Наследники

Павел Астахов, 2021

Умер известный деятель культуры, писатель и коллекционер Андрей Протасов. Из родственников у него остались вдова и дочь-инвалид. Все его квартиры и дачи, банковские счета, а также бесценные раритеты по наследству должны перейти им двоим. Но в день открытия завещания случилось нечто необъяснимое. Выяснилось, что незадолго до смерти Протасов составил еще одно закрытое завещание, согласно которому всё переходит в собственность совершенно незнакомым людям. Вдова и дочь остались без жилья, без средств к существованию. Что же случилось с Андреем Протасовым незадолго до его кончины? Действительно ли он так круто изменил свое решение? Поиском ответов на эти вопросы занялся известный адвокат Артем Павлов…

Есения

Париж, отель «Ле Рояль Монсо-Раффль».

В галерее «Арт-Дистрикт», являющейся неотъемлемой и, пожалуй, самой притягательной составляющей парижского отеля, было немноголюдно. Это объяснялось легко — срок выставки коллекции картин Сэмюэля Курто подошел к концу, и все желающие ознакомиться с работами известных мастеров импрессионизма уже успели это сделать.

Есения взглянула на часы, которые облегали ее тонкое запястье затейливым браслетом из белого золота, и оглянулась. Пожилая супружеская пара, тихо переговариваясь, не спеша переходила от одной картины к другой, и, кроме них, в этом зале больше никого не было.

«Скукотища», — подумала женщина, с трудом подавляя зевок. Мерно постукивая каблучками, она прошла в следующее помещение арт-пространства и остановилась у картины под названием «Игроки в карты».

— Поль Сезанн написал пять вариантов этого полотна, — услышала она за спиной уверенный и очень приятный мужской голос. И хотя в музеях Франции в наше время часто можно было услышать русскую речь, сейчас это было полной неожиданностью, и Есения непроизвольно оглянулась. Позади нее, не близко, в паре метров от нее, стоял крепкий высокий мужчина в иссиня-черном смокинге и, не отрываясь, рассматривал работу выдающегося художника. Казалось, он говорил сам с собой, не замечая приятной дамы впереди себя.

— Вы совершенно правы, — отозвалась она. — И одна из этих картин хранится именно здесь, в Орсе^[1].

— Мадемуазель Есения? — полюбопытствовал незнакомец, слегка наклонив голову в знак приветствия. Теперь он в упор смотрел на собеседницу.

— Вы угадали. А вы, стало быть, месье Стэнли?

— Можно «господин Стэнли», или «мистер», — улыбнулся он. Причем улыбнулись только губы, его лицо оставалось сонно-бесстрастным, а темные глаза продолжали пытливо изучать стоящую у картины женщину. — Я не возражаю, если мы вообще отойдем от этих церемониальных формальностей.

— Как вам будет угодно. Откровенно говоря, не ожидала, что вы так хорошо говорите по-русски. Я полагала, вы — американец.

Стэнли пожал плечами.

— Тот факт, что я имею гражданство США, не означает, что я не знаю русского. Как, впрочем, и других языков. Мы с вами можем общаться как на французском, так и на английском… Но я осмелюсь предположить, что вам удобней вести беседу на русском, тем более вы сами из России… Верно?

— Вы правы. Только не помню, чтобы я говорила вам об этом, — произнесла Есения, и ее голос похолодел. — Вы что же, наводили обо мне справки?

Стэнли вновь улыбнулся, и на этот раз улыбка вышла куда дружелюбнее, нежели в первый раз.

— Расслабьтесь, Есения. Мы с вами деловые люди, которые ценят время и доверяют только проверенным компаньонам. Неужели вы думали, что, заключая сделки с мистером Говардом, мы не беспокоимся о благонадежности наших партнеров?

— Вы очень предусмотрительны. Пожалуй, я бы поступила точно так же.

— Однако хватит этих прелюдий, — вдруг спохватился Стэнли. — Давайте пройдем на балкон, если вы не возражаете, и перейдем к делу.

На выходе их встретил субтильный юноша в униформе. Видимо, кто-то из служащих отеля. В руках он держал никелированный поднос с бокалами красного вина. Есения взяла один.

— Весьма удобное место для встреч и переговоров, — между делом отметил Стэнли, когда они оказались на балконе. — Отель со всеми удобствами, совмещенный с арт-пространством, где можно бесконечно наслаждаться великолепием картин… Я, к примеру, был приятно удивлен, увидев здесь работы Франца Марка и Дэнниса Хоппера! — Закончив болтать так же внезапно, как вступил в беседу с Есенией, он неожиданно извлек из внутреннего кармана смокинга плоский серебряный портсигар. — Составите мне компанию?

— Благодарю, но я не курю, — отказалась Есения. При этом она сделала маленький глоток вина.

— Ладно, я не буду отнимать ваше драгоценное время, — промолвил Стэнли, прикуривая тоненькую сигарету от тускло блеснувшей зажигалки. Есения подумала, что и портсигар, и зажигалка явно изготавливались в одном месте под заказ.

«Напыщенный индюк», — с неприязнью подумала она, глядя, как мужчина картинно выпускает изо рта колечки дыма.

–…Как я уже говорил, мистер Говард остался очень доволен товаром, полученным в результате нашей сделки, и выражает вам свою признательность, — проговорил Стэнли. — Надеюсь, с нашей стороны все обязательства тоже выполнены в полном объеме?

— Да, мистер Стэнли. Деньги своевременно поступили на счет, — подтвердила Есения.

— Отлично. Мне бы хотелось перейти к обсуждению очередного предмета искусства, о котором вы упомянули в прошлом письме.

— Вы о рукописях российских классиков?

— Именно. Мистер Говард заинтересовался работами русских писателей и поэтов. Особый интерес у него вызывают произведения Шолохова, Цветаевой, Блока… Также рассматривается Пастернак. Собственно, перечень авторов не ограничивается упомянутыми классиками, мистер Говард готов приобрести любые оригиналы первоисточников… Но предпочтение отдается именно тем, кого я назвал. Это действительно возможно?

— Вполне. Возможно, что и листок тонет, а камень плывет, — заметила Есения, снова пригубив вино.

Стэнли рассмеялся.

— Обожаю русские поговорки! — воскликнул он, затушив сигарету о стоявшую рядом пепельницу в виде вычурной вазочки из латуни. — В них столько философского смысла и непосредственности одновременно!

— Это несомненно, — согласилась Есения. — Тем более что это поговорка японская.

— О! Мне нравится ваша уверенность, — сказал Стэнли. — О цене не волнуйтесь. Мистер Говард — щедрый человек, и все финансовые вопросы мы обговорим отдельно. Самое главное, на что я постоянно обращаю внимание, — чтобы все мероприятия проводились строго в рамках закона. Нам, как, смею надеяться, и вам, не нужны неприятности с правоохранительными органами.

— Насчет этого не переживайте. Наши юристы не зря получают свою зарплату. Единственная просьба — не торопите меня со сроками, — предупредила Есения. — Вопрос практически решенный, но для этого потребуется некоторое время.

— О, мистер Говард умеет ждать. Но вместе с тем осмелюсь напомнить, что чем быстрее будет представлен интересующий товар, тем выше будет ваша премия. За оперативность мистер Говард платит отдельно и не скупится. Итак, можно считать, что мы договорились?

— Полагаю, что да. Разрешите вопрос, мистер Стэнли.

— Разумеется. И, повторюсь, можно без официальных приставок, дорогая Есения.

— Зачем вы настаивали на встрече? Все, что мы сегодня обсудили, можно было сделать посредством телефона или ноутбука.

— Если я скажу, что для меня важно живое общение, вы поверите мне? — спросил американец, прищурившись.

Есения покачала головой.

— А если я признаюсь, что хотел увидеть вас лично?

Она невольно улыбнулась.

— В это я готова поверить, — сказала она. Сделав последний глоток, Есения поставила бокал на столик. — И мне отчасти это очень приятно.

— В таком случае, может, встретимся в неформальной обстановке? — вкрадчиво поинтересовался Стэнли. Прохладная невозмутимость в его глазах исчезла, и теперь в них замелькали плотоядные искорки. Сейчас он едва ли не облизывался, глядя на изящную фигуру собеседницы. В черном обтягивающем платье, с распущенными золотисто-волнистыми волосами, чувственными алыми губами, Есения выглядела изумительно и, похоже, догадывалась о мыслях мужчины.

— Почему бы и нет? — снисходительно ответила она. — Я еще три дня буду в Париже.

— Замечательно, — просиял американец.

Примечания

1

Парижский музей изобразительных искусств, одно из крупнейших в мире собраний европейской живописи и скульптуры периода 1850–1910 годов. Основу коллекции составляют работы импрессионистов и постимпрессионистов.