Наследники

Павел Астахов, 2021

Умер известный деятель культуры, писатель и коллекционер Андрей Протасов. Из родственников у него остались вдова и дочь-инвалид. Все его квартиры и дачи, банковские счета, а также бесценные раритеты по наследству должны перейти им двоим. Но в день открытия завещания случилось нечто необъяснимое. Выяснилось, что незадолго до смерти Протасов составил еще одно закрытое завещание, согласно которому всё переходит в собственность совершенно незнакомым людям. Вдова и дочь остались без жилья, без средств к существованию. Что же случилось с Андреем Протасовым незадолго до его кончины? Действительно ли он так круто изменил свое решение? Поиском ответов на эти вопросы занялся известный адвокат Артем Павлов…

Встреча с отцом

Из последнего вагона прибывшей на остановку Бирюлево-Товарная электрички вышли двое молодых людей. Двери поезда закрылись, и тот, стремительно набирая скорость, с шумом унесся прочь. Парни продолжали стоять, c заторможенным видом оглядываясь по сторонам. Со стороны могло показаться, что их разбудили минуту назад и, еще не проснувшихся, вытолкали на перрон.

— Ты точно уверен, что это где-то тут? — наконец спросил Алекс. Слегка покачиваясь, он бестолково ерзал по карманам.

— Думаю, что да, — ответил Эд. Разбитая накануне неизвестным громилой губа уже начала заживать и выглядела получше, затянувшись корочкой, зато под правым глазом расцвел фиолетово-желтый «фонарь».

Он икнул, посмотрев на приятеля:

— Сигареты ищешь?

— Ну да.

— Мы же перед электричкой последнюю выкурили.

Алекс выругался и снова взглянул на Эдуарда:

— Ты бы хоть очки нацепил. Выглядишь, как бомж с помойки.

— Ага, бомж, — с мрачным видом ответил тот. — Ты, знаешь ли, тоже не на Тома Круза похож. Между прочим, ты сам на мои очки и сел, придурок.

Это обвинение ничуть не смутило Алекса.

— Нечего свои вещи раскидывать где попало, — равнодушно бросил он. — Ладно, пошли, раз уж приехали.

Нетвердой походкой друзья двинулись к выходу.

— Ненавижу, когда «синька» заканчивается, — проговорил Алекс. — Такое ощущение, что вроде ты перед распутьем — или дальше гужбанить, или в завязку уйти… И ты завис, как лох, между небом и землей… Ты какую дорогу выбираешь?

— Вот именно, лох и есть! Не «перед распутьем», а «на распутие»! — злобно отозвался его дружок.

— Чего? — недоумевающе остановился оторопевший Алекс.

— У тебя бабки-то есть? — спросил Эд, не глядя на товарища.

Алекс замотал головой.

— Тогда о чем базар? — сплюнул под ноги парень. — Были бы деньги, тропинка бы быстро нашлась… Кстати, где твоя боевая подруга? Я про Лерку.

— Умотала к сестре в Волгоград, та замуж выходит, — коротко пояснил Алекс, и они замолчали.

Дальше побрели молча. Спустившись по ступенькам вниз, молодые люди зашагали вдоль бетонного забора, сплошь изрисованного граффити. Под подошвами обуви сухо похрустывали камни.

«Бомж», — повторил про себя Эдуард фразу, брошенную Алексом со смесью сочувствия и презрения, и ему стало тошно. «Бомж из помойки»…

Точно, он бомж. И к тому же полный лох! А чего, собственно, обижаться? Своего жилья нет, морда разбита, шмотки не стираны, изо рта перегар, все соответствует…

— Ты говорил, что с батей в контрах, — возобновил разговор Алекс, которому, судя по всему, было скучно идти молча и заниматься самоанализом.

— Ну да, — нехотя протянул Эд.

— Че так?

— Мы же раньше вместе жили. Грызлись постоянно из-за всякой ерунды. В общем, однажды я к нему в заначку залез, он как раз на гараж копил. Намечалась туса в ночном клубе, девки там и все такое, а у меня голяк полный. Бабла не было вообще, отец ни копейки не давал, все жизни учил… Ну я взял, а он, разумеется, потом просек…

Алекс цокнул языком, на лице его расплылась дурашливая улыбка:

— Елы-палы, так это тогда, когда ты всю тусовку поволок потом в сауну? Еще душ из шампанского устроил бабам?

Эд лишь слегка улыбнулся, вспоминая события недавних лет.

— Что-то в этом роде. Батя взъярился, конечно. Ну а потом еще была одна кривая история с кредитом, когда я его в поручители записал. Сам я в пролете оказался, и бате пришлось всю сумму выплатить. Эту тему я тебе уже как-то рассказывал.

— Было дело. Вы сейчас хотя бы общаетесь?

— Очень редко.

Алекс окинул друга скептическим взглядом.

— И ты считаешь, сегодня тебе подфартит, бро?

Эд пожал плечами.

— Лучше он пошлет меня сейчас, чем я не предприму попытку навести мосты. И потом буду сожалеть о том, что не рискнул, — сказал он.

— Долго еще?

— Нет, вон, видишь, промзона начинается, там где-то гаражи должны быть…

Оглядываясь по сторонам, приятели пересекли железнодорожные пути и двинулись дальше.

— Кажется, здесь.

Алекс почувствовал промелькнувшую в голосе Эдуарда неуверенность и спросил:

— Ну и дырища… А почему мы сюда приперлись?

— Потому что городской номер не отвечает, балда. Старик либо дома, либо в гараже возится со своей ржавой рухлядью.

— А мобильный?

— Он не берет трубу.

Алекс почесал затылок.

— Похоже, зря я решил составить тебе компанию, — недовольно заметил он. — Только время потерял.

— Даже не вздумай слинять, — рассердился Эдуард. — Мне нужна хоть какая-то поддержка! Вон, гляди, ворота открыты! И «Газель» рядом стоит! Он же водилой подрабатывает, значит, здесь.

— Знаешь, Эд, у меня что-то очко играет, — признался Алекс. — Вот не знаю, но задом чувствую, не следует нам с твоим папашей встречаться.

— У меня больше нет вариантов! Или мы с батей прижимаем родню моего деда с наследством, или Граф меня на ремни порежет.

— Постой. Как хоть твоего папаню зовут?

— Петр Андреевич.

С этими словами Эдуард медленно поплелся к открытому боксу. Помедлив, Алекс последовал за приятелем.

Почти минуту Эд стоял у «Газели», покрытой застарелыми разводами грязи, словно все еще не решаясь на последний шаг, отделяющий его от встречи с родным отцом, затем, вздохнув, вошел внутрь.

В тесном помещении, заваленном старыми запчастями и покрышками, царил полумрак. В нагретой за день железной коробке, невзирая на распахнутые ворота, стояла неимоверная духота. Посреди гаража на деревянном ящике восседал грузный мужчина лет шестидесяти в темном и столь же лоснящемся от грязи комбинезоне, надетом прямо на голое тело. Лысина c редкими клочьями светлых волос блестела от пота. Склонившись над пластиковым ведром, он поочередно вынимал детали, не спеша прочищая их смоченной в бензине щеткой.

— Пап? — нерешительно позвал Эд. Алекс встал у ворот, с любопытством заглядывая внутрь.

Толстяк обернулся, удивление на его мясистом красном лице сменилось ленивым презрительным равнодушием:

— А, это ты… Еще и друга привел?

— Ага. Знакомьтесь, это Леша. Алекс то есть. А это Петр Андреевич, — представил их друг другу Эдуард.

— Ну я дико рад знакомству с Лешей-Алексом, — усмехнулся мужчина, не сделав даже попытки приподняться, чтобы пожать руку Алексу. — Че надо-то?

Эд шмыгнул носом, оглядываясь, куда бы присесть. Он был готов к прохладному приему со стороны отца, но не к таким прямолинейным вопросам в лоб наподобие «че надо». Молодой человек испытывал растерянность, которая медленно, но неуклонно вытесняла глухое раздражение.

— Я хотел поговорить, — сказал он, так и не обнаружив подходящего места для сидения — настолько все вокруг было грязным и пыльным. А пачкать и без того засаленные давно не стиранные джинсы не хотелось.

Петр Андреевич вынул из ведра подшипник и посмотрел на него с таким видом, словно перед ним был редкой красоты алмаз:

— Ну?

— Дед же умер. Ну твой отец…

— Умер. Причем полгода назад, — кивнул толстяк, начиная чистить подшипник. — Был на похоронах?

Эдуард покачал головой.

— И чего ты хочешь? Помянуть старика? — спросил отец.

— После его смерти наверняка что-то осталось, — проговорил парень, глядя в сторону. Взгляд наткнулся на еще одно ведро, стоявшее у ворот, доверху заполненное пустыми банками из-под крепкого пива.

«Яблоко от яблони недалеко падает», — невесело усмехнулся Эд про себя.

— Думаю, что осталось, — согласился с сыном Петр Андреевич. — Дед в отличие от нас ерундой не маялся. Книжки всякие писал, картины да рукописи собирал… Да имущество свое приумножал. У родного отца бабки не тырил. Так-то, Эдик.

После неприятного напоминания щеки Эда стали пунцовыми. Странно, но ему было до сих пор стыдно перед отцом.

Между тем Петр Андреевич положил очищенный подшипник на верстак, застеленный рваными газетами, и снова полез в ведро.

— Ты ведь наследник, — выложил последний козырь Эдуард. У него зрело стойкое ощущение, что отец либо издевается над ним, либо окончательно отупел среди своих ржавых железок и не соображает, на что так усиленно он, его единственный сын, намекает, едва ли уже не тычет в лицо.

— Так вот оно что, — наконец протянул Петр Андреевич. Вытерев руки прямо об штаны комбинезона, он уставился на Эда. — Вот зачем ты приперся. Да еще и группу поддержки прихватил.

— Пап, перестань.

— Что у тебя с рожей, кстати? Где приложился? — осведомился отец. В голосе его не было и тени сочувствия, лишь сухое любопытство, и это еще больше разозлило Эдуарда, который и так с трудом держал себя в руках.

— Не важно. Упал неудачно, — нехотя пояснил он. — Так в чем проблема? Я не могу узнать у отца, почему мы не можем наследовать имущество деда? Пускай даже у него была другая семья?

— Ишь ты, вспомнил про кровные узы, — ухмыльнулся Петр Андреевич. — А когда дед, утыканный трубками, в госпитале валялся, ты хоть раз его навестил? Нет. С днем рождением хоть раз поздравил? С днем Победы? Нет.

— Какое это имеет зна… — начал Эдуард, но Петр Андреевич его перебил:

— Ты вылезаешь только тогда, когда у тебя самого припекать в одном месте начинает. Напомнить про твой финт с кредитом, когда я за тебя, дурака, почти два миллиона отдал?! А когда тебя с травкой в клубе взяли? А когда ты чужой «Майбах» разбил? Если бы не дед, впаяли бы тебе срок, и куковал бы ты сейчас на зоне!

— Ты теперь меня всю жизнь этим попрекать будешь? — глухо спросил Эдуард. Его кулаки совершенно бессознательно сжимались и разжимались. Он все меньше и меньше мог себя контролировать, ввергаясь все глубже в водоворот обид от отцовских упреков.

— Нет, только сегодня, — спокойно отозвался Петр Андреевич. Тыльной стороной ладони он смахнул пот с лысины, оставив на лбу грязное пятно. — Я тебе уже давно не нянька. А насчет родственных связей…

Он глубоко вздохнул, переведя дух, потом степенно продолжил:

— Так и быть, скажу тебе кое-что. Старик Протасов — не мой отец. Уж так вышло, что твоя бабуля загуляла с одним хахалем в далекие советские времена. Только старику об этом, конечно, не сказала. Этот хахаль, мой настоящий отец, сам пришел к Протасову и все рассказал. Мол, так и так, давай решать, я люблю вашу жену и прочая ерунда про любовь-морковь. Протасов ему морду набил, а потом к жене, значит. Ну та во всем призналась.

Эд ошеломленно смотрел на отца расширенными глазами.

— Че таращишься? — криво улыбнулся Петр Андреевич. — Се ля ви, парень. В жизни еще не то бывает. Мать мне рассказала правду об отце, когда мне восемнадцать исполнилось. А до этого я Протасова считал предателем — как же, ушел и бросил нас! Как бы то ни было, после того случая старик вообще на мне крест поставил. Развелся и забыл о нас. Спасибо, хоть «двушку» в Бирюлево купил… Только он меня сразу предупредил — мол, ребята, больше ни на что не претендуйте. И в завещании я вас не буду указывать. Поэтому мы в пролете, паря. «Двушка» — это все, что дал нам старик.

— Которую ты потом разменял на «однушку», — машинально поправил Эдуард отца. Тот с нескрываемой злобой взглянул на него:

— Правильно. Разменял, чтобы за тебя, тупицу безмозглую, расплатиться.

— Только вот теперь мне жить негде! — взорвался Эдуард. — Ты бы еще коммуналку купил или конуру собачью!

— Почему негде? — хладнокровно ответил отец. — Ты прописан в Бирюлево, возвращайся в родные пенаты. Я тебя загружу работой, будешь мне в гараже помогать… Может, даже деньжат заработаешь.

— Я лучше сдохну в канаве, чем жить с тобой, — процедил молодой человек. Веко подбитого глаза задергалось, лицо пошло красными пятнами.

— Ого. Да тебе в дурку надо, шизик, — заметил Петр Андреевич. — Давай-ка ты вали отсюда, пока я тебе второй бланш не поставил!

— Это все из-за тебя! — брызгая слюной, завизжал Эдуард, полностью теряя над собой контроль.

— Что?! — Напускное спокойствие Петра Андреевича словно ветром сдуло. Он тяжело поднялся, сверля взглядом беснующегося сына. — Что ты сказал, щенок?!

Он взмахнул толстой рукой, отвесив Эдуарду хлесткую пощечину. Голова парня дернулась, как у тряпичной куклы, и ему стоило усилий не потерять равновесие. Он прижал ладонь к щеке — она полыхала, как если бы по ней прошлись раскаленным утюгом. От удара лопнула заживающая корочка на губе, показалась свежая кровь.

Эд толкнул в грудь отца, и тот, неуклюже взмахнув руками, отступил назад, задел ногой ведро с деталями.

— Эй, мужики, завязывайте! — подал голос Алекс. Он выглядел испуганным, но вмешиваться в противостояние отца и сына не решался.

— Вот гаденыш, — бормотал Петр Андреевич, наклоняясь, чтобы нацепить на ступню слетевший шлепанец. Когда он поднял голову, Эдуард стоял прямо перед ним, с перекошенным от ярости лицом.

— Не дури, сы…

Договорить мужчина не успел — кулак Эда уже летел ему в лицо. Лопнула бровь, заливая кровью обвислую щеку Петра Андреевича. Издав хрюкающий звук, толстяк рухнул, ударившись затылком об угол ящика, на котором он еще минуту назад сидел.

От этого гулкого звука Алекс, до этого в безмолвном испуге взирающий на схватку, вздрогнул и отпрянул назад.

Тяжело и прерывисто дыша, Эдуард навис над отцом, тучное тело которого распласталось посреди гаража. Глаза лежащего были широко раскрыты, в них застыло искреннее недоумение. Из-под головы медленно расплывалось темное пятно крови, превращая пыль в жидкую кашу.

Алекс опасливо приблизился к телу мужчины, наклонился, всматриваясь в его стекленеющие глаза. Потом, бледнея, повернулся к замершему Эдуарду:

— Ты его убил, бро…