Виктория

Ольга Пустошинская, 2019

Не думала Виктория, что её поездка к матери обернётся таким приключением, вынести которое под силу не каждому. Ехать в Самару две тысячи семнадцатого года, а приехать в Куйбышев – запасную столицу – сорок первого. Ей предстоит выживать в тяжёлое военное время. Сначала Виктория будет корить судьбу за такую жестокость, а потом поймёт, что в жизни случайностей не бывает.

Куйбышев

Поезд едва волочился, часто и подолгу простаивал на разъездах, пропуская крытые брезентом платформы и санитарные поезда. Вика вспомнила, как сказала проводнице: «Спать я уже дома буду!» — и горько усмехнулась. Ехали двое суток.

Вагон отапливался маленькой печкой. Было холодно, по полу гуляли сквозняки. Виктория сидела с закрытыми глазами, подобрав ноги и закутавшись в тонкое одеяло.

«Это дурной сон, это не может быть правдой. Я сейчас проснусь и увижу своё купе», — подумала Вика и зажмурилась, сосчитала до десяти, медленно открыла глаза. С разочарованием увидела, что сон продолжается. Серёжа поглядывал на неё с любопытством, бросив игрушечный грузовик, Валентина дремала, привалившись спиною к стенке купе, старик с боковой полки пил чай, громко отхлёбывая из кружки, — он выходил на станции за кипятком.

— Давай кипяточку налью, у меня целый чайник. — предложил дед, заметив Викин взгляд.

Та покачала головой: наливать не во что. Валентина покопалась в сумке и протянула алюминиевую кружку.

— Вот, возьмите.

— Ещё кому надо? — спросил дед стал наливать кипяток в подставленные стаканы и кружки. — Сахару нету, жалко.

— У меня есть конфеты… — Вика достала из рюкзака несколько леденцов и угостила своих попутчиков.

Прихлёбывая из кружки, она снова задумалась.

«Вот так попала в историю… Зачем только пошла в этот вагон-ресторан? Сейчас бы уже лепила с мамой пельмени к празднику, салатики бы крошила… В колонне бессмертного полка шла бы с портретом прадеда Ивана, телевизор смотрела. Эх… ладно, нечего себя жалеть — глаза и так на мокром месте. Только слёз сейчас не хватало…»

Вика сходила в уборную, помыла кружку и отдала Валентине.

«Куда я еду и зачем? — вернулась она к размышлениям. — Никого в Самаре у меня нет, родных нет, дома тоже нет. Лучше уехать в Москву при первой возможности. Может, на том месте, где бомбили, какой-то портал, и я попаду в своё время?»

Поезд сбавил ход.

— Полчаса стоять будем! — объявил проводник.

Вика выглянула в окно. Рядом с длинным одноэтажным зданием с арочными окнами стоял деревянный навес, на крыше которого была прибита вывеска: «Горячие обеды». Рядом с прилавком толпился народ.

Пассажиры зашевелились, потянулись к дверям. Валентина тоже поднялась, взяла эмалированную мисочку и пошла с Серёжей к выходу.

Вика подсела к окну. Она видела пар, валивший от больших чёрных котлов, мелькающие в руках раздатчиц круглые половники. Неподалёку от навеса грелся большой бак, похожий на самовар, к нему подходили люди с чайниками, котелками и кружками, отворачивали краник и набирали кипяток. Вика догадалась, что это титан, хотя никогда раньше его не видела, а только читала.

Она давно была голодна. Валя по доброте своей предлагала то бутерброд, то варёную картофелину, Вика отговаривалась, что уже поела, купила на станции пирожок. Теперь она достала из рюкзака яблоко и стала есть, откусывая кусочки от красного бока.

Вернулась Валентина с мисочкой горохового пюре с маленькой тефтелькой и ломтиком ржаного хлеба, поставила на столик и сказала:

— Ешьте, пока горячее.

— Я не голодна, правда. Я на станции ела, — начала отнекиваться Вика.

От гороха шёл такой аппетитный запах, что у неё заурчало в животе.

— Виктория, вы никуда не ходили, я видела. Я вам предлагаю в долг, хорошо?

— Хорошо. Спасибо, Валя. Давайте уже на «ты»?

— Ничего не имею против, — улыбнулась Валентина.

Вика взяла ложку, стала медленно есть, сдерживаясь, чтобы не проглотить всё за секунду.

***

В Куйбышев приехали через два дня.

Товарные, пассажирские и санитарные поезда всё прибывали, перрон и привокзальная площадь кишели людьми как гражданскими, так и военными. Высоченной башни из стекла, с огромными залами и смотровой площадкой, конечно же, не было; на её месте стояло длинное величественное здание архитектора Рошфора. Вика с благоговением смотрела на изящную лепнину, арочные окна и бронзовые люстры. Какая же красота! Старый вокзал она почти не помнила, а вот таким видела его впервые. Очень захотелось сделать несколько снимков на смартфон, но об этом не стоило и мечтать. Плакаты со стен зданий призывали граждан быть бдительными: красная сильная рука перехватывала чёрную корявую вражью лапу. И народ бдел. Поэтому пусть телефон лежит и дальше в потайном кармане.

…Валентине дали ордер на вселение в коммунальную квартиру на втором этаже. Хозяйка кисло улыбнулась, принимая документ, пробежала глазами.

— Здесь указаны два человека, — заметила она.

— Сейчас уйду, я только помогла с вещами. — Вика указала на мешки и чемоданы.

Комнатка была маленькой, не развернёшься: окно с плотной светомаскировочной шторой, старый диван под пледом, двустворчатый шкаф, маленький стол и сложенная раскладушка у стены; но имела большое преимущество в виде отдельного входа из общего коридора, в конце которого была большая кухня.

— Если не получится у тебя с жильём, то возвращайся сюда, — предложила Валя, — мы поместимся на диване, а Серёжа будет спать на раскладушке.

— А хозяйка что скажет? Вон как зыркнула.

— Да ничего не скажет, не на улице же тебе ночевать… Серёжа, чего приуныл? Распаковывай чемодан. Сейчас устроимся и будем кашу варить.

Вика порезала банан и яблоко, разложила кружочки и дольки на тарелке. Надорвала упаковку с печеньем, прибавила несколько конфет к чаю.

Серёжа во все глаза смотрел на угощенье.

— Я никогда не видел такое печенье. — Он погладил красно-жёлтую упаковку «Любятово» с колосьями. — Это заграничное, что ли?.. А это банан? А почему он жёлтый? Мама приносила бананы, но они были зелёные.

Бананы появились в СССР в тридцать восьмом году. Их закупили по распоряжению Сталина, которому очень понравился экзотический вкус. Бананы привозили незрелыми, чтобы те не испортились раньше времени, но даже такие зелёные плоды были дефицитом. Для съёмок фильма «Старик Хоттабыч» не нашли настоящих бананов, использовали муляж из папье-маше и окрасили ярко-зелёным: плодов другого цвета художники не знали.

— Тётя Вика, можно фантик от печенья взять?

— Конечно, — разрешила Вика и сняла обёртку. — А ты читать умеешь, Серёжа? Цифры понимаешь?

— Мы только буквы в школе учили, а потом в эвакуацию поехали. — Серёжка старательно выговаривал слово «эвакуация». — Мама сказала, что здесь я буду опять ходить в школу.

Ну и хорошо, ну и славно. Не будет дату изготовления разглядывать.

Пришла из кухни Валя с дымящейся кастрюлькой.

— Вот и каша… пшеничная с маслом. Вкусная! Керосинку надо будет купить. Хозяйка сказала, что свою давать не сможет.

Разлили жидкую кашу по тарелкам, нарезали горбушку хлеба на ломтики. Вика, избалованная деликатесами, готова была поклясться, что вкуснее этой каши ничего сроду не пробовала. Было неловко есть не свою еду, но она утешала себя, что на чужой шее никогда не сидела и сумеет отблагодарить.

Потом пили чай, экономно откусывая от печенья.

— На вокзал хочу сходить, — сказала Вика, отставив чашку, — я утром видела, как приехал санитарный поезд, медсёстры раненых принимали. Медики там нужны, я думаю. Хоть у меня паспорта нет, но всё же попробую.

— Кстати, про паспорт! — вспомнила Валя. — Завтра мы пойдём в милицию, я подам документы на прописку, а ты заявишь об утере. Тебе справку выдадут, а потом и паспорт после проверки сведений.

«Проверки сведений»! Этого Вика больше всего боялась.

***

— Простите, я могу видеть врача?

Медсестра в белом халате с завязками на спине внимательно и удивлённо посмотрела на Вику, задержав взгляд на куртке.

— Анна Ивановна в санпропускнике.

— А где найти пропускник?

— Вон там, куда носилки понесли… А вы из посольства? — полюбопытствовала медсестра.

«Почему из посольства?» — подумала Вика, а потом её осенило: одежда! Слишком заметная, привлекающая внимание.

Она прошла через полный людей коридор и тамбур, заглянула в кабинет и увидела двух женщин, которые осматривали раненого.

— Здоров, — сказала одна из них и сделала пометку в журнале, — отправляем в госпиталь.

— Анна Ивановна? — осмелилась подать голос Вика.

Молодая женщина лет тридцати обернулась. Её лицо закрывала марлевая повязка, но глаза были добрыми и спокойными — это Вику приободрило.

— Можно вас на минутку, я по важному делу.

Анна Ивановна вышла в коридор и прикрыла дверь в кабинет.

— Что вы хотели?

— Я ваша коллега, эвакуировалась из Москвы, — начала Вика.

— Из Кремлёвской больницы?

— Нет, не из больницы… Я сама по себе приехала, так сложились обстоятельства.

— Понимаю, — кивнула врач.

— Мне очень нужна работа. Я офтальмолог, но могу работать и медсестрой.

Анна Ивановна внимательно смотрела на Вику:

— Как вас зовут?

— Виктория.

— Хорошее имя у вас, победное. Что вы заканчивали?

— Сеченова, в тридцать седьмом. — Вика заранее посчитала и запомнила все даты.

— Медики нам, конечно, нужны. В этом санпропускнике осматриваем пока только раненых, но это надо делать с каждым, с каждым приезжающим в город. Участились случаи малярии, сыпного тифа, не говоря уже о кишечных инфекциях… иначе эпидемии не избежать. Вы меня понимаете?

— Вполне.

— Не хватает рук… Если вы согласны, я поставлю вас работать в санпропускнике с другими медиками.

— Конечно, согласна. Только… — приступила Виктория к самому трудному, — у меня нет документов: поезд попал под бомбёжку.

— Это сейчас не редкость, к сожалению. Восстанавливайте свои документы, потом принесёте. Мы сделаем запрос в Москву по вашему месту работы. Вы где живёте?

— Ещё нигде, я только приехала.

— А, вот как! Сходите в исполком. С жильём, правда, в городе плохо, очень большой поток людей. Но попробуйте… Маша, — позвала Анна Ивановна сестру, — запиши данные Виктории…

— Александровны.

–…данные Виктории Александровны и дай ей халат. Мойте руки, принимайте следующего человека.

Медсестра с короткими косичками помогла завязать халат, подала полотенце. Вика послушно направилась к умывальнику, вымыла холодной водой руки.

Она присела на краешек кушетки и приступила к осмотру раненого, чувствуя себя, как на экзамене. Задавала вопросы и отмечала про себя, что Анна Ивановна одобрительно кивает, как учитель ученику, хорошо отвечающему урок.

— Подозрений на инфекции нет, — сказала Вика и поднялась с кушетки.

— Мне понравилось, как вы работаете. Это было профессионально, чётко, быстро. Вопросы грамотные, по делу, — похвалила Анна Ивановна.

— Спасибо.

— Завтра в вечернюю смену выходите. Да, вот ещё… если вам некуда идти… вот мой адрес. — Она быстро черкнула пару строк на клочке бумажки.

— Большое спасибо. Я думаю, что обойдусь, воспользуюсь в крайнем случае.

«Как много вокруг хороших людей! Или мне просто везёт?» — думала Вика, шагая от вокзала по улице Красноармейской. Торопиться было некуда, захотелось погулять по городу, помолодевшему на семьдесят шесть лет, привыкнуть к его новому виду.

С улиц исчезли светофоры, почти не было видно автомобилей, пропала надоевшая реклама, только ветер трепал края приклеенных на стенах агиток. Вика задержалась перед плакатом с суровой женщиной в красной косынке, приложившей палец к губам. Надпись предупреждала: «Не болтай!»

Супермаркеты с роскошными световыми вывесками уступили место скромным булочным, молочным и овощным магазинам. Не было на месте громадного дома со звездой в стиле сталинский ампир.

Вика прошла Шихобаловскую богадельню, в которой находилась школа-интернат (в будущем — приход и православная школа), остановилась перед огромным доходным домом Челышева из красного кирпича, с балконами и эркерами. Дом вмещал общежитие, квартиры и конторы.

Было холодно, в воздухе вились редкие снежинки. Вике стало зябко в короткой куртке. Такие курточки мама называла поперденчиками: короткие, что не прикрывают… ну понятно что. Виктория присматривалась к людям, спешившим по своим делам: женщинам в пальто с цигейковыми воротниками, в ватниках и платках, очень скромно, даже бедно одетым мужчинам, детям.

Рядом с тротуаром притормозила машина, и из неё выпорхнула нарядная женщина в облегающем синем пальто, в кокетливой шляпке, из-под которой выбивались белокурые локоны. Пахнуло дорогими духами. Мазнув по Вике взглядом, красавица процокала каблучками по тротуару и скрылась в старинном особняке Курлиной. Перед зданием сияли чёрным лаком шикарные мерседесы с флажками на крыльях, а у дверей топтался милиционер.

«Посольство Швеции», — вспомнила Вика. Её внимание привлекла смятая серо-голубая бумажка, валявшаяся на тротуаре. Это оказалась пятирублёвая купюра с парашютистом.

— Снова милостынька, — прошептала Вика, — пятнадцать рублей, если с той десяткой.

Она не знала ценности денег. Сколько, например, стоит хлеб: пятьдесят копеек или пятьдесят рублей? И можно ли что-нибудь купить на пятнадцать рублей?

Хлебный магазин был заметен издалека, возле него стояла толпа людей. Вика пристроилась в хвост очереди, засунула руки в рукава, сделав подобие муфты.

— Простите, сколько стоит хлеб? — спросила она у старой женщины в пуховом платке и ватнике.

Старушка зорко глянула на Вику, но не удивилась:

— Вакуированная? Оно и видно… Пятнадцать рублёв, по одной в руки дают, без карточек… С первого числа карточки будут. А на рынке триста рублёв буханочка — есть не захочешь!

Пятнадцать рублей — ровно столько и было. Вика отстояла длинную очередь, получила маленькую буханку чёрного пахучего хлеба, спрятала под куртку. Несла за пазухой как котёнка, как живое существо, чувствовала сытный запах, от которого кружилась голова. И почему раньше ей не нравился ржаной хлеб?

Вика ещё немного побродила по улицам, намёрзлась и решила вернуться в коммуналку к Валентине. Холод гнал, поторапливал, ноги сами несли к дому. Вика толкнула общую дверь в квартиру, прошла по коридору, заставленному корзинами, тазами, лыжами и ненужным хламом, и поскреблась в комнату Валентины.

— Кто там? — спросила Валя. — А, заходи.

Вика переступила порог и спросила шёпотом:

— А хозяйка не будет сердиться?

— Не будет. Я попросила за тебя, она разрешила недолго пожить, небескорыстно, правда. У её сына глаза болят. Посмотришь?

— Конечно, без вопросов… — Вика вытащила хлеб из-за пазухи, положила на стол и похвалилась: — Меня взяли на работу в санпропускник!

— Как хорошо! — всплеснула руками Валя.

— А знаешь, под чьим началом? Жуканиной Анны Ивановны. Я не сразу догадалась, что это она,

— А ты её знаешь?

— Знаю заочно. — Вика разделась и потёрла озябшие руки. — Я читала статьи, как в войну она работала в эпидемстанции. Во многом благодаря Жуканиной не случилось эпидемий. И этот санпропускник на вокзале она организовала. Чудесная женщина, а ведь молодая совсем!

— О какой войне ты говоришь? — Тёмные брови Валентины поползли вверх.

— Об этой, — смутилась Вика.

— А звучало, будто в прошедшем времени, — засомневалась Валя и вздохнула: — Это всё последствия контузии.

— Это я мечтаю, война кончится когда-нибудь, — нашлась Вика и поспешила перевести разговор в безопасное русло: — Серёжка, чай будем пить?

— Будем! А можно мне конфету?

Пили чай с хлебом, намазанным прозрачным слоем масла, с печеньем и карамельками.

— Я так не хотела уезжать из Москвы, — призналась Валя, — из-за Серёжки пришлось. Слух кто-то пустил, что немцев видели в городе. Может, просто слухи, я верить не хочу. Ты что-нибудь знаешь?

— Нет, ничего не помню. Расскажи.

— Шестнадцатого октября я собралась на работу. На заводе работаю в отделе контроля. Подхожу к метро, а там толпа. Все в панике: метро закрыто, трамваи не ходят, автобусы тоже… Мы пешком с сослуживицей пошли. Добрались — проходная закрыта, никого на территорию не пускают. Говорят, домой идите, не работает завод, вам всё сообщат. Мы стоим в растерянности. Как так? Что теперь будет? Делать нечего, домой пошли. Тут вижу: ветер несёт какие-то обрывки бумаги прямо на меня, портрет чей-то разорванный. Поймала обрывок, а это портрет Сталина: его нос, усы, лоб с зачёсанными волосами. А на помойках горами красные книги, знаешь, эти ленинские сборники, «Истории партии». Люди испугались и стали выбрасывать. Вот тут мы и поняли, что немцы будут здесь не сегодня, так завтра. Чудовищно, просто немыслимо…

Валя замолчала, пытаясь справиться с волнением, потом продолжила:

— Страшно было… Своих бандитов не боялись, хотя их было, наверно, много. Мы слышали, что стали грабить закрытые магазины и склады. А вот немцев боялись, уже были наслышаны о зверствах. Нам с сотрудницей повезло: возле бакалейного магазина раздавали крупы и сахар, я получила по три кило пшеничной крупы и сахара, пуд муки. Это всё теперь пригодится… По шоссе шла толпа людей, как на демонстрации, только с чемоданами, мешками, узлами вместо флагов. А потом мне позвонили и предложили эвакуироваться с заводом в Куйбышев. Говорят, что и Сталин покинул Москву.

— Нет, он остался в столице. Сначала хотел уехать, но передумал, только дочь отправил в Куйбышев, — заверила Вика.

— Ты это точно знаешь? — просияла Валя.

— Абсолютно.

— Слава богу! — выдохнула она. — Теперь я знаю, что Москву мы отстоим.

— Это только так говорят, а никакого бога нет, — влез с замечанием Серёжа.

— Отстоим, я знаю. Верь мне. И до самого Берлина дойдём, и красный флаг будет развеваться над Рейхстагом.

— Ты так уверенно говоришь.

— Верь мне. Это точно, как завтра взойдёт солнце.

— Вика, а родители у тебя живы? — Валя отхлебнула остывший чай и отставила чашку в сторону.

— Отец умер три года назад, а мама… она далеко, в Ташкенте. — Вике почему-то пришёл в голову Ташкент.

— Ты получаешь от неё известия?

— Нет.

— Не переживай, с твоей мамой всё хорошо, — поспешила успокоить Валя. — Ты сама напиши ей до востребования или телеграмму отправь.

Если бы можно было! Но как? Написать на конверте: «Вручить адресату в мае 2017 года?» Бред же… хотя…

Вика задумалась, потом взяла карандаш, бумагу и начала писать: «Мамулечка! Если ты читаешь это письмо, значит, задуманное у меня получилось. Я жива и здорова и очень надеюсь, что вернусь домой…»