Ветер. Книга стихов

Павел Алешин

В эту книгу вошли стихи, написанные в 2017–2018 годах, а также три перевода из древнегреческой поэзии и два небольших эссе: одно – о Микеланджело, второе – о Михаиле Врубеле.

Вдох. Выдох. Поэзия — это дыхание. Мое дыхание — о тебе, нежность моя. Ты — мое дыхание.

Иллюстратор Елена Алешина

© Павел Алешин, 2018

© Елена Алешина, иллюстрации, 2018

ISBN 978-5-4496-0449-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сквозь облака на ощупь

Элегия вина

Напиток славный, дар языческих богов

и кровь Христа, распятого живого Бога!

ты то молчишь, касаясь нежно берегов

уставших вен, то разъяренней носорога

из них на волю рвешься — в омуты забвенья,

кидая в стороны — во все — сердцебиенье.

Молчанье — лучше. Пусть обманчив твой покой,

пусть краток он, но сладок терпкий вкус участья:

коль виноград был собран доброю рукой,

то хоть на миг, покой подарит сердцу счастье —

и даже если не заслужено оно.

Но к милосердным милосердней ты, вино.

Неистовство — твоя вторая сторона —

в них разразится бурей сердца, а не действом,

а невоздержанных сметет его волна

и непотребство их усилит непотребством.

Как всякий дар, ты раскрываешь в каждом суть,

Кому тупик укажешь, а кому-то — путь.

И есть немногие, кто в даре дар найдут,

не истину, а вдохновение живое —

и чем случайней, тем вернее обретут,

и перейдут через забвенье роковое,

и там мелодию, неслышимую здесь,

услышат и о ней, вернувшись, сложат песнь.

«Сквозь облака на ощупь…»

Раньше я разумом жизнь постигал, но теперь я иду на ощупь.

Мне не хочется, чтобы мысль летела быстрее тела.

Прикосновение не обманет

(Ничто не сравнится с этим: за руку взять любимую)

Воздух сегодня иной: его тоже можно коснуться рукой,

подержать немного и отпустить —

пускай летит беспрепятственно туда, куда хочет.

Ты, вспенившееся облаками, небо, ты отчего так глядишь на нас?

Сколько глаз у тебя, сколько звезд? Сколько раз

ты меняешь улыбку в минуту?

Доброе, щедрое, небо!

Видишь, как маки любят тебя —

тянутся, тянутся, лепестки теряя, роняя на землю,

но — тянутся ввысь, к тебе.

Если бы мы так же тянулись к тебе! Несмотря ни на что…

Отчего

ты порою тунику свою белоснежную

меняешь на серую тогу

и прячешь тело свое, черное и голубое? —

Сколько на нем узоров-звезд оставляем мы взорами ночью?

Я тоже буду тянуться к тебе

и сквозь жизнь буду дальше идти на ощупь:

руку одну — вперед, а в другой (видишь?) — рука любимой.

И вдвоем мы ночью посмотрим наверх —

посмотрим, какие сегодня узоры

нарисовали тебе уже

и какие мы можем добавить.

Облака

1

Белые, серые,

на закате — в красках розовых,

в грозы — лиловые,

и солнца осыпаны охрой.

Вздохи небесные,

ласковые, суровые

(А за ними — голубые фрески,

белизна церкви, спрятанной в перелеске).

2

Каждое — голос. Слышишь?

Каждое — жажда лететь, каждое — жажда литься —

землю бескрайнюю целовать,

цéлую: осыпать

поцелуями тонкими лица

звонких полей. Слышишь?

Дышат как нервно капли,

как трепещут от холода камни…

3

Отзвуки, отголоски, тени —

белые, только не под, а над.

Погляди, но погляди не вперед, а назад

в сени

воспоминаний грядущих:

все неземное, растущее —

было и будет, и новое станет.

И ему улыбнутся ставни.

4

Их безмолвие у молчания озера Неро.

На рассвете скажи мне, о том же ль молчишь,

радостно,

ты, улыбаясь. И я уберу за ненадобностью

письмена, что выдумывал, чтобы плести

кружево, им подобное,

но — земное, растущее. И — свободное.

5

А руки твои опять —

в волнах моих волос:

так погружаешь ты их

в каждый

жаждущий снежности голос.

Пальцы ныряют твои

в нежности той белизны,

той, что мы видим, как видим сны.

6

Россыпи света и —

один простор над другим,

а между ними — дышим свободой — мы,

между нежно-зеленым и солнечно-голубым,

а между ними — золота льющиеся псалмы,

сквозь белые, серые,

сквозь в грозы лиловые,

сквозь вечные, древние, новые.

«Я постигнул свободу ритмов…»

Я постигнул свободу ритмов, но все еще скован словами. О, эти слова, изменчивые, как облака в тихий летний день! Неужели эти бело-серые громады осязаемы? А за ними — синева, а за нею — черное: ночь, космос, в котором рассыпаны звезды-псалмы. Разве не видишь, как я, бесконечную ночь в этой синеве? (Или: за ней, или: внутри нее?) Я могу протянуть руку и дотянуться до любого облака, до любого слова, до любого камня, летящего в небе. Я тяну руку…

— Кто вы?

— Ангелы, вылепленные из света. Созерцание — наша жизнь.

— Кто вы?

— Ангелы: мы — замеревшие рассветы, и дыхание — наша жизнь…

А любимая — здесь, солнце. Ее руки такие нежные. Она, сама не зная об этом, творит облака, ее руки лепят их, придают им форму, бесконечно меняют их очертания, я не могу уследить за всеми, я не могу увидеть тебя полностью, море.

…Море, грядущее море, грядущего — море. Мы уже в твоих волнах, я чувствую, как с пальцев любимой падают капли волн, как сияют они в дуновении зелени.

— Отчего так разрослась жимолость?

— О ней заботились, любимый: она вылеплена из света.

— Из какого?

— Из синего света, разве не видишь? Разве не видишь, там, за синевой — ночь, в которой рассыпаны звезды-псалмы, а за нею — свет?…

Дуновение зелени. Стрелы кипарисов вечно вонзаются в небо. Там, у грядущего моря.

— Это не стрелы, это пальцы земли касаются облаков, лепят их, придают им форму, бесконечно меняя их очертания…

Я все еще скован словами, а ты так свободна. Но я пойму эти бело-серые громады и разольюсь синевой.

«Целуя, твои меня…»

Целуя, твори меня,

как я со-творяю тебя, целуя.

Творя, называй меня,

как я называю тебя, целуя.

Целуй, твори, называй:

солнце, луна, звезды.

Целуй, твори, призывай

солнце, луну, звезды.

Видишь: река — назови,

и ее назови тоже

так, как хочется, и яви

этим именем, что течет она строже,

чем судьба и чем дождь —

и его назови тоже;

будет новое, вечное новое

имя-действие, потому что схожи

будут звуки

букв,

ставших вдруг облаками, — со звоном

капель,

упавших на нашу любовь,

в наши бездонные руки.

Алкей — Сапфо

Сладкоголосая, нежная сердцем, Сапфо,

взор свой не прячь от меня!

Винную чашу мою на пиру

жизненном ты до краев

песней любовной наполни!

И изобильное слов твоих пенных вино

пусть разольется в душе

радости морем.

Чашу мы выпьем с тобою

за Афродиту и все ее блага,

после — за Зевса, держателя мира,

за Аполлона и муз.

И напоследок —

мы Дионису хвалу вознесем,

вечному, смертному богу.

Ветер

Маленькая поэма

I

Этот же ветер, вплетающий солнце в листву,

этот же ветер, мешающий небо и море,

этот же ветер, целующий губы твои,

этот же ветер, несущий молчанье пустыни,

этот же ветер — который сейчас у меня,

у меня на глазах, незримый, танцует,

этот же ветер, бессмертный и смертный,

этот же ветер, но в ту же секунду — иной,

этот же ветер, любимая, мы услышим с тобой,

этот же ветер, любимая, вплетет солнце в листву,

этот же ветер, любимая, смешает небо и море

(это мы будем небом и морем),

этот же ветер, любимая, будет нашим с тобой поцелуем

(мы будем его поцелуем)

Это же ветер, любимая, развеет слова по пустыне

(и пустыня не будет безмолвной)

Этот же ветер, любимая, будет всегда танцевать,

нашими взглядами будет потом танцевать,

нашими взглядами — будет, незримый,

нашими взглядами будет, бессмертный и смертный,

этот же ветер, любимая, бывший и сбывшийся в звездах,

это он, это он уже здесь, это он — еще будет.

II

Ветер рождается там, откуда падают звезды,

там, где небо роняет слезы

на тела изумрудные снов и полей,

там, откуда низвергается пламенем солнце

в самые звонкие раны

радости, осеняющей лики морей,

там, откуда вырывается голос каждого,

одинокий — ибо голос и есть одиночество,

воплощенная жажда рукопожатия,

поцелуя, объятия, взгляда, улыбки — ответа,

или хотя бы отзвука, просто эха.

III

Тот ветер я не забуду:

снег еще сиял на земле, почти обнаженной,

на земле, помнящей тебя еще девочкой.

И ветер тоже помнил тебя такой.

Белые звезды снега. Золото вздохов солнца.

Страстный ветер, холодный ветер, яркий ветер.

А синева была натянута, как струна.

Как струна, было натянуто мое сердце.

Ветер был такой яркий, что слепил глаза.

Мои глаза. И твои глаза.

И твою улыбку.

Холодный ветер, страстный ветер.

Обжигающий ветер.

А еще — он помнил,

как девочкой ты бегала по этой земле.

А теперь (то есть: тогда)

он запоминал,

как наши тени сливались на этой земле,

на этой земле — в одну.

Тот ветер я не забуду.

IV

Вечер как ветер.

Россыпи дуновений, россыпи нот золотых.

И — вдруг, ни с того, ни с сего —

неподвижность.

Память.

Это не листья сейчас шелестели,

это память,

ее осколки, ее пепелинки

кружились, кружились

и — вдруг, ни с того, ни с сего —

остановились, застыли

в воздухе.

(Ветер молчит)

V

Там, где сердце, звенели грядущие ночи

их нечаянным счастьем, водой золотой,

там, где сердце, и прошлые ночи звенели

их отчаянным счастьем, морозной луной —

там грядущий наш ветер, как новые, помнил

неземные в подлунной метели снега,

там и прошлый наш ветер предсказывал, верил,

засверкают что морем у гор берега.

Там, где сердце — как веер, порыв и дыхание,

где жасмины и жимолость, сны жакаранд,

там, где сердце — как песня любовного знамени,

где объятье — не камень, а слов бумеранг,

там, где сердце — волна, горе смывшая радостью

(оттого эпилог превратился в пролог),

там, где сердце — гора, опьяненная пламенем,

там, овеянный нежностью, путь наш пролег.

Аллилуйя лазури, губам твоим, свежесть!

(этой хрупкости бабочки, тонкости рук)

Аллилуйя рассвету, и, полночь, тебе аллилуйя!

Там, где сердце, — не будет ни мук, ни разлук.

VI

Сердце раньше было оловом,

стало — золотом.

Ты, мой ветер, стала словом,

поворотом —

от рассеянности к звездности,

от печали к радости.

Те, кто звались счастьем гости,

стали страстью.

Ты — мой ветер, нежность.

VII

И ветер. Ты спишь, осененная ночью,

порою — луною и вечно — любовью,

как прежде — закатом, как вскоре — рассветом,

проснувшись, моею ты будешь и — небом.

И ветер. Его беспричинная воля.

И воспоминанья грядущего моря,

и дождь, и малиновых молний осколки,

и озера всплески, и кроткие вздохи.

И ветер. И сон твой, твое пробужденье,

и тело в закате, и взгляд на рассвете,

и сердце нагое, что слышать желанно,

и где бы то ни было вечное танго.

И ветер, и сердце любовью нагое.

Твое пробужденье и слов моих море.