Последний аккорд

Омар Суфи

Войны, революции, метаморфозы двадцатого века через призму истории одного города – все это вам расскажет… пианино фирмы «Рёниш». Сделанный в Германии музыкальный инструмент в тысяча девятьсот четвертом году начинает долгое путешествие в отдаленный уголок Российской империи – на Кавказ. Там он будет учить музыке детей аристократов, развлекать пьяных посетителей в ресторане, нести культуру рабочим в заводском клубе, служить музыкальному гению, и много чего еще ему предстоит пережить.

Глава третья

Русское дело, Ольга, уроки музыки и не только

Прошел месяц, я так и не почувствовал Ольгина нежные пальцы на моих клавишах. Зато раз на мне все же поиграли. Драгунский принимал гостей, было много вкусной еды на столе, было много разодетых гостей, и один из них подыграл Игорю Яковлевичу, когда тот спел несколько романсов. Наконец, впервые, кто-то (исключая настройщиков) поиграл на мне. О, я был счастлив! Я вибрировал и тянул, как мог…

Но самое интересное не это. Среди приглашенных был человек по имени Клаус — да его все величали Клаус Петерович. Но я сразу признал в нем немца. Он прекрасно говорил по-русски.

И вот тут-то я успокоился. Елизаветполь мне стал нравиться. Ничего, если не Ольга, то все же кто другой найдет мне применение.

Клаус Петерович был частым гостем Драгунского. К моему изумлению и великой радости недалеко от Елизаветполя было — чтобы вы подумали? — немецкое поселение Еленендорф. О, как я замечтал попасть туда!

Канделябры мне позже сообщили, что Еленендорф был основан при царе Александре Первом в двадцатых годах девятнадцатого века. Многие немцы здесь были из Швабии — гм… — несколько ниже уровнем, чем Саксония, но, излишне говорить, что мне было безумно приятно видеть своих в таком далеком месте. Клаус Петерофич поставлял вина многим русским государственным чиновникам и офицерам. В Еленендорфе было много виноградных полей, основанных крестьянами из Швабии.

Мне положительно стал нравиться Кавказ. По дороге много всякого рассказывали поезда и вагоны — о диких нравах кавказцев, о мусульманстве и прочим. Но под крылом Российской империи эти земли приобретали европейский лоск.

Драгунский говорил на этом вечере своим гостям: «Посмотрите, как изменились эти места за время правления Его Императорского Величества. Мы несем сюда цивилизацию». На замечание одного молодого служащего по имени Максим Береговой, что: «Здесь, кажись, цивилизация возникла давно. Стоит посмотреть на все эти церкви, мечети, крепости на Кавказе», Драгунский ответил:

— Я говорю об истинной цивилизации, — восклицал статский советник. — Вы, молодой человек, иногда позволяете себе либеральные идеи. Я знаю, тут пошли тенденции говорить о мировой культуре, о богатстве Востока. Богатство то я не отрицаю — но это все равно Восток. А у нас большая миссия нести истинную цивилизацию в эти края.

Молодой чиновник не унимался:

— Ваше высокородие, вы слышали о «la mission civilisatrice»⁵ французов? Или о «ноше белого человека» Киплинга? Кстати, вон глядишь, британцы свои руки на наши территории запустят.

— Про британцев потом. Мне интересно — вот вы против меня говорите. Вам что — не нравится, что мы здесь делаем? Вы служите его Императорскому Высочеству, не так ли?

— Помилуйте боже, ваше высокородие. Вы не возводите на меня напраслину. Я служу императору и нашему великому государству. Я просто по иному вижу нашу миссию. Мы тут многое не так делаем. Я это по своей душевной боли за общее дело…

— И что же вы, молодой человек, нам советуете? Сейчас пошла такая молодежь…

Слушая этот разговор, я поймал взгляд Ольги. Сразу было ясно, что ей этот молодой человек нравился. Молодым особам нравятся дерзкие мужчины.

— Ну, нам надо более активно работать с мусульманами, — говаривал молодой человек.

— Это вы, наверно, начитались Величко. Он, конечно, был человек преданный русскому делу. Царство ему небесное. В прошлом году скончался то… Он где-то прав, но чересчур все воспринимал однобоко. Приобщить мусульман к нашей цивилизации нелегко. Нужно время. Вот идите и отдайте вон то пианино, которое я, кстати, недавно приобрел, в дом мусульманина. Он даже не будет знать, что с ним делать…

Мне эти слова Драгунского пришлись не по душе. Так что, хоть я и ранее говорил о высокой миссии нести цивилизацию массам, распространять европейскую культуру, но помилуйте, сударь (я уже стал разговаривать на русский манер), мне абсолютно не нравилась идея быть переданным в дом мусульманина. Что я там буду делать?

Конечно, меня никто не собирался продавать или передавать в дом мусульманина. Не для этого меня купил Драгунский. Но я задумался, а что вдруг… Хотя, опять же напомню, что мне говаривали, что в Стамбуле звучит европейская музыка при дворе турецкого султана и в некоторых элитных домах. Но тогда я не представлял свою жизнь среди мусульман.

Прошло еще несколько недель — наступила жаркое лето в Елизаветполе. Я стал привыкать к этому восточному городу, куда вкрапливалась европейская цивилизация. В доме у Драгунских было достаточно интересно — много гостей различных народностей — русские, в первую очередь, мои земляки немцы, армяне, грузины; были и местные тюрки — русские их называли «азербайджанские татары». Я помню двух представителей из местных — один был продавцом ковров; другой был из местных беков — типичный восточный аристократ, который сносно говорил на русском, но его сын был одет в европейскую одежду и проучился в Москве несколько лет.

Что касается моей Ольги, то она было увлечена этим типом, Максимом Береговым — кажется, не дворянином. Она говорила про него со своими подругами. Но, по-моему, этот либеральный тип совсем не отвечал взаимностью на Ольгины знаки внимания. Зато этот сын бека просто высыхал по Ольге, впрочем, без какой-либо надежды — невозможно представить, чтобы мусульманин женился на дочери высокопоставленного русского чиновника.

В июле господин Драгунский уехал в Тифлис и перед отъездом сказал, что необходимо найти для Ольги учителя музыки. Приехал он через десять дней и сообщил, что на фронте ситуация плохая и в стране не совсем спокойно. Никаких новостей об учителе музыки. Я уже стал терять терпение, и прямо хотелось расстроиться так, что бы даже заводские мастера на «Ренише» не смогли меня настроить.

Даже простое «до-ре-мифа-соль» никто не играл на мне. Ну, пару раз сыграли русские романсы. Мне они сразу понравились, но излишне говорить, что русские романсы все же лучше звучат под аккомпанемент гитары. Я был бы не против поспециализироваться на романсах, но, увы, эти два-три случая не могли меня воодушевить. Большей частью я стоял невостребованный. Мне приходилось слушать французские излияния Бретона и звуки муэдзина, призывающих мусульман к молитве. Последнее мне нравилось гораздо больше. Слушая муэдзина, я успокаивался и понимал, что всему свое время — нужно только терпение.

Наконец в сентябре появился учитель музыки — это был достаточно бедный музыкант из Киева по имени Иван Колядный. Его нашла супруга Драгунского, но последний заподозрил, что тот еврей и не хотел его брать в дом. Так оно и оказалось — Колядный был евреем, но как он божился (не знаю какому богу — христианскому или еврейскому, хотя впрочем, согласно обоим монотеистическим верованиям бог един и один на всех), он был крещен. Как я потом узнал, после присоединения польских земель к России в конце восемнадцатого века много евреев попало под власть России и при царе Николае Первом многих евреев насильно крестили — наверно это был из тех.

Вот так началась моя полноценная жизнь в доме Драгунских. Иван Колядный стал учить Ольге сперва элементарные азы — клавиши, октавы и ноты. Потом они перешли на простые композиции — каноны, бурре, рондо, чуть позже полонезы, прелюдии и фугетты. Никто не задумывался, как удивителен процесс человеческого обучения? Кажется это таким естественным. Но я то знаю, как интересно ощущать на себе этот процесс — чувствовать как пальцы ученика или ученицы становятся увереннее и тверже, как звучание приобретает смысл и гармонию.

Наконец, я был счастлив. Был еще кое-кто, кто слушал первые удивительные нотки моей надменной Олечки. Да, это тот молодой сын бека. Он часто останавливался под окнами Драгунских и слушал Ольгина «до-ре-ми». Я даже задумался, что может стану свидетелем романтической любовной истории между христианкой и мусульманином. Здесь среди местных тюрков ходила на устах поэма об армянке Асли и тюрке Кериме. Однако дела принияли совершенно иной оборот — что у Ольги, что у армян с тюрками (но у них намного позже).

Сперва об Ольге — она все жаждала видеть Берегового, которого Драгунский перестал приглашать к себе домой. Она пару раз просила подруг передать ему письма, которые оставались без ответа. Но, сразу скажу, что она конечно совсем не усыхала по нему. Для нее это скорее было развлечение с примесью юношеского девичьего романтизма. Я сперва удивился, как Ольгина надменность позволила ей «стрелять» за тем, кто ей не отвечает взаимностью. Потом понял — именно эта надменность заставляла ее достичь цели, а потом отомстить. От всех этих душевных переживаний страдал я — Ольга теряла интерес к изучению музыки.

Где-то в октябре она однажды пришла домой злая как черт. Она в тот день открыла маменьки свою душу. На одном из приемов Береговой начал насмехаться над ней в присутствии ее подруг и более того, назвал ее отца старым полицейским, который не дает развиваться России. Вы знаете, что могут сделать женщины в отместку?

Слушайте. Через пару дней, будто нечаянно, супруга Драгунского проронила мужу, что Береговой говорил о необходимости реформ в России и сказал, что нынешний губернатор Елизаветпольской губернии никчемный человек. Через несколько дней его вышвырнули со службы. Он поспешил покинуть город, чтобы с ним не разделались похуже. Вот так. Я, впрочем, встретился с ним позже, уже при иных обстоятельствах.

Теперь вроде у молодого бекского отпрыска было больше шансов. Ему как-то удалось еще несколько раз попасть в дом Драгунских. Один раз, когда они остались на несколько минут наедине, молодой бек встал на колени и запричитал перед Ольгой, что он готов ради нее принять христианство, чтобы связаться с ней брачными узами. Ольге, конечно, все это нравилось — играться с этим молодым человеком. Она засмеялась и позже рассказала историю матери. Та же приняла это сообщение серьезно — на Кавказе были нередки случаи, когда девушек крали. Она поспешила поставить мужа об этом в известность.

Господин Драгунский только коротко ответил: «Не посмеет дочь статского советника украсть. Я их всю семью уничтожу». Но потом он вдруг изменился, когда услышал, что молодой бек готов принять христианство. Он отметил: «Для русского дела, однако, это было бы неплохо». Но на этот раз жена возразила: «Пусть для русского дела кто-то другой жертвует единственной дочерью. Да потом, эти мусульмане все равно у нас в руках». «Это может только на поверхности так», — возразил радетель русского дела.

Никаких драматических событий не произошло. Господин Драгунский дал понять беку-отцу, чтобы тот усмирил пыл своего сына — они, конечно, рады видеть молодого человека с московским образованием в своем доме, однако, не воспринимают некоторых чересчур назойливых знаков внимания в отношении своей дочери. Не знаю, что бек-старший сказал или сделал со своим сыном, но тот больше не появлялся ни то что в доме, но даже под окнами дома.

На улице оголились чинары — в Елизаветполе наступила осень. Ольга все еще пребывала в начальной стадии обучения. Своими нежными пальцами пыталась отшлифовать малое рондо — да уж прогресс небольшой, если хоть кто знаком с музыкальным обучением.

Учитель был крайне терпелив с нею, постоянно подбадривал и говорил кучу комплиментов. Я же стал мечтать попасть в дом кому-нибудь из немцев. Для меня так и осталось некоей мистикой поселение швабских немцев здесь на Кавказе. Единственной связью был Клаус Петерович. Он тоже заглядывал в дом к Драгунским. Хотя, должен отметить, что ни разу этот немец ни вел разговоров о музыке. Впрочем, к швабцам надо относиться с нисхождением. Это вам не Лейпциг. Так что, я потом даже стал сомневаться — если вдруг немцы заберут меня к себе в Еленендорф, найдется ли мне там применение среди этих виноделов?

В один из вечеров Драгунский пришел домой поздно, мрачный и одновременно возбужденный. Он сообщил: «Собирайтесь. Меня направляют в Баку. Там неспокойно, говорят, что рабочие нефтяных промыслов собираются восстать. Высокое начальство в Тифлисе считает, что Баку надо укреплять. Там много революционных элементов развелось. Я говорил, что этот либерализм добром не кончится».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

5

Цивилизаторская миссия (фран.).