Годы в белом халате

Павел Гушинец, 2020

Сборник включает истории из нашей жизни. О военнослужащих и гражданских, о больных и здоровых, о студентах и преподавателях – об обычных людях, которых так или иначе связывает медицинская тема. Они попадают в глупые ситуации, рискуют жизнью, совершают геройские поступки и потом жалеют об этом. Но главный герой всех рассказов – человек в белом халате, внимательный и ироничный последователь Гиппократа.

Девяностые в районной вольнице

Ночные гости

В середине лихих девяностых я учился в медучилище и параллельно подрабатывал санитаром в приёмном отделении районной больницы. Историй было много. Страшных, весёлых и грустных, хватало всего. Пожалуй, начну с этой.

Как-то вечером поздней весной в приёмной раздаётся звонок. На скорой везут пострадавшего в ДТП, ничего страшного, но хирургов и травматологов лучше заранее предупредить. Надо — значит надо. В приёмку из отделения спускается бригада. Ждём-с.

Во дворе скрипит тормозами многострадальная «буханка». Мы с напарником подхватываем носилки и мчимся по лестнице. В скорой стонет «типаж»: здоровенный дядька с толстенной золотой цепью на шее. Этот чудик купил навороченный по тем временам джип и решил его испытать. Разогнал до скорости света, с управлением не справился и впилился в опору моста. Рулевым колесом сломал нижние рёбра, в остальном его ангел-хранитель не дремал.

Мы с трудом загрузили это тело на носилки и потащили. Тут же нарисовался главный врач, освободилась VIP-палата, засуетились травматологи. Дядька только постанывает. По всей больнице шухер. Главному уже несколько раз звонили весьма «авторитетные» люди. Короче — рентген, гипс, всё как полагается. Пациент лежит в палате, как король. Из кабинета главного ему притащили телевизор. На тумбочку рядом с койкой поставили ДВА мобильных телефона с длиннющими антеннами. Если бы не рёбра, наверное, и медсестру рядом положили бы.

Потихоньку всё затихло.

Полночь. Сижу на подоконнике в коридоре, курю и смотрю в окно. В тёмный двор, освещаемый только одиноким фонарём, въезжает чёрный джип. Как по команде открываются все двери и выходят ЧЕТВЕРО. Выходят и идут к служебному входу. А надо вам сказать, что этот вход на ночь закрывался. Ключи были у санитаров, то есть у меня. Впускать посетителей в больницу после восьми вечера категорически запрещалось. А они ИДУТ.

Подошли к двери. Один протянул руку и позвонил. У меня паника. ЧТО ДЕЛАТЬ? Впускать — получу утром от завот-деления. Не впускать — так они тут всю больницу взорвут. И, что самое главное — никого, с кем можно посоветоваться! Напарник спит, отделения спят. Пока ментов вызовешь — полчаса пройдёт! Я одним вдохом докурил сигарету и решил спускаться. Десять шагов по знакомой лестнице дались мне нелегко. Тряслись колени, вспотели руки. Дверь я открыл с трудом.

В темноте двора на меня надвинулись четыре огромных силуэта.

— Тут… это… наш братан попал, — густым басом сказал передний.

— Ага, — пискнул я.

— Нам бы пройти.

Из темноты протянулась огромная лапища и что-то сунула мне в нагрудный карман.

— Ага, — снова пискнул я и отодвинулся.

Четверо зашли, пробыли в отделении минут двадцать, а потом спустились и исчезли в темноте. Только закрыв за ними дверь, я дрожащими руками достал из нагрудного кармана смятую бумажку. Там была моя полуторамесячная зарплата и стипендия в одном флаконе.

А дэтэпэшника утром увезли в столицу.

Опалённые зоной

1997 год. Кризисы в то время шагали по стране семимильными шагами, поэтому всё вокруг ужималось и сокращалось. И в один прекрасный день мы узнали, что в наше приёмное отделение будут привозить не только алкашей (вытрезвитель закрыли), но и различных криминальных личностей для всяческих освидетельствований, а также для оказания им первой медицинской помощи. Мы, конечно, очень обрадовались.

В приёмной появились два врача соответствующей специальности, их приняли традиционным тортиком, и уже через неделю прибыли «клиенты».

Первыми привезли двух испуганных деревенских парней, лет 16–17. Их обвиняли в изнасиловании тридцатипятилетней дамы. Ребята тряслись, как осиновые листы, ёрзали на жёстких кушетках в приёмной. Два дюжих сержанта не спускали с них глаз. Парням постригли ногти, взяли образцы кожи, слюны, крови и т. д.

А через пару часов привезли «жертву». Когда дама вплыла в приёмное — мы, честно говоря, опешили. Возникал справедливый вопрос — кто кого изнасиловал. Жертва весила килограммов сто и каждого из своих насильников могла уложить одной левой. Даму осмотрели и увезли.

История кончилась закономерно. То ли парни тянули спички, то ли один оказался виноватее — короче, дама вышла замуж за своего насильника. Что у них там было дальше — история умалчивает.

Через пару дней в дверях приёмной появился небритый мужчина, пристёгнутый браслетами к плечистому милиционеру. Пациент жаловался на боли в спине и выдавал все симптомы почечной колики. К слову, привезли его из ближайшего отделения, куда пациент поступил по обвинению в злостном хулиганстве, совершённом в состоянии алкогольного опьянения и нанесении прохожему телесных повреждений средней степени. На руках и спине поступившего синими чернилами по коже была запечатлена летопись его жизни. Судя по всему, жизнь у него была бурная и сложная.

Пациенту назначили анализ мочи, милиционер отстегнул наручники и проводил в туалет. Через минуту из туалета раздался грохот и маты. Пациент встал ногами на унитаз и попытался вылезти в крохотное окошко под потолком. И в лучших традициях Винни Пуха застрял. Ждать, пока он похудеет, не стали — выломали вместе с оконной рамой.

Анализ делали очень быстро и уже через полчаса мы узнали, что с такими анализами пациент должен был умереть ещё до поступления. В моче были сплошные эритроциты (кровь, короче).

— А ну покажи руки! — приказал поступившему опытный милиционер.

Тот нехотя показал.

Оказалось, что пациент прокусил палец и добавил в мочу каплю крови. А все симптомы колики успешно симулировал, чтобы получить возможность побега.

Через день привезли ещё одного замечательного пациента. Синие летописи на коже присутствовали в том же объёме. Но фантазия у него была развита гораздо больше. В процессе освидетельствования пациент на минуту остался в туалете без присмотра. А в отделении, как назло, в тот день чинили оконную раму. И какой-то идиот оставил на видном месте молоток и гвозди. Так наш пациент не придумал ничего лучше, чем прибить мошонку гвоздём к дверце туалета. Вызвали хирурга и столяра с плоскогубцами. Репродуктивную функцию спасли. Пациента передали в соответствующие службы.

Минут через двадцать я спустился покурить и увидел совершенно офигевшего хирурга, который докуривал третью сигарету.

— Что с вами? — спросил я.

— У него там подшипники, — по секрету поделился хирург.

— Где? — не понял я.

— В том самом месте. Под кожу вживлены. Первый раз такое вижу.

Бедный наш хирург. За последующий год он увидел ещё много интересного. Проглоченные бритвенные лезвия «Ленинград», гвозди в желудке и в мягких тканях. Вазелин, закачанный в кулаки и в тот же многострадальный половой орган. Приёмная обогатила свой словарный запас воровской феней и многоэтажными матами. У нас появились знакомые в криминальной среде, а за одной из медсестёр долго и настойчиво ухаживал романтичный молодой рецидивист. К счастью, его посадили за попытку украсть из ювелирного магазина что-нибудь в подарок возлюбленной.

А потом МВД выделило районной милиции деньги, и всё вернулось на свои места.

Гвозди бы делать из этих людей

Воскресенье. Вечереет. Ничто не предвещает беды. Санитары приёмного отделения лениво перебрасываются картами. Медсестра что-то заполняет в одном из многочисленных журналов. Начало сентября, ещё тепло.

Внезапно на столе начинает истошно дребезжать телефон.

— Приёмная районной больницы, — привычно отзывается медсестра. И тут же меняется в лице. — Сколько? Поняла. Ждём.

И тут же нам:

— Звоните немедленно всем хирургам и травматологам. Под городом авария, рейсовый автобус столкнулся с грузовиком. Более сорока пострадавших. Большую часть привезут нам.

А вечер обещал быть томным.

Через двадцать минут, оторванные от телевизора и семьи, к больнице слетаются врачи. Первая скорая уже здесь. За ней несётся вторая, третья. Приёмная наполняется стонущими, плачущими людьми. Автобус был заполнен под завязку. Ехали в общежития студенты, пенсионеры возвращались с дач. К счастью, серьёзных повреждений мало. Легкие ЗЧМТ, ссадины, поломанные пальцы, разбитые носы. Бригады скорых пациентов не сортируют, забрасывают пострадавших с места ДТП в приёмку и улетают за новой партией. А уж приёмная разбирается, у кого глаз подбит, а у кого рёбра сломаны. Старенький списанный восточными немцами рентгенаппарат стонет от непривычной нагрузки.

Погибший один. Сам водитель автобуса. В последний момент он пытался увести автобус от удара, и грузовик смял кабину прямо напротив водительского места.

В приёмной — преддверие чистилища. Крики, стоны, на линолеуме лужи крови. Скамеек и кушеток не хватает, прибывающие ложатся прямо на пол. Из областного центра уже вылетел вертолёт санавиации с подмогой.

Золотое правило сортировки больных: «Обращай внимание не на того, кто кричит, а на того, кто затих. Возможно, скоро ты его потеряешь!» Твёрдо помня этот принцип, выхватываю из толпы тихую бабульку, сидящую в углу на расстеленной газетке.

— Что у вас?

— Да ты не волнуйся, внучок. Всё хорошо у меня. Вот, когда падала, лбом ударилась.

Над бровью у пациентки небольшое рассечение. Обрабатываю, накладываю повязку. Проверяю на ЧМТ.

— Голова не кружится? Сознание не теряли?

— Да всё у меня хорошо.

Бабушка наклоняется ко мне и доверительным шёпотом сообщает:

— Я тут живу недалеко. Ты бы отпустил меня, внучок. Я уж сама дойду.

В двух шагах белугой орёт здоровенный мужик с переломанным мизинцем, рыдает студентка с разбитой скулой. Поэтому колебался я недолго.

— Если ничего не беспокоит — утром придёте! Имя, адрес я записал. Нам тут немного разобраться надо.

— Да неужто я не понимаю? Приду утром, обязательно приду. Вы уж тут постарайтесь.

И старушка скрылась в вечерних сумерках.

Каюсь, про своё должностное преступление я до утра забыл. Гипсовали, носили, накладывали швы и повязки. И всё в крике, в воплях.

Светало, когда я на дрожащих ногах выбрался из приёмного и стрельнул сигарету у полусонного от усталости хирурга. Пациентов рассортировали. Кого положили в травматологию, кого отправили домой. Водитель покоился в морге, в реанимации под аппаратами лежал старик с разрывом селезёнки.

Тишина. И тут в конце улицы появляется неспешно ковыляющая фигурка. Приближается — и я узнаю давешнюю старушку, которую я отпустил домой. Она подходит к нам с хирургом, улыбается.

— Намаялись, соколики? Вы уж простите, что я так рано.

— Голова беспокоит? — с тревогой спрашиваю я.

— Да нет, с головой всё хорошо. Нога у меня чего-то распухла. Вот я и пришла.

Нога в самом деле распухла. Делаем рентген. На снимке — перелом большой берцовой кости. Бабушка вечером УШЛА на своих ногах, а утром опять же на НОГАХ пришла. А молодые и здоровые с синяками и ушибами ползали по полу и звали санитаров.

Всё-таки послевоенное поколение крепче нас. Гвозди бы делать из этих людей.

Ванька-встанька

Летняя ночная смена в приёмном отделении городской больницы выдалась на редкость тихой. На своих двоих приковылял нетрезвый мужичок, вздумавший окунуться в реку в черте города. В результате наступил на стекло, распорол стопу, но спиртное обезболивающее работало хорошо. Так и топал в больницу по городу босиком, оставляя на асфальте кровавые следы.

Ближе к полуночи патруль привёз бомжеватого алкаша. После капельницы пациент пришёл в сознание и отреагировал на процедуру неожиданно благодушно. Даже традиционной драки с санитарами не затеял.

В полпервого мой напарник зевнул и сообщил, что пойдёт в подсобку спать.

— Если лежачего привезут — ты меня буди.

И ушёл. Стало совсем скучно.

И тут — скрип раздолбанных тормозов, и в приёмник вбегает женщина с выпученными глазами и с окровавленным кульком из одеяла в руках.

— Спасите!

Нам не привыкать. С такими криками в приёмную каждую неделю прибегают.

— Что у вас случилось?

— Да вот, Ванечка! — и женщина разворачивает кулёк.

Внутри мальчишка лет трёх-четырёх. Все лицо измазано кровью. Перепуган больше матери и, видимо от испуга, молчит. Медсестра вызывает в приёмную хирургов, врач осторожно расспрашивает мать.

Оказывается, в семье из поколения в поколение передаётся старая детская кровать. Такая, знаете, клетка на колё-сиках. Жуткое творение. Путь на свободу в этом устройстве преграждают железные прутья. Ванечка на волю очень хотел. А поэтому один из прутьев расшатал, выдернул из гнезда и по закону подлости на этот же прут открытым ртом и напоролся.

Мама увидела, что изо рта орущего ребёнка хлынула струя крови, схватила, что под руки попало, и помчалась в больницу.

Приходит хирург Николай Иванович. Такой типичный хирург — мрачный дядька большого роста, с огромными руками и толстыми пальцами.

— А ну-ка, Ванечка, открой ротик.

Ванечка смотрит на доктора, как Мальчиш-Кибальчиш на буржуинов. И крепко сжимает челюсти.

— Так, — вздыхает доктор. — Мама, уговаривайте ребёнка.

Минут десять сюсюканий и уговоров. Ванечка держится как Марат Казей.

— А вот смотри — Дед Мороз полетел, — хирург изображает удивлённое лицо и смотрит в окно.

— Где? — вскакивает наивный Ванечка. И тут коварный доктор жертвует указательным пальцем. Ваня с укором смотрит на врача и сжимает челюсти.

— Б…ь! — интеллигентно восклицает Николай Иванович, стряхивая с пальца малолетнего Щелкунчика.

Похоже, сейчас не только мальчику потребуется медицинская помощь.

На помощь «безруким мужикам» приходит второй хирург — Галина Валерьевна. Каким-то чудом ей удаётся уговорить Ваню открыть рот.

— Повреждение есть, но ничего страшного, — улыбается Галина Валерьевна. — Железка распорола мягкое нёбо. Выглядит страшно, но заживёт быстро. Можно для порядка пару швов наложить.

— Шейте, — всхлипывает мать пациента.

— Несите Ваню в перевязочную, — командует мне Галина Валерьевна. — А вы, Николай Иванович, помогать будете.

Хирург оторвался от созерцания своего повреждённого пальца и кивнул.

Не тут-то было. Ваня понял, что его уносят на казнь, и внезапно завопил. Ещё громче завопила его мамаша. От их сдвоенного крика я чуть не разжал руки. Ещё чуть-чуть — и одной травмой нёба Ваня бы не отделался.

— Мамаша, перестаньте нервировать ребёнка, — нахмурилась Галина Валерьевна. — Там возни на две минуты. Если так переживаете — надевайте бахилы, халат, рядом постоите.

Мама Вани торопливо переодевается. Ваня орёт.

Приношу пациента в перевязочную, укладываю на стол. Ваня орёт. Ну и хорошо. Хоть рот открывать не придётся. Николай Иванович наматывает на многострадальный палец полотенце и с отчаянным вздохом вкладывает его в капкан. Ваня захлопывает челюсть.

— Б…ь, — интеллигентно стонет хирург. — Галина Валерьевна, шейте быстрее.

— Ванечка! — в истерике всхлипывает мамаша. И падает в обморок.

Ловить падающих в обморок — обязанность санитаров. Каюсь, я не успел. Руки у меня были заняты Ваней. Поэтому его мама с размаху ударяет головой столик с инструментами и растягивается на кафельном полу.

Николай Иванович в третий раз повторяет свою немногословную интеллигентную фразу.

К мамаше бросается с нашатырём медсестра. К счастью, видимых повреждений не наблюдается. Мама Вани хлопает глазами и с трудом приподнимается.

— Может, вы выйдете из перевязочной? — спрашивает Галина Валерьевна.

— Нет! — истерично вскрикивает мама Вани. — Я должна всё видеть.

— Ну хорошо, — хирург склоняется над малолетним пациентом, заносит шприц с обезболивающим.

И мама Вани беззвучно снова падает в обморок.

— Унесите её, — сквозь зубы рычит Галина Валерьевна.

Две медсестры, поднатужившись, вытаскивают бездыханное тело в коридор.

Ребёнок орёт уже не столько от боли, сколько от страха. Ещё бы — вокруг него толпа незнакомых дядек в белых халатах, ещё и мама постоянно падает. К слову, в перерывах между обмороками мама Вани тоже не отличалась адекватным поведением. Хватала меня за руки, отталкивала хирургов. Короче, помогала, как могла.

— Ваня, посмотри на меня! — командует Галина Валерьевна.

Ребёнок переводит на хирурга заплаканные глазёнки, и тут доктор двумя ловкими движениями зашивает ему нёбо.

— Ну вот, а крику-то было, — вздыхает Николай Иванович, осторожно высвобождая многострадальный палец из Ваниных челюстей.

— Ма-а-ама, — подвывает мальчик.

— Теперь можно и маму запустить.

Галина Валерьевна с довольной улыбкой открывает дверь перевязочной.

Мама Вани видит окровавленную мордашку своего сына и… молча падает в обморок. Причём делает это настолько быстро, что поймать её снова не успели. Невезучая мамаша расколола головой стеклянный столик, и следующие полчаса мы зашивали рваную рану уже на её затылке.

Конец ознакомительного фрагмента.