Insipiens: абсурд как фундамент культуры

Павел Соболев, 2021

Социальные институты, наполняющие и ориентирующие нашу жизнь, кажутся нам чем-то незыблемым и необходимым, каждый из них выполняет свою функцию и наполнен смыслом. Но так ли все они действительно необходимы и разумны? Что будет, если мы вдруг узнаем, что общественные иерархии, институт брака и одомашнивание животных возникли в древности не в силу какой-то необходимости, а просто из мужской борьбы за престиж? Что если одомашнивание злаковых не преследовало целью выпечку хлеба, а случилось в ходе ритуальных практик с алкогольными возлияниями? Будем ли мы считать человека разумным, если поймём, что самые важные вехи в его истории были либо плодом случайности, либо неадекватного понимания реальности? Насколько Homo действительно sapiens?

Иррациональный подход к рациональному

Конечно, людей неоднократно посещала мысль, что поведение человека обусловлено какими-то объективными причинами: если человек голоден, он ищет еду, если идёт дождь, человек ищет укрытие, если холодно, он утепляется, и т.д. По такой схеме всё поведение упирается в какие-то условия объективной реальности и от самого человека зависит слабо. Поведение становится просто целесообразным самой окружающей действительности, как бы разумным её продолжением.

Исходя из таких представлений, философы всегда были вынуждены искать какие-то объективные (средовые) предпосылки даже для самого непонятного человеческого поведения. Они твёрдо верили, что какая-то полезность в таком поведении обязательно должна была быть. Хотя бы в прошлом.

Но так ли верен этот подход? Ведь все мы знаем, что абсурд существует. Порой мы можем видеть даже, что было его немало и в нашей собственной жизни, в наших решениях. Если абсурд имеет место, то стоит ли усложнять наши теоретические построения? Может, всё проще? Может, раз мы допускаем существование абсурда, для начала лучше понять его объёмы в наших представлениях да и в нашей культуре в целом? Вдруг абсурд многое объяснит куда лучше, чем представление о необоримой человеческой разумности и адекватности?

Убеждённость в том, что реакция человека всегда адекватна воздействию среды, можно назвать наивной рационализацией, то есть верой в излишнюю рациональность человека, в его способность всегда и всё осмыслять разумно. Известная марксистская мысль, будто бытие определяет сознание, подспудно как раз исходит из того, что человеческое сознание есть точное отражение самого бытия. Но при этом сам Маркс прекрасно знал и говорил, что если бы наши представления о реальности совпадали с самой реальностью непосредственно, то никакая наука не была бы нужна. Но наука как раз оказалась нужна, потому что наши представления о мире порой сильно расходятся с самим миром, но этот момент Маркс почему-то упустил.

Наивная рационализация ярко проявляется в попытках найти адекватное объяснение древним обычаям и ритуалам, которые практиковали наши предки (а часть людей практикует и сейчас). Так, 40-дневный Великий пост, соблюдаемый христианами в начале весны, порой толкуется как старинная практика крестьян, когда зимние запасы провизии уже съедены, а новые ещё не выращены, что помогало переждать сложный период. Или, к примеру,"значение благовоний не в том, что они символизируют восходящий дым жертвоприношений, а в том, что они придают сносный запах немытым людям. Отказ от свинины в иудаизме или в исламе объясняется тем, что в условиях жаркого климата её есть опасно"(Дуглас, с. 57). Ссылки на локальные эпидемии именно из-за свинины особенно популярны у адептов человеческой рациональности, но из их внимания выпадают другие запреты иудаизма — к примеру, запрет есть и определённые виды рыб (лишённые чешуи и плавников — как сомы, угри, акулы и скаты). Как показывают исследования, такие, некошерные, виды рыб входили в меню ранних иудеев, и лишь позже их потребление действительно было прекращено (Adler, Lernau, 2021), и случилось это даже позже написания первых религиозных сводов — после 300 гг. до нашей эры. При этом сможет ли кто-то назвать хотя бы одну эпидемию, вызванную поеданием сомов или акул? Конечно, нет, всё дело просто в смене воззрений на мир. Доходит до того, что разные племена, обитающие на одном острове, могут придерживаться различающихся пищевых табу (в одном племени запрещён один продукт, в другом племени — другой) (Маретина, 1995, с. 170).

"В Буганде, как и в других местах, употребление некоторых продуктов запрещено. Баганда не едят мяса бегемотов и крокодилов, в то время как обитатели островов Сесе (на озере Виктория) его любят и отдадут нескольких козлов за хороший и толстый крокодилий хвост. Ваньямвези тоже едят мясо бегемотов и других животных, умерших естественной смертью. В то же время баганда к такому мясу не притронутся, но съедают потроха коровы или козла, от которых в свою очередь откажутся бахума. Кстати, бахума и женщины-баганда не едят баранину, домашнюю птицу и яйца. Любопытно, что багандийские мужчины спокойно употребляют это в пищу" (Асоян, 1987).

В периоды прохождения инициаций юношам также предписываются табу на разные виды пищи, а у некоторых народов существует запрет на поедание рыбы для беременных женщин (считается, что рыба может убить плод). Какие"объективные факторы"могли быть для таких табу? Достаточно просто специфических представлений о мире, и всё, никакие"объективные факторы"не нужны.

Или обрезание крайней плоти у мальчиков, распространённое во множестве культур (не только у мусульман), часто находит свою рационализацию в том, что такая процедура якобы снижает риск инфекций из-за плохой гигиены — это звучит вполне убедительно, пока не вникаешь в суть архаичных взглядов, по которым мужчина и женщина должны чётко различаться между собой, а потому обрезание служит для удаления у мальчика всех признаков женственности, так как крайняя плоть считается аналогом женских половых губ. С этой же целью у девочек удаляют клитор — якобы он считается аналогом пениса. Так что сводить все древние укоренившиеся практики к какой-то рациональной причине (в духе примитивной гигиены) — это просто очевидное злоупотребление верой в человеческий разум, наивная рационализация.

Если нам вполне очевидно, что в ритуалах и традициях нет никакой необходимости сейчас, то почему же нам так сложно допустить, что когда-то они могли и возникнуть безо всякой необходимости? Это очень простой вопрос, на который есть очень простой ответ: любая традиция и ритуал могли возникнуть просто потому, что люди видели в ней смысл. Но смысл этот был чисто субъективный. И всё. Иными словами, смысл был кажущимся. Этой самой кажимости достаточно, чтобы организовать любую практику — даже самую сложную. В социологии существует так называемая теорема Томаса: если люди считают некоторую ситуацию реальной, то она получает реальные последствия. Иными словами, веря во что-то, полагая это истинным, мы будем строить своё поведение, исходя из этого.

Люди так привыкли считать свои обыденные практики разумными, что им сложно допустить, что это не так. К примеру, многим известно народное суеверие не оставлять пустую бутылку на столе — якобы"денег не будет". Зная это суеверие с детства и будучи уже взрослым, я был очень удивлён, увидев, как мой друг, известный своим критическим мышлением, во время застолья убрал пустую бутылку со стола.

— Почему ты это сделал? — с любопытством спросил я. — Ты ведь не суеверный.

— А причём здесь это? — растерялся друг. — Родители всегда так делали… Наверное, чтобы случайно не смахнуть пустую бутылку со стола.

Ну да, наполненные бутылки смахивать можно, а пустые — нет, парадокс. Так человек может продолжать совершать иррациональные поступки, просто подыскивая им более-менее рациональные объяснения.

Часто люди представляют себе очень простую картину, будто если бы какие-то табу древности действительно были иррациональными, то человек однажды непременно бы какие-то из них нарушал и при этом, конечно же, обнаруживал, что никаких реальных последствий за нарушением не следует, а потому очень быстро бы все иррациональные табу перестали б соблюдаться. Это очень простой взгляд. А потому он неверен. Он начисто игнорирует социальный фактор: раз эти табу признаются обществом, то и наказание за их нарушение может последовать именно со стороны самого общества. Прикосновение к предмету, считающемуся нечистым и сулящим болезни и прочие беды, автоматически ведёт к полаганию и самого этого человека теперь"нечистым"и сулящим беды для коллектива, а потому он легко может быть подвержен остракизму, что отучило бы его поступать так вновь. То есть последствия здесь были бы чисто социального порядка. Социум порождает табу, социум их и поддерживает. К примеру, подросткам австралийских аборигенов после прохождения одной из инициаций какое-то время запрещено есть скатов. Но что будет, если подросток всё же это сделает? Вот как такой эпизод описывал один из австралийцев, вспоминая юность:"Однажды я проголодался, а под руку мне подвернулся только скат, которого я и убил копьем. Я съел ската, а кости и кожу спрятал. Но двое мужчин нашли их и рассказали всем об этом. Меня поколотили палками и нулла-нулла"(Рафси, 1978). Вот так всё просто. Наказание за нарушение табу следует не со стороны каких-то"сил природы", а со стороны самого общества. За прегрешения карает не Аллах, а талибы, в этом вся суть. И потому любой иррациональный запрет может существовать сколь угодно долго.

Как-то мой друг-марксист, согласно своей религиозной традиции привыкший видеть в поведении человека именно рациональное, изрёк указанный выше тезис, мол, за века практики люди бы уразумели, что нечто не работает, а потому отказались бы от этого.

— Да? — удивился я. — И почему же тогда они до сих пор верят в бога?

Наивной рационализацией оказывается и популярное объяснение манеры некоторых северных народов (чукчи, эскимосы) обмениваться жёнами или предлагать их гостям: очень убедительным кажется мнение, будто это обусловлено малыми размерами популяций, вследствие чего им необходим приток новой крови для большего генетического разнообразия и поддержания здоровья группы. Но это совершенно неправильное объяснение (к тому же подразумевающее, что чукчи имеют смутное представление о генетике и об основах крепкого иммунитета). В действительности"обмен жёнами"практикуют и охотники-собиратели других географических широт, где социальные контакты очень интенсивны, и на малые размеры популяций жаловаться не приходится — например, некоторые австралийские аборигены (Берндт, Берндт, с. 138), которые даже устраивают полноценные оргии во время обряда Кунапипи. И антропологам прекрасно известно, что дело совсем не в каком-то генетическом"оздоровлении популяции", а просто в налаживании социальных связей между мужчинами."Временное снятие обычно действующих половых запретов, широко известное как гурангара, — неотъемлемая часть Кунапипи. Говорится, что оно устанавливает добрую волю, укрепляет дружеские связи, теснее сближая различные группы"(Элиаде, 1998). У тех же чукчей последствия этого обмена жёнами носят говорящее название"товарищество по жене"(Верещака, 2013). Потому все эти представления, будто такие сексуальные практики предназначены для"обновления популяции" — это просто фантазии современного западного обывателя, привыкшего во всём видеть нечто рациональное (и тем самым проявляя собственную иррациональность).

Другим примером наивной рационализации является объяснение табу инцеста — запрета во всех человеческих культурах на сексуальную связь между близкими родственниками. Социологи и часть антропологов по-прежнему считают это табу древним правилом, которое якобы однажды было выработано с целью большего расширения социальных связей и препятствования замыканию их в каком-то ограниченном круге. Звучит удивительно логично. Но на деле все эти построения рушатся о факты зоологи вообще и приматологии в частности — в животном мире инцестуозные связи так же редки, как и у людей, хотя никаких табу, никаких обязывающих культурных запретов там нет (см. Соболев, 2020а, с. 262). Люди (как и прочие животные), вопреки и фантазиям Фрейда, просто не испытывают сексуального влечения к тем, с кем росли с самого детства.

Историки давно ломают голову, как около 10-12 тысяч лет назад люди решили перейти к выращиванию пшеницы, ведь в ту пору дикий её предок представлял собой очень хилое зрелище — это была совсем ещё не та пшеница с богатыми золотистыми колосьями, из которых можно собрать достаточно зерна и приготовить хлеб. Тогда действительно как могло быть начато культивирование древнего предка пшеницы, если он выглядел совсем малопривлекательным? А возможно, всё дело в тяге людей к празднествам. В последние годы всё активнее распространяется гипотеза, будто древние люди поначалу использовали предка современной пшеницы исключительно с целью получения алкогольного напитка. Зёрна пережёвывались или толклись, смешивались со слюной или водой, а затем сплёвывались в чан, — если дать постоять такой смеси некоторое время, то под действием слюны начинается процесс брожения, и получается лёгкая брага. Так до сих пор получают своеобразное пиво в разных районах мира (южноамериканская чича, маниоковое нихаманчи (nihamanchi), кучиками саке). Гипотеза, что культивация зерновых обязана производству пива, впервые была высказана ещё в середине прошлого века в коллективной научной статье с говорящим названием"Когда-то человек жил одним только пивом?"(Braidwood et al., 1953). Из-за крепкой оболочки злаки были признаны более подходящими для приготовления каши или пива, но не для хлеба (причём в итоге акцент был сделан, конечно, именно на каше). Но три десятилетия спустя другое исследование показало, что диета, содержащая пиво, гораздо питательнее, чем диета с кашей и хлебом (Katz, Voigt, 1986). Конечно, это может быть лишь очередным примером наивной рационализации — да скорее всего, так и есть, и дело совсем не в питательной ценности, а именно в увеселительных свойствах продукта или даже в его способствовании погружению в трансовые состояния в ритуальных целях. Следы алкоголя обнаружены в древнейших культовых комплексах Ближнего Востока, датированных самой зарёй возделывания злаков (12-10 тысяч лет до н. э.). В огромных известняковых сосудах остались следы солей щавелевой кислоты, образующейся в ходе настаивания и брожения зерновых, что позволяет исследователям говорить о производстве солода и пива. Что важно, приготовление и употребление этих напитков имело церемониальный характер и происходило в специальных культовых мегалитических комплексах, и, скорее всего, носило массовый характер, который можно было бы окрестить"народным гулянием"с религиозным окрасом. Таким образом,"открытие процесса ферментации и использование пива в социальной и религиозной жизни могло стать одной из причин инициации процесса доместикации злаков"(Корниенко, 2018). И на территории Китая первейшие следы одомашненных злаков сопровождаются следами алкоголя (Liu, 2021), причём в таком археологическом контексте, что учёные вынуждены говорить о массовых возлияниях в рамках пиршеств, устраиваемых высокостатусными людьми с целью поддержания внутренней солидарности общины.

"К изменению основ экономики вели не новые, связанные с природными изменениями условия выживания, а общественные потребности, вызванные особенностями функционировавшей в регионе религиозной системы"(Шмидт, 2011, с. 250).

В этом свете не удивительным оказывается, что фактически одновременно со злаковыми на самой заре неолита на Кавказе и в Передней Азии начинается и одомашнивание винограда (Dong et al, 2023) — ещё одной основы для популярнейшего алкогольного напитка. А 12 тысяч лет назад на территории современного Китая впервые одомашнена марихуана (Ren et al., 2021). Что тут можно сказать, убойная триада.

Знаменитая шумерская табличка 5-тысячелетней давности, содержащая первое в мире письменное упоминание имени (Хушим/Хусим), примечательна ещё и тем, что в ней описаны количество ячменя, пиво и пивоварня, для которых весь этот ячмень и был нужен. Вся эта древняя бухгалтерия говорит, что уже тогда пиво было, безусловно, важным продуктом.

Если эта гипотеза верна, то зарождением зерноводства люди обязаны либо своему стремлению расслабиться, либо отправлению ритуалов, связанных с миром представлений, а не какому-то рациональному плану по утолению голода. Дальше я покажу, что, возможно, и скотоводство возникло совсем не с целью потребления молока или мяса, а из-за вопроса престижа или же для ритуальных практик.

Попыток рационального подхода к поведению людей очень много. В таком случае нечто, возникшее даже совершенно случайно, может получить самое замысловатое объяснение, нередко кажущееся очень логичным. Но на деле это не работает так просто. Антропологи указывают, что нет никаких реальных доказательств, что все эти традиции возникали именно по тем причинам, какие нам сейчас кажутся разумными (Дуглас, с.59), а такая любимая отсылка к объяснению многих традиций и ритуалов"соображениями гигиены — это чистая фантазия"(с. 109). Реальная же причина могла быть вообще какой угодно, а все попытки объяснить это какой-то разумной подоплёкой — это именно наша наивная рационализация. Ловушка в том, что объяснение, опирающееся о кажущуюся разумность древних людей, сразу же кажется нам и наиболее убедительным. В этой же логике идут рассуждения"народных лингвистов", пытающихся понять происхождение термина"семья": у них непременно выходит"семь Я", хотя любой академический лингвист укажет, что этим словом в старину обозначали челядь, рабов, а историк добавит, что в давние времена семья в современном нам понимании и вовсе отсутствовала (см. Соболев, 2020а, с. 89).

Если верить в исходную и необоримую рациональность человека, то неизбежно приходится признать, что действительно всё, что когда-либо делали люди, было прямо связано с объективными условиями среды и приносило какую-то реальную пользу. Даже человеческие жертвоприношения.

Порой не так абсурден сам абсурд, как попытки объяснить его рационально )))

Вера в то, что раз удовлетворение базовых потребностей для человека главенствует, то поэтому на первый план и выходят объективные условия среды, дающие возможности для такого удовлетворения, сильно наивна. Это не работает так просто и линейно. Объективные условия среды (климат, пищевой ресурс и т.д.) сначала должны быть осмыслены человеком, специфически проинтерпретированы, и уже в зависимости от этого подобающим образом использованы (или не использованы). Но есть ли гарантии, что всё действительно будет осмыслено адекватно? Конечно, нет. И примеров этому множество. Сколько тысячелетий (а где-то и сейчас) люди лечили болезни кровопусканием? Сколько столетий в косметических и медицинских целях люди использовали губительные ртуть, свинец и мышьяк?

Исходя из того, что всё происходит в силу неких"объективных причин", и что условия существования самым прямым образом определяют поведение человека, его ценности и т.д., марксизм приходил к выводу, что всё, что современного человека окружает (наука, государства, социальные институты) — было неизбежностью. Якобы весь исторический процесс следует какому-то логическому сценарию, который можно понять. Он точно есть, его просто надо понять. Ну а раз во всём этом есть своя логика, то человек превращался лишь в пылинку, несомую ветром исторического процесса в строго заданном направлении. И даже человеческий разум пропадала нужда рассматривать как-то отдельно, так как всё его поведение, все его реакции по умолчанию считались разумными. То есть рациональность оказывалась фактором самого бытия.

Чтобы как-то объяснить примеры тех человеческих обществ, которые в разных оконечностях мира до сих пор промышляют охотой и собирательством, ведут кочевой образ жизни и ни о каких государствах по-прежнему не ведают, было объявлено, что они просто находятся на одной из предшествующих"стадий"того самого неумолимого исторического процесса. Такое представление о неминуемых"стадиях"развития человеческого общества было названо эволюционизмом, и его всегда сильно критиковали на Западе, а со второй половины XX века стали критиковать и на постсоветском пространстве.

"Начавшееся в 50-е гг. прошлого столетия медленное расшатывание негибкой и нереалистической моргановско-энгельсовской схемы продолжается вплоть до наших дней. И до сих пор, пожалуй, полностью не преодолен главный ее порок: однолинейный эволюционизм; представление о единообразии путей ранней социальной эволюции, о возможности мысленно прочертить некую генеральную линию, выявить некий общий путь, на отдельных этапах которого универсальные организационные системы и культурные стереотипы последовательно сменяли друг друга"(Артёмова, 2009, с. 66).

Учёные указывают, что история первобытного общества, преподносимая как нечто само собой разумеющееся и чётко установленное, в действительности представляет собой лишь"мыслительный конструкт, прекрасный своей логичностью"(Алаев, с. 348).

"Она подчиняется строгим закономерностям. Это наперёд заданный остов, костяк, который заполнен материалом по свободной воле исследователя. Материал этот взят из разных районов земного шара, от разных племён и народностей и расставлен по ступеням воображаемого прогресса без какого бы то ни было обоснования. Так называемая история первобытного общества в работах выдающихся социологов и философов прослежена буквально шаг за шагом. Но некоторое неудобство этой истории заключается в том, что эти шаги делали разные народы. Одни народы делали один шаг, а следующий шаг делали совсем иные народы, живущие на другом континенте, о которых не было известно, сделали ли они первый шаг. Это квази-история, или эрзац-история"(Алаев, с. 349).

"Стремление всегда и везде видеть исторические тенденции и законы проявляющимися однотипно (или даже одинаково) приводит к искаженному пониманию исторической реальности"(Бондаренко, Гринин, Коротаев, 2006).

Гипотезы марксизма сильно опирались на дарвиновскую теорию эволюции, согласно которой выживает наиболее приспособленный (то есть снова акцент на чём-то объективно важном для выживания) и затем передаёт свои признаки последующим поколениям. Исходя из этого, все морфологические особенности животных и растений стали мыслиться как необходимые для адаптации в конкретной среде, иначе говоря, возникает та самая мысль, что раз некий признак у животного есть, значит, он был важен для выживания его предков. Но в 1960-е получила распространение так называемая нейтральная теория эволюции, которая предложила смотреть на некоторые (или даже на многие) признаки животных как на случайные, не имеющие адаптивной роли (Kimura, 1968), и чтобы они затем распространились среди потомков, не требуется никаких специфических условий. Случайность как фактор эволюции популярна в науке и по сей день.

Поэтому и представление, что развитие общественной жизни идёт по каким-то незыблемым законам, оказалось той самой наивной рационализацией, беспочвенной верой, что всё происходит в силу какой-то"объективной необходимости". По этой же причине антропология более ста лет безуспешно билась и над отгадкой феномена брака — союза мужчины и женщины. Да, кого-то это может удивить, но наука до сих пор так и не нашла однозначного и убедительного ответа, как и зачем когда-то в древности мужчина и женщина стали образовывать пару (ведь наши ближайшие родственники обезьяны так не делают). Попытке подойти к разгадке этой тайны с неожиданной стороны всецело посвящена моя книга"Миф моногамии, семьи и мужчины", и к выводам её я вкратце вернусь здесь позже, а пока лишь замечу, что безуспешность всех предыдущих объяснений возникновения брака упиралась как раз в веру, что раз брак существует, значит, в этом есть какая-то"объективная необходимость", значит, так когда-то продиктовали сами условия жизни. Но это совсем не так.

Часть мыслителей твердит, что брак был вопросом выживания (для крестьян) и регулятором наследования (для знати), и потому, глядя на современный брак с этих позиций, они вынужденно приходят к заключению, что раз брак существует по сей день, значит, он по-прежнему является вопросом выживания или же регулятором потоков собственности. Но о какой собственности можно говорить сейчас, когда у многих её попросту нет — ни квартиры, ни даже машины, и всё большую популярность набирает тенденция совместного потребления (sharing economy)? О каком вопросе выживания можно говорить сейчас, когда никто из нас не вынужден возделывать свою землю и пасти скот, а ежедневные походы в офис вполне снабжают нас всеми необходимыми средствами к существованию? Сейчас не нужно вступать в брак или рожать детей, чтобы обеспечить себя необходимой рабочей силой и поддержкой. Но в брак как вступали, так и вступают (и будут вступать ещё многие десятилетия). Так причём здесь вопрос выживания и частной собственности? Почему отдельные лица однажды смогли просто решить не вступать в брак и не заводить детей и тут же не умерли с голоду? Почему ровно так же не может решить и кто-то другой и вообще все остальные?

И только если подойти к браку как к институту, основанному на иррациональной почве, его можно понять гораздо лучше (почему основное насилие сосредоточено именно в семье, почему брак не устраивает женщин больше, чем мужчин, и многое другое). Парадокс в том, что попытки объяснить брак рациональными причинами сами по себе оказываются иррациональными. Чуть дальше я раскрою этот вопрос подробнее.