сейчас этому идиоту, как вы будете жить? Будете ли уважать себя? Да пошёл он к черту, этот иностранец!

Я хотел дать ему шанс. Дёмин, наверное, что-то почувствовал раньше меня, хотя и изображал человека, ни слова не понимающего по-русски. Он даже достал из внутреннего кармана пиджака чековую книжку. Значит, запаниковал, хотя на его лице это никак не отразилось. Раскрыл чековую книжку и взял ручку в руки. Это был очень важный момент. Деньги из «благотворительного фонда» сейчас должны были «достаться» Игорю. Он мог либо принять эти деньги и благодарно улыбнуться, либо врезать Демину по физиономии и уйти бедным, но гордым. Меня для завершения сюжета устраивал любой из вариантов, но почему-то хотелось, чтобы Игорь денег не взял. Я смотрел на него почти с мольбой, но он меня не видел. Его внимание было приковано к проклятому чеку.

— Ну же! — вырвалось у меня.

И он решился! Его глаза полыхнули огнем. Он приподнялся и опрокинул тарелку с овсянкой на голову Демину.

— Получай, гад! — сказал Игорь.

Он сделал это! Черт возьми, он оказался славным парнем! Я бросился к нему и обнял, будто он был спортсменом, только что взявшим недосягаемую для других высоту.

— Молодец! — вопил я. — Какой же ты молодец!

Он ничего не понимал, таращил на меня свои изумлённые глаза, и изумлялся он до тех пор, пока в кабинет не ввалились операторы со своими видеокамерами. Только тогда он всё понял. Вырвался из моих объятий и отступил на шаг, словно я был заразный.

— То-то я вижу, что твоё лицо мне знакомо! — пробормотал он.

А в следующий миг схватил меня за грудки и приподнял над полом. Я думал, что он будет меня бить. Отвечать ему я не собирался — знал, на что шёл, готовя такой сценарий. Но ничего страшного не произошло. Игорь подержал меня на весу и осторожно опустил на пол.

— А я бы врезал! — мечтательно сказал Дёмин.

Ещё бы ему не злобствовать — в овсянке по самые уши.

8

Отсняв сюжет, мы в этом кафе и остались — хотели отметить первую полноценную съёмку после годичного перерыва. Нам накрыли стол, и когда мы за него сели, вдруг установилась тишина — полнейшая. Для ребят-операторов и для Светланиного друга Димы причина повисшей тяжелой паузы была неясна, но я-то знал…

— Помянем, — сказал Дёмин ставшим вдруг глухим голосом. — Без Сергея Николаевича этой программы не было бы.

Теперь и новички поняли, что к чему. Мы выпили, не чокаясь. Светлана смахнула с лица слезу. Дёмин с мрачным видом жевал огурец.

Я впервые поминал живого человека, но никому не мог объяснить нелепости происходящего.

— Ничего, прорвёмся, — вдруг сказал Илья.

— У нас получится, — поддержала его Светлана.

Подразумевалось, что и без Самсонова сможем потянуть программу.

— Ты, кстати, перед съёмкой не сказал никому, что можно, что нельзя, — шутливо погрозила мне пальцем Светлана.

— Можно всё! — веско отозвался я.

— Ты шутишь! — не поверила Светлана.

— Повторяю для тех, кто не понял: можно всё! Мы не должны себя ни в чём ограничивать. Мы — вольные птицы.

— Ну, крылышки нам в таком случае быстро подрежут, — прозрел наше незавидное будущее Дёмин и закручинился.

— Пусть! — сказал я. — Кто-то, но не мы сами. Будем снимать, как нравится нам, а кто-то со стороны уже пусть поправит, если мы ошибёмся.

Светлана с сомнением посмотрела на меня.

— Да! — проявил я упрямство. — Только так! У нас программа такая, тут уж ничего не попишешь. Берём конкретного человека, подстраиваем ему какую-нибудь ситуацию и снимаем происходящее скрытой камерой. Всё! Это жизнь в чистом её проявлении.

— Жизнь! — пробормотал Дёмин. — В чистом проявлении! Я прожил сорок лет, но сегодня впервые мне на голову нахлобучили тарелку с овсянкой.

Все засмеялись.

— Издержки производства, — примирительно сказал я. — Я ведь тоже едва не схлопотал по физиономии.

— То-то и оно, что «едва».

Дёмин, кажется, до сих пор печалился оттого, что не увидел сцену расправы надо мной.

— В принципе, конечно, мы можем снимать всё, что угодно, — сказала Светлана, — но для самих себя мы просто обязаны установить какие-то рамки.

— Послушай! — воздел я руки к потолку. — Ну почему ты думаешь, что мы будем снимать какие-то непристойности?

— А что? — ожил Дёмин. — Почему бы и нет? Представьте себе…

— И не вздумай сказать этого вслух! — проявила бдительность Светлана.

Дёмин сник и засопел. Всё это было невсерьёз, конечно. Они дурачились. И я отдыхал с ними душой.

— Нет, гадостей никаких не будет, — пообещал я. — Мы вообще можем перейти на сугубый реализм. Чуть ли не заурядная бытовуха. Возьмём какую-нибудь ситуацию, которая имеет место в жизни, но очень редко происходит в присутствии большого количества людей…

— Например? — подозрительно осведомилась Светлана.

— Нет-нет, — успокоительно сказал я. — Никакого секса и прочих подобных штучек. Почему бы не взять лотерею?

— Лотерею? — переспросил Дёмин.

— Ну да. Вы никогда не задумывались над тем, как интересно было бы понаблюдать за человеком, угадавшим пять номеров из тридцати шести? Вот в эти самые первые секунды, когда он осознаёт, что выиграл. Даже нет! Не так! Сам процесс! Идёт передача. Представляете? По телевизору. Из лототрона вываливаются шар за шаром, вот один номер угадан, вот два, три, четыре. Вы представляете? Человек сидит со своим билетом перед экраном, а мы его снимаем.

— Как же сделать так, чтобы он выиграл? — проявил тугодумие Демин.

— Да никак! — Я даже засмеялся. — Мы розыгрыш тиража инсценируем, отснимем в студии, а потом подключимся к телевизору нашего героя и прокрутим плёнку — для него одного. Для всей страны будут одни выигрышные номера, а для него другие.

— А его не хватит удар? — голосом генсека Брежнева осведомился Дима, и все засмеялись.

— Выберем человека помоложе, — предложил я. — С этим проблем, я думаю, не будет.

— Вообще-то неплохо, — оценила Светлана. — На экране это, конечно, будет смотреться. Попробовать можно.

— Но размаха нет, — вздохнул Демин.

— Размах будет, — пообещал я. — В других сюжетах.

— Какую-нибудь масштабную бы постановочку, — мечтательно произнёс Дёмин.

— Будет! С президентом, например.

— С каким президентом? — не понял Дёмин.

— С нашим, российским.

Я кивнул на Диму:

— Загримируем вот его и устроим встречу президента с каким-нибудь дядей Ваней. В неформальной обстановке. А? Вот сюжет! Сидят вдвоём и водку пьют. И попутно президент с этим самым дядей Ваней советуется по всяким государственным делам.

— Ну, ты загнул! — осуждающе сказал Дёмин. — Хочешь, чтобы нас закрыли?

— К чёрту! — вскинулся я. — Никаких ограничений! Я же сказал: пусть нас посторонний дядя поправляет.

— Он прав, — признала Светлана.

Она улыбалась, и в её взгляде, обращенном ко мне, я читал что-то, чему не сразу смог найти определение. Только через некоторое время понял. Я сейчас представлялся ей Самсоновым. Тогдашним — молодым и полным планов. Потому она и настояла на том, чтобы руководителем программы стал я. Самсонов был для неё слишком большой потерей, и она лихорадочно искала ему замену. Так в штормовом море моряк высматривает маяк — надо за что-то зацепиться взглядом, иначе беда.

Мы просидели в кафе до поздней ночи. Не хотелось расставаться. Было такое чувство, что мы вдруг вернулись в ту, прежнюю жизнь. И это чувство было боязно потерять.

Даже Дёмин, обычно мрачный, повеселел и рассказывал смешные истории, приключившиеся с ним за год. Нормальный мужик. И чего Алекперов на него бочку покатил?

Я улучил минуту, когда нас никто не слышал, и спросил у Дёмина:

— А с Алекперовым за этот год тебе случаем не приходилось ссориться?

И увидел, как лицо Дёмина пошло пятнами. Значит, приходилось. Так вот в чём дело.

9

Ранним утром взорвали машину Алекперова. Его самого в салоне не было, он только ещё подходил к машине — и тут раздался взрыв. Водитель был убит на месте. Алекперова взрывной волной отбросило метров на десять. Мина была радиоуправляемая, и специалисты предположили, что у человека, державшего палец на кнопке, попросту не выдержали нервы. Если бы он дождался, пока Алекперов сядет в машину, покушение закончилось бы успешно.

Как раз накануне Алекперов звонил мне и назначил встречу. Теперь, похоже, всё отменялось. На всякий случай я позвонил в его приемную.

— Как ваша фамилия? — уточнила секретарша. — Колодин?

Сверилась с записями.

— Вы договаривались на двенадцать часов? Я уточню и потом перезвоню вам.

Она действительно позвонила через час.

— Извините, но в двенадцать не получится. В девять часов вечера вас устроит?

— Ну, конечно, — пробормотал я.

Я не знал всех подробностей произошедшего, и по этой причине воображение рисовало самые жуткие картины, а оказалось, что Алекперов ещё в состоянии встречаться о людьми. Значит, не всё так плохо?

В половине девятого я был на подходе к алекперовскому кабинету. Метров за двадцать до заветной двери коридор перегораживала металлическая решётка, которой ещё накануне не было. Двое автоматчиков — один за решёткой, второй перед ней — смотрелись грозно в своих бронежилетах и сферических шлемах. Всё выглядело так, будто здесь проводится серьёзная спецоперация.

У меня проверили документы, причём дважды — сначала один автоматчик, потом другой, при этом второй сверился с каким-то списком, небрежно укреплённым на стене. В третий раз документы у меня проверили в алекперовской приёмной, где кроме уже привычной троицы телохранителей присутствовали ещё два автоматчика. Один из телохранителей даже прошёл за мной в кабинет, но Алекперов его удалил, сухо сказав:

— Оставьте нас, пожалуйста.

У Алекперова было сумрачное выражение лица, и его лоб в двух местах был заклеен медицинским пластырем. Я почему-то зацепился взглядом за эти пластыри и никак не мог оторваться. Алекперов это заметил и сказал с усталой усмешкой:

— Вам придётся смириться с некоторыми особенностями моего облика.

Я смутился и только теперь отвёл взгляд.

— Извините, что встречу перенесли на столь поздний час, — сказал Алекперов.

Это можно было расценить как невесёлую шутку.

— Как ваши дела?

— Нормально, — ответил я, — работаем.

— Что-нибудь уже отсняли?

— Сюжет о человеке, который пришёл просить деньги у богатого иностранца, а у того проблемы с головой.

Алекперов хмыкнул:

— Дадите посмотреть?

— Сразу, как только смонтируем, — пообещал я.

— А планы на будущее?

— Планов — громадьё.

— Это хорошо, — одобрил Алекперов. — Надо, чтобы вы работали ритмично. Что там у вас на подходе, кстати?

— Наверное, будем снимать сюжет о человеке, который выиграл сумасшедшие деньги в лотерее.

— И что — действительно он у вас выиграет? — заинтересовался Алекперов.

— Мы ему это устроим.

— А расплачиваться с ним чем будете?

— А вот это секрет, — засмеялся я. — В общем, есть задумки.

— Денег хватает?

— На что? — не понял я.

— На проведение съёмок.

— Хватает, но впритирку. Пока выкручиваемся.

— Где вы нашли деньги, если не секрет?

— Это мы самсоновский дом по кирпичику разбираем.

Алекперов внимательно посмотрел на меня, потом кивнул — понял.

— Сразу, как только я увижу ваш первый сюжет, заключим договор, и деньги пойдут, — пообещал он. — Вы как-то юридически оформили свою совместную работу?

— Учредили фирму. Нас, учредителей, трое: я, Светлана и Дёмин.

Я увидел, как при упоминании фамилии Дёмина Алекперов напрягся. Он смотрел не на меня, а куда-то в сторону, и я видел, как пульсирует жилка на его виске.

— А с Дёминым — это чья была идея? — наконец, поинтересовался Алекперов.

— Вы о чём?

— Ну, вот чтобы его взять в компанию. Или это он сам настоял?

— Он не напрашивался, — пожал я плечами. — Наоборот, его даже вроде как уговаривать пришлось.

— Неужели? — поднял голову Алекперов.

Его удивление было неподдельным.

— Так и было, — подтвердил я.

Алекперов отвёл взгляд, словно показывая, как стремительно он теряет интерес к этому вопросу, но я видел, что тема не закрыта и когда-нибудь мы к ней обязательно вернёмся.

— Я скажу юристам, чтобы они подготовили проект договора, — перевёл разговор в деловое русло Алекперов. — И мы с вами встретимся ещё раз, чтобы всё утрясти.

Он посмотрел на меня внимательным взглядом.

— Вам когда-нибудь приходилось заниматься бизнесом?

— Самостоятельно — нет.

— Вы ведь не москвич?

— Я из Вологды.

Он кивнул, будто и не ожидал от меня иного ответа.

— Если какие-то сложности будут возникать — обращайтесь.

— Какие сложности? — не понял я.

— По работе. Мало ли что. Где-то что-то не будет получаться — я всегда готов помочь.

— Спасибо.

Алекперов лишь кивнул в ответ.

— Кажется, обо всём мы с вами договорились, — сказал он.

Я молча кивнул и поднялся. И он поднялся тоже.

— К вам ещё не обращались с интересными предложениями? — неожиданно спросил Алекперов.

Я непонимающе посмотрел на него.

— Всё-таки у вас известная программа, — сказал Алекперов. — Популярная и денежная.

Поскольку я по-прежнему молчал, он, наверное, решил, что я до сих пор не понял, о чём идёт речь.

— Кто-нибудь может предложить вам своё покровительство. Это обычная практика.

Он смотрел на меня так, будто пытался передать то, что скрывалось за его словами.

— Предложат помощь деньгами. Или просто возьмут на себя организацию съёмочного процесса. Или посулят защитить от бандитов. Не соглашайтесь. Просто придите ко мне.

— И вы поможете?

— Конечно.

Я пожал плечами:

— Мне некого бояться.

Он кивнул, но как-то неискренне. Имел на это право, потому что знал законы здешней жизни лучше меня. Хотя и сам порой ошибался. Утреннее происшествие с ним — тому подтверждение.

— И всё-таки моё предложение остается в силе, — сказал Алекперов.

Только теперь я понял, что в этом и была цель нашей встречи. Всё остальное — словесная шелуха.

10

Светлана предупредила, что у неё для меня есть сюрприз.

— И мы теперь запросто сможем отснять сюжет про президента, — сказала она и засмеялась. — Приезжай.

Когда я приехал, в квартире, кроме Светланы, обнаружился и Дима. Он, как оказалось, и был героем дня.

— Я достал умопомрачительную мастику, — сообщил он. — Сверхсекретный материал. Его изготовили в лаборатории бывшего КГБ. Им это было нужно для своей агентуры — на тот непредвиденный случай, когда за пять или десять минут агенту необходимо изменить внешность и уйти от слежки.

Я недоверчиво посмотрел на них обоих, но они были серьёзны. Даже слишком серьёзны.

— Ну-ну, — сказал я, выжидая. — Показывайте.

Это было что-то вроде пластилина. Слегка желтоватое, почти телесного цвета вещество.

— Вот! — с гордостью произнёс Дима. — С лицом можно сделать всё, что угодно. Наносишь эту штуку на поверхность кожи и лепишь такое лицо, какое хочешь видеть. Можно лицо состарить, можно сделать больным. Налепи мешки под глазами — и готово. А можно и вовсе чужое лицо вылепить. Хоть Майкла Джексона — это пара пустяков.

В подтверждение Диминых слов Светлана, поколдовав над его лицом минут пятнадцать, создала новый образ. Это уже не был Дима — передо мной сидел мужчина лет за пятьдесят с обрюзгшим лицом. Я смотрел на него и не мог отвести взгляд. Мне вдруг стало так плохо, как уже давно не было, но до конца поверить в собственную догадку я ещё не смел — слишком ужасной она была.

— Ну, как? — спросил довольный произведённым эффектом Дима.

А я медленно дозревал. Уже увидел глаза Светланы, и это почти всё мне объяснило. И она что-то прочла в моём взгляде, потому что вдруг быстро сказала Диме:

— Выйди, пожалуйста.

Он замешкался — всего на мгновение — и Светлана сорвалась на крик:

— Выйди! Прошу тебя!

Дима выскочил из комнаты, хлопнув дверью.

— Вы же всё подстроили! — потрясённо бормотал я. — Это же была ложь!

Чудес на свете не бывает. И если ты похоронил человека, безумием было бы надеяться, что он воскреснет. А я-то носил в себе тайну. Точнее, я думал, что это тайна. И ещё удивлялся тому, что Андрей куда-то пропал и больше не объявлялся, не приносил мне весточки от Самсонова. А откуда он мог ту весточку принести? С того света?

— Как ты могла! — заорал я, цепенея от ужаса.

Светлана как бы второй раз убила для меня Самсонова. Ведь я действительно поверил в то, что он жив. Я видел его, совсем недавно — на него совершили покушение, и он умчался в неизвестность на сером «Фиате». Только это был не Самсонов. Возможно, Дима или кто-то другой из Светланиных знакомых. А Самсонов так и лежал на Ваганьковском кладбище.

— Ты хоть понимаешь, что наделала?! — бесновался я.

Если бы она дрогнула хоть на миг, я убил бы её собственными руками, я был готов к этому. Но меня удерживал её взгляд — в нём не было страха, одна только холодная решимость.

— Да, — сказала Светлана. — Я это сделала. Я хотела возродить программу, и ещё — чтобы в неё обязательно вернулся ты.

Она звонила мне на протяжении всего последнего года и уговаривала вернуться в Москву. Потом звонки внезапно прекратились. Она, оказывается, решила попробовать вариант с самсоновским двойником.

Я опустился на стул и закрыл лицо руками. Светлана вздохнула.

— Я просила Диму, чтобы он не лез с этой своей мастикой. Знала, что всё так и будет.

И опять вздохнула.

Она готова была возродить программу любой ценой, и бессмысленно осуждать её за это.

— Теперь уедешь? — спросила Светлана.

Это был не просто вопрос. И мой ответ будет не просто ответом, а решением её судьбы. Теперь я знал, как она прожила этот год: после смерти Самсонова не сломалась только потому, что самой себе наметила цель и к этой цели шла безоглядно.

— Нет, — сказал я. — Не уеду.

Она долго молчала. Когда её молчание стало совсем невыносимым, я поднял на неё глаза. Она плакала. Совершенно беззвучно — просто катились по лицу слёзы.

— Не надо плакать, — попросил я.

— Хорошо.

Она провела по лицу ладонью.

— Спасибо тебе. И прости меня за всё.

_______

С сюжетом про президента можно было подождать, а вот работа над историей с выигрышем в лотерее уже развернулась вовсю.

Героя мы нашли не сразу. Поначалу была мысль взять какого-нибудь любителя лотерей, азартного и потому непредсказуемого человека, но очень быстро мы от этой идеи отказались: человека, играющего в лотерею едва ли не профессионально, трудно будет провести. Мы собирались отснять собственный вариант розыгрыша тиража, и существовала опасность где-то что-то сделать не так. Опытный глаз сразу уловит несоответствие, и всё сорвется, придётся начинать сначала, а это сроки и деньги. Поэтому в конце концов остановились на варианте: «азартен, но играет лишь изредка». Такого человека мы нашли, переворошив груду писем и обзвонив по этим письмам два или три десятка приславших их людей.

Наш герой работал сторожем на автостоянке, ему было немногим более сорока лет, у него была жена и две дочки. Письмо на телевидение прислала его супруга. Причина была прозаическая: женщина слышала, что за участие в съёмках платят деньги. Мы подтвердили её ожидания, и после того, как мы назвали сумму, она ещё больше укрепилась в своей идее.

— Муж у меня хороший, — сказала она. — И деньги к тому же нужны.

Договорились мы так: женщина купит карточки лотереи и предложит заполнить их своему мужу. Отмеченные супругом номера она сообщит нам, и через неделю состоится «розыгрыш тиража». Правда, возникли сложности с проведением съёмок. В квартире героя сделать это было невозможно — не удавалось установить видеокамеры так, чтобы незаметно провести съёмку. Поэтому решили, что всё произойдёт в кафе, в том самом, в котором герой нашей предыдущей истории встречался с выжившим из ума «англичанином». Как раз приближался день рождения одной из дочерей героя — весомый повод пойти в кафе всей семьёй. Там будет работать телевизор. В разгар семейного веселья начнут показывать розыгрыш очередного тиража. И совершенно случайно окажется, что заполненные главой семьи карточки как раз лежат в дамской сумочке. Дальше всё по сценарию.

В день съёмок семейство прибыло в кафе. Я прятался в одном из кабинетов, поскольку меня могли узнать. Гостей встречал Дима. Сегодня он был официантом. Проводил гостей в отдельный кабинет, после чего заявился ко мне.

— Ну, как? — осведомился я.

— Всё в порядке. Семейное торжество начинается. Заказали бутылку шампанского, четыре десерта и кофе.

— Ты бы предложил главе семьи водочки.

— Понял, — кивнул Дима и исчез.

Я перешёл в кабинет, смежный с тем, в котором семейство праздновало день рождения дочери. Здесь были один из операторов и Светлана — она писала звук. Когда я вошёл, Светлана молча показала мне большой палец — пока всё шло отлично. Через прозрачное с нашей стороны стекло я видел всё семейство. Его глава сидел вполоборота ко мне. У него было лицо помятого жизнью человека.

Дима принёс шампанское, десерт и кофе.

— Может, водочки? — осведомился он у нашего героя, склонившись к нему с подобострастным и одновременно доверительным видом.

Мужчина посмотрел на свою супругу. В его взгляде читались вопрос и ожидание. Супруга не нашла, что ответить. Мы предварительно обсуждали с ней сценарий, и там про водку ничего не было.

— Двести, — гнул своё искуситель Дима. — А на закуску у нас маринованные грибочки.

— Давай! — решился герой.

Жена промолчала. Дима умчался. Семейное празднество началось. Супруги выпили шампанского. Дети довольствовались десертом. Пока всё выглядело вполне безмятежно. Глава семьи расстегнул пиджак. Он ещё не знал о поджидавшем его сногсшибательном сюрпризе.

— Кононовы купили новый холодильник, — сказала женщина.

— Ну, и что? — вяло отреагировал супруг.

Гораздо больше его сейчас занимали манипуляции вновь появившегося «официанта» Димы, наливающего в рюмку водку.

— Нам тоже нужен холодильник.

— А деньги? — вернул супругу к действительности глава семьи.

Он поднял рюмку, сказал: «За Наташку!» — и выпил. После того, как он закусил грибочком, его лицо приобрело совершенно благостное выражение.

В наш кабинет заглянул Дима. Я показал ему жестом, что пора включать телевизор. Он с готовностью кивнул и удалился. Телевизор стоял в общем зале, на возвышении, и из кабинета, при открытых дверях, его было хорошо видно. Когда экран засветился, наш герой повернул голову и посмотрел в сторону телевизора. Там шёл выпуск новостей. Мы записали его накануне прямо с эфира. Пока ничего интересного не происходило.

— Вот ты говоришь — холодильник, — сказал наш герой, явно размягчившись от окружающей его обстановки и от выпитого. — А нам уже два месяца зарплату не платят.

— Так потребуйте!

— У кого? — саркастически усмехнулся супруг.

Похоже, он относился к своей жене несколько свысока.

— У нас все без зарплаты! Все!

Новости закончились. Пошла заставка розыгрыша тиража. Наш герой в это время отвлёкся, подливая себе водочки, но жена была начеку.

— Смотри-ка! — сказала она. — Тираж, оказывается, сегодня!

Мужчина бросил на экран незаинтересованный взгляд и совершенно равнодушным голосом произнёс:

— Точно. А я и забыл. Карточки всё равно дома остались.

— Подожди-ка.

Женщина придвинула к себе сумку.

— Вот они! Я случайно положила.

— Ну-ну, — всё так же без видимого энтузиазма сказал наш герой. — Посмотрим, что там у нас получится.

Он вёл себя так, как и любой из играющих — желал выигрыша, но не верил в его возможность. И ещё не знал, какой подарок уготовила ему сегодня судьба.

Тем временем на экране ведущий поприветствовал телезрителей и представил членов комиссии. В комиссии были трое: две женщины, спортсменка и директор средней школы, и мужчина, президент ассоциации детских домов и интернатов. Женщины смотрелись очень даже ничего, а вот мужчина был мрачноват. Наверное, общение с детдомовской ребятнёй не проходит бесследно.

Барабан лототрона завертелся. Наш герой пока следил за происходящим на экране почти безучастно. Карточки с отмеченными номерами лежали перед ним на столе. Первый шар выкатился из барабана.

— Семь! — объявил выигрышный номер телеведущий.

— Во! — чуточку оживился наш герой. — Есть такая цифра!

Но такое — одна угаданная цифра — с ним случалось не раз, и поэтому уровень адреналина в его крови пока был в норме. Светлана обернулась ко мне. Её глаза смеялись. Я улыбнулся ей ответно и показал за стекло — смотри, мол, дальше будет интереснее.

Уже выкатился второй шар. И опять нашему герою подфартило. Он счастливо засмеялся и придвинул карточки ближе.

— Слушай, мы ещё можем что-то выиграть! — сказал он.

— А что нам будет за две отгаданные цифры? — спросила его жена.

— Фига с маслом! — наш герой уже не отрывал взгляда от экрана.

Заинтересовался.

— Но если мы угадаем еще одну цифирку…

Он не успел закончить фразу. Третий выкатившийся из барабана шар в секунду превратил мечту в реальность.

— Есть! — торжествующе закричал наш счастливчик, воздев руки к потолку.

— Холодильник! — торопливо сказала женщина. — Мы покупаем холодильник!

Герой отмахнулся от неё, как от надоевшей мухи:

— Да погоди ты! Ещё и не хватит! Сколько там за три номера заплатят?

Он, не отрывая взгляда от экрана, попытался плеснуть себе в рюмку водки из графинчика, но промахнулся.

— А-а, чёрт! — сказал он, но досады в голосе не угадывалось, слишком уж был поглощен происходящим на экране.

— Холодильник, — гнула своё супруга.

Четвёртый шар упал в лузу.

— Холодильник! — завопил наш герой, вскакивая из-за стола. — Мы выиграли! Усекла? Там не только на холодильник хватит!

— А на что ещё? — оживилась женщина. — Может, платье мне новое купим?

— И платье! — сказал счастливый супруг. — И новые шнурки на ботинки!

И засмеялся собственной шутке.

Он радовался внезапно свалившейся на него удаче, как ребёнок.

— Может, мы угадаем все пять номеров? — с надеждой произнесла женщина.

Я видел через стекло, как у её супруга перехватило дыхание.

— Нет, — сказал он после паузы. — Это вряд ли.

А у самого горели глаза. И руки, в которых он сжимал счастливый для него билет, дрожали. Он сейчас стоял, возвышаясь над столом, но когда в лузу выкатился пятый шар — рухнул на стул. Хорошо ещё, что стул стоял сразу за ним. Иначе оказался бы на полу. Я видел, что он хотел что-то сказать — и не мог. Губы шевелились, но голоса не было.

— Победитель сегодняшнего тиража, — сказал телеведущий, — угадавший все пять номеров, получает…

Никогда в этих розыгрышах сумма выигрыша не называлась сразу, но мы пошли на маленькое несоответствие с общепринятой практикой сознательно, для пущего эффекта. Наш герой, услышав сумму, совершенно изменился в лице. Повернул голову и посмотрел на жену — слышала ли она. Оказалось — слышала.

— Купим квартиру! — быстро сказала она. — Четырехкомнатную! И мою маму к нам заберём!

Супруг поспешно кивнул. Он сейчас пребывал в эйфории и был согласен на всё.

— Ещё машину! — продолжала рисовать картину их будущей беспечной жизни женщина.

— «Жигули»! — поддакнул наш герой.

К нему постепенно возвращался дар речи.

— Ну, почему «Жигули»? — спросила снисходительно жена. — Иномарку!

Только теперь наш герой, кажется, хотя бы приблизительно осознал, какую уйму денег они сегодня выиграли.

— Официант! — срывающимся голосом закричал он. — Водки! Шампанского! Икры!

Он запнулся, не зная, чего ещё заказать, и в образовавшейся вдруг паузе ведущий на телеэкране сказал:

— У нас сегодня необычный розыгрыш тиража. Розыгрыш сегодня благотворительный.

Наш герой обернулся к экрану. У него всё ещё было счастливо-растерянное выражение лица, и он пока не представлял размеров надвигающейся на него катастрофы. А на экране уже показывали президента ассоциации детских домов и интернатов.

— Неспроста сегодня среди членов комиссии находится этот человек, — вещал голос ведущего за кадром. — Всегда ли мы помним о тех, кому приходится труднее, чем нам? Дирекцией лотереи принято решение…

На лицо нашего героя легла тень тревоги.

–…не выплачивать выигрышей победителям сегодняшнего розыгрыша…

Как стремительно изменилось выражение лица этого бедолаги!

–…а передать все деньги из выигрышного фонда ассоциации детских домов и интернатов.

Это была катастрофа!

— Мы думаем, что вы, телезрители, полностью с нами согласны, — продолжал ведущий. — А всех, кто угадал выигрышные номера этого тиража, ждут утешительные призы — вот эти чудесные кастрюли производства Красногорской фабрики металлических изделий.

Камера спанорамировала по длинному ряду раскрашенных аляповатыми цветами кастрюль. Наш герой пытался что-то сказать — и не мог. Он смотрел на происходящее на экране выпученными глазами. Впервые в жизни я воочию наблюдал состояние человека, в одночасье потерявшего всё.

Тем временем «официант» Дима принёс на подносе заказанное. Там были водка, шампанское и икра. Икры наложили целую тарелку.

— Пожалссста! — провозгласил разбитной Дима. — Ещё могу предложить отличную царскую ушицу со стерлядью, устрицы у нас свежайшие…

Но глава семейства его не слышал. Он остановившимся взглядом смотрел на икру, которой в тарелке было едва ли не килограмм. Кажется, до него дошло, что он не в состоянии оплатить собственный заказ.

— Унесите!

Точно, дошло.

— Что? — сделал вид, что не понял, Дима.

— Унесите это всё.

— Как это — унесите? — проявил упрямство Дима. — Заказано! Водка раскупорена. Шампанское раскупорено. И икру я не собираюсь забирать.

Беда никогда не приходит одна. Если уж началось — только держись.

— Они не имеют права, — пробормотал глава семейства.

— Кто? — осведомился Дима, обретая агрессивный вид.

— Вон те.

Наш герой кивнул в сторону телевизора.

— Не имеют, — поддакнула жена. — Давай напишем письмо.

— Давай, — тут же согласился глава семейства. — А кому?

Он выглядел подавленным, но ещё готов был сражаться.

— Прямо на телевидение. Напишем, что мы не согласны. Кастрюля ихняя нам не нужна, пусть отдадут выигрыш. Прям наличными! Пачками чтоб прям!

— Правильно! — начал оживать наш герой. — Не имеют права! Совсем обнаглели! Не на таких напали!

Дима принёс бумагу и ручку. Супруги принялись за составление письма. Дима помогал им самым активным образом. Сидевшая рядом со мной Светлана беззвучно смеялась. Съёмка, безусловно, удалась. Я поднялся и направился в соседний кабинет.

— А икру мы оплачивать будем? — строго спросил я, входя.

Глава семейства вздрогнул и поспешно поднял голову. Посмотрел на меня, потом — уже вопросительно — на жену, и тут она не выдержала, рассмеялась.

Мужчина потрясённо покачал головой. Уже понял, что за икру ему платить не придётся, но ещё не знал, радоваться ему или плакать. Но я всё-таки решил подсластить пилюлю и выложил на стол деньги, выплата которых предусматривалась подписанным его женой контрактом. Наш герой засмеялся — уже совершенно счастливо — и придвинул тарелку с икрой к дочерям.

— Всё нормально! — объявил он. — Едим!

Жизнь снова заиграла для него всеми красками.

11

Светлана встретила меня в коридоре телецентра. По её виду можно было догадаться, что произошло что-то из ряда вон выходящее.

— Женька, мы, кажется, доигрались! — выдохнула она. — Ты знаешь, кто сидит в твоём кабинете?

— Кто? — бесстрастно осведомился я.

— Начальник президентской охраны!

Я остановился и недоверчиво посмотрел на неё. Она кивнула со скорбным выражением лица, показывая, что не шутит.

— Это как-то связано с сюжетом, который мы готовим. Я уверена. Тот, что про президента и про пьянку с дядей Ваней. Кто-то донёс, наверное.

— Кто? — с сомнением сказал я. — Никто, кроме наших, не знал.

— Может, Алекперов?

— Он вообще не в курсе.

У двери кабинета молчаливой горой высился двухметрового роста парень с квадратными плечами. Какой-то проводок убегал из-за его уха под воротник пиджака. Он смерил нас недружелюбным взглядом и даже не посторонился, чтобы мы могли пройти. Светлана выразительно посмотрела на меня — говорила, мол, тебе.

— Мы можем пройти? — осведомился я у громилы охранника. — Как-никак это наш рабочий кабинет.

Только тогда он посторонился. Его взгляд не сулил ничего хорошего.

Я распахнул дверь кабинета и остановился на пороге. За моим столом сидел человек, которого очень многие знали в лицо. Всюду, где бы ни появлялся наш президент, этот человек следовал за ним безмолвной тенью. Говорили, что он всемогущ. Говорили, что в поле его зрения лучше не попадать. Сейчас он сидел за моим столом и разглядывал нас, замерших на пороге, строгим взглядом человека, знающего цену всем и вся. Ещё в кабинете был здоровенный детина — едва ли не братец того квадратного, которого мы встретили в коридоре. Даже проводок за ухом у него был точно такой же.

— Проходите, — сказал человек за столом. — Что же вы встали?

Я услышал, как судорожно вздохнула за моей спиной Светлана. Мы вошли и остановились у стола.

— Я рад нашей встрече, — сказал начальник президентской охраны. — Всегда приятно увидеть людей, которых прежде знал только по участию в телепрограммах.

В его голосе не было мягкости.

— Заехал к вам поинтересоваться, что новенького мы увидим в ближайшее время.

Краем глаза я видел, как сжалась, уменьшаясь в росте, Светлана. Всё было так, как она и предполагала: кто-то настучал. А наш собеседник и не пытался нас разубедить.

— Мне доложили, что задумки у вас самые смелые.

В его голосе звякнул металл.

— Над президентом решили пошутить? — негромко, но страшно осведомился он, и стоявшая рядом со мной Светлана вздрогнула.

— Не бойся, — шепнул я ей.

Она обернулась, и я увидел ужас в её глазах. Это меня подстегнуло.

— Ну, хватит! — дерзко сказал я сидящему за столом человеку. — Что за тон!

Он опешил, наверное, потому что ничего не ответил, а у Светланы лицо стало совсем белое. Она не знала, что теперь с нами будет, но, наверное, ожидала чего-то ужасного.

— Жжжженння, — потрясённо и умоляюще прошептала она.

Но меня уже нельзя было остановить. Я перегнулся через стол и, дотянувшись до лица начальника президентской охраны, ухватил его за нос пальцами правой руки. Обернулся к Светлане — вот, мол, как я с ним — а она уже разве что сознание не теряла.

— Пусти, больно! — сказал изменившимся голосом человек за столом.

Он оттолкнул мою руку и принялся сдирать с лица чудо-мастику. Светлана наблюдала за происходящим остановившимся взглядом.

— Дима! — наконец пробормотала она.

— Похоже? — гордо спросил я.

Дима уже освободился от своей маски.

— Мальчишки! Вы меня чуть не угробили! — простонала Светлана.

— Но как похоже! — гнул я своё. — Ты видела? Не отличить!

Я не успел увернуться и получил от Светланы оплеуху. Было не больно и не обидно. Я засмеялся. И Дима засмеялся. И парень с проводом за ухом засмеялся тоже. Светлана покачала головой.

— Мне уже давно не было так страшно, — призналась она. — Я думала, что умру.

— Нет, ты вела себя очень мужественно, — льстиво сказал я.

— Но как похоже!

— Ещё бы! — подтвердил я. — Лучший специалист возился с Димой два часа.

— Ты думаешь ввести его в сюжет о президенте?

— А какой же президент без начальника охраны? Конечно!

— Кто же будет президентом?

— Вот он, к примеру.

Я ткнул пальцем в парня, до сих пор изображавшего охранника.

— А Дмитрий, к сожалению, ни ростом, ни комплекцией не вышел.

— Но в общем-то я парень ничего, — оскорбился Дмитрий.

— Это конечно. Спорить не буду.

Светлана провела ладонью по лицу, словно отгоняя наваждение.

— Женя, ты создаёшь какой-то особый, иллюзорный мир, — сказала она. — Ты конструируешь жизнь, в которой уже не понять, где правда, а где инсценировка. Я уже путаюсь, честное слово.

— А границы нет, — убеждённо сказал я. — Всегда ли люди искренни в своих словах и поступках? Жизнь — это чудовищная мешанина из правды и неправды. И ещё не известно, плохо ли это.

В кабинет вошел Дёмин. Он как раз занимался подготовкой к съёмкам сюжета с президентом, обеспечивал всю техническую сторону проекта.

— Денег не хватает, начальник, — прямо с порога объявил он.

— Много не хватает?

— Ещё бы тысячи три. А лучше — пять.

— Ты сошёл с ума, — сказал я.

— Не я сошёл с ума, а цены взбесились.

Я посмотрел на Светлану.

— Деньги ещё есть, — сказала она. — Можно дать.

— А что там Алекперов? — вспомнил Дёмин. — Он собирается платить за подготовленный нами материал?

— Собирается, но только после заключения договора. Он готовит проект и должен представить его нам.

— Может, ты говоришь вот об этом? — подал голос Дима. — Сегодня алекперовская секретарша передала с курьером.

Он кивнул на стопку листов с отпечатанным текстом. Это действительно был проект договора. В двух экземплярах. Один взял читать я, другой — Дёмин.

Дёмин читал текст очень быстро, нервными, порывистыми движениями отбрасывая листки один за другим.

— Чёрт знает что! — наконец в сердцах сказал он. — Это договор двух равных сторон или ультиматум? Я что-то не пойму.

— Что именно тебе не нравится?

— Ты вчитайся! — хмуро посоветовал он. — Раздел третий, пункт шесть. А весь четвёртый раздел! Это же издевательство! Кто является учредителем и фактическим хозяином программы? Мы или Алекперов?

Он взял карандаш и принялся вносить правку в текст. Мы со Светланой молча наблюдали за происходящим.

— Завтра у нас первый эфир, — шепнула мне Светлана.

— Сюжет про ненормального англичанина?

— Он самый. Теперь нам предстоит снимать и снимать, чтобы поддерживать ритм.

— Справимся, — успокоил я её. — Письма-то идут?

— Идут, и много. Я разговаривала с девочками из отдела писем. После сюжета о презентации в пансионате пошёл поток. А что будет, когда мы станем выходить регулярно?

— Справимся, — повторил я.

Дёмин закончил правку текста. От первоначального варианта договора не осталось ничего.

— Вот! — мстительно сказал Дёмин.

Сказал так, как будто видел сейчас перед собой лицо Алекперова.

Я пробежал глазами текст.

— Хорошо, я поговорю с Алекперовым.

— И не отступай! — напутствовал меня Дёмин. — Стой на своём!

— Уж это непременно, — пообещал я. — Я его призову к порядку.

— Здесь всё всерьёз, Женя! — недовольным голосом сказал Дёмин. — И повода для шуток я не вижу!

— Ну, хорошо, об этом после. Вернёмся к нашим баранам. Что там с подготовкой съёмочной площадки?

— Ещё дня три потребуется, — буркнул Илья.

— Как раз успеем подыскать человека на роль президента.

Проект договора я в тот же день передал в приёмную Алекперова, а через пару дней столкнулся с ним у лифта. Он вышел из лифта в сопровождении охраны, сурово-озабоченный, как всё последнее время, но остановился, увидев меня. И охранники тоже остановились, стреляя по сторонам настороженными взглядами.

— Добрый день, — сказал Алекперов. — Поздравляю с успешным дебютом.

Первый выпуск нашей программы уже вышел в эфир.

— Спасибо, — ответил я.

— Я просмотрел правку в проекте договора, — сказал Алекперов, и озабоченность в его взгляде сменилась печалью. — Это не ваша рука, Евгений Иванович.

— Ну, почему же, — вяло запротестовал я.

— Не ваш характер там просматривается. Слишком уж агрессивный получается договор. Недобрый.

Я понимал, о чём идет речь. У каждого договора, как у живого существа, есть характер. Бывает договор добрый, полюбовный, мягкий — договор равноправных, уважающих друг друга партнёров. А бывают договоры, в которых нет ничего, кроме недоверия и скрытой агрессивности. В них больше пишется не о том, что предполагается сделать, а о том, какие кары обрушатся на голову нарушившего условия.

Алекперов оглянулся на охранников. Я понял, что он не хочет продолжать разговор при них.

— Вы торопитесь?

— Если честно — да, — кивнул я. — У меня съёмка.

— Хорошо, встретимся позже.

Он что-то хотел сказать мне, я видел. Но не сказал, развернулся и направился вдоль по коридору. Сейчас я его уже не видел — его закрывали широкие спины охранников.

12

Иван Иванович Буряков прожил без двух лет полвека и за свою жизнь кем только не был. Он служил в армии и матросил на Дальнем Востоке. Строил Московское метро. Работал спасателем на водах в славном городе Сочи. Собирал кедровые шишки в сибирской тайге. Год отсидел в тюрьме, причем, судя по всему, не за свои, а за чужие грехи. Ещё он охранял дачу известного в прошлом артиста театра Перевезенцева, по протекции которого чуть позже устроился на должность кладовщика в какой-то мелкой театральной конторе, но был с позором изгнан оттуда через пару месяцев, когда открылась его былая судимость, о которой он при приёме на работу деликатно умолчал. Но пёстрая картина разнообразных событий в жизни Ивана Ивановича померкла перед тем, что сталось с ним после начала перестройки, когда кастрюлю с варевом жизни кто-то невидимый, но огромный с силой встряхнул, и всё в той кастрюле перемешалось. В этом хаосе Иван Иванович за десять лет последующей жизни поменял то ли тридцать, то ли сорок мест работы — он и сам путался, а установить истину не представлялось возможным, поскольку трудовую книжку, этот паспорт каждого честного трудящегося, он потерял ещё году в восемьдесят девятом, а восстановить её так и не удосужился, перебиваясь с тех пор случайными заработками. Жизнь швыряла его из стороны в сторону, пока не бросила в нашу программу, о чём он сам, собственно, пока даже не догадывался.

Письмо на телевидение написала его родная сестра. Она когда-то, год назад, увидела выпуск программы, тот самый, в котором мы отправили нашего героя в прошлое, где он, как верил в это сам, был императором Павлом Первым. Сам факт возможности смены участи настолько потряс женщину, что она предложила проделать что-нибудь подобное с её братцем.

Мы отобрали это письмо в числе десятка других, по которым можно было бы поработать, но когда мне в руки попала фотография Бурякова — всё решилось в мгновение. Теперь он был просто обречён стать героем нашей программы. Бывают лица, плохо подходящие для телеэкрана. Буряков подходил идеально. Теперь ему предстояло: во-первых, узнать страшную государственную тайну, во-вторых, войти в круг избранных.

Для завязки сюжета он был приглашён в театр, в котором когда-то играл Перевезенцев. Здешняя обстановка ему была знакома, к тому же место разворачивающихся событий идеально подходило для осуществления разработанного сценария.

В театре Ивана Ивановича Бурякова принял «директор», один из наших актёров. Разговор происходил в настоящем директорском кабинете. Никогда не бывавший в этом кабинете Буряков смущался и чувствовал себя не очень уютно, но «директор» был сама любезность.

— Я пригласил вас, Иван Иванович, поскольку мне порекомендовали сделать это люди, хорошо знавшие Перевезенцева и вас лично, — сказал «директор», ласково заглядывая в глаза гостю. — Вы где сейчас работаете?

— Я по строительной части, — после некоторого раздумья ответил Буряков.

Он уже два месяца нигде не работал, но не признался бы в этом собеседнику, даже будучи в подпитии.

— Заработки хорошие?

— Не жалуюсь.

Буряков действительно отучился жаловаться на что бы то ни было, как бы скверно ни складывались обстоятельства его неспокойной жизни.

— У нас появилась вакансия, — сказал «директор». — Деньги, конечно, не очень большие, мы всё-таки театр, но вам ещё будут доплачивать за секретность.

Иван Иванович изумлённо воззрился на своего собеседника. Удивлялся он очень недолго, поскольку дверь кабинета неожиданно распахнулась и вошёл… начальник президентской охраны! Я стоял в смежной с кабинетом комнате и через прозрачное с моей стороны стекло видел, как что-то изменилось в лице Бурякова — он будто бы узнал вошедшего, но не мог поверить в реальность происходящего. Чтобы его сомнения не длились слишком долго, директор бросился навстречу начальнику охраны и с подобострастным видом пожал гостю руку. Гость, впрочем, вёл себя как хозяин. Прошёл через кабинет, сел в директорское кресло и воззрился на обмершего вмиг Бурякова.

— Кто такой? — спросил отрывисто.

Буряков, кажется, уже понял, что происходящее — не сон, и потому потерял дар речи. За него ответил «директор»:

— Это Буряков Иван Иванович. Я вам о нём говорил.

Известие о том, что о нём было доложено самому начальнику президентской охраны, повергло Бурякова в шок.

— Подписку о неразглашении с него взяли?

— Как раз сейчас этим занимались, — сказал «директор».

Среди множества бумаг на своем столе он нашёл нужную и придвинул к Ивану Ивановичу.

— Вслух читайте! — потребовал начальник охраны.

Буряков прочитал куцый текст срывающимся от волнения голосом. Когда он дошёл до места, где было написано, что за разглашение доверенной ему тайны полагается смертная казнь, голос у него почти пропал. Мне даже показалось, что ему нестерпимо захотелось встать и уйти, но начальник охраны не позволил ему проявить малодушие, резким жестом придвинул к нему ручку:

— Подписывайте!

Это был важный момент. Мы разработали два варианта дальнейшего развития событий. Первый: герой не подписывает бумагу, и на него начинают оказывать давление, время от времени высказывая недвусмысленные угрозы. Вариант второй: он подписывает бумагу, и тогда на сцене появляется сам президент. Второй вариант представлялся мне более предпочтительным, и поэтому я обмер, когда Буряков на мгновение замешкался. Начальник охраны тоже, видимо, почувствовал важность момента, потому что поднялся из-за стола, будто случайно распахнув при этом полу пиджака, и всем присутствующим открылась кобура с пистолетом у него под мышкой. Буряков схватил ручку и торопливо поставил подпись. Я торжествующе вскинул руки и жестом показал стоявшему рядом со мной артисту, что ему пора выходить на сцену.

Он и вышел, то есть появился в кабинете. Его сопровождали двое здоровяков, которые для пущего эффекта держали в руках ненашенские короткоствольные автоматы.

— Что? Готово? — знакомым всей стране голосом сказал вошедший.

Но вся штука была в том, что внешне он ничем не походил на президента! Разве что ростом и комплекцией. Озадаченный Буряков потрясённо наблюдал за происходящим, но ничего пока не понимал. А директор и начальник охраны уже суетились, придвигая вошедшему кресло, кого-то вызывая по телефону и справляясь, что приготовить гостю — чай или кофе. Тот опустился в кресло, и тут его взгляд упал на притихшего за столом Ивана Ивановича.

— Кто такой?

— Мы взяли нового человека, — доложил начальник охраны. — Для разных поручений. Вместо того…

Он многозначительно взглянул на сидевшего в кресле человека.

— Подписку взяли с него?

— Так точно!

— Смотри! — засмеялся человек в кресле и погрозил Бурякову пальцем. — Обо всём, что здесь увидишь, молчок! Твой предшественник вот говорливым оказался, и где он теперь?

Из своего укрытия я видел, что бледный как полотно Буряков со страхом покосился на подписанную им бумагу о неразглашении. Там было ясно сказано: в случае чего — смертная казнь. Теперь он выглядел совсем потерянным.

— Можно приступать? — осведомился начальник охраны.

Человек в кресле кивнул.

— А где ядерный чемоданчик? — вдруг вскинулся он. — Почему не рядом со мной?

Все забегали, засуетились, и через несколько секунд в кабинете появился моложавый мужчина в штатском, но с армейской выправкой. Он держал небольшой чёрный чемоданчик, который был прикован к его левой руке серебристой цепочкой. Моложавый щёлкнул каблуками, приветствуя присутствующих, прошёл через кабинет и сел рядом с Буряковым.

— Все выйдите! — сказал человек в кресле. — Оставьте нас на пять минут.

Все, за исключением человека с чемоданчиком, потянулись к выходу. И Буряков тоже поднялся со своего места.

— Ты останься! — сказал ему человек в кресле.

Теперь они были в кабинете втроём. Буряков вжался в стул и, казалось, даже не дышал.

— Ну, давай твой чемоданчик! Будем ядерную кнопку нажимать, — сказал человек в кресле и засмеялся.

Моложавый положил чемоданчик себе на колени. Буряков во все глаза наблюдал за происходящим. Щёлкнули замки, крышка чемоданчика распахнулась. Я увидел, как поползли вверх брови изумлённого Ивана Ивановича. В чемоданчике не оказалось ни пульта с многоцветьем лампочек, ни ядерной кнопки. Там, уложенные в ряд, лежали бутылки со спиртным. В специальном отсеке, отделанном алым бархатом, покоились хрустальные рюмочки. Моложавый споро достал две рюмки, но ему тут же было указано, что здесь присутствует третий и разливать надо на троих, что и было тотчас исполнено. Буряков послушно выпил предложенную ему порцию и прикрыл глаза, оценивая вкус дорогого напитка. Не закусывали.

— Ну, теперь зови, — сказал моложавому человек в кресле, и через минуту в кабинете появились две женщины.

Они развернули сидящего в кресле человека так, что теперь он находился спиной и к Бурякову, и к видеокамере, размещённой в соседней комнате, за зеркальным стеклом. Было видно лишь, как женщины споро и слаженно колдуют над лицом своего вельможного клиента. Это продолжалось довольно долго, и за всё это время Буряков даже не шелохнулся, словно был неживой. Очень скоро ему предстояло испытать немалое потрясение.

Женщины закончили свою работу. Кресло развернулось. И Буряков вцепился в стул, чтобы не упасть. Перед ним был президент. Самый что ни на есть настоящий. Тот, которого он тысячи раз видел по телевизору. Буряков дрогнул и привстал. Ноги плохо его слушались.

— Да ты сядь! — добродушно засмеялся президент. — Чего вскочил?

И обернулся к женщинам:

— Его не предупредили, что ли?

Те одновременно пожали плечами.

— Ладно, идите, — отпустил их президент. — Скажите там начальнику охраны, что я не готов. Пусть не появляется. Надоел.

Когда женщины вышли, он повернулся к моложавому:

— Ну, давай ещё кнопки нажимать.

И уже Бурякову:

— Ты подсаживайся. Не стесняйся. Звать-то как?

— И-Иван, — срывающимся голосом сказал Буряков.

— Хорошее имя, — одобрил президент. — А ты испугался, да?

И засмеялся.

Буряков с готовностью кивнул.

— Не бойся, я не страшный. Ну, давай выпьем.

Выпили. И опять не закусывали. Я подумал, что здесь, возможно, мы допустили промашку — с закуской-то. Могут набраться так, что съёмку сорвут. Но уже поздно было что-либо менять.

— Ты не должен бояться, — сказал президент. — И удивляться ничему тоже не должен. Так надо!

Он посмотрел на собеседника суровым и требовательным взглядом.

— Это государственная тайна! Президент-то наш умер…

Я видел, как вздрогнул при этих словах Буряков.

— Скоропостижно скончался. Ещё в прошлом году. Цирроз печени.

Президент вздохнул.

— А страна без руководства жить не может. Поэтому было принято такое решение. Президент должен быть живым! Всегда! Что бы там с ним ни случилось!

В кабинет заглянул начальник президентской охраны, доложил:

— Пакет из Госдумы!

— Ну, я же просил! — рявкнул президент, раздражаясь.

Начальник охраны исчез.

— Ох, как он мне надоел! — пробормотал президент и потянул вниз узел галстука, как будто ему стало трудно дышать.

Вздохнул.

— Ну ладно.

Буряков сидел напротив безмолвной мумией.

— Ты-то кто? — вернулся к действительности президент. — Кем работал прежде?

— Много кем, — неуверенно вымолвил Иван Иванович.

— Летун? — строго глянул президент.

— Нет, что вы! — обмер Буряков.

— То-то. Смотри. Не балуй.

Моложавый тем временем в очередной раз разлил водку по рюмкам.

— За тебя, Иван! — провозгласил президент. — За настоящего русского мужика, на каких вся страна и держится!

Выпили, не закусывая. Президент закручинился.

— Чего ж я его прогнал-то? — вполголоса спросил он будто у самого себя. — Он же не о себе печётся, а о державе. Позови-ка, — кивнул Бурякову.

— Кого?

— Начальника охраны, кого же ещё.

Буряков выглянул в коридор. Там, кроме начальника охраны, топтались охранники в форме и в штатском, у всех были автоматы. Всё выглядело очень грозно.

— Вас! — робко сказал Буряков начальнику охраны, и тот вошёл в кабинет, сжимая в руке алую папку.

— Что там у тебя? — осведомился президент.

— Пакет из Госдумы.

— К чёрту! Потом посмотрю. Что ещё?

— Очередные указы, которые надо подписать.

— Это давай, — со вздохом сказал президент. — От этого никуда не денешься.

Указов было много. Целая пачка. Президент стал читать первый и вдруг сказал с досадой:

— Ну что за чепуха? Что тут понаписано? Ничего не понимаю. Давай так.

Он обернулся к замершему за его спиной начальнику охраны.

— Половину я подпишу, а половину завернём, пусть дорабатывают. Чтоб видели, что президент не дремлет.

Не дожидаясь ответа, он принялся раскладывать указы на две стопки: вправо один указ, влево другой. Одну из образовавшихся стопок он вернул начальнику охраны, а указы из второй начал подписывать один за другим, не читая. Но стопка была слишком уж большая, и он, разделив её пополам, половину придвинул к Бурякову:

— Подписывай, чтоб было быстрее!

Надо было видеть Бурякова в эту минуту! Он впервые присутствовал на политической кухне, и здешние порядки совершенно его потрясли. Поскольку он не предпринял ни малейшей попытки выполнить требуемое, президенту пришлось повторить:

— Ты подписывай! Не видишь, люди ждут!

— А… чьей подписью?

— Да своей! — махнул рукой президент. — Какая разница? Как захотим, так и сделаем.

И озорно засмеялся.

Иван Иванович стал один за другим подмахивать президентские указы. Сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, и в конце концов справился даже скорее президента.

— Готово? — спросил президент. — Вот и молодец. Поздравляю с первым трудовым днём. Давай, наливай, — обратился к моложавому. — Отметим первый рабочий день человека.

Доверительно склонился к Бурякову:

— Тебя ведь зачем на работу взяли? Знаешь?

— Никак нет!

— Ты будешь как бы представителем народа. Уловил? Меня сюда каждое утро будут привозить. Чтобы гримировать. А ты будешь докладывать, как там жизнь. Понимаешь? Чтоб я, так сказать, руку на пульсе держал, чтоб всё знал. Где какой непорядок или совсем наоборот, к примеру. Задача ясна?

— Так точно!

— А как там вообще жизнь? — озаботился президент.

— Да нормально, — неуверенно протянул Иван Иванович.

— Не врать! — гаркнул президент, так что Буряков едва не упал со стула. — Я этого не люблю!

Буряков вжал голову в плечи.

— Так как жизнь? Как страна живёт? Как мои министры? Хорошо работают?

Иван Иванович подумал и ответил, ещё сильнее вжав голову в плечи:

— Воруют.

— Воруют?! — изумился президент и обернулся к вытянувшемуся в струнку начальнику охраны. — А я-то ничего не знал! Почему не доложили?!

— Мы как раз готовили доклад, — пробормотал несчастный начальник охраны, но его никто не слушал.

— Воруют! — грохотал президент. — И хоть бы кто мне слово сказал! Я-то думал… А они… И эти тоже… И не сказали ничего… Один только ты…

Президент потянулся к Бурякову и поцеловал его длинным пьяным поцелуем.

— Спасибо тебе! Глаза мне раскрыл! У-у, я им покажу!

Президент погрозил кулаком своим вороватым министрам.

— Значит, так!

Обернулся к начальнику охраны.

— Во всём разобраться и виновных посадить! Пять человек — на пятнадцать лет, десять человек — на десять лет, и ещё пятерых осудить условно.

— А с остальными как же? Министров у нас много, товарищ президент.

— Остальных оштрафовать. В размере трёх месячных окладов.

Услышав это, несколько осмелевший от выпитого Буряков только хмыкнул. Это не укрылось от глаз президента.

— Что-то не так? — озаботился он.

— Три месячных оклада! — с чувством сказал Иван Иванович. — Да это им совсем нечувствительно! Они знаете сколько наворовали?

— А и правда, — согласился президент. — Чего это я?

Он опять обернулся к начальнику охраны:

— Влупи-ка им не по три оклада, а по пять. Вот это будет здорово! Вот это справедливо!

Начальник охраны, и до того стоявший по стойке «смирно», встал ещё «смирнее».

— Иди! — махнул рукой президент.

После этого он склонился к Бурякову и приобнял его.

— Вот такой человек мне и был нужен! — сказал он с чувством. — Чтоб правду — так прямо в глаза! Не то что эти, — махнул рукой в сторону двери. — Лизоблюды! Ну что за люди? Я им всегда говорю: будьте смелее! Я ведь не страшный, хоть и президент.

При этом он так грохнул кулаком по столу, что стакан с карандашами опрокинулся, а телефон скорбно звякнул. Буряков едва не сполз со стула.

— И вот начальник охраны тоже…

Президент не закончил мысль, махнул рукой: мол, что об этом говорить, ты же и сам всё видел.

Тут опять появился начальник охраны. В руке он сжимал трубку сотового телефона.

— Вашингтон на проводе! — доложил он. — Американский президент!

— Ну, давай, поговорю! Хэлло! — сказал президент в трубку. — Да, это я. Да, хороший день. Нет, я не заболел, просто у меня тут неприятности. Только что вот мне доложили, что министры мои воруют. Да! Ты представляешь? А я же не знал ничего. Да нет, всё точно. Вот он как раз рядом со мной сидит, этот самый человек, который мне доложил обо всём.

Буряков заметно приосанился.

— Да я его привезу в Вашингтон, он тебе сам обо всём и расскажет.

Президент прикрыл трубку рукой, спросил у Ивана Ивановича:

— Ты по-английски говоришь?

Тот отрицательно качнул головой.

— Ладно, возьмём ещё одного переводчика.

И опять в трубку:

— Да, а так всё нормально. Как твоя жена? Ну и славно. Привет ей от меня передавай. Кстати, а что это твой самолет недавно у нас в районе Мурманска летал? Как это не летал? У меня сведения точные, — он посмотрел на начальника охраны. Тот стоял навытяжку. — В общем, ещё одна такая история, и я десять твоих дипломатов вышлю. И ты моих в ответ?

Он засмеялся.

— А у меня дипломатов нет, одни шпионы в посольстве остались. Ладно, позже, при встрече, обсудим. А пока до свидания, передавай от меня привет великому американскому народу!

Президент вернул трубку начальнику охраны, обвел присутствующих веселым взглядом.

— Ну, как я его? Не летал, говорит! Знаю, что не летал, а припугнуть для порядка никогда не мешает.

Буряков смотрел на президента с восторгом и обожанием. Жизнь, о которой он ничего не знал, о которой лишь догадывался, да и то смутно, теперь была рядом, он находился в самой её гуще, и взлёт наверх был столь стремителен, что невозможно было до конца осознать произошедшие вмиг перемены.

Начальник охраны в очередной раз был удалён из кабинета. Моложавый налил водки. Выпили.

— У тебя была когда-нибудь мечта? — спросил вдруг президент, с прищуром глядя на Бурякова. — Ну, такая вот, знаешь… Настоящая!

Иван Иванович неопределённо пожал плечами. На самом деле мечта у него была, и мы о ней знали — от его сестры. Он давно, едва ли не со школьной скамьи, хотел работать в пункте приема стеклотары. Он считал это место баснословно денежным и даже дважды пытался осуществить свою мечту, но оба раза неудачно. Там надо было дать взятку, да ещё знать кому, а у Бурякова не было ни денег, ни связей. Он затих и более не повторял попыток, но мечта так и осталась жить в нём, превратившись в неосуществимую, но щемяще желанную. Уже и времена изменились, и те, кто зарабатывал деньги на завышении процента боя стекла и отправке неучтённой стеклотары на местный пивзавод, давно уже сменили род деятельности и заработали гораздо больше, чем им удавалось прежде, а для Ивана Ивановича всё оставалось как и много лет назад: он по-прежнему считал приемщиков посуды членами могущественной мафии, куда доступ простым смертным закрыт.

Президент склонился к Бурякову:

— Хочешь, скажу, какая мечта у тебя?

Тот неуверенно кивнул.

— Ты хотел приёмщиком бутылок работать. А? Угадал?

И президент счастливо засмеялся. Буряков обомлел.

— Ты думал, я не знаю? — веселился президент. — А как бы тебя допустили ко мне, не проверив? Это ж нельзя! Не положено! Может, ты террорист какой. Вот тебя взяли и проверили.

Он вдруг оборвал смех и стал серьёзным.

— Это я тебе затем сказал, чтоб ты знал: мне врать не моги! Я всех насквозь вижу! Ты понял?

Иван Иванович кивнул и приподнялся на стуле.

— Да сиди ты! Ну чего дёргаешься?

Президент похлопал своего собеседника по плечу.

— Хороший ты мужик! Ну что бы мне такое для тебя сделать? Хочешь, начальником охраны поставлю?

— А…

Буряков, потерявший дар речи, показал рукой на дверь: мол, а как же с тем быть?

— Выгоню я его, — задумчиво сказал президент. — Надоел. Не в свои дела всё время лезет. И премьер мне на него вот жаловался недавно. Ну, сколько можно?

— Попробуй его снять! — печально подал голос до сих пор молчавший хранитель заветного чемоданчика. — У него вся охрана в руках. Даст команду — и поминай как звали.

— Да я его! — вскинулся президент и пьяно стукнул кулаком по столу. Затем обернулся к Бурякову.

— Ты в армии служил?

— Так точно! — вскинулся тот.

— Да сиди ты! Я же говорил тебе. А кто ты по званию?

— Гвардии младший сержант!

— Маловато, — покачал головой президент. — Должность-то генеральская. Ну, хоть бы ты офицером был.

— Так можно присвоить, — подсказал моложавый. — Внеочередное.

— А и правда! Дадим звание и поставим вместо этого.

Президент кивнул на дверь.

— Но какое звание-то дать? Капитан?

— Мало капитана, — сказал моложавый.

— Ты думаешь? — задумчиво прищурился президент.

— Конечно!

— Может, тогда майора?

Буряков сидел ни жив ни мёртв. Он присутствовал при решении собственной судьбы, и мне казалось, что и я чувствую холодок, стремительно наполняющий сейчас душу Ивана Ивановича.

— Полковник! — подсказал моложавый.

— Да ты что? — пробурчал осуждающе президент. — Где ж это видано, чтоб из младших сержантов да сразу в полковники?

— А что? Он будет стараться. Ведь будешь? — спросил у Бурякова моложавый.

Тот кивнул, уже едва не теряя рассудок от стремительно происходящих событий.

— Хорошо, — сдался президент. — Пусть будет полковник.

Лицо Бурякова пошло пятнами.

— Давай присягу! — распорядился президент. — Слова знаешь?

— Н-н-не по-помню…

— Ладно, просто встань и скажи: «Клянусь служить президенту до последней капли крови!»

Иван Иванович вскочил и повторил эту абракадабру со всем воодушевлением, на какое был способен в данную минуту. Стоявший рядом со мной видеооператор заскулил, пытаясь сдержать смех. Я погрозил ему кулаком, делая зверское лицо, и он затих, только плечи ходили ходуном.

— Ну, всё, — сказал президент. — Теперь зовите того, — кивнул на дверь. — План такой: разоружаем его и объявляем об отставке.

— Так ведь начнет стрелять! — сказал моложавый.

А Буряков опять стремительно бледнел. Неожиданно для него события повернулись так, что ему теперь предстояло принять участие чуть ли не в государственном перевороте. Он едва успел осознать этот факт, как президент сказал ему:

— Разоружать ты будешь!

А вызванный моложавым прежний начальник охраны уже входил в кабинет, ещё не догадываясь об уготованной ему участи, и поздно было что-либо менять. Бурякова, наверное, совсем оставили силы, потому что он сидел на стуле как приклеенный.

— Ну, что же ты! — зашипел на него президент. — Давай! Пусть сдаст оружие!

— Сдайте оружие! — обмирая, хриплым голосом пробормотал Буряков, не имея сил встать со стула.

Моложавый тем временем зашёл начальнику охраны в тыл, и это придало Ивану Ивановичу немного смелости.

— Оружие! — выкрикнул он. — Сдать!

— Как же так? — обиженно сказал начальник охраны, обращаясь к президенту.

— А так! — ответил тот желчно. — Ты уже не начальник охраны! Подчиняйся! Сдай пистолет полковнику Бурякову!

— Ха! — воскликнул низложенный начальник охраны. — Как же! Он всего лишь полковник, а я кто! Как я могу сдать пистолет младшему по званию?

— Да, — подтвердил моложавый. — Неувязочка.

— Что же делать? — растерялся президент.

— Можно, например, полковнику Бурякову присвоить звание генерала армии, — подсказал моложавый.

Президент вскинулся и протестующе замахал руками.

— Временно, — поспешно пояснил моложавый. — А сразу после того, как он заберёт оружие, тут же вернуть ему звание полковника.

Конец ознакомительного фрагмента.