30 лет цинизма. Сбоник стихов

Павел Карачин

Данный сборник является полным собранием сочинений автора на текущий момент и приурочен к тридцатилетнему юбилею первого произведения.В сборник вошли ранее опубликованные книги «Кокон пустоты», «Не смешно», «Стабильная антиутопия». Книга содержит нецензурную брань.

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Эпитафия. Посв. Егору Летову

Словно обухом в медное темя,

Словно камень в зеркальный омут,

Словно солнечное затменье

В новостях прогремела новость:

ДЕВЯТНАДЦАТОГО УМЕР ЛЕТОВ!!!

И от этого не отвертеться!

На земле не стало поэта,

Отказало поэта сердце…

Но в России поэт всегда больше,

Чем поэт — вы знаете сами!

Кадры-слайды о жизни прошлой

Побежали перед глазами:

На руинах империи мертвой,

Под себя подминая время,

На помойках и в подворотнях

Появилось великое племя.

Вид имело оно необычный,

Что любой обыватель осудит,

Называли друг друга по кличкам

Эти, в общем никчемные, люди.

Разрастаясь под знаменем черным

С буквой «А» в середине круга —

Знаком избранных и посвященных,

Миддл-класс наполняя испугом.

Вел их идол Сибири далекой

Многим даже в лицо не знакомый

Песней незарифмованной, звонкой.

Он для многих являлся иконой!

Им хотелось творить не хуже

И, освоив аккорды гитары,

С ощущеньем того, что ты нужен,

Собирали концерты в подвалах.

Анаша, циклодол и водка —

Неизменные спутники жизни,

На футболке — очки и бородка,

И с гитарой — вперед по отчизне!

Мамы дочкам своим шептали:

«Не смотри — он, наверно, опасен!»

Отводили свинячьи глазки

В поездах, электричках, на трассах.

И с надрывом, уже на пределе,

Вены резали или травились.

С осознаньем великой Идеи

Создавали, писали, творили!

Время шло, становились мы старше,

Растеряли с годами перья,

Отошли от культуры нашей,

Позабыли почти Идею.

Власть сменилась — пиши, что хочешь

Даже стало неинтересно!

Зажрались и пустили корни,

Застолбились на теплом месте.

И шинель — на вершок три заплаты

Поменяли на галстук-удавку,

Подались по конторам богатым

Перед боссом служить, будто шавки!

Из подвалов и подворотен

Перебрались за двери стальные.

И сильнее всего нас заботит,

Что за чмо станет править Россией!

Грязный тамбур сменили на «Мерин»

И вчерашнего света солдата

Руки точным, привычным движеньем

Потянулись опять к банкомату.

После виски блюем ананасом,

На столе недожеванный рябчик…

И уже сторонимся сами

Тех, кто выглядит как-то иначе

Кто-то скажет: «Ну, что ж, постарели,

Поженились, детей нарожали.

Ведь не все же в рваной шинели

По помойкам болтаться с гитарой!»

Оправдать можно все, что угодно…

Ну конечно, семья, дом и дети…

А ведь раньше мы были свободны,

Словно в поле гуляющий ветер!

Безусловно, удобней и лучше

По намеченным, четким пунктирам.

Но скажите, как жить на свете

Не предателем — так дезертиром?!

И так хочется окунуться

В ту эпоху — ведь было неплохо!

Но назад нам уже не вернуться…

ПОТОМУ, ЧТО НЕ СТАЛО ЭПОХИ!!!

22.08.2008 г.

Круг

Планета круглая и круглый город мой родной,

И годы катятся неумолимой чередой…

Ночами долгими, когда, порой, не видно звезд,

Все чаще снится мне змея, глотающая хвост.

Тупыми буднями разбиты были в пух и прах

Любые доводы и пляшет бес на их костях,

Любые правила меняет полная луна

И забываются сюжеты, лица, имена…

И счастлив человек, пока бесполый эмбрион,

Но, лишь увидев свет, он в одночасье обречен

В житейском сумраке сводить и разводить мосты

И стать впоследствии слугой Великой Пустоты,

Что поселяется в умах, сердцах и кошельках.

Ее отличия — досада, ненависть и страх,

Ничтожеств здравница и королева подлецов

Не успокоится — пожрет тебя в конце концов!

По грязным улицам толпа безликая ползет,

Глядит бессмысленно и нескончаемо жует…

Тебе бы в сторону, но против стада не попрешь,

Ведь, как гласит молва, елдою дуб не расшибешь!

Отбрось сомнения, молчи и следуй за толпой —

Избави Господи им показать, что ты — другой!

Смеется-катится по небу Солнца апельсин,

Вы так похожи с ним — он, как и ты, всегда один…

Но не горюй, дружок, ты не единственный урод —

Таких здесь тысячи, кто в одиночестве идет

Сомкнув немые рты, себя в толпе похоронив,

Объединяются в бурлящий утренний прилив.

Твое призвание — во имя брюха своего

С утра до вечера творить ничто из ничего,

Твои стремления — жратва, дерьмо, оргазм и сон…

И жизнь твоя летит, как белка крутит колесо.

Закрыв во сне глаза, ты сразу слышишь звук шагов —

Тяжелой поступью к тебе идет Хозяин снов,

Рукой железною берет тебя за воротник,

Но страха нет в тебе — к его визитам ты привык.

И старость медленно, но неизбежно настает…

И вот уже твоей душе не хочется в полет —

За дверью кованой давясь бесплатною лапшой

Тебе не боязно, тепло, светло и хорошо!

И только гложет мысль, что ты чего-то не успел,

Не увидал, не смог, не съел, не выебал, не спел…

И, чтоб прогнать ее, готов ты выть, как дикий зверь,

Ползти за горизонт, но останавливает дверь…

Но не спасет засов! Нарушив старческий уют,

Стена разверзнется, посланцы Тьмы в нее войдут,

И дунет холодом в образовавшийся проем,

И молвят странники: «Мы за тобой — вставай, пойдем…»

Никто не хватится, почто тебя так долго нет —

Всем будет по хую! И только активист-сосед,

Смущенный запахом, на адрес вызовет ментов.

Наряд сломает дверь, войдут и выдохнут: «Готов!»

Над старым кладбищем седой опустится туман,

Похмельный суточник с досадой сплюнет в котлован…

Могила сирая — на арматуре номерок,

А жизнь унылая — всем современникам урок:

Каким бы ни был ты — хоть черт, хоть ангел во плоти,

Срок выйдет каждому и каждый обречен идти

В немом забвении, больную совесть теребя

Во чреве Вечности и Бездна смотрит на тебя!

Во мраке медленно, на ощупь много тысяч лет

Ты будешь двигаться, но, наконец, ты видишь свет

Волшебный и живой, красивей звезд, милее грез.

И ты бежишь вперед, сдержать не в силах больше слез…

Глупец! Не радуйся, не плачь и не кричи: «Прощен»!

Всего мгновение — и вот ты снова возвращен

В утробу матери — слепой, бесполый эмбрион.

И начинается знакомый беспощадный сон:

Ты снова чувствуешь прикосновенье добрых рук,

Твой крик — отчаянье: «Абзац, пиздец, замкнулся круг!!!»

И годы впереди, и снова ты — уже не ты —

Глашатай Вечности, слуга Великой Пустоты…

Яйца гармония, хрустальный шар, семейный круг,

Кольцо венчальное единым целым станут вдруг…

Плодятся-множатся и, уходя куда-то вдаль,

Круги сжимаются и образуется спираль!

И снова вдаль летят бесцельно прожитые дни,

И снова мастера засов повесят на двери,

Ты снова пыжишься, пытаясь создавать уют,

А Тьмы посланники за стенкой терпеливо ждут…

Так было испокон, но звезды скопом рухнут вниз,

Когда однажды вдруг змея свой хвост устанет грызть,

Сердито зашипит и время повернет назад,

Расправит капюшон, с ее клыков забрызжет яд

И, посмотрев кругом, без сожаления тогда

Взмахнет она хвостом, сметая напрочь города,

В стальных объятиях она сожмет планеты шар,

Дыханьем огненным вселенский разожжет пожар!

Огнем очистится от сальных рыл и хищных ртов

И станет плоским мир, и взгромоздится на китов!

Змея, довольная, поглубже в звезды отползет,

Свернется кольцами и, утомленная уснет…

И древний, хитрый мир, пока змея спокойно спит,

Начнет стремительно приобретать округлый вид!!!

Лето 2008 г. — зима 2010 г.

Призраки

С каждой секундой мы вымираем,

Город бездонный нас пожирает,

Он культивирует новые классы

Жадной, безликой, тупой биомассы.

День отступает серый, тоскливый,

Ночь приближается неумолимо,

Где-то в потемках черт колобродит,

Воет и места себе не находит.

По телевизору умники бредят,

Спать не дают, хороводят соседи,

Лают собаки, стонут сирены,

Снова в ночную вступившие смену.

Ночь скалит зубы, корчит нам рожи,

Стаи шпаны ищут поздних прохожих…

В шесть просыпается социум злобный,

Вечно с похмелья и вечно голодный.

И сквозь панельные катакомбы

Молча бредут мутноглазые зомби —

Жители сирой страны безнадежной,

Стонущей жалко под властью медвежьей.

Весь наш удел — в вечной ссоре с собою

Переродиться, слиться с толпою

И постепенно растрачивать силы

В долгом прыжке из утробы в могилу.

В юности злиться, перечить обману,

Стать анархистом, скином, наркоманом,

С годами — все реже и тише беситься

И в более зрелом возрасте спиться…

Мысли плывут и рисуют картину:

Есть в Украине город пустынный,

Город безлюдный и молчаливый —

Он в одиночестве черпает силу.

От лицемерья, войн и терактов

Город спасает спящий реактор,

В страхе бежали шумные люди…

Всякий блажен, кто в город прибудет.

Крикнет он Будде, Христу и Аллаху:

«Здесь вам не светит, идите на хуй!

Вижу рождение нового Бога

В недрах четвертого энергоблока!»

Мозг осветился картиной другою —

Спрятался город под черной водою,

И горожане — раки и рыбы —

Здесь тишиной поделиться могли бы…

В городе этом вне всяких сомнений

Можно забыться в уединеньи,

Но прямоезжей нету дороги

От мегаполиса к сердцу Мологи.

Призраки в мыслях гуляют вольготно —

Шамбалу вижу, Китеж, Макондо,

Где нет суеты, где красиво и чисто…

Но снова будильник звенит ненавистный!

Ноябрь 2009 г.

Новоправославная

Все остопиздело до слез,

Остоебло до тошноты —

Работа, праздники, менты

И злой декабрьский мороз,

Что лезет под рубаху мне,

Стараясь побольней продрать…

И, если не о чем орать,

Давайте сдохнем в тишине!

Кругом раздрай и беспредел —

Ссут в уши, кто во что мастак

И этот дьявольский бардак

Христа оставил не у дел.

Один орет, что он — Святой,

А остальные — мудаки

И, мановением руки,

Определяет на постой

В алтарь ватагу упырей

В дорогостоящих мехах,

А служка пьяный впопыхах

Пал на колени перед ней.

Снуют продажные попы —

Они готовы, хоть сейчас,

Нагими выпрыгнуть из ряс

На потешение толпы.

В церковной трапезной монах

Бодяжит спирт святой водой

И грязной, вшивой бородой

Кропит водярою в углах.

Иконописец, смеха для,

Рога Отцу подрисовал,

А хор церковных запевал

В молитву вставил слово «бля»,

Чтобы понятней было всем

И хору подпевал народ,

Что мимо мата не пройдет,

Попав в религиозный плен.

Давайте чествовать воров,

Канонизировать блядей,

С престолов свергнем королей,

Поставим вместо них шутов!

И, стоит только пожелать,

Все станет так, как надо нам —

В конюшню перестроим храм…

Или в сортир — не привыкать!

Рогатый пастырь соберет

На водопой свои стада,

Вкусна кровавая вода

И через каждый метр брод.

Закономерно победит

В стране-тайге медвежья власть!

Медведь нажрался меду всласть

И ревом души бередит.

И нашей не бывать мечте —

Звездой, хоть на мгновенье, стать…

А, если незачем сиять,

Давайте сдохнем в темноте!

Декабрь 2009 г.

Выдох

На Земле опять настало утро,

Лезет в окна тусклая заря…

И, старея с каждою минутой,

Из постели вылезаю я.

Зашипел сердито старый чайник —

Верный и единственный мой друг,

Ложка в чашке звякает печально…

Этот звук — единственный вокруг.

Выходить из дома неохота,

Но идти придется, хошь — не хошь.

Собираюсь, подавив зевоту,

Суну в голенище финский нож.

А на улице — толпа пещерных

Злобных и затравленных существ,

Харь звериных и умом ущербных.

И над ними верховодит бес.

Суетятся в каждом переулке,

Поспешая брюхо набивать,

Жалкие, тупые недоумки,

Коим друг на друга наплевать.

Умиляясь на свое везенье,

На работу шествуют они…

Чувствую тупое омерзенье,

Словно предо мною пауки.

Словно предо мной сороконожки,

Крысы, жабы, гады всех мастей —

Всех напоминают понемножку,

Только вот, ни капельки — людей!

Думаю, в пещере позабытой,

Древней, мрачной, темной и пустой,

Человека помнят сталактиты,

А последний — вымер в мезозой.

Мы же все — пародия дурная,

Отраженье в зеркале кривом!

И не видно ни конца, ни края

Этой смеси трусости со злом,

Похоти с предательством и ленью,

Алчности с коварством и враньем.

Покрываем Землю смрадной сенью

И плодимся снова день за днем.

Учат жить блудливая монашка

И проворовавшийся святой,

И пророк, прикладываясь к фляжке,

Гонит про смиренье и покой.

Опоенная чумой гламура,

Под пустое треканье попа,

Откровенья белобрысой дуры,

Как Писанье, чествует толпа.

Между делом, праведники эти,

Прославляя вонь отхожих мест,

Возвели в почет и добродетель

Воровство, предательство, инцест.

Я готов простить педофилию,

Пьянство, геноцид, каннибализм,

Чтоб чудовищней казаться миру

Сквозь стекло стереотипных призм!

И глухой вечернею порою

Удавить и обесчестить блядь —

Раз любовь придумана не мною,

Так не мне ее и отменять!

Я готов участвовать в расстрелах,

Вышибать колоды из-под ног,

Лишь бы только выйти за пределы

И распаду подвести итог!

И хочу идти я по дороге

В сумерках, держа в руках топор —

Слишком много развелось двуногих,

По любым раскладам — перебор!

Слава Богу, вечер наступает,

Можно возвращаться мне домой!

Чашка, ложка, чайник закипает —

Быт убогий, но такой родной!

В кокон одеяла завернувшись,

На кровати вновь застыну я,

Чтобы утром тяжело проснуться,

Лишь забрезжит тусклая заря…

Я — поэт, глашатай и историк,

Ненавидящий родной народ,

Желчный, недобитый алкоголик

И морально-нравственный урод!

Январь-март 2010 г.

Этюд

На кострах несбывшихся надежд горит белый свет…

Горячечный бред зарождается где-то в груди.

Трудно идти, если не видеть перед собой путеводный маяк…

Своры собак воют уныло из темных углов.

Кто не готов встретиться с ними один на один,

Прячется в свете витрин.

На кострах несбывшихся надежд годы горят…

Медленный яд разрушения точит скалу.

На грязном полу лужа, похожая цветом на кровь.

Слезы богов падают вниз на траву холодной росой.

Знает любой: всякий, кто смеет босой

Бегать по этой траве — безусловно, святой.

На кострах несбывшихся надежд сгорают друзья…

Больше нельзя их голосов различить.

Право самоубийц — выбор: тонуть или висеть,

Или лететь. Боги простят всех заблудших овец…

Скорый конец чувствуя, враг твой безмолвно кричит

Сквозь стекло и бетон. Он тоже прощен!

На кострах несбывшихся надежд полыхает любовь…

Поленницей дров воспоминания томные рядом лежат.

Их порождать больше не в силах ни сердце, ни мозг.

Соблюдающих пост, в память о долгих и праведных снах,

Добрые люди обяжут к счастью и свету идти в кандалах

На руках и ногах и с молитвой в устах.

На кострах несбывшихся надежд, дымным столбом,

Золой и углем, вера взмывает ввысь к облакам,

Досаждая богам. Боги устали, им хочется спать.

Надо понять чувство великой, всеобщей и жгучей вины!

Надо познать право и силу бегущей на берег

Холодной бурлящей волны — и все спасены!

Март-апрель 2010 г.

Антихрист. Посв. Ларсу фон Триеру

Километры пути не считая за труд,

Трое нищих по темной дороге бредут.

Имена им — отчаянье, ужас и боль…

Эти трое всегда у тебя за спиной.

И по правой обочине шествует Страх,

Словно гордый олень. И в ветвистых рогах

Серебристую сплел паутину паук —

Вечный Страха напарник, соратник и друг.

Страх — владыка души. Лишь слегка наступив,

Поселяется в ней. Дальше следует взрыв.

И осколки летят, но не спит паучок —

Душ ошметки он ловит в свой липкий сачок.

А со Страхом Отчаянью вечно идти…

И ворона кудлатая слева летит —

Властелина рассудка, хозяйка умов,

Королева сознания темных углов.

Хриплым карканьем светлые душит мечты,

Что так долго хранил и вынашивал ты,

Опускаются руки и больше не в мочь

Ни идти, ни ползти в эту темную ночь.

Боль с Отчаяньем, Страхом в родстве состоит…

И понуро меж ними лисица бежит —

Шкура серая бита сыпным лишаем,

Подметает дорогу облезлым хвостом.

Только с виду она и стара, и слаба,

Но одним лишь прыжком Боль догонит тебя,

Не гляди, что хрома на четыре ноги,

Миг — и в рыхлое тело вопьются клыки!

Трое нищих бок о бок по свету идут,

В никуда ниоткуда лежит их маршрут.

Их ведут только звезды в ночных небесах.

Чуят жертву ворона, олень и лиса…

Тают звезды и солнце восходит вдали,

Но идут по следам в придорожной пыли,

Километры пути не считая за труд…

Они ищут ТЕБЯ! И, конечно, найдут!

Апрель 2010 г.

Снега смерть

Запутавшись ногой в силках тревожных дней,

Истошно верещит, надрывается век…

Весна идет! Весь мир бессилен перед ней!

И ждет свою убийцу подтаявший снег…

Сосульки горько плачут на жестокой заре,

Их слезы барабанят о ржавый карниз,

И в каждом переулке, и в каждом дворе

Бежит по тротуару свой маленький Стикс.

Плывет перед глазами в горячном бреду

Цветной калейдоскоп непрощенных грехов,

Тропинок неизвестных, что я не пройду,

Неписанных строк, непрочтенных стихов.

Стозевное и злое, как в полях саранча,

Гонимое вперед похотливой мечтой,

Живет людское племя, аккуратно платя

Налоги и проценты старухе с косой.

И, эхом лицемерных о мире молитв,

Слышны «Ура!!!» и брань Люциферовых войск…

Друзьям не помогая и врагов не простив,

Психоз цивилизации вздымается в рост.

И падшие святые утопают в вине,

До рвоты веселятся, ложатся пластом,

Пророков больше нет на моей стороне

И больше не сыскать, кто пойдет за Христом.

Безвольных нас, как мощный электромагнит,

Притягивает отблеск Полыни-звезды.

И каждый будет брат, кто с утра похмелит,

А батькой станет всякий, кто вломит пизды!

Тем выскажем презренье и покажем кулак,

Кто златом набивает бездонный карман!

И слышен грозный лай, но на свору собак,

Внимания не тратя, идет караван.

И Время вслед за ним, задыхаясь, бежит —

Афганская борзая с провисшей спиной…

Велик и свят, кто смог снега смерть пережить!

Кто знает это — пусть напевает со мной.

Апрель 2010 г.

Пережеванный стих

Тот, кто пишет стихи,

Лжет не меньше, чем все остальные.

Пережеванный слог

Я сквозь зубы харкну на асфальт:

Желчь безумных идей,

Неумелые рифмы больные,

Бред видений ночных,

Бытия каждодневного смрад.

Я глазею в окно,

Как листаю с картинками книжку:

Вот, отбившись от своры,

Рыжий пес под забором дрожит,

Вот у пса отобрал

Кость оборванный, грязный мальчишка —

Ведь ему, как и псу,

Надо как-нибудь день пережить.

Сколько водки ни пей,

Все одно, не заглушишь досаду!

Сколько лоб ни калечь

О полы новомодных церквей,

За душою твоей

Из прекрасного райского сада

Светлый ангел летит

По прямой, только черти быстрей!

Распахнулися двери

Объектов новейшей культуры —

Образцовых столовых,

Борделей, ночлежных домов…

Едет барин!

На МКАДе железной стеной встали фуры,

С воем мчится кортеж

В окружении верных ментов.

Ожиревший чиновник

Трясет золотым телефоном.

Девяностых братва

Оказалась честнее, чем он —

Ведь бандиты блюли

Хоть какие-то волчьи законы,

Этот клал на людской,

На бандитский и Божий закон.

Постигая уют

И покой меблированных комнат,

Где халявным бухлом

Под завязку набит минибар,

Средь потасканных женщин

Прекрасных, нетрезвых и знойных,

Вспоминать о душе —

Все равно, что мочиться в пожар…

Узколобая мудрость

Глаголет из старого кресла,

Здравым смыслом она

Именует обычный испуг.

Жить тревожно, обидно до слез,

Тошно, неинтересно…

И темнеет в глазах,

И усталость навалится вдруг.

Нашей жизни цена —

Три червонца по меркам Иуды,

А высокой Любви —

В день базарный не больше рубля…

Удивляюсь тому,

Как по жизни все просто и грубо

И паяцы, порой,

Поднимаются в ранг короля.

Под восторженный визг

Неуемный тандем продолжает,

Как Сусанин, страну

По болоту по кругу водить…

Патриоты шипят,

Что Отчизну враги окружают…

Не хватает ума,

Сил и времени их рассудить!

Современным аскетам

Охота помногу и сразу,

А борец за права

От мозгов оттирает кастет,

Перепуталось все,

Телевизор затмил людям разум,

Он отныне для нас

И свобода, и правда, и свет!

Славьтесь, люди искусства!

Вы всех, безусловно, полезней —

Заказные поэты,

Художники, прочий бомонд!

Может быть, работяга,

Услышав слезливую песню,

Этим вечером спьяну

Соседу башку не свернет,

Может быть, он сегодня

Жену не прибьет сковородкой,

С тещей кухонный нож

Не использует, как аргумент,

На работе начальнику

В печень не сунет отвертку…

И в дремучей душе

Загорится спасительный свет!…

Смех придворных шутов

Безразличен, как рокот мотора,

Гулко колокол бьет

В новостями промытой башке,

Мы уходим в себя

И не ждите — вернемся не скоро,

Чтобы снова плодиться,

Бухать и растить ВВП.

Где великий потоп,

Что изжогу зальет в полной мере?!

Где же сера с небес?!

Трибунал, что немедля раздаст

Всем сестрам по серьгам,

А братьям по крестам и по вере?!

Антисептик, что Землю

Продезинфицирует враз?!

В изобилье жратвы

Захотелось вам зрелищ — так нате!

Я стою перед вами —

Вы мне ничего не должны…

Тот, кто пишет стихи —

Он, по-своему, тоже предатель,

И слова черной рвотой

Стекают на ваши умы!

Тот, кто пишет стихи, тоже нехристь, подлец и предатель,

И слова черной рвотой стекают на ваши умы!

Сентябрь 2010 г. — октябрь 2011 г.

Двадцать Первый

Растопырьте железные крылья, сомкните ряды!

В счастье много друзей, а в беде остаешься лишь ты.

Оглянись и вокруг посмотри сквозь слепые очки,

За чернеными стеклами пряча кошачьи зрачки.

Полтора дестилетья, как сгинул Двадцатый-старик,

Двадцать Первый-подросток капризно заходится в крик,

Полируя до зеркала нанотехничный кистень,

Выбирает к удару он очередную мишень.

Как вокзальную шлюху, безжалостно к лавке прижав,

Он насилует Вечность, за сочные дойки держа,

Растранжирив в горячном веселье победы отцов

В окруженьи блядей, пидорасов, барыг и воров.

Приоткрой на два пальца бездонную душу, браток —

И заполнит пространство бушующий грозный поток

Из окурков, гондонов, стаканов и мрачных надежд,

Шумных псевдодрузей, лжепророков, хамья и невежд.

Вот у входа в базарный жужжащий и воющий ряд

Две убогие — Память и Совесть нагие стоят,

Деловитые граждане мимо брезгливо снуют,

Им монету не бросят — ну, разве что, в шляпу нассут.

Вот избитый, истерзанный Разум у стенки стоит.

Двадцать первого слуги подняли винтовки свои…

Каждый непревзойденный в своем деле специалист —

Мент, чиновник, путана, торгаш, педофил и фашист.

Вот старуха, одетая в черный глухой балахон

За тобою пришла, да коса не пролазит в проем.

Так и топчется, глупая, в недоуменьи в дверях,

Вызывая всем видом своим уже смех, а не страх.

На картины такие не смотрят больные глаза,

Рад бы что-то сказать, только нечего больше сказать…

Засыпай поскорее, дружок, суетой утомлен

И однажды увидишь ты вещий до одури сон:

Мы в Аду разномастном во весь веселились опор.

Вдруг: «Тревога! Полундра! Атас! Едет к нам ревизор!

Прячьте карты и баб, и коньяк, убирайте столы!

Кто три раза дурак, те сегодня полезут в котлы!

Пробуждайся от сна векового, лентяй Люцифер —

Ситуация требует срочных решительных мер:

Мы комиссию сразу притащим к тебе в кабинет,

Покажи, что хотят, а иначе урежут бюджет!»

Много дней шла проверка, от скуки мы стали зевать:

Надоело до дрожи страдающих в муках играть.

Наконец, дверь открылась и в пекло вошел Асмодей:

«Все, уехали! Прите столы и бухло, и блядей!

Снова можно блудить, напиваться, валяться в грязи —

В двадцать первом проверка нам больше уже не грозит.

Гранты дали — до двадцать второго нам хватит с лихвой.

Как ни кинь, а наш Дьявол — начальник совсем не плохой!»

Падший ангел прикидывал, как же осваивать куш…

Тут из Рая звонок: «Разгрузи хоть на тысячу душ!»

«Не вопрос», отвечал Люцифер, «Присылай их ко мне,

Только за содержанье оплата пусть будет вдвойне.»

От подобных видений проснешься в холодном поту…

Успокойся! Вселенский бардак, глупость и нищету,

Сумасбродство и похоть, и блеск побелевших костей

Ты увидишь, как только привыкнут глаза к темноте.

Двадцать Первый еще до конца себя не проявил —

Этот вздорный юнец, не спеша, набирается сил,

Он растит энтропию в удушливом чреве своем…

Хорошо, что до Двадцать Второго мы не доживем!

Лето 2010 г. — весна 2015 г.

Легенда

Порастратив здоровье в кровавых боях,

Шел без отдыха-сна на родимый порог,

Ни секунды на месте в пути не стояв,

Сапогами топча километры дорог…

И в родную избу настежь дверь распахнул:

«Я пришел, я вернулся! Здорово, родня!»

С детства воздух знакомый со свистом втянул,

«Сколько ж не был я здесь! Как вы тут без меня?!»

Мать упала на грудь, прослезился отец,

Улыбнулся, обнял с печки спрыгнувший брат:

«Мы уж думали: Где ты нашел свой конец?

И не ждали уже, что вернешься назад!»

«Ладно, полно! Я с вами теперь навсегда…

Я голодный, как черт! Соберите на стол!

Вместе нам не страшны ни напасть, ни беда!

Время взяться за ум! Для того и пришел!

Сколько ж лет я потратил на этой войне,

Сколько сил положил, сколько ран залечил!

Я зимой замерзал, отходил по весне,

Летний зной обжигал, дождь осенний мочил,

По колено в грязи и по пояс в снегу,

Головней прижигая Антонов Огонь,

В сорных ямах валялся в горячном бреду,

Чуял дым от кострищ, чуял трупную вонь,

Загибался от жажды в засохших лесах,

Отпивался водой малярийных болот,

Жрал гниющую падаль, спал на чьих-то костях,

Пробирался во тьме — обезумевший крот!»

Прислонил я к печи верный свой пулемет

И зараз охлобучил борща чугунок.

Даже стыдно — решат: «Вот явился проглот!»

Но налили добавки… Сдержаться не смог!

Мать присела на лавку, меня обняла:

«Где ж ты был, дорогой, эти несколько лет?

Я бессчетно ночей у окна провела…

Но нашел ли ты то, чего здесь у нас нет?»

Я стыдливо поник и уставился в пол:

«Я по свету искал радость, свет и покой…

Врать не буду я, мам, ничего не нашел:

Где ни сунься — гордыня, разврат и разбой!

Я бывал в тех краях, где темно даже днем,

А дорогу в сметану размыли дожди,

По колено уходит нога в чернозем,

Ну а коли упал — так подмоги не жди.

Трое нищих не раз мне встречались в пути,

Только я им не нужен… Чему, впрочем, рад!

И, когда уже некуда стало идти,

Словно громом ударило: «Надо назад!»

Воротился домой твой беспутный сынок:

Ни семьи, ни детей, ни чинов, ни гроша,

Только пара залатанных старых сапог,

Да под рваной рубахой теплится душа…

Только что же ты, матушка, точишь слезу?

Али стыдно тебе за растяпу — сынка?

Не кручинься! Я гордость тебе принесу,

Хоть и способа точно не знаю пока…»

Тут отец мне на ухо тихонько сказал:

«Убери-ка игрушку и мать не пугай.»

Что ж, разумно… С батяней я спорить не стал

И отнес пулемет в дровяной я сарай.

И вступила в права желтоглазая ночь…

«Мам, не парься с постелью, я в сени пойду —

На пуховой перине мне будет невмочь!»

Повалился на лавку и мертвым уснул.

По заре по рассветной отец разбудил,

Мирной жизни преподал мне первый урок —

Вывел в поле и в руки мне косу вручил:

«Что ж посмотрим, на что ты способен, сынок!»

Размахнулась рука, раззуделось плечо…

Но не режет коса — только тычется в грунт.

Да! До этой работы расти мне еще…

Научусь! Нам не боги горшки обожгут!

Только что же ты, батя, смеешься в кулак?

Извини, не к косе — к пулемету привык…

Это я только с виду безрукий дурак —

Быть не может, чтоб я сей процесс не постиг!

Несмотря ни на что, я работать был рад,

Не умел, но старался, во что было сил!

Как собака устал, ну а вечером брат

Возвращенье отметить меня пригласил.

На полках старой бани нехитрая снедь:

Сало, щавель, картошка да водки ушат.

«Наливай, дорогой, да скорее ответь,

Что за земли за нашей деревней лежат?

Правда ли, что за морем не худо житье —

Мужики при каретах, а бабы в мехах,

Из хрустальных бокалов лакают питье

И огульно погрязли во свальных грехах?»

Не скажу, не видал… Думаю, это миф,

Что придуман на зависть, потеху и шок —

Голод, тюрьмы, поборы, чахотку и тиф

Видел я в изобилии, где бы ни шел!

Всюду стонут и стон этот песней зовут,

Всюду грязь, всюду шум, стужа, слякоть и зной,

Всюду все пуще глаз каждый грош берегут

Так, как будто возьмут его в ящик с собой.

Где нас нет тоже худо, поверь мне уж, брат,

Мрак над всеми местами крыла распростер…

Где ни кинь — средь живых правит бал казнокрад,

А средь мертвых — товарищ его мародер.

Только что же ты, брат, так тоскливо завыл?

Что ж ты каплешь слюной да трубой держишь хвост?

Ты уже шибко пьян, ты бы больше не пил —

Пара рюмок еще и пойдешь ты вразнос!»

Брат еще накатил и под лавку упал.

И едва я его доволок до избы —

Как хороший кабан братец вес нагулял,

Несмотря на крестьянские в поле труды!

Отоспавшись, отмывшись и бороду сбрив,

Я решил навестить ту, что с детства любил —

Мочи нету гасить накативший порыв,

Образ милый меня бередил и манил.

Я взбежал на крыльцо, захмелев без вина,

Как мальчишка краснея: «А нужен ли ей?»

Наконец, постучал… И открыла Она!

И отпрянула, вскрикнув, в потемки сеней.

Я Ее подхватил, закружил на руках:

«Не пугайся, родная, аль не узнаешь?!»

Убедился — в каких ни броди ты местах,

А такой красоты никогда не найдешь!

И, в себя приходя, отвечала Она:

«Ты ушел, не прощаясь, ты просто исчез!

Я рыдала, я злилась, годами ждала!

Начала забывать — вот он ты! Ты воскрес!

Но скажи: ты, наверно, весь мир обошел,

Женщин разных, наверно, вдали повидал…

С ними было, конечно, тебе хорошо?!»

«Плюнь в глаза ты тому, кто такое сказал!

Я видал алогубых дородных мадонн

И мулаток с четвертым размером груди.

В мире женщин не счесть — имя им легион!

Но, покуда есть ты, мне не нужно блудить!

Только фото в кармане на сердце носил —

Мы с тобою, обнявшись, на фоне реки…

Вечерами разглядывал, плакал и выл

От занозой свербящей звериной тоски!

Только что же ты, милая, прячешь глаза?

Аль не рада ты мне? Али любо с другим?

Если вру — пусть меня поразят небеса!

Но лишь слово скажи — я растаю, как дым!»

Лето быстро прошло, я работал, как вол,

Научился кой-как управляться с косой…

Шель-шевель — и октябрь к концу подошел.

Я гулял, наслаждаясь осенней порой.

Из кармана достал я свой скромный обед:

Две картошки, краюху и сала кусок,

Но внезапно фигура закрыла мне свет:

«Я не ел целый день! Дай кусочек, сынок!»

Предо мною стоял седовласый старик:

Посох выше главы, до колен борода,

Стан сухой, что к жаре и морозу привык,

Ноги старца не знали сапог никогда.

«Ешь, папаша, хоть все! Сытым путь веселей!

Ты какою судьбой в нашу степь занесен?

Где бывал, что видал, расскажи поскорей —

Связи с миром в деревне я напрочь лишен!

Расскажи мне о землях людей кочевых,

Что далеко отсюда на север лежат,

Где рекой льется водка, где жарят шашлык,

Где свободные люди, как птицы кружат!»

«Север, как же… — задумчиво молвил старик —

Вот оттуда, как раз, и иду я сейчас…»

«Значит, видел! Ну надо же! Ты не тяни!

Мне не терпится полный услышать рассказ!

Я от жизни отстал, не слыхал новостей,

Расскажи мне, как грозная пляшет броня,

А за нею пехота — царица полей

Наступает, винтовками грозно звеня!

Расскажи, как трусливо отходят враги,

Чуя сердцем, печенкой, что всем им капут!

Как под звуки серебряной тонкой струны

О героях стихи трубадуры поют!»

Покачал головой седовласый старик,

Грустный взгляд заострился и впился в меня:

«Там на тысячу верст не осталось живых

И на десять саженей промерзла земля.

Зверь туда не идет, птица мрет на лету

И от стужи деревья там стали стеклом,

Только павшие молча вмерзают в тропу

Час от часа все глубже… Но дело не в том —

Мертвых лица видны на любой глубине,

Слепо смотрят глаза и оскалены рты…

Эта страшная явь каждый раз снится мне!

Я бегу на восток, заметая следы!»

Я зажмурился, уши руками закрыл…

«На хрена ж ты мне это сказал, старина!»

А открыл я глаза — старика след простыл…

Многотонным катком придавила вина!

Словно пьяный, шатаясь, я шел по селу

Повторяя под нос: «Сука, сволочь, шакал!

Самым первым ты должен был сгинуть во тьму!

Ты ж домой захотел! Всех ты бросил! Сбежал!

Захотелось покоя?! Что ж, иуда, пляши!

Набивай ненасытное брюхо борщом!

Трахай девок, бухай, сей, коси и паши

И всю жизнь делай вид, будто ты ни при чем!»

В уши мне зашептал вкрадчивый голосок:

«Что ты маешься дурью?! Их время ушло,

Испарилось, развеялось, словно песок,

Растворилось туманом, водой утекло!

А тебе повезло — ты не сбился с пути,

Не погиб от чумы и в дорогу не вмерз!

И не всем довелось вам до дома дойти —

Материнских по многим текут реки слез!

Чем же ты не доволен?! Ты жив и здоров,

Кров имеешь, постель и горячий обед!

Так избавься от глупых горячечных снов,

Без сомненья живи и копти белый свет!»

«Замолчи, негодяй! — отвечал я ему —

Я со всеми во льдах должен нынче лежать!»

Как безумный, вбежал я в родную избу,

Жадно принялся воду из жбана лакать.

Не спасло от горячки и жажды питье…

Вдруг, в окно я взглянул сквозь тягучую тьму

И увидел на миг отраженье свое —

Вроде я, но не я — что не так — не пойму…

Только что же ты, зеркало, нагло мне врешь?!

Что ж мукою кропишь вороные виски?!

Но в душе понимал я, что это не ложь…

И сдавило в груди от смертельной тоски.

Понял я, что мне душно и тошно, хоть вой!

Не помогут ни мать, ни невеста, ни Бог…

И, поникнув тяжелой больной головой,

Повалился в кровать, не снимая сапог

И мгновенно уснул… И приснился мне сон,

Будто из лесу вышел в деревню медведь,

Будто свора собачья повисла на нем,

Обещая Топтыгину скорую смерть.

И, как мог, отбивался лесной исполин,

Что тростинки, ломая собачьи хребты,

И всезнающий ворон кружился над ним,

Понимая бессмысленность этой борьбы —

Ведь собак было больше, они были злей,

В одиночку на свору идти не моги!

Что один против сотни цепных кобелей?!

И под натиском рухнул хозяин тайги…

Чу! Знакомый рожок заиграл вдалеке!

Эту музыку вспомню я хоть через век!

Я с кровати вскочил и, как был, налегке

Белкой прыгнул под первый ноябрьский снег.

Крепкий воздух ночной полной грудью вдохнул,

Отряхнулся и сплюнул в дорожный ледок,

И плевок на лету засиял ярче звезд

И насквозь, до ядра, матку-землю прожег.

И ударом ноги дверь сарая открыл,

Где в углу было начал ржаветь пулемет,

И родной «Дягтерев» на плечо я взвалил

И на звуки рожка быстрым шагом пошел…

Привели меня звуки на берег реки,

Где привалом стояла огромная рать:

Развевались знамена, горели костры,

Повара торопились паек раздавать.

Я присел у костра, потянулся к огню

И озябшим рукам стало вмиг горячо.

Пламя грело продрогшую душу мою…

Но невидимый кто-то тронул вдруг за плечо.

Оглянулся… Там странный стоял человек:

По лицу — Вельзевул, а по лычкам — сержант.

И не таял совсем на лице его снег…

Тем не менее, был этой встрече я рад:

«Ты возьми, командир, во дружину свою —

Нет в миру мне покоя и радости нет!»

И ответил сержант: «Я тебя узнаю,

В академии смерти я видел портрет…

Был еще я юнцом, когда имя твое

Знали все, кто однажды примерил мундир!»

«Полно, полно, служивый! Ты знаешь не все!

Ты б руки мне не подал — ведь я дезертир!

Я сбежал с поля боя, оставил друзей.

Славу, честь и свободу на сон променял!»

Усмехнулся он хитрой улыбкой своей

И открыл, было, рот, но осекся, смолчал…

И на тему другую пошел разговор:

«Так в какие же земли нацелен поход?»

Он присел и подкинул полено в костер:

«Путь не близкий. На север дружина идет.

Мне один старичок рассказал про края,

Где убил все живое жестокий мороз,

Где уже много лет не восходит заря

И ни звери, ни люди не кажут свой нос,

Где всегда темнота, где ни ночи, ни дня,

Где лежат подо льдом те, что лучше меня,

Те, что лучше тебя, те, что лучше нас всех…

Больше мы никогда не услышим их смех.

Понял я — непростая работа грядет:

Там живые не сдюжат — лишь сгубишь людей!

Да и кто же туда добровольно пойдет

По веленью моих сумасшедших идей?

Взял тогда я трубу и подъем протрубил…

И из мрачных болот, из оврагов и рвов,

Из забытых людьми и богами могил

Встала армия мертвых, услышав мой зов.

Попытаемся с ними те льды расколоть,

Чтоб достать бедолаг и закрыть им глаза…

К жизни их не вернуть, так пускай же Господь

Упокоит их души в своих небесах!»

Я вскочил, с удивлением глядя кругом

На бойцов, что сидели рядком у огня —

Кто с дубиною, в шкурах, кто в латах, с мечом…

И стрелою догадка сразила меня:

«Погоди! Я ведь тоже услышал рожок!

Что ж выходит, я помер? Ответь мне, сержант!»

Он вздохнул и сказал: «Ты во сне отошел.

Так бывает, дружище, — обширный инфаркт.

Не скажу, что скорблю о кончине твоей,

Врать не буду — ты нужен в походе моем.

Да и ты не горюй — вечность жизни длинней!

Ладно, грейся, кури, на рассвете пойдем…»

Я смотрел на бескрайний ночной горизонт…

Вдруг на нем показались зари языки.

Шестикрылый горнист проиграл общий сбор

И оскалил сержант вурдалачьи клыки.

И в колонну по четверо встали бойцы,

Я поднял пулемет и пристроился в хвост…

Я на север иду, обрубаю концы

И взрываю последний оставшийся мост.

Сколько лет я потратил, и сил, и труда

И теперь только смог вещь простую узреть:

Все мытарства твои — это тлен и вода…

ЧТОБ СЕБЯ ОБРЕСТИ, НУЖНО ЛИШЬ УМЕРЕТЬ!!!

2006 — 2011 г.г.

Фасад

Погожим летним днем мужик сказал себе,

Что, мол, давно пора сменить фасад избе.

Он был в работе скор, трудяга и не сноб,

Но обломал топор о сталь забитых скоб.

Мужик с досады взвыл, швыряя матюки,

И над избою взмыл, природе вопреки…

И увидал окрест, как много лет подряд

Мы волочем свой крест, как тащим души в ад.

Священник на обед лакает самогон,

Забыв про свой обет, забив на свой закон.

Бухло рекой течет, горит в печи огонь,

Поет веселый черт под старую гармонь

Смешную песнь о том, как много лет назад

Иуда бил челом, ему внимал Пилат,

Как бросил кошелек, как вверх поднялся перст

И нищий дурачок отправился на крест.

Поп снова накатил и под алтарь упал,

Уснул, слюну пустил, а черт того и ждал.

Взвалил на горб попа рогатый балагур

И Князю Тьмы понес он нового слугу.

Кто знает — помоги решить вопрос простой:

Кто Князю больше люб — слепой или немой?

И добрый Князь решит, где истина, где ложь,

Кому в хоромах жить, кому опять под дождь,

Кому досыта жрать, кому вселенский пост,

Кому прохожих рвать, кому поджать свой хвост,

Кому окно в Париж, кому в табло кулак,

Кому в сметане шиш, кому сойдет и так.

Хотел поэт давно сложить про Князя сказ,

Да обломал перо о сталь избитых фраз

И стал решать вопрос в ничтожестве своем:

«Кто девкам больше люб — с умом или с рублем?»

И, осознав расклад, мужик совсем раскис,

Закрыл рукой глаза и опустился вниз

И, тотчас позабыв увиденный Содом,

Он побежал в сельпо за новым топором.

Мораль стиха проста: ослепни, онемей,

Хлебало распростай и ублажай Князей!

Гори огнем фасад! Эх, размахнись, рука!

И нехрена смотреть на Землю свысока!

Март 2011 г.

Хулахуп

На Мысе Надежды луч света погас —

Ни сил, ни желания больше гореть.

При тусклой свече я пишу свой рассказ,

Как Ветер решил к океану лететь.

С рассветной зарею он лег на крыло

И был через час во владеньях людских.

Рассеялся сумрак и Солнце взошло…

Сраженный увиденным, Ветер затих.

Он видит огромный дымящий завод

И свалку — бродячих прибежище псов,

На серой земле, где трава не растет,

Кварталы убогих домов-близнецов.

Слепец ковыляет сквозь мрачный пустырь,

Куда и глазастый давно не ходок.

И лает безумно его поводырь,

И рвет из руки у него поводок.

Заходится в кашле астматик-старик,

На старости лет он остался один…

Иуда монеты зашил в воротник

И смело пошел вдоль засохших осин.

Ни взять, ни добавить — Страна Дураков!

И между лачуг Ветер взвился юлой,

Но встретил случайно в одном из дворов

Девчушку, крутящую обруч стальной.

И бездна в девичьих глазах, полных слез,

И капля по щечке ребенка течет —

Поставлен девчушке диагноз: «Лейкоз»,

Врачами запущен обратный отсчет.

И воют собаки, почуяв исход,

И страшным знаменьем кружит воронье,

Но Фея сказала ей: Смерть не придет,

Покуда в движении обруч ее.

И верит девчушка в пророчество сна —

Уж слишком мала, чтоб обман распознать!

Крутя хулахуп, напевает она

Печальную песню опять и опять…

А Ветер вздохнул: «Ну и странный народ!

Чего не увидишь в людской стороне…»

Крылами взмахнул и рванулся вперед

В любви признаваться прибрежной Волне.

Летит над массивом промышленных труб

И свалок, где вечно отходам гореть…

А девочке снова крутить хулахуп,

Стремясь обмануть простодушную Смерть.

Май 2011 г.

Абстиненция

Хищная пуля иглой пронзила плоть,

Сколь ни проси тепла — только вселенский дождь,

Смачную дулю кажет с небес Господь!

Сколько забыто лиц, голосов и строк,

Денег пропито, истоптано сапог,

Сколько крестов высится вдоль дорог!

Разум и сердце сошлись на кулаках,

Кроют друг друга, орут о былых долгах,

Сердце колотит, разум идет в отмах…

Черствость и жалость вошли одна в одну,

Перемешались, неясно, что к чему,

Только осталось, что волком выть на Луну!

Сколько ни сыпь на открытые раны соль,

Сколько ни жалуйся на головную боль,

Сколь показушно ни шастай по снегу босой,

Ищет душа разгонной полосы,

Полночь… На башне все яростней бьют часы,

Жутко и страшно воют цепные псы!

Раньше казалось, что Солнце впереди,

Самую малость — лишь руку протяни,

К черту усталость, надо вперед идти!

Нынче же радость — засесть в четырех стенах,

Стены внушают удушливый липкий страх,

Выйти нельзя — бесы стоят в дверях!

Разнообразен душевный мазохизм:

Кто-то в подъезде на брючном ремне повис,

Кто-то по пьяни осваивает карниз.

Старый кудесник вращает хрустальный шар,

Он превращает железо и камни в пар —

Нечто в ничто! Это — бесценный дар!

Кто на удачу нам накует подков?

Даст передачу сквозь клетку пошлых слов?

Краской наполнит хотя бы один из снов?…

Сентябрь 2011 г.

Люди с рваной душой

Серый мир, мир без радости, горя и грез,

День тепла не дает — постоянно мороз,

По размеру — нора, только с виду большой…

В этом мире живут люди с рваной душой.

Их нельзя рассмешить, их нельзя испугать,

Хоть во что-то втянуть, хоть на что-то поднять,

Водкой их не споить, не сманить анашой,

Как гранита куски, люди с рваной душой.

По проспекту рабочий шагает народ,

Кто-то с рваной душой с ними вместе идет.

Повнимательней глянь по бокам и назад —

И увидишь его немигающий взгляд.

Коль его ненароком коснешься, мой друг,

То почувствуешь сердца отчетливый стук,

Только это не сердце — в отделе грудном

Монотонно и гулко стучит метроном.

Что за шум? Что за гам? Назревает скандал?

Там какой-то чудак выдохся и упал!

Так живут день за днем в этом мире чужом,

Выбиваясь из сил, люди с рваной душой.

Примеряют гробы, примеряют бинты,

Все стараясь собрать от души лоскуты,

Чтобы в мире цветном беззаботливо жить,

Только нету иголки, чтоб душу зашить!

Кто хитрее других, от волнения пьян,

Наспех ниток катушку засунув в карман,

Лишь опустится ночь, он опять и опять

Шел к скирде индевелой иголку искать.

Это дело нелепое — душу латать!

Только, мудрость не в силах понять и принять,

По травинке прощупал весь стог и нашел!

Но поглубже вздохнул — расползается шов…

Нервно вскрикнула птица в полночной тиши,

Свежий ветер свистит сквозь прорехи души.

Снова бросил бедняга иголку в скирду,

Глянул вверх и бессильно завыл на Луну.

Кто-то с рваной душой ходит рядом с тобой,

Ты чужой для него, для тебя — он чужой,

Ищет, воет, портняжит он каждую ночь…

Ты не трогай его — ведь ему не помочь!

23.11.2011 г.

Приквел. Мистерия в трех частях с прологом и эпилогом

От автора:

Данное произведение является исключительно фантазией, не ставит цели никого оскорбить и не претендует на звание серьезного научного изыскания.

Пролог:

Издревле старался всяческий болван

Смысл Великой Тайны облачить в слова,

Дать ответ на главный бытия вопрос,

Разложить по полкам лихо и добро.

Многие пытались, но не удалось —

Ведь добра и худа не бывает врозь

И Великим Благом назовут потом,

Что вчера считалось Абсолютным Злом.

О твореньи мира сказкам нет числа,

Так что приготовьтесь — вот еще одна.

И меня не сможет уличить во лжи

Ни мудрец, ни гений… Ни один, кто жив!

Часть 1:

До времен начала был в Раю бардак,

Навести порядок Бог не мог никак:

Ангелы слонялись, клюкали кагор…

Раз услышал Яхве чей-то разговор:

«Старикан не тянет, сдулся и раскис —

Царствия корона тянет дюже вниз,

Медленно, но верно Рай идет на дно…

Только Богу это, видно, все равно!»

Разозлился Боже, что его бранят,

Для строптивых вздумал сделать каземат.

Райские подвалы подойдут вполне,

Чтоб убить сомненья в каждом болтуне.

А кому доверить сей нелегкий труд?

Эти — разболтают, эти — подведут…

Но, покуда думал, стук раздался в дверь

И вошел в покои ангел Люцифер.

«Слушай, Боже правый, надоело жрать,

В облаках валяться и кагор лакать!

Просит тебя, Отче, раб смиренный твой:

Хоть к какому делу ты меня пристрой!»

Осенило Бога: «Хочешь — пособлю…

Есть одна работа, правда, не в Раю.

Надо нам в подвалах сделать КПЗ

Для того, кто будет уличен в бузе.

Назовем мы это место просто — Ад.

А тебе за вредность дам двойной оклад,

Только ты не вздумай языком трепать!

Ежели согласен — можешь приступать».

«Что ж — ответил ангел — надо — будет Ад.

Лучше, чем безделье, пьянство и разврат!

Шестерых подручных я себе возьму,

Возведем на совесть мы тебе тюрьму».

«Погоди немного, есть еще момент:

Как-то не по чину ты, браток, одет…»

Щелкнул Бог перстами, взмыла вверх рука

И у Люцифера выросли рога,

Выросли копыта и змеиный хвост.

«Вот теперь порядок!» — улыбнулся Бог,

Глянул ангел косо в зеркало трюмо:

«Да уж, красотища — хоть снимай в кино!»

«Что поделать? Это — новый твой дресс-код.

Завтра же в газетах распущу слушок,

Дескать, взбунтовался, целил на престол —

Я тебя и сбросил париться в котел.

Больше ты не ангел — дьяволом зовись,

По пути в подвалы шибко не светись»,

«Ладно, не ребенок! Нешто не пойму?

Не волнуйся, Отче, будет по уму!»

Люцифер, задачей новой поглощен,

Боженьке отвесил до земли поклон

И пошел на выход, планы строя вслух,

Но увидел клетку на столе в углу:

«Что-то там за звери в клетке у тебя?»

«Да на днях сварганил, но, похоже, зря —

Некогда возиться, дел невпроворот,

Здесь держу пока что — может, кто возьмет?»

«Как их звать-то?» «Люди. Просто на язык,

Даже чуть банально…“ „Имя — просто шик!

Вот что, Боже правый, ты их мне отдай —

Все-таки забава». «С клеткой забирай».

Взяв людей под мышку, дьявол вышел вон.

Яхве отдышался, принял «Цитрамон»:

«Уф-ф-ф! Одну проблему вроде бы решил…

Руководство много отбирает сил!»

А назавтра в окна видит утром Бог

Из трубы подвальной серенький дымок —

Заступил на вахту страж небесных сфер,

Верный раб Господень ангел Люцифер.

Часть 2

Пролетела вечность, словно миг один…

Дьявола с докладом Яхве пригласил:

«Здорово помог ты власть мне укрепить!

Премию какую хочешь получить?

Может, утомился ты среди котлов?

Может, хочешь в отпуск? Пара пустяков!

Укрепишь здоровье, отдохнешь в Раю…

Завтра Михаила сменою пришлю»,

Усмехнулся дьявол: «Ну а на фига?

Пусть Михайла бравый стережет врата,

Пусть Гаврила пилит гаммы на трубе,

Ну а я привычный — я пойду к себе.

Вот чего хотел я, Отче, попросить…

Даже неудобно это говорить…

Дай мне ангелицу на часок хотя б —

Все-таки хреново столько лет без баб!»

Бог слегка смутился: «Извини, сынок!

Я недокумекал впопыхах чуток…

Бедный! Как давил ты основной инстинкт!

Выбирай любую!» «Я возьму Лилит».

В Божии покои девушка вошла,

Дьявола за пояс нежно обняла.

Не жалея в речи для слуги похвал,

Молодых Всевышний тут же обвенчал.

Херувимы шустро притащили торт,

Ящики с шампанским, фрукты… Натюрморт!

Яхве с Люцифером в этой суете

Обсудили быстро ряд текущих дел:

Не пришло ли время расширять подвал?

В срок ли поставляют уголь и дрова?

Не купить ли в двери кодовый замок:

«Да! А как там люди?» — спохватился Бог.

«Вроде бы, в порядке, — дьявол отвечал, —

Чувствуется мощный в них потенциал!

В пищу им настойки капнул Асмодей

И теперь в хозяйстве тысячи людей.

Гоношатся, воют, проклинают смерть…

Очень интересно мне на них смотреть!

Накопили в клетке кучу барахла…

Правда, неприятность тут произошла:

Как-то раз в подвале трубы прорвало.

И как раз над клеткой. Был у них потоп,

Многие погибли… Ладно, не беда:

Третий зал дострою — отнесу туда.

Кстати-ка, Всевышний, в райских мастерских

Не создал ты больше тварей никаких?

Подселю я к людям разного зверья,

А систему эту назову «Земля».

«Сделай сам, чего ты, в колдовстве ослаб?»

«Все, что я умею — саранчу да жаб.

Раз пустил им внутрь — стали психовать…

Не по нраву людям эти существа!»

«Уболтал, лукавый… Будь к зверям готов —

На крайняк, достану из других миров —

Много их пасется в тамошних лесах.

Ну, дружище, горько! Хватит о делах!»

Свадьба продолжалась до заката вплоть,

А потом до Ада проводил Господь

Молодых: «Желаю крепкой малышни,

Счастья и достатка! Если что — звони…»

И опять, как птицы, полетели дни.

На посту на важном он незаменим:

Страх для шалопаев, ангелам пример —

Верный раб Господень дьявол Люцифер.

Часть 3

И вторая вечность пулей пронеслась

В кущах Райских вечность — словно смертным час,

Ходики на стенке ласково стучат.

И решил Всевышний сам взглянуть на Ад.

Свиту рано утром верную собрал

И пошел по темной лестнице в подвал,

На двери железной не нашел звонка,

Постучался. «Кто там?» «Яхве. Открывай!»

Распахнулась дверца и через порог

В Ад ступил с опаской всемогущий Бог.

Люцифер, склонившись, принял белый плащ:

«Извини за копоть, благодетель наш!

Ужас нагоняем мраком и жарой…

Э-э-э! За бойлер не схватись рукой!

Ведь проект ты видел только в чертеже —

Вот, смотри, как тратим вверенный бюджет:

Слева казематы, цепи и котлы —

Надзирать за ними — дело Сатаны,

Но давно не жду я в камеры гостей —

Бунтари притихли… Больше, как музей.

Кабинет Мамоны справа от тебя:

Каждая копейка на учет взята.

Корифей финансов, дока, вундеркинд!

На весь Рай, пожалуй, он такой один.

Там Коцит замерзший — зимний вариант,

За него в ответе змей Левиафан.

Прорубь после пекла, лыжи и коньки

Скрасить помогают серые деньки.

А в углу солярий — местный наш курорт,

Раздобыл со скидкой ушлый Бельфегор.

Отдых, лень и праздность — вотчина его,

Коли утомился — испытать изволь»,

«Эко, братец, любо! Прямо лепота!

Хоть сейчас из Рая уезжай сюда!»

«Ха-ха-ха! Яви же эту благодать!

Можно и из Ада Раем управлять…

Кстати, после ваших всяческих диет,

Ты еще попробуй праздничный обед!

Пальчики оближешь — достоверный факт!

Вельзевул старался — в этом он мастак».

«Что же, впечатляет результат труда!

Верное решенье принял я тогда,

Что тебе доверил заправлять в Аду.

Но дела любого на погост сведут.

Слушай, друг любезный, выходной возьми,

Сотню лет расслабься, малость отдохни,

Съезди, вон, к Аллаху — будешь очень рад:

Там ковры, девчонки, вина, виноград!»

«Говори потише, Отче — я женат.

Вот Лилит услышит — будет виноград!

Разве к Ра смотаться ездкой деловой…

Говорят, там дьявол с песьей головой!

Но пока не вышло время отдыхать:

Мелкие проблемы надо разгребать.

Очень лестно слышать от тебя хвалу!

Разберусь, чего там… Ну, прошу к столу!»

Черти подносили яства без конца,

Накормили вдоволь Господа-Творца,

Дьявол, как известно, страсть честолюбив —

Вытащил из шкафа лучший дижестив.

С трапезой покончив, Яхве возгласил:

«Думаю, о чем я начисто забыл?…

Вот что я не видел в вотчине твоей —

Покажи мне этих… Как его… Людей!»

И повел начальство дьявол в третий зал.

«У тебя, гляжу, тут целый зоосад!

Ящеры и рыбы, птицы, звери… Жуть!

Ну, а где же люди?“ „Эти дальше чуть —

Их нельзя с другими тварями держать:

Лишь кого увидят — норовят сожрать.

До отвала, вроде, корма им даю —

Напролет годами все жуют, жуют…

Сколько наблюдаю — не пойму я их:

Чтоб какой меж ними не возник конфликт —

Суток не проходит! Все война, война…

Поражен их злобой даже Сатана!

А намедни, Боже, твой сынок-балбес,

Чуть я зазевался, прямо к ним залез,

Так его сумели люди отловить

И хотели даже, вроде как, казнить.

К палкам привязали сына твоего —

Еле я оттуда вытащил его!

Молодежь не слышит старших болтовню…

Я так даже руки в клетку не сую».

«Уж прости за глупость сына моего,

Он еще мальчишка — триста лет всего.

А чего такие злые существа?

Может быть, им лихо? Клетка им мала?»

«Да! Куда деваться! Клеточка мала!

Да мои покои меньше, чем она!

Гибкий изначально был материал…

Видимо, я мало их дрессировал»,

«Пробовал из клетки в комнату пустить?»

«А потом по Аду их сачком ловить?

Экие проныры — даром, что малы!

И к тебе пролезут — жди тогда беды!

Уж и так недавно повредили клеть —

Все хотят зачем-то к лампе подлететь.

И прости, Всевышний — не моя вина —

Принимают часто за тебя меня.

А вообще — не в тягость, я люблю зверей,

Был бы быт суровый мой без них бедней…

В их чудных повадках я уже знаток,

Пусть хлопот и много — весело зато!»

«Ладно, развлекайся! Ну а мне пора —

Новый мир надумал я творить с утра,

Расширять пристало царство мне свое…

Так что завтра ранний предстоит подъем.

Старика в заботах ты не забывай…

Вот что! По субботам приходи на чай

И жену с собою, друг мой, приводи —

Бабе-то, конечно, тошно взаперти»,

«Сам же толковал мне, мол, нельзя наверх,

Чтоб твоей легенды я не опроверг

О моем изгнаньи, бунте и т.п…»

«Ерунда все это! Говорю тебе:

В ангелах давненько мыслей наглых нет,

Так забудь на выход старый мой запрет.

Власти бесконечной груз весьма тяжел!

Эх-хе-хе, дружище… Ладненько… Пошел!»

Дьявол улыбнулся, Бога проводив,

«Никаких изъянов — полный позитив!»

И нырнул в знакомой службы круговерть

Верный раб Господень ангел Люцифер.

Эпилог:

Поездом курьерским третья вечность мчит,

Яхве созидает новый сателлит,

Тысячный по счету. Прибывает Рай,

У Творца работы — непочатый край.

Темный ангел летом съездил в Пантеон,

Опытом делился с Сетом долго он,

А оттуда сразу двинул на Олимп,

Местный Ад нашел довольно неплохим.

Люцифер с собою притащил щенка —

Этакую редкость надо поискать:

Три главы не шутка! Этот странный вид

Гостю и коллеге подарил Аид.

Дьявола в отлучке подменял Христос —

Он за это время здорово подрос,

Множество уроков с возрастом познал

И теперь с оглядкой ходит в третий зал.

Но ему особо некогда гулять —

Учится у Бога Раем управлять,

Хитрые задачки лущит без конца,

Чтоб сменить однажды старика-отца.

Людям он забавный сочинил рассказ,

Но созданий глупых сей рассказ потряс.

Для зверьков сюжетец оказался крут —

Выклянчили книжку и по ней живут.

Глядя, как сынишка в целом преуспел,

Бог, пожалуй, скоро отойдет от дел —

Верит, что на троне ждет Христа успех.

В общем, все, как должно — жаловаться грех!

2012—2016 гг.

Вклад в дело туризма

Не хрен шляться по миру без дела,

Постным рылом буржуев пугать!

На людей посмотреть захотелось?

Или все же себя показать?

Бестолковкой своей покумекай:

Ну в каком государстве нужны

Питекантропы нового века,

Пилигримы медвежьей страны?

Там паршиво, без всяких сомнений —

Пол-Европы в пожаре горит,

Революции и наводненья,

Террористы, акулы и СПИД!

Даже если не сгинешь ты в джунглях

И тебя не сожрет крокодил,

Все равно, на душе станет жутко,

Сколько денег ты зря просадил!

Что в Таиланде тебе куртизанки?

Ведь за сумму туда и назад

Королевы ночной Ленинградки

Целый год тебе будут сосать!

Что в Египте тебе пирамиды?

Ведь из окон хрущевки твоей

На промзону прекрасные виды —

Все роднее и сердцу милей!

Что тебе в Сенегале сафари?

Что за радость в зверюшек стрелять?

Лучше утром в похмельном угаре

Тараканов по кухне гонять!

И в июле на кой тебе лыжи?

На фига океан в январе?

И чего ты не видел в Париже?

Лучше бельмы залей во дворе!

Ну, а если с похмелья заклинит

И приспичит смотреть белый свет…

Что, в твоей захудалой квартире

Даже и телевизора нет?

Щелкнул — и в Кордильеры взбирайся

Иль барахтайся в море с китом.

Посмотрел, впечатлений набрался

И беги похмеляться потом…

Так что плюнь на Венецию с Польшей —

Без тебя обойдутся, поди!

Ты купи телевизор побольше,

Водки ящик и дома сиди!

В отпуск вышел я на две недели,

Целый день я сижу у окна и…

Не нужен мне берег турецкий

И Африка мне не нужна!

Май 2014 г.

Бессонница

Мой район — самый лучший район,

Только «спальным» зовется зря.

Я люблю свой панельный дом —

Слышу все, что вокруг творят.

Вечер, двадцать один ноль-ноль.

В хате снизу хуярит дрель —

Там ремонт пятый год идет,

Словно в Кремль долбят тоннель.

От шоссе постоянный шум,

Прогудел вдали товарняк.

И в подъезде шурум-бурум —

Забивает «косяк» молодняк.

Только я вознамерился спать,

У подъезда залаял пес.

Эй, хозяин, тебя гулять

На ночь глядя кой хер понес?

На стоянке завыл «BMW» —

С магнитолой простился он.

Да, и спасибо мэру Москвы,

Что возвел во дворе стадион!

Мой сосед третий месяц пьет,

На работе схватил «статью»,

Бьет жену, на весь дом орет.

Его голос я узнаю:

«Проститутка, шалава, мразь!

Вся в мамашу — та тоже тварь!

Ты куда это собралась?!»

«От тебя подальше, дикарь!»

Дальше — грохот и резкий вскрик.

Стулом, что ли, в нее швырнул?

Испустил обезьяний рык

И «Централ» в сотый раз затянул.

После, слышу, его жена

Завизжала, что было сил.

А потом — чудеса! — тишина…

Может, он ее удавил?

Хорошо бы, прости Христос,

Ее в ящик, его в тюрьму

Чтоб их дьявол обоих унес!

Хоть десяток лет отдохну.

Все же сглазил — пошло опять:

«Алкоголик! Говна кусок!»

«Ты сосала у Петьки! Блядь!»

Содержательный диалог…

Телевизор тревожно бубнит

На пятнадцатом этаже,

А за стенкой дите вопит —

Хоть его-то заткните уже!

До психоза доводит гул,

Словно в улье — ни дать, ни взять.

Я бы уши ватой заткнул,

Да будильник нельзя проспать.

И светлеет чернильная мгла…

Затрезвонил, проклятый, в пять.

Вот еще одна ночь прошла…

С добрым утром! Твою-то мать!

23.09.2015 г.

Проданный смех

Проходя по клетушкам знакомых дворов,

В дребезжащих маршрутках, в вагонах метро

Каждый день подмечаю острей и острей,

Что давно не видал я веселых людей.

Нет, кругом скалят зубы, корежа лицо,

И кудахчут, как клуши, что сносят яйцо,

Словно зубы болят и запоры у всех…

И припомнилась сказка про проданный смех.

Вот уж точно подметил Джеймс Крюс, старина!

И разгадка банальна, проста и страшна:

Разучились смеяться, чего там скрывать —

Только ржать, уссываться, визжать, гоготать.

Я намедни хотел улыбнуться. Не стал —

Ведь получится лишь вурдалачий оскал.

У тебя не такой? Хорошо, извини…

Только мимо зеркал ты не глядя ходи!

Продан смех без остатка по сходной цене,

Наших мелких душонок достойной вполне:

За уменье лизать господам сапоги,

За промытые Первым каналом мозги,

За духовные скрепы, за церковь-кабак,

За квартиры, за тачки, за выгодный брак,

За салюты, парады, разгон облаков,

Что варганят за счет доходяг-стариков,

За убогий, унылый, бескрасочный мир,

За побитый клопами и молью мундир,

За стакан самогонки, за пачку «Дымка»,

За Офелий со скалками в нежных руках,

За доступных Джульет с алкогольным амбре,

За кровавый лихой мордобой во дворе,

За законное право в подъезде нассать,

За «идите все на хуй!», за «еб твою мать».

«Неужели так худо и радости нет?»

Тихо спросит смущенный коллега-поэт.

«Есть же в мире цветы, облака и любовь —

Вот о них и пиши, а не только злословь!»

И есенинской строчкой в груди полыхнет:

«Ах, люблю я поэтов! Забавный народ!»

Друг любезный, послушай и оторопей:

Все не так, как глаголю — гораздо страшней!

Описать этот мир безо всяких прикрас

Не дает мне мой скудный словарный запас.

Чтоб осмыслить, насколько он грязен и глуп,

Возведи мои речи в квадрат или в куб.

Ты очнись от мечтаний, глазенки протри:

Что ты видишь вокруг? Неужели, цветы?!

Ну, я рад за тебя… Оптимист! А по мне —

Где куда ни ступи — по колено в дерьме.

Словно черви, в навозе и гнили живем.

Лишь наивные верят в блаженстве своем

В радость, свет и любовь, и что каждый их вздох

Бережет и хранит добрый дедушка Бог.

Но момент неизбежный, похоже, настал —

Всемогущий Творец от людей подустал,

Отвернулся, вздохнул и рукою махнул:

«Я пойду подремлю. Подмени, Вельзевул».

И, открыв у Мамоны бессрочный кредит,

Вельзевул с любопытством за нами следит.

Запуская в бумажник свою пятерню,

Чистый искренний смех он скупил на корню.

Винегрет ядовитый заменой готов

Из экранных паяцев, фигляров, шутов.

Их похабные шутки простыли давно.

Не смешно… Не смешно! Не смешно!!! НЕ СМЕШНО!!!!!

Эй, барыга рогатый, готовь кошелек —

Кроме смеха, товара навалом еще:

Разум, совесть, свободу — мешающий хлам,

Поторгуйся… Я оптом дешевле отдам!

Ноябрь 2015 г.

Считалочка

Дети во дворе играли, а за ними наблюдали

Семеро, что сеют тьму, рассуждая, кто кому.

Хвастался отличник Петя, что умнее всех на свете.

«Вот — хороший пионер!» — молвил демон Люцифер.

Вася маленькую Олю по макушке стукнул больно.

«Даже у детей война!» — усмехнулся Сатана.

Мальчик Коля, толстый очень, доедал двадцатый пончик

Кока-колой их запил — Вельзевулу угодил.

Местный хулиган Аркашка ущипнул за зад Наташку.

«Ах, люблю таких детей!» — прослезился Асмодей.

Света ныла: «Денег дайте — я коплю себе на платье».

Как Мамона хохотнет! И занес ее в блокнот.

«У Наташки кукла краше…» — с завистью сказала Маша.

Комплиментов ей фонтан отпустил Левиафан.

Не пошел во двор Ерема, позевал, остался дома,

И за ним с тех самых пор зорко смотрит Бельфегор.

За любым из вас, ребята, с детства закреплен куратор.

Конец ознакомительного фрагмента.