Дневник Дорианны Кей

Отто Шютт

Она обнаруживает чужой дневник и продолжает его вести, не осознавая связь с погибшим владельцем. Привычный мир давно исчез, и всё, что у неё осталось – эти странные предостережения. Но мало ли, что можно найти на руинах былого мира? Это всего лишь обрывок страницы. Дорианна молода, но не настолько легковерна, чтобы обмануться страшилкой о каком-то наемнике, охотящемся за теми, чье имя начинается на «Д».

16 марта

Открыла дневник и не знаю, о чем писать. Минуту назад думала, что листов не хватит, а сейчас — пустота.

Больно. Не выразить словами.

Перелистываю страницы и понимаю, какими чужими мы были, отчего больнее вдвойне. Писала, как таскала Сью на носилках, а о ней как о близком и родном человечке — ни слова. Ее внутренний мир, переживания, страсти — от меня был закрыт, хотя мы и были родными сестрами и жили бок о бок.

Ее больше нет.

Сью не заслужила такой участи! Она была ребенком, пережившим столько испытаний, что их с лихвой хватило бы на несколько жизней взрослого. Смерть состарила ее. За одну ночь она постарела. Из четырнадцатилетней девочки превратилась в старуху. Растрепанные золотистые завитки, в точности как у мамы, окаймили ее осунувшееся личико. Казалось, смерть не забрала с собой ее тяжкий груз. Сью не выглядела спящей, как поэтично пишут в книгах, — тревожные складки никуда не делись, наоборот, они прорезались отчетливее.

Дележка вещей. Жуть. Звероподобный кошмар. Стейси набросилась на еще не остывшее тело и стянула хлюпающие ботинки, оголив раскромсанные бесконечными переходами ножки… Фроди разогнул одеревеневшие пальцы и присвоил чарку для питья. Дика забрала куфию и солнцезащитные очки. Мама хотела снять крестик, но он уже был на Труди, когда она подошла попрощаться и пошарить в карманах. Брюс выпросил себе какую-то яркую безделушку.

От лицемерных утешений типа «Она ушла в лучший мир» хотелось кричать. Лавина бессмысленных стандартных фраз…

— Она растворилась на внешнем пузыре голографической вселенной, — сказала Дика.

В глазах общины я прочитала облегчение. Во всех, без исключения.

— Мы умираем от голода. Я приготовил бы из Сьюзен… — Фроди тщательно подбирал выражения, а я чуть не потеряла сознание. Не ожидала от него такого. — Вы уйдете подальше, а я предельно деликатно разделаю. В лучшем случае ее заберет Стена, так почему бы не избавить нас от голодной смерти?

Сквозь душащую пелену слез услышала голос мамы:

— Прикоснись к ней, и я отрежу тебе яйца!

Поразило отношение Труди к кончине сестры. Она поплакала, а на второй день уже весело играла с Саванной, бегая наперегонки. Она — дитя этого мира, где нет сочувствия и сострадания и каждый живет ради себя. Наверное, младшая сестренка не приспособилась бы к цивилизованному обществу. Она — ребенок примитивных правил выживания в апокалиптическом мире, где смерть — это жизнь. Она привыкла обходиться малым, а об умерших не вспоминать. Плакать — значит тратить драгоценную жидкость впустую.

Чак произнес пылкую речь, из которой я поняла, что трудности нас закаляют, а в других общинах еще хуже. Пустая болтовня о сплочении вокруг лидера и тому подобное. После так называемой панихиды подошел Зак. Он приобнял и произнес одно слово, безо всякого драматического пафоса:

— Сочувствую.

Я ощутила сиюминутное духовное единение, пусть и с совершенно чужим человеком. Именно этой естественности, чуткости, моральной опоры мне так не хватало.

Брюс был неразговорчив и терся возле меня, отчего становилось мерзко. Его присутствие отягощало, а он думал, что делает мне приятно.

Желающих копать могилу в каменистой глине не нашлось. Макс отобрал лопату:

— Копание займет много времени, а нам пора в путь.

Я разозлилась на него. Стукнула его в грудь, а он обнял, прижал к себе и сказал:

— Поплачь. Станет легче.

Отмучившийся комочек, у которого совсем недавно были переживания, характер, привычки, фантазии и грезы, оставили в котловине.

После короткой похоронной речи Чака мы отправились в Меридиан. Голод заставлял двигаться быстрее в надежде, что в необитаемых развалинах удастся отыскать что-то съестное. По дороге съели обожаемую Фроди кожаную куртку.