Непобеждённые. Баллады о Солдатах…

Павел Николаевич Зарубин, 2022

Настоящие русские Солдаты, кто они? Посмотри внимательнее, уважаемый читатель, возможно, ты узнаешь в них своих знакомых и даже близких людей: фронтовик без наград на празднике Победы, чьи ордена и медали утопили деревенские ребятишки; школьный учитель, перед войной запоем смотревший фильм «Большой вальс» о прекрасном городе Вена, не мечтавший увидеть этот город-праздник и очистивший в апреле 1945 года столицу Австрии – столицу вальсов от фашистской заразы; простой русский ветеран-фронтовик, у которого украл боевой орден его любимый внук; выросший внук, укравший орден у любимого деда, проходит через две войны и становится Человеком…

Рассказ 1

Учитель

— Притон блатных и хевра нищих, я приветствую тебя!

Дверь класса отворилась и из коридора легко, элегантно и в то же время величественно вошёл учитель русского языка и литературы Ростислав Георгиевич. Высокий, с копной вьющихся седых волос, обычно непокорных и приглаживаемых им рукой в минуты глубокой задумчивости — любимый и обожаемый всеми учениками 10 «Б». Он слегка припадал на одну ногу, но хромота нисколько не портила его и даже придавала ему толику дополнительного шарма.

— Кто сегодня дежурный?

— Я! Со своего места из-за парты поднялась рано оформившаяся в теле девушка, на которой трещала школьная форма, подчёркивая рельефные изгибы девичьего стана.

— Дугина, да неужели ты?

— Я, а что не так?

— Распустила девка косы, а за ней бегут матросы! — Глаза учителя смеялись, но ничто более в его лице не выдавало эмоций.

— Матрасы! — раздалось с «камчатки» — одной из последних парт. Это Сергей Катюхин позволил себе угадать настроение учителя и оседлать волну его настроения.

— Сходи-ка, родной, в учительскую, да принеси пару кусочков мела. А ты, дорогая, сотри лишнее с доски, все уже ознакомились с этим шедевром.

А на доске красовалась надпись мелом: «Кто болеет за «Торпедо», тот родился от соседа!»

Учитель сел за стол, согнув правую ногу в колене и примостив её под столом. Левая нога никак не умещалась под стандартной мебелью, не рассчитанной на гренадёрский рост и её (ногу) пришлось вытянуть в проход между средним и крайним рядом парт.

— Итак, уважаемые и периодически уважаемые, сегодня мы продолжим изучение романа М.А. Шолохова «Поднятая целина» и особое внимание обратим на образы основных персонажей этого произведения, в которых автор отразил и воплотил характерные черты и признаки новой исторической эпохи — эпохи революционной и весьма непростой замены старого мира на новый.

Голос учителя привычно завладел неокрепшими сознаниями юношей и девушек «со взором горящим». Урок привычно вкатывался в нужное педагогическое русло. А это был последний на сегодня, 6-й по счёту урок. И скоро домой. Моя парта была второй у окна, за которым вовсю пригревало не по-весеннему жаркое солнце и ветви высоких деревьев старого школьного парка ритмично раскачивались, укачивая моё несознательное сознание. Незаметно для себя я ткнулся носом в парту и задремал тихим сном праведника.

— Вставайте, граф, Вас ждут великие дела! — надо мной, спящим, с высоты своего богатырского роста заботливо склонился и поглаживал мои вихры на затылке Ростислав Георгиевич!

Класс дружно взвыл от смеха, от души кидая в меня скомканными бумажками.

— Спокойно! Что за бунт на корабле?! Зачинщиков на рею!

Я неловко стёр с лица слюни такого короткого, но такого сладкого сна.

— Сходи-ка, дружок Зарубин, в туалет, да смой с лица свою вековую классовую усталость. Да не перепутай, болезный, помещения — тебе туда, где буква ЭМ, но не ЖО.

Поплескав в лицо холодной водой из умывальника (горячую воду почему-то отключили, хотя на дворе был апрель месяц), я не спешил возвращаться в класс. Посидел для порядка на подоконнике распахнутого окна, подышал весенним, пахнувшим травой ветерком и вернулся к героям Шолохова.

Что-то незаметно, тревожно и неумолимо изменилось в классе.

Класс притих… Учитель сидел за столом сгорбившись, согнувшись почти до столешницы. Руки прижаты к телу, левая нога торчала как кочерга в проходе между партами. Учитель молчал, опустив голову и закрыв глаза. Класс безмолствовал.

Ростислав Георгиевич медленно поднял голову. Открыл глаза. Тихо спросил:

— У вас этот урок последний?

— Да!

— Собирайтесь домой. Урок окончен. Только расходитесь тихо, не мешайте другим. Зарубин и Катюхин старшие — всех тихо проводите из школы. Всё понятно? До свидания…

Класс не совсем тихо слился по коридору и по лестнице и растворился на улице. Мы с Серёгой, не сговариваясь, вернулись к Учителю.

— Ростислав Георгиевич, что с Вами?

— Да нога, остеомиелит проклятый…

— А это что?

— Нога у меня, ребятки, на войне прострелена. Кость перебита. Иногда болит не к месту. Вот как сегодня. Не к месту…

Учитель сжал зубы, замолчал, пережидая приступ накатившей боли, жгущей ногу от колена до кончиков пальцев. Кудрявая голова клонилась всё ниже…

— Встать сможете? До дому дойти?

— Нет, уважаемые, не смогу. Пока не смогу.

— Может, «скорую» вызвать?

— «Скорую» не стоит вызывать. Точно в больницу упекут. А мне ещё четыре десятых класса к выпускным экзаменам готовить. Только не в больницу.

Он попытался привстать, опираясь на здоровую ногу, осторожно перенёс вес тела на покалеченную и тут же со стоном опустился на стул.

— Нет, ребята, не дам я вам пулемёт — за улыбкой учителя пряталась нешуточная боль.

— Чё? — мы не поняли шутку.

— Чё-чё, ничо! Хотя…

— Что?

— Вы, парни, уже взрослые, скоро в армию пойдёте. Можете сделать доброе дело и языками при этом не трепать? Могу на вас надеяться всерьёз?

— Обижаете!

— Ну да ладно, сам напросился. А сгоняйте-ка, мои хорошие, в магазин, в штучный отдел и купите мне лекарство, от которого я встану и сам домой дойду. Ферштейн?

— Опять обижаете!

— Сможете или напартачите?

— Да взрослые мы уже, говорите, чего и сколько нужно.

— Эх вы, защитнички мои! Водку вам не дадут, молодые ишшо, купите «Агдам».

— Сколько?

— Катюхин, не умничай. 1 бутылку. И спрячьте хорошенько, чтобы в школе никто не увидал. Сделаете?

— Без проблем. Одна нога здесь, другая там!

Учитель выдал нам «трёшницу» (3 советских рубля). Поняв, что мы знаем цену продукту, пояснил, чтобы прикупили пару яблок, а сдачу забрали себе. Сказано — сделано! Гордые оказанным высоким доверием, мы принесли заказанное да с перебором + захватили плавленый сырок «Дружба» и вернули сдачу.

— Ну вы меня что, за алкаша принимаете, соколы? Сырок зачем?

— Пусть будет!

Достав из классного шкафа пустой, но чистый стакан, учитель наполнил его. Спокойно выпил, подождал, откусил яблоко, налил и выпил снова.

— Ну как?

— Вы о чём, дети лейтенанта Шмидта?

— А расскажите, как фашисты Вам ногу прострелили!

— А вдруг не фашисты, может свои по-пьяни?

— Ростислав Георгиевич, расскажите…

— Ну, соколы мои, сами виноваты. Слушайте…

Вырос я в простой семье. Родители любили меня и воспитывали по-старому: в уважении к личности, любви к книгам, истории Отечества, умению слушать и слышать музыку. Do you undestend, comrads?

— Yes, of course!

— Ты смотри, смышлёные дети попались.

Ну в общем, в армию я был призван в 17 лет в марте 1942 года Горьковским городским военкоматом. Пришлось прибавить себе год, так на войну хотелось пойти фрицев бить. Да и высокий как видите, обман мой прокатил. А музыку любил и люблю. В 40-м году летом в кинотеатры страны вышел в прокат американский фильм «Большой вальс». Он был на русском языке, актёры, игравшие главные роли и актёры, их дублировавшие, были великолепны. Вся страна влюбилась в этот светлый и радостный фильм, просто сказка по сравнению с нашей тогдашней жизнью. Я его посмотрел раз пять, не меньше — после школы бежал в кинотеатр имени Маяковского, расположенный на одноимённой улице, доставал заветный рубль — столько стоил билет — и наслаждался невиданным прежде зрелищем заграничной жизни ушедшего века. Действие фильма происходило в далёкой и прекрасной Австрии, в её сказочной столице — Вене. Красивые и ухоженные женщины в криолиновых платьях, паркетные полы, натёртые до зеркального блеска в огромных танцевальных залах, дорогие рояли, на которых играли галантные кавалеры и музыка, очаровательная музыка, навеянная маэстро Иогану Штраусу — королю вальсов — сказочным венским лесом и чудесной рекой Дунай.

— Немец, что ли? — поинтересовался Сергей Катюхин.

— Австриец, мон шерр, австриец. У тебя по географии что, мой юный друг?

–Ну так, в общем…

— Понятно. Зарубин, подтяни своего любознательного приятеля, а то девки засмеют — в глазах учителя появились весёлые огоньки и, кажется, его боль начинала отступать.

— На чём мы остановились?

— На женщинах, натёртых до зеркального блеска.

— Ну да, ну да. С тех пор моей мечтой стало хоть одним глазком увидеть Австрию, Вену, реку Дунай и послушать вальсы Штрауса. И невдомёк мне, молодому, что фильм снят в Америке, в Голливуде и лес в кино был не настоящий и река не Дунай. Чтобы хоть на чуточку приблизить свою мечту, стал я захаживать к знакомым нашей семьи, у которых имелся старый рояль и сначала одним пальцем, а затем несколькими, учился играть на этом величественном инструменте. Слухом меня родители не обидели и через год я вполне сносно по памяти исполнял пару венских вальсов Штрауса из этого фильма. У нас сегодня какое число?

— 12 апреля, день космонавтики.

— Да, други мои, поистине мистика и акустика!

— Чего?

— А того, лекари и защитники мои, что именно в этот день, только в 1945 году, именно в сказочной Вене — столице Австрии — и прострелили мне ногу всего за день до освобождения этого славного города вальсов.

— Да ладно, так не бывает!

— Оказывается, бывает. Ну, слушайте. На тот момент мне было 20 и я был гвардии сержантом, командиром отделения первого стрелкового батальона 301 гвардейского стрелкового полка 100 гвардейской стрелковой дивизии 2 Украинского Фронта. Фу-у, еле выговорил. С 5 апреля мы начали штурм города. Указание Командующего фронтом было строгое — столицу Австрии, этот город-музей, состоящий из дворцов, театров и ратуш (церквей по-нашему) брать щадяще — сильно, но нежно, лишних разрушений не допущать. Ну и как щадяще — фрицы-австрийцы бились насмерть. Адольф Гитлер объявил Вену"городом-крепостью". Битва за столицу была жестокая. Нашей армии противостояли лучшие силы врага — танковые дивизии войск СС, офицеры венских военных училищ, моряки, мобилизованная городская полиция и согнанные под угрозой расстрелов отряды «фольксштурма» — вооружённое гражданское население. Бои велись за каждый дом. 10 апреля мы уже завладели центральными кварталами города и отбросили врага за Дунайский канал.

12 апреля моё отделение преследовало уходящую группу бойцов СС по одной из центральных и похоже, очень дорогой, улице Грабен. Рассказывали, что в древности на этом месте был древнеримский оборонительный ров (слово Graben и значит «ров»). Пока мои бойцы гнали по пыльной и грязной мостовой эсэсовцев, я разинув рот пялился на стоящую посреди пешеходной зоны «чумную колонну» — огромный и пугающий монумент, воздвигнутый в 17 веке после избавления жителей Вены от страшной болезни.

— Рост, командир, помогай! — это Николай Комаров, гвардии сержант, вывел меня из ступора.

Фашисты, взбивая фонтаны пыли своими коваными сапогами и стуча ими как лошади, ломились по широченной улице. Впереди нарисовался неработающий фонтан с широким многоугольным бассейном на нескольких каменных ступенях. В центре бассейна на постаменте расположилась статуя какого-то кудрявого мужика с посохом, завёрнутого в тогу.

— Во что?

— В тогу, Сергей. Ну, для тебя лично — в простыню…

— А, понятно!

— За его ногу цеплялся какой-то каменный голый толстый мальчуган, тоже кудрявый. И морды львиные по всем сторонам постамента! Наверное, в мирной жизни это выглядит красиво, но сейчас за бассейном этого кудрявого мужика спрятались два дюжих эсэсовца. Остальные ломанулись через выбитые парадные двери в шикарное, но закопчённое, старинное здание с лепниной, балюстрадами, балконами и террасами. А мы залегли напротив за опрокинутыми крепкими столами уличного кафе.

— Шеф, сейчас мы их выкурим! — Комаров держал в руке пустую пивную бутылку толстого тёмного стекла.

— А бир где?

— Бир здесь, командир! Николай довольно погладил себя по брюху.

— Да как ты…

— Спокойно, командир! Щас усё будет. Гляди!

— Ахтунг, брандкугель!!! — дико заорал он, размахнулся и метко швырнул бутылку в статую кудрявого мужика. БАЦ!!! Бутыль лопнула, брызнув россыпью осколков.

— А-А-А!!! Оба эсэсовца разом вскочили и попытались вломиться в разбитую дверь здания, но получили вдогонку автоматную очередь, одну на двоих. Им хватило. Два тела в строгих чёрных мундирах упокоились у заветных дверей особняка.

— Ты что кричал-то?

— Берегись, говорю, зажигательная граната.

— А вот оно что. Занятно.

— Что тут у вас? — на звуки стрельбы к нам подбежали остальные бойцы моего штурмового отделения.

— В здании напротив зашли четверо эсэсовцев. Комаров — остаёшься на месте, страхуешь нас. Особо не высовывайся. И чтобы без пива.

— Обижаешь, начальник!

— Остальные — за мной перебежками слева-справа по одному — марш!

Комаров на всякий случай дал очередь по высоким стрельчатым окнам третьего этажа, что подслеповато смотрели на улицу пустыми без стёкол глазницами оконных проёмов. А мы уже были в вестибюле особняка. Пол, выложенный большими разноцветными плитками, дорогие плюшевые кресла, лежащие на боку, огромная картина в дорогой раме, криво висящая на стене, изображающая какую-то лохматую собаку с красным ошейником — всё это видел лишь мельком, сердце глухо бухало в груди и гнало вверх, выше, по лестнице с мраморными ступенями, чёрными коваными перилами и огромными разбитыми зеркалами на лестничных проёмах; туда, где цокают подковки на эсэсовских сапогах, гнало, чтобы очистить этот райский дворец от фашистской нечисти!

Один из бойцов подкрался к резным дверям второго этажа, ведущим, вероятно, в очередной роскошный кабинет, снял с головы пилотку и повесив её на ствол автомата, медленно приоткрыл дверь и осторожно, на уровне головы слега выставил пилотку в дверной проём. Тихо! Он опустился на колено и чуть заглянул в двери.

— Чисто! Командир, куда дальше?

— На третий этаж. Двое — по коридору налево, двое — по коридору на право. Смыкаетесь одновременно. Вперёд!

— Двое — контролируете центральную лестницу. Чуть выждете — и вперёд, зайдя на этаж, расходитесь в стороны навстречу парам. Далее — в том же порядке.

— Понятно, командир!

— Я страхую здесь. Вперёд!

Бойцы легко взбежали на третий этаж и затихли. А я заглянул в приоткрытую дверь и… обомлел!

Огромный белый зал со стрельчатыми окнами от пола до потолка! Одна из стен полностью зеркальная и кажется, залу нет конца! Витиеватые золочёные люстры, ровным рядом спускающиеся с высокого потолка. Роскошные застеклённые филёнчатые двери с полукруглым верхом распахнуты и ведут на веранду с каменной балюстрадой, нависающей над мостовой на высоте не менее 5 метров. Колышутся гигантские когда-то белоснежные занавеси и чудом сохранившиеся золочёные шторы. А в центре зала — я потряс головой и потёр глаза кулаками — в центре зала стоял белый рояль.

Белый роскошный РОЯЛЬ!!!

С откинутой крышкой. Настоящий «Стейнвей и сыновья» (Steinway & Sons). Нет, не белый, а скорее цвета слоновой кости. В зале было несколько вычурных кресел и стульев, один из которых я подтянул к роялю. Осторожно провёл пальцами по клавишам — пыль. Протёр клавиатуру ладонью, на что инструмент отозвался чистым нерасстроенным звуком. Опустился на стул, мысленно откинув фалды концертного фрака назад. И в моём исполнении в центре Вены зазвучал вальс «Сказки Венского леса» из любимого довоенного фильма. Руки вспоминали забытые движения, были грубы, но не фальшивили. Всё быстрее и увереннее. Как в кино!

Наверху раздалась автоматная очередь, за ней ещё несколько, затем грохот падающей мебели. Лопнуло разбитое стекло и на веранду посыпались крупные осколки. Грохнул взрыв — похоже граната — пол вздрогнул, осыпалась штукатурка с потолка и всё стихло.

А я играл и не мог оторваться от королевского инструмента.

— Командир, ты как? — в дверь заглянул Комаров.

— Нормально. Как там?

— Всё, добили гадов!

— Всех?

— Всех, Георгич! Что дальше?

— Идите, покурите на улице. Но без пива. Я скоро.

Николай ушёл. За ним с шумным обсуждением завершившегося боя прогрохотали остальные бойцы моего отделения. Все живы. Я встал и прикрыл тяжёлые двери. И снова уплывал на волнах «прекрасного голубого Дуная» в царство венских вальсов. И вновь маэстро Иоганн Штраус дирижировал моей неумелой игрой, подмигивая мне и смешно топорщя свои усы. Я играл и музыка не кончалась.

— Командир, обедать пора! Айда назад до кухни! — донеслось с улицы.

— Да скоро я, скоро.

И снова незабвенные Шанни и Польди Штраус из довоенного чёрно-белого фильма кружились в вальсе и улыбались друг другу. Тарам-тарам-тарам-пам-пам! И раз-два-три-раз-два-три!

— Шеф, кончай лабать, от твоей музыки только есть сильней охота! — дверь в музыкальный салон распахнулась и на пороге возникла довольная рожа Пашки Ерёмина, ещё одного моего «штурмовика».

— Да иди уж, пива что ли попей!

— А где взять то?

— У Комарова спроси. Пошёл! — я вытолкал недовольного бойца в коридор, плотно притворил двери и заблокировал обе створки своим автоматом ППС-43. Надёжно, как шваброй.

Конец ознакомительного фрагмента.