Последняя воля Артемиды. История в античном городе Сидэ

Отто Клидерман

Действие происходит в античной Турции, которая в прошлом была в составе Римской империи. История украшений, по преданию которые принадлежали самой богине Артемиде. Она пренебрегла ними и бросила на землю, проклявши их. Однако красота божественного подарка очаровывала простых смертных, и украшения дарили самым желанным и возлюбленным женщинам.

Глава третья

На дворе была глубокая ночь. Слуги суетились по всему дому, убирая всё после бурной вечеринки, вернее сказать после вечеринки скотов, а не людей, если так можно выразиться по деликатней.

Ливия ходила по дому, наблюдала уныло за работой рабов и кривилась: они вели себя даже хуже животных в её собственном доме, такое впечатление, что они надругались над ней, однако разве можно было бы пренебречь этим праздником, если того требовали обстоятельства поддерживать видимость дружеских отношений с друзьями и соседями?

Женщина сняла все свои драгоценности и отдала служанке, распустила волосы и рухнула на каменную кушетку, устланную подушками, уронила голову на руки, при этом издав тяжёлый стон. Она сидела как раз в том внутреннем дворике, где происходил этот чудовищный поединок, едва не закончившийся кровавым финалом. Здесь уже всё прибрали и навели идеальный порядок.

Именно в таком сгорбленном состоянии её нашёл управляющий, который остановился на небольшом расстоянии от своей госпожи и терпеливо ждал, пока та заговорит.

— Слушаю тебя Марк.

— Если моя госпожа согласиться принять горячий бассейн, она себя почувствует значительно лучше. — Произнёс он учтиво. — Сегодняшний день поглотил ваши все силы.

Женщина подняла на него глаза и с благодарностью улыбнулась.

— Ты всегда знаешь, что мне нужно. — Она подала ему руку, чтобы тот помог ей подняться.

— Даже боги на небесах нуждаются в заботе, — Ласково ответил он и она, опёршись о его руку, последовала в другую залу, где её ждал небольшой парящий бассейн, вода в котором была смешана с пряными травами.

Марк был в прошлом купленным рабом на рынке хозяином дома. Старый Тиберий приобрёл его для садовых работ, однако парень был расторопный и скоро стал помогать жене Тиберия в ведении всего дома. Он сопровождал её по всюду и вскоре между ними завязался бурный роман. Женщина тут же поместила его на маленькую виллу на другом конце города, и они стали проводить там время, когда сезон работ был завершён, и наступало зимнее время, правда не для двух страстных любовников, которые дарили свою любовь с невообразимой пылкостью.

Через несколько лет она подарила ему свободу, но Марк пожелал остаться рядом, несмотря на то, что мог бы начать другую жизнь. Он не желал для себя больше ничего другого и уже не представлял, как можно жить другой свободной жизнью. Его скромное существование возле очаровательной хозяйки была его настоящим собственным и тихим раем. Однако в доме они никогда не позволяли себе ничего такого, пока не наступало их время.

Женщина сбросила свою одежду и опустилась в ароматный бассейн. Марк тут же достал из корзины горсть лепестков и рассеял над бассейном.

— Это для моей богини, — С нежностью прошептал он,

— Спасибо мой друг, ты заслужил мою улыбку. Иди, отдыхай, ты весь день на ногах. Устал, можешь не отвечать, я вижу по твоим глазам. Спокойной ночи моё утешение.

Марк с благодарностью поклонился и бегло приложив волосы женщины к своим губами страстно пролепетал: «Спокойной ночи мой ангел. Холодные ночи пророчат нам скорое счастье»

— Ты прав мой Купидон, уже скоро. — Произнесла она с благоговением и закрыла глаза.

В зале наступила тишина. Ливия не помнила, сколько времени вот так пролежала, нежась в ароматных травах, как неожиданно кто — то провёл рукой по её щеке.

Женщина подскочила с места как ужаленная и с изумлением посмотрела на вернувшегося Софианоса:

— Ты напугал меня, — Бросила она с раздражением.

— Прости, не хотел быть непрошеным, но в эту ночь мне просто необходимо было к тебе вернуться, иначе я сойду с ума с восходом солнца.

Ливия посмотрела пытливо уже на полностью отчаявшегося друга семьи, который присел на корочках у бассейна, и положив локти на краю она склонила на них голову.

— Что у тебя произошло?

— Я не могу забыть всё, что произошло. Этот юноша был для меня как брат, я доверял ему как самому себе. Он хорошо справлялся с хозяйством в моём доме, а когда пол года назад я понял, что не могу посещать спальню моей жены — я плакал на его плече как ребёнок. За это время я искал смерти по всюду, а в один вечер понял, что фактически умер, когда увидел его в постели моей жены, это уже стало постоянством, каждый вечер в моём бокале было вино, он подливал мне, чтобы я крепко спал.

— Могу только представить, что ты чувствовал.

Софианос закрыл руками лицо и зарыдал: «Я был таким глупцом, а когда он умер — понял, что сожалею, что доверял».

— Почему ты не пришёл ко мне раньше и не поделился со мной своим горем? Разве я когда-нибудь с кем-то делила твои тайны? — Ласково с укором спросила Ливия.

— Нет, никогда, — Бросил он отчаянно.

— Мы знаем друг друга, наверное, всю жизнь, так в чём же дело?

— Я тысячу раз глупец, что не находил утешения на твоём плече. Нет, это судьба глупая. Мои родители не имели достаточно денег тогда, чтобы просить о свадьбе с тобой.

— А ты спросил меня, нужны ли были мне твои деньги? Нуждаюсь ли я сейчас в чём-то, и кто приносит солидное состояние в этом доме?

— Боги, я был таким глупцом. Таким, как и сейчас. Просто глупцом. Но мне не нужно было бы в этой жизни переложить на твои плечи всё, просто чувствовать твою поддержку и понимание. Я бы был с тобой другим, даже в этот момент ты бы не отвергла меня и позвала в свою постель, даже если бы я смог только обнять тебя, и уткнувшись в твои волосы просто уснуть — мы бы были бы счастливы! — Он зарыдал опять, только уже более судорожно и громко.

Ливия жестом позвала молчаливую служанку, сидящую всё это время в углу залы, и та тут же подала ей полотенца, помогла выбраться с горячей воды и завернула её в мягкие и душистые покрывала.

— Пойдём, тебе нужно успокоиться, — Фелица, принеси ка нам цветочного чаю в музыкальную залу. — Бросила она служанке и увела под руку Софианоса в другую часть дома.

Они сидели на кушетках, пили горячий чай и гость утирал горькие слёзы. Он говорил много и без умолку, держа руку хозяйки, а когда его печаль покинула его сердце и пришло место облегчению в его душе он неожиданно сказал: «Я бы желал, чтобы мой единственный сын и твоя единственная дочь поженились. Что ты об этом скажешь? Если не мы — то наши дети» — Он пытливо посмотрел в её глаза.

Брови Ливии взлетели в верх от неожиданного предложения.

— Я не буду против, если они решат соединить свои судьбы вместе, — Сдержанно начала она.

— Что они могут ещё решать, они не знают с кем им будет хорошо или плохо, а мы знаем. Так что, ты согласна? — Он схватил её руки и приложился к щеке.

— Ну конечно согласна, если мы породнимся.

— И станем более ближе друг к другу. О боги, я ждал этого с долей отчаяния, что это может не произойти, а теперь вижу, что это может случиться. — Он вздохнул с облегчением и утёр опять нахлынувшие слёзы. — Всё, больше не буду плакать, только жить и радоваться от счастья. — Он в порыве наступившего благоговения прижал к своей груди оторопевшую Ливию и уткнулся в её волосы. — Спасибо тебе за всё. Если нам не суждено было быть мужем и женой на этом свете, то я готов умереть в любой момент, чтобы воссоединиться с тобой на том.

— Не спеши умирать. Ты нужен тут мне и не только мне, своему сыну.

— Хорошо, я буду продолжать жить ради тех, кого люблю.

— Ну, вот и хорошо. По крайней мере, ты уже умирать отказался. А прежде чем я выпровожу тебя домой — я хочу предложить тебе обратиться к Тине.

Она знает слишком много о травах. Уверена, что-то найдёт и для тебя. Ты должен понимать, что твоя проблема никак не относиться к стыду, а к какому-то заболеванию, и к тому же ты знаешь, ни одна душа не проронит

лишнего слова.

Софианос изумлённо посмотрел на неё: «Это можно лечить?»

— Ну, я не уверена, но попробовать можно. Ну не страдать же тебе из-за этого в твои молодые годы?

Гость почувствовал, что способен уже свернуть горы. Он поднялся с кушетки, поправил массивный дорогой браслет на руке и с большей уверенностью в голосе произнёс: «Даже если травы не дадут никакого эффекта, я знаю одно. Я никогда не перестану любить тебя. Ты вернула мне не только жизнь. Ты мне вернула значительно больше». — Он вынул из кожаного мешка свиток и подал его Ливие.

— Что это? — Удивилась женщина.

— Право владения землёй, которая находиться у твоих виноградников. Там растут оливковые деревья. Распоряжайся, как хочешь. Уверен, что тебе понравиться заниматься оливковым маслом.

— Зачем? Мне от тебя ничего не нужно. — Отдала свиток обратно хозяйка дома.

— Это благодарность за то, что избавила меня от мучительной боли и позволила ради меня пролиться крови в твоём доме.

— Это было нелёгкое решение.

— Я знаю, что это не твой стиль, но ты сделала это из-за меня, а я хочу сделать для тебя более приятную вещь. Владей и пожинай плоды. Можешь не провожать меня. Во дворе меня ждут мои рабы и носилки. Я исчезну немедленно. Ты должна идти спать. — Он коснулся губами её лба и сразу же пошёл на выход.

— Да, к стати, — Окликнул он, — Мы нанесём визит с моим сыном вашему дому завтра. Дети должны видится чаще, чтобы привыкнуть друг другу.

Ливия поняла, что спать в эту ночь ей явно не придётся: только Софианос покинул дом и она тут же бросилась к Тине и нашла сестру и дочь, суетящихся вокруг того самого же раба:

— Ага, так-то оно и лучше. — Выпалила с порога хозяйка дома. — Она тут же рухнула в свободное кресло напротив родных, и положив ноги на низкий столик раздражённо бросила:

— Ну, рассказывай теперь всё по порядку. Всю правду, а не то я её расскажу за тебя.

Раб приподнял голову, и опять без сил она повалилась на подушку.

— Я только что разговаривала с твоим бывшим хозяином. Так как официально ты мёртв, то мёртвый раб — означает свободный раб. Я склонна верить тому, что ты предал его самым гнусным образом. Ты знал, что он не может исполнять супружеские обязанности и заполз в постель его жены, при этом каждый вечер, подливая ему по больше алкоголя, чтобы он не подумал проснуться. Молодец, за это тебя бы стоило убить, в прочем, что он и пытался сделать, если бы не благородство нашей семьи. Но ты заслужил на то, что имеешь сейчас. Вполне.

— Я всегда нравился женщинам. Очень нравился. Почему я, собственно говоря, должен был бы пренебрегать ими?

— Но не думай, что ты очаровал в этом доме кого-нибудь из нас. Здесь для тебя места не найдётся. К тому же твой бывший хозяин подарил мне за кровавый поединок довольно внушительный кусок земли с оливковой рощей. Я его не просила, но это означает, что я не могу дать тебе крышу над головой: во-первых он мой лучший друг, и я не хочу в его глазах прослыть предателем, во-вторых, мне не нужен человек, который легко может воткнуть тебе нож в спину. Если у меня имеются и слуги, а многие из них вольноотпущенники, то за этих людей я могу ручаться, а какой мне смысл держать в доме шакала?

— Я не шакал, и я добросовестно служил господину Софианосу. Я не подливал ему вино каждый вечер.

— И ночи с его женой ты тоже не проводил.

— Проводил, она этого желала и я тоже.

— По крайней мере, честно, — Пожала плечами в заключении женщина.

— Но мы не можем же его просто взять и выставить на улицу, — Заступилась за несчастного Тина. — Он очень ещё слаб.

— Я его и не гоню, но когда он будет в состоянии — тогда пусть идёт на все четыре стороны и живёт вольной жизнью.

— Я и жил вольной жизнью. В Риме. У нас с отцом и тремя братьями было своё положение в обществе, и жизнь текла размеренно и спокойно. Я вёл семейное дело, занимался выращиванием овощей и фруктов. Наши земли были необъятны и полны урожая каждый сезон. Однако в один момент, когда не стало отца — к нам пожаловал один весьма влиятельный сенатор и предоставил документ, что наш отец занял у него очень много денег в залог на наше состояние, хотя в этом никогда не было нужды. А дальше было всё как в тумане. Мы оказались нищими и за долги все трое были проданы в рабство.

— Но, если вы были так богаты, почему просто было не отдать ту сумму, которую предположительно занял ваш отец? — Удивилась Ливия.

— Сенатора не интересовал долг. Его интересовало видеть нас униженными и в лохмотьях. Он сделал всё, чтобы разрушить наши жизни. С тех пор я не видел моих братьев. Даже не знаю, что с ними.

— Личные счёты? Не так ли?

— Его жена была неподражаема в постели. — Честно признался раб.

— Вы просто идиот. Полный идиот. Вы разрушили жизнь вашей семьи из за связи с женщиной? Да вам что женщин во всём мире было мало?

— Значит, они были особенные женщины, если я готов был за них очутиться даже в рабстве. — Томно произнёс он.

— Вот кого надо было бы местами поменять в данной ситуации. Софианоса и вас. Кстати, как ваше имя горе герой-любовник?

— Антоний.

— Тина, полагаю, мы всё-таки можем помочь нашему другу решить его проблемы? А?

Сестра рассмеялась:

— Если ему и надо помочь, то не с тем, чем ты советуешь, а с головой. Вот как раз там совершенно природа поскупилась дать по больше ума.

— Она вообще туда забыла заглянуть, по всей видимости.

— Я всегда считала, что от мужчин всё зло, а сейчас вижу, что зло от женщин, — Заключила важно Юстиниана.

— Нет, моя дорогая, всё зло всего лишь от отсутствия ума, мы все способны, так или иначе жить в мире, если хватает здравого рассудка.

— Я не дурак. Я хорошо образован и вёл даже в доме Софианоса не плохо дела, но меня просто надо держать в дали от женщин, иначе я сорвусь. Тут я за себя не отвечаю. Я знаю несколько иностранных языков, играю на арфе и превосходно владею оружием.

— Ты научишь меня всему, что знаешь, — Бросила дерзко девочка. — Я хочу мыслить как мужчина, драться как мужчина, ездить верхом как мужчина, знать иностранные языки, я не буду учиться готовить еду, как женщина и шить одежду. Я никогда не буду угождать мужчинам, и быть за их спиной. И даже не думай когда-либо соблазнить меня, а не то не забывай, что у меня дар врачевания и я хорошо управляюсь вот с этим. — Она указал кончиком пальца на лежащий ланцет.

— Если твоя мать смилуется надо мной — я твой раб навеки, моя госпожа, — Взмолился Антоний. — Не прогоняйте меня. Я могу быть даже тенью в этом доме и охранять девочку. Клянусь. Но если я только выйду из дому — то меня просто убьют.

— Постой, так это не одно из твоих приключений? — Изумилась Ливия.

— Но я же не могу помнить все мои похождения и с кем я провёл ночи. — Взмолился откровенно Антоний.

— Ясно, с тобой нужно что-то делать. Но что? Куда тебя деть, горе ты непоправимое? — Задумалась Ливия.

— В дом, к дяди, — Тут же предложила Юстиниана.

— А он ему зачем?

— Ну, так у дяди нет женщин, и он лишился своего старого управляющего. А Антоний мог бы просто работать и исчезнуть в его доме.

— Ты забываешь, кто наш дядя. Или ты считаешь, что губернатору города нужен наш горе-любовник с подобной репутацией?

— Может я не права, но дядя всегда сетует, что я мало навещаю его. У меня будет причина навещать его каждый день. В обществе мужчин я не только буду владеть в совершенстве оружием, и ездить верхом. Я научусь думать как настоящий мужчина и почему бы не научиться играть на арфе?

— Нет, ну ты слышала моя дорогая? В нашей семье не будет женщин, на нас закончиться существование, а род продолжит мужчина.

— Может так даже и лучше. — С грустью заключила Тина. — Она познает меньше разочарования в своей жизни, нежели познала я в своё время.

— Не знаю, чем ты заслужил в богов такую милость, но явно ты им симпатичен, — Бросила с насмешкой Тина, — Они дарят тебе хороший шанс продолжить достойную жизнь.

— Нет, определённо они влюблены в меня, — Заносчиво бросила девочка, — Поэтому ему дарован шанс сотворить с меня настоящего потомка Цезарей. И пусть мужчины влюбляются в других девушек, а я не дам им ни одного шанса!

— О боги, и это говорит моя дочь в свои — то годы, — Взмолилась Ливия, и тут же вспомнила о предложении Софианоса. — Кажется, Октавину-Флафию будет не здобровать с такими убеждениями.