В следующем году в Иерусалиме?

Ольга Марголина, 2021

В новой книге Ольга Марголина, нетипичный представитель «серебряного возраста», активный путешественник и почетный энергетик России, собрала свои впечатления от поездок в Иерусалим, которые она совершала в течение 27 лет. За эти годы множество событий произошло в жизни автора и ее израильских друзей, на ее глазах расцветала страна и хорошел удивительный город Иерусалим, древний и вместе очень современный. Что видела и узнавала нового во время прогулок и экскурсий, как она проводила будни и праздники с друзьями, обо всем этом автор живо и увлекательно рассказывает, привлекая исторические ссылки и документы. Евреи и арабы, иудеи и мусульмане как они сосуществуют на маленькой территории, не намного большей по площади ее родного Санкт-Петербурга с окрестностями? Автор верит, что все граждане страны смогут жить мирно и быть терпимы к религиозным и культурным отличиям друг друга. Тогда ее любимая прощальная фраза «В следующем году в Иерусалиме!» будет вдохновлять жителей и гостей города и страны еще много лет. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Октябрь 1995 года

— Олечка, в следующий раз приезжай с Катюшкой, я знаю, что Борис не может по работе. Вышлю вам двоим приглашение. По Тель-Авиву и окрестностям я сама вас повожу на машине, еще попросим кое-что рассказать Мирочку, она у нас ходячая энциклопедия. В удаленные места Израиля возьмем экскурсии. Договорились?

Мне очень хотелось показать Израиль дочке Кате, Элле очень хотелось познакомиться с моим семейством. После отъезда из Израиля мы интенсивно переписывались, сообщали друг другу обо всем: о событиях в наших странах, о работе и отдыхе, о своих делах, об учебе и работе детей и внуков. Если от Эллы месяц не было письма, я начинала волноваться. Мало ли что могло произойти в их ненадежном окружении. Конечно, можно было позвонить, но когда после гудков автоматический голос начинал на иврите называть какие-то цифры, я пугалась… Мои друзья и коллеги, которым я иногда читала отрывки Эллиных писем, написанных с искрометным юмором, часто спрашивали:

— Ну что тебе пишет твоя любимая женщина? Что еще у нее приключилось? Прочитай, пожалуйста.

Я с удовольствием читала Эллины эмоциональные письма о политических событиях в их нестабильном мире (теракты, убийства лидеров), о национальных праздниках (зимой ханука, весной пурим) и конечно, о семейных торжествах (например, прием больше сотни гостей в день ее рождения). У нее был явный литературный дар, который в сибирской ссылке не удалось развить, и бесспорная способность к иностранным языкам. С раннего детства в семье разговаривали на немецком, идиш и латышском, а в сибирской школе она быстро освоила еще и русский. Ссыльных из Прибалтики не принимали ни в какие высшие учебные заведения, да и в средние специальные брали с трудом. Ей после отличного окончания средней школы случайно удалось поступить в Томское медицинское училище, которое она через четыре года окончила с отличием. Дальнейшая долгая трудовая жизнь — сначала после возвращения в Риге и позже в Израиле была связана с медициной, а именно, с акушерством и гинекологией.

Только выдав замуж дочку, похоронив маму, сестру и любимого мужа, уйдя на заслуженный отдых, моя любимая женщина смогла вспомнить о своих литературных и лингвистических мечтах. На досуге она начала переводить рассказы о жизни своего томского друга, который эмигрировал в Германию и прислал в Израиль свои воспоминания. Процесс перевода и художественного оформления многостраничной эпопеи захватил «юного» переводчика. Кроме того, чужие воспоминания напомнили об очень непростой жизни ее собственной семьи. А что если попытаться напрячь память и описать их сагу? Ведь должны внуки, а их к тому времени было трое, знать о своих предках. Задача осложнялась незнанием внуками русского языка, они говорили только на иврите. Сначала надо было написать по-русски, а потом перевести текст на иврит. Все это поначалу казалось неподъемным, к этому следовало себя подготовить.

Отвечала я ей тоже с удовольствием, и в ответ слышала, что мои письма о нашей меняющейся жизни и моих приключениях в поездках и командировках она тоже вслух читала своим родным.

Моя любовь к Эллочке распространялась на все ее семейство — умницу — красавицу сестру Миру, очаровательную дочку Линочку — маму троих веселых ребятишек и ее мужа — серьезного инженера Селиг, что означало «счастье» на иврите. Я его назвала «турецкоподданный», спрашивается, почему? Да он был родом из Турции, там и сейчас жили его родители. С ним мы общались исключительно по-английски — русского он не знал, а я иврит не понимала.

Жили члены этой большой мишпохи (семьи) в разных городах и все дружно приглашали меня приезжать к ним еще и еще и привозить своих родных.

И вот прошло три года. Мы с Катюшей получили приглашение, я начала уговаривать дочку полететь в Израиль. Страна настолько меня в первый раз поразила разнообразием природы, людей и религий, достижениями во всех сферах деятельности, особенно в сельском хозяйстве, что хотелось показать это все это Катьке.

У нас в России, правда, с тех пор произошли некоторые улучшения в экономической сфере. Заработал рынок, о котором так мечтал и старался его внедрить Гайдар со товарищи. Магазины начали заполняться продуктами и товарами, но все равно с Израилем было не сравнить. Перестроечная общественная жизнь уже не бурлила, как мы иронизировали, перестройка перешла к мрачному времени перестрелки. Тем более, что началась и продолжалась не очень понятная, но кровопролитная чеченская война. Апогеем времени «перестрелки» смело можно было назвать день убийства любимого телеведущего Владислава Листьева первого марта 1995 года.

Многие интеллигенты заговорили, да и не только заговорили, а начали оформлять документы на выезд из страны, в России становилось страшно. Представителям еврейской национальности Германия открыла возможность въезда, многие наши знакомые устремились туда. В нашей семье после ужина шли бурные дебаты о происходящих событиях, мы с Катюхой возмущались происходящим, наши мужья относились к происходящему более терпимо.

Мое настроение подогревалось полной «жопой» в Гидроэнергетике, где я всю сознательную жизнь трудилась. Активные десятилетия строительства великих ГЭС (Братской, Красноярской, Саяно-Шушенской и десятков других) закончились, гидростанций больше не строили, на поддержание их в безопасном состоянии не хватало ни сил, ни средств. За исследования технического состояния плотин нам платили не деньгами, а натурой.

Например, из Карелии, куда сотрудники института продолжали ездить в командировки, в качестве оплаты слали бумажные мешки и банки с рыбными консервами. Рязанская тепловая станция расплатилась автомобилем, на нем с удовольствием ездил директор института. В основном я выезжала на объекты в составе министерских комиссий, которые пытались следить за состоянием всего, что было построено ранее. А уж если в одной из главных сфер экономики такой упадок, что же ждать в других!

И вот в это «черное» время мы с Катей собрались в путь. Я взяла очередной отпуск (начальство порадовалось, что можно не платить), Катя смогла оставить семью и работу в их собственной туристской фирме только на две недели.

Элла выполнила свое обещание, предложила плотное расписание знакомства Катюхи со страной, дополнив поездки к моим школьным подругам. Сразу после праздничного первого завтрака она сообщила:

— Вот свежая русскоязычная газета, видите, в ней несколько страниц с объявлениями об экскурсиях по стране. Выбирайте, какие хотите. Мы с Мирой вам дарим экскурсию «Иерусалим иудейский». Оленька, вы сможете там заночевать у Леры? Ты ей звонила?

— Да, звонила. Везу ей письмо от любимого брата и очередные подарки ей и Регинке.

— Я по твоим рассказам хорошо представляю эту невоспитанную девицу. Она за эти годы, наверно, мало изменилась. Но два дня, думаю, вы ее выдержите.

— Постараемся. Катюшка, ты получишь удовольствие от общения с этим ребенком.

— В первые два дня мы покажем Катюшке Холон, а потом, мама, ты будешь знакомить ее со страной, согласны?

Дальнейшее происходило по израильской системе «бекицер».

После прогулок по Холону Катя задавала вопросы Элле.

— Как работают солнечные батареи — пластины, которые укреплены на всех крышах домов — малоэтажных и высоких?

— Почему надо мыть с мылом овощи и фрукты?

— Как вывешивают белье, которое подобно флагам плещется на ветру из окон?

— Элла, что такое кошерная пища? Я даже магазины видела, где написано, что там только кошерная…

— Вот, Катюша, прочитай: «Всевышний дал нам законы о пище — кашрут. Современная медицина открывает связь между пищей, которую ест человек, и его психологией и характером. Мудрецам было известно это несколько тысяч лет назад. Основной закон кашрута — разделение или запрет смешивать, готовить и есть вместе мясное и молочное. Надо помнить, что после приема мяса должно пройти время, прежде чем употреблять молочные продукты». А если по-простому, то мясо надо употреблять только животных с нераздвоенными копытами (свинину — ни-ни!); птицу, чтобы с нее стекла кровь; рыбу, если у нее есть чешуя и плавники; плоды — после трех лет плодоношения.

После ужина и бесед с Эллой перед сном мы обе читали книги об истории Израиля, все было очень интересно. А в последующие дни мы вставали с восходом солнца, сытно завтракали приготовленным заботливой хозяйкой с вечера и куда-то уезжали.

Экскурсия в Иерусалим иудейский была одной из первых. Накануне созвонились с Лерой, сложили на два дня в сумочки нехитрый скарб и подарки для нее и Регинки, прослушали напутствия сестер о том, как вести себя с арабами, и вперед!

В пути Катя внимательно изучала пейзаж за окном. Я не приставала с беседами, вспоминая, как первый раз тоже следила сначала за скучной желтой равниной, чуть поднимающейся вверх, а позже за хвойными лесами, которые встали по обе стороны шоссе по холмам и не прекращались до самого белокаменного сказочного города.

— Катюшка, правда, белые здания на фоне голубого неба и солнца выглядят очень празднично?

— Да. Я обратила внимание, что в квартире у Эллы стены во всех комнатах белые, да и плитка на полу светлая. В таких помещениях у людей настроение должно быть радостным…

— Я была в первый свой приезд во многих квартирах. Представь, у всех стены белые, но их обязательно украшают цветные картины, фотографии, тарелочки и еще, бог знает что. Ты еще сама увидишь.

— Уважаемые туристы, мы подъехали к месту, откуда начнется наша экскурсия. Просьба выходить из автобуса и не забывать вещи.

Со смотровой площадки Старого города открывался дивный вид на белоснежные жилые кварталы на соседних холмах. Впереди высилась зубчатая стена, а на краю площадки стоял высокий человек в сандалиях, длинной голубой одежде и светлом головном уборе. Лицом он был тоже светел, и мне показалось, что борода у него была тоже блондинистая. В руках эта светлая личность держала музыкальный инструмент, похожий на маленькую арфу, и что-то негромко напевала.

— Кто это? Who is it? — Спрашивали мы друг друга. Ответил экскурсовод.

— Перед вами царь Давид. А история его такова.

Три тысячи лет тому назад по близлежащим холмам ходил юный пастух, играл на арфе и услаждал слух овец красивым голосом. Услышал его первый царь страны Саул, и понравился пастух царю: «Хочу, чтобы сей отрок услаждал ежедневно мой слух». И стал сладкозвучный певец любимцем царя израильского. Звали пастуха Давид. И так понравился юный Давид Саулу, что помазал тот отрока на царство.

Но умел юный Давид не только красиво петь, но и успешно воевать. После смерти Саула Давид приступил к серьезным делам: он задумал объединить колена израилевы и создать сильное и единое государство. Победив филистимлян, подошел юный царь к укрепленному городу в центре Иудейских гор, Иерусалиму. Воинам Давида удалось обнаружить тайный лаз в стене и проникнуть внутрь крепости.

С этих пор Иерусалим стал израильским, и в нем находилась резиденция царя. Отсюда рассылались купцы во все стороны, сюда, в столицу, приезжали гости из Финикии и Египта, Месопотамии и Аравии. Через несколько лет Израиль стал страной, которая гордилась своей столицей и своим царем, а более всего процветающей жизнью. Царю поклонялись все: и евреи и арабы. Наступило время покоя и изобилия. И продолжалось оно сорок лет. Память о Великом царе хранят потомки: у стен Иерусалима есть гробница Давида, и башня Давида, а шестиконечная звезда Давида (магиндавид) стала с 1948 года символом государства Израиль.

После такого объяснения мы прошли к башне Давида, посмотрели эту крепость, построенную во 2 веке до н. э., а затем разрушенную и перестроенную христианскими и мусульманскими завоевателями Иерусалима, потому увенчанную минаретом. Могила Давида в башне по мнению историков не является истинной, но тем не менее ее все посещают. Я тоже подошла и коснулась рукой бархатного покрывала священной гробницы царя.

Экскурсовод подвел группу к стене и продолжал рассказ.

— Со стороны башни Давида под стеной находится глубокий овраг. Когда-то здесь простиралась «Хеенна огненная» — долина сыновей божества подземного огня «Хен, Кен». Изначально в этой долине сжигали мусор и мёртвых животных, там всегда горел огонь. На этом основании территорию связывают с местом наказания, с проклятием и запустением, обещающим отступникам и грешникам «вечные огненные муки». Здесь грешники искупают свои грехи, так гласили все религии.

— В течение сотен лет здесь было водохранилище — не место для купания, а один из самых важных элементов системы водоснабжения Иерусалима. Площадка довольно велика: её длина 170 метров, ширина — 67, глубина — более 10. Овальная вытянутая форма связана, вероятно, с ипподромом, он существовал во времена Второго Храма. Ирод построил целую систему из акведуков и бассейнов, снабжавшую водой город и Храм. Водопровод общей длиной 23 километра имел перепады высот до 32 метров и подавал воду к Храму на высоту 735 метров.

— Точная дата появления здесь водохранилища неизвестна, но он уже существовал в византийскую эпоху. Крестоносцы называли его «Германус». В 14 веке мамлюкский султан восстановил плотину на юго-восточной стороне, а в 15 веке султан Сулейман Великолепный закончил модернизацию водоёма и построил нынешние стены Старого города. В честь этих правителей место и носит название Бассейн Султана.

— Бассейн Султана стал одним из самых известных мест в Иерусалиме. Здесь проводятся концерты под открытым небом прямо под стенами Старого города, проходят кино — и оперные фестивали. Строительные леса и конструкции — это часть оборудования, используемого для проведения культурных мероприятий.

Да, пространство под нами выглядело завораживающе: песок и камни, окружённые древними стенами, немного зелени. Со всех сторон можно увидеть части того самого акведука.

— Кто будет править государством после Давида? Несколько сыновей претендовали на корону. Один из них, красивый юноша Авессалом, третий по старшинству сын, решил добиться трона любой ценой и поднял мятеж против отца. Давид послал войско подавить мятеж, но сына просил пощадить. Спасаясь от погони, Авессалом зацепился волосами за ветви дерева, упал и был убит. Сраженный горем отец, узнав о смерти любимого сына, восклицал: «Сын мой, Авессалом! О, если бы я умер вместо тебя, сын мой, сын мой, Авессалом!»

Могила Авессалома находится по ту сторону Кедронской долины, расположенной в узком глубоком ущелье сразу за стенами Старого города. Там же с далеких времен сохранилось кладбище, где гробницы наслаиваются друг на друга. Иудеи, христиане и мусульмане веруют, что именно здесь прозвучит труба Архангела, при звуках которой восстанут из своих могил грешники и предстанут перед Страшным Судом.

— И вот престол унаследовал мудрый утонченный царевич Соломон, человек миролюбивый. Соломон — Шломо — Шолом — мир. Его богатства и мудрость стали легендарными на века. При нем Израиль пережил время расцвета, славы, мира и прогресса. Вы слышали, конечно, о деяниях этого великого царя?

Конюшни царя Соломона — царь любил, знал и коллекционировал лошадей.

Копи царя Соломона — царь организовал разработку медных рудников и медеплавильное производство в пустыне Негев, откуда медь экспортировалась во все концы древнего мира.

Дворец царя Соломона, роскошный, где он восседал на троне из слоновой кости, выложенном чистым золотом.

Слава прекрасного города Иерусалима разнеслась по всему свету, туда съезжались посмотреть на богатые рынки, широкие дороги и многочисленные постоялые дворы.

Но самое удивительное зрелище открылось народу, когда было закончено сооружение Храма. Ликованию израильтян не было конца. На Храмовой горе совершалось жертвоприношение, ибо Храм был возведен не как молитвенное место, а исключительно жертвенное. Сегодня в жертву приносят петухов.

Храм Соломона воздвигли в 960 году до нашей эры на священном месте — горе Мориа, где расположен пуп Земли (место пересечения земных магнитных полей, оттого здесь всегда катаклизмы). Историк Иосиф Флавий так писал о храме:

«Храм блистал так ярко, отражая солнечные лучи, что никто не мог смотреть на него. А на расстоянии он выглядел как сверкающая снегами горная вершина. Стена высотой до 150 метров заканчивалась двойной колоннадой, которая окружала Храмовый двор для неевреев. От него поднимались лестницы к девяти золотым и серебряным воротам. Они вели во Дворы для женщин и мужчин иудеев. Над ними располагался двор для священников, а еще выше поднимался 50-метровый фасад собственно Храма. Все сооружения были украшены белым мрамором и золотом.»

Разрушил первый Храм Навуходоносор по воле царя Кира, а легионеры Тита в 70 г. до н. э. докончили разрушение второго Храма, от великолепия которого осталась только западная стена основания.

Царь Соломон правил сорок лет, и для него было важнее процветание, достигнутое в результате дружбы и торговли с соседями, а не посредством войны. Такого счастливого периода не было в истории Израиля больше никогда.

— Евреи в Старом городе занимали один квартал, граничащий с армянским и мусульманским кварталами. Во времена Второго храма там была территория Верхнего города, заселенного знатью. В течение веков еврейская община ютилась по восточному склону Сионской горы, и только в конце 19 века с началом строительства новых районов за стенами Старого города численность еврейского населения уменьшилась до нескольких тысяч, а в новых районах соответственно возросла.

Мы медленно шли по еврейскому кварталу. Белокаменные синагоги и иешивы (учебные заведения) здесь соседствуют с современными кафе и магазинами. И все они выглядят ухоженными и опрятными, а узкие улицы чисты, хоть и многолюдны. Многолюдность объясняется не количеством местных жителей, их мало, а большим потоком туристов, который резко сокращается только в субботу. Особенно много народа скапливается у синагог, построенных в 16 веке сефардскими евреями, но еще больше у разрушенной синагоги Хурва (руина), от которой остались лишь руины, соединенные мощной аркой.

Но это только верхний ярус квартала, нижний ярус (он находится под всей площадью Старого города) стал видимым после археологических раскопок. Так под культурным слоем толщиной в несколько метров во всей красе предстала длинная торговая улица времен римских императоров Юстиниана и Адриана — Кардо, обнаруженная археологами и реконструированная в почти первозданном виде. По ней надо пройти особо.

И, конечно, самая известная доминанта еврейского квартала — Западная стена Храма. Она выполнена из 24 рядов ничем не скрепленных камней над землей и 19 рядов — под землей. Ее длина 48 м, высота 18 м. Это все, что осталось от Второго храма Соломона. Сюда приходят евреи со всего света для общения со Всевышним, а туристы со всего света — для того, чтобы увидеть это Чудо Света. Здесь мы закончили экскурсию.

Когда начало темнеть, мы сели в автобус и приехали в Рамот к Лере, они уже были дома и ждали нас с ужином. Квартира ее была давно обжита, в ней не было ничего лишнего, а из окон открывался вид на сказочный белокаменный город. Порядок мамой и дочкой поддерживался почти образцовый, я даже в Регинкиной комнате не смогла к чему-либо придраться. За прошедших три года мама почти не изменилась, нет, пожалуй, стала более уверенной и спокойной. А вот Регинка выросла, а главное поправилась, приобрела формы и очень этим гордилась. Круглолицая с глазками цвета спелых маслин, гладко зачесанными блестящими волосами, в пестрых брючках — шароварах она была похожа на восточную девушку. После ужина, надев блузочку, обтягивающую ее пышненький бюстик, Регинка самозабвенно танцевала что-то восточное. Когда мы начинали улыбаться, глядя на ее серьезный вид, она обижалась:

— Сейчас закончу, не буду вам танцевать, раз вы надо мной смеетесь.

— Что ты, что ты, ты отлично танцуешь! Это израильский танец?

— Нет, просто восточный, я его на концерте исполняла. Вам правда нравится?

Нам понравился и танец, и то, с какой серьезностью она его исполняла. Потом она с чувством прочла какие-то непонятные стихи. На вопрос, что это, ответила с раздражением:

— Вы что, не узнали? Это монолог Джульетты. Я хочу после школы поступать в театральный институт.

Ого, подумали мы одновременно. Утром она, внимательно оглядев нас, строго спросила:

— Катя, неужели у тебя нет другой кофточки? Вчера ты была в этой и сегодня. И Оля тоже. У нас надо каждый день менять наряды.

— Регина, ты с ума сошла! Как не стыдно глупости говорить?! Люди приехали на два дня в гости, они не могли с собой брать много вещей.

Но нам стало стыдно, пришлось надеть последние футболочки…

Я решила показать святые места Кате, причем самостоятельно. Довольно долго мы гуляли с путеводителем по христианскому кварталу Старого города, а потом вышли из Львиных ворот и двинулись под палящим солнцем по Иерихонской дороге мимо древнего кладбища к подножию Масличной горы и дальше, вверх, к Гефсиманскому саду.

— Сейчас ты увидишь дряхлые оливы и камень, на котором сидел Христос…

Я вдохновлялась воспоминаниями первой своей экскурсии по тернистому пути Христа, Катя же шла молча, наверное, удивлялась болтливости мамы. Она, по натуре своей интроверт, на прогулках по Израилю чаще хранила молчание, не отвечала на мою восторженность.

Нам не повезло: на закрытых воротах Гефсиманского сада висела табличка на иврите, извещавшая о чем-то (нашего знания языка не хватило на перевод). Может быть, был выходной день. Словом, на воротах висел замок, а посетителей не было. Нет, пожалуй, один молодой парень стоял невдалеке и следил, как мы рассуждали, что делать: сразу идти обратно по пыли и жаре или сесть где-нибудь под деревом передохнуть и выпить водички из взятых с собой бутылок. Как говорится, у нас с собой было.

— Не могу ли я вам помочь? — спросил он по-английски, обращаясь к Кате.

— Чем вы нам можете помочь? Сад закрыт. Вы знаете, где можно перелезть через забор?

Он засмеялся:

— Знаю, но вы не полезете, наверно? Я могу вам показать Масличную гору и достопримечательности. Вы откуда? Живете в Иерусалиме?

Мы с дочерью посмотрели друг на друга: «Пусть покажет».

Катька честно ответила, что мы живем в Холоне, здесь мы в гостях, чтобы он не думал, что нас никто не хватится, если вовремя не вернемся.

— А Вы здесь живете?

— Да, я живу в соседней деревушке, а учусь в Иерусалимском университете.

Парень был арабом, а деревушка у вершины Масличной горы, как мы прочли в путеводителе, была арабской.

— А кто ваши родители? Расскажите о себе, — попросила Катя.

И парень поведал историю своих многочисленных сестер и братьев и относительно интеллигентных родителей, кажется, отец его работал в школе. Мы тем временем по самому солнцепеку поднимались в гору. Подъем был хоть и не очень крутой, но по жаре идти по выжженной земле было не слишком приятно. Первым шел наш провожатый — без головного убора белолицый и черноволосый абориген. За ним следовала Катюша, поскольку ей он и рассказывал по-английски всякую всячину из арабской жизни. А я тащилась в арьергарде, чертыхаясь про себя: зачем мы ввязались в авантюру и полезли вверх по склону? Обрывки фраз изредка долетали до меня, а иногда Катька громко сообщала наиболее интересное.

— Мама, он нам хочет показать пещеру, где жил Лазарь.

— Лучше бы мы отдохнули и перекусили! Черт с ним, с Лазарем.

Молодежь вняла мольбам старушки, и мы, наконец, присели на колючки (другого покрытия на земле не было), вынули лепешки и воду. Парень отказался, сказал, что не ест в дороге.

На противоположном склоне холма можно было отчетливо видеть мечети и соборы Старого Иерусалима.

— Какая красотища! Потом будем вспоминать, как мы ползали по Масличной горе, да?

— Представляешь, что бы нам заявила Маринка, если бы увидела одних с арабом около арабской деревни?

— Так мы идем смотреть пещеру внутри? Вот она.

В склоне между сухих веток, если их разгрести, видна была небольшая дырка — вход в древнюю пещеру, ровесницу Христа. По преданию в ней лежало тело Лазаря перед вознесением его на небо. Недалеко есть женский монастырь святого Лазаря.

— Не бойтесь, у меня фонарик есть, там не страшно! — наш провожатый был полон решимости показать кости и черепа, сохраненные тысячелетиями в месте, известном немногим. Мы посмотрели друг на друга, потом на парнишку, подумали…

— Ну уж нет, туда мы ни ногой! Катюшка, хватит экзотики, нас израильтяне не поймут, не только Регинка, но и Элла.

— Да, вдруг он нас тут… Мало ли что придет в голову даже образованному арабскому юноше.

— Ведите нас к Гефсиманскому саду или на дорогу, нам пора домой.

Парень расстроился, но мы были тверды. И ушли обратно в Старый, а потом и в Новый город Иерусалим, по дороге вспоминая со смехом знакомство на Масличной горе.

Элле мы об этом не рассказали.

Но прогулка в тот день не закончилась, как не закончились и приключения. Мы спокойно шли по тихой и пустынной улочке мусульманского квартала. Вдруг, откуда ни возьмись, навстречу вывалилась толпа арабов в белых покрывалах и головных уборах, какой носил Арафат. Так как все были одеты в длинные белые одежды, разобрать с непривычки, где мужчины, а где женщины, не представлялось возможным. Толпа нарастала, уже превратилась в демонстрацию, заполнившую все пространство узкой улицы, а мы, идя против движения, остановились, не представляя, куда двинуться. Не знаю, что чувствовала в этот момент Катька, а я от страха закрыла глаза и стояла как вкопанная. Из соседних улиц выплывали другие процессии, сливались с первыми и шли к воротам, находившимся за нами.

Кстати, в старом Иерусалиме двадцать семь мечетей! Мы некоторое время стояли недвижимо подобно двум негабаритам в обтекающем речном потоке. Именно тогда я представила, как фанатичные люди могут смять, затоптать попавшихся на пути, особенно, если на пути неверные. Мы забыли, что в пятницу намазы особо праздничные и многолюдные. Как-то все-таки они нас обтекли, но страх не прошел. Выйдя из ворот Старого города, мы очутились в толпе иудеев, подъезжающих в пятницу вечером к синагогам. Их, мужчин в черных костюмах и шляпах, шапках и кипах, было не меньше, чем выходящих арабов, и они, спешащие к чтению Торы, тоже не улыбались, шли серьезно, одержимо. Да что же это за город такой, «где одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса»?!

Подобные встречи в Иерусалиме в то время проходили мирно. Но позже страсти накалились, камни держались за пазухой, оружие было вскинуто, и палец стоял на спусковом крючке. Стало опасно ходить по улицам, опасно ездить на городском транспорте, опасно покупать еду в магазине, опасно сидеть в кафе, наконец, просто опасно жить!

О страстях иерусалимских я вспомнила через неделю после отъезда Кати домой. Мы договорились встретиться в Иерусалиме с одной из моих школьных подруг, которая жила совсем недалеко, в шаговой доступности от меня.

Мои школьные подруги отличаются боевым характером, включающим жизненную активность, оптимизм и чувство юмора. Недаром всю дальнейшую жизнь мы себя называли БШП — боевые школьные подруги. И еще умением выбрать мужа, не просто выбрать, а суметь прожить с ним более сорока лет, что в наше переменчивое время большая редкость. Правда, надо отдать должное нашим половинам: они более сорока лет терпят любые чудачества и прихоти «боевых подруг». Сами мужья, будучи физиками по роду деятельности (как того требовало время), являются лириками в душе, то есть кроме жен увлекаются поэзией, музыкой и живописью. С Анной мы все школьные годы прожили в Ленинграде в одном доме на улице Рубинштейна. Анечка с родителями пережила блокаду Ленинграда, не выезжая ни на день из осажденного города. В первом и втором классе она была предметом восхищения всех девчонок школы, когда в красивом костюме с бусами и венком на голове плясала молдаванеску на сцене. Та-ра-ра-рам, та-ра-ра-ра-ра-ра-ра, та-ра-ра-рам… Как мы завидовали! Это именно окна ее комнаты смотрели на окна Сережи Довлатова, она многое знала о его личной жизни.

Аня закончила Лесотехническую академию, работала инженером-механиком в ленинградском НИИ, вышла замуж, родила сына. Она была интересной женщиной: яркая брюнетка с пышной гривой и пышной фигурой, алыми губами, лучистыми глазами — словом, смотреть на нее доставляло удовольствие. Я знала, что в начале девяностых она с мужем, тоже приятным мужчиной и хорошим инженером, собралась вслед за сыном на историческую родину. В последнюю минуту сын передумал, а родители, бросив работу и квартиру, уехали. Нашла я Аню в Израиле только в этот приезд. Оказалось, что живут они недалеко от моего Холона — у самого синего моря в еще одном городе-спутнике Тель-Авива — Бат Яме.

Мы созвонились с Аней, и я первый раз из Холона пешком за 30 минут дошла до их дома. Подруга встретила меня с улыбкой и состраданием.

— Олька, ты, наверно, без ног? Ничего себе, протопала такой путь!

— Представь себе, что не очень устала. Во-первых, шла не очень быстро, поскольку смотрела по сторонам на дома и скверы, магазинчики и прохожих… ты мне правильно все объяснила: сначала идешь по одной длинной улице, потом переходишь границу Холон — Бат Ям и идешь по другой не менее длинной магистрали почти до моря.

— Юрик, принеси нам, пожалуйста, в гостиную бутылки и рюмки и, если тебе не трудно, вынь из холодильника закуски, пока я Ольке покажу вид из окна на море из нашей спальни. Юрик, лапочка, и тарелки захвати, не забудь!

— Нравится тебе мой Юрик? Правда, золотой мужик? Если бы не он, я бы тут завяла.

— Юрик, можно я тоже буду Вас так называть?

— Пожалуйста, и выпьем на брудершафт, тем более что в Израиле нет Вы, а есть Ты — только единственное число.

Трудновато было друзьям пред пенсионного возраста оказаться на новом месте «без языка», без знакомых, а главное, без обманувшего их сына. Эмигрантам дается социальное пособие, но деятельным людям без работы скучно, к тому же хочется чувствовать себя независимыми. Анна нашла себе место посудомойки в кафе, которое находилось недалеко в отеле на самом берегу. Там же супругам разрешили занять один из недорогих номеров. Юрий устроился маляром в строительной бригаде.

— Я первое время с непривычки очень уставала от посуды. Приходила в комнату, падала замертво, но через час заставляла себя встать, одеться и идти на море. Быстро ныряла, совершала заплыв и снова, как огурчик, могла мыть тарелки до ночи. Юрка тоже приходил без сил, но я тащила его в бассейн, потом покажу тебе нашу радость.

Сейчас они снимали квартиру в обычном доме, и не на самом берегу, а через улицу от него. Мы перед сном выкупались и брели в футболках по пляжу по направлению к многоэтажному красивому отелю, перед которым находился бассейн с подсиненной водой.

— Скажи, пожалуйста, Анечка, а как чувствуют себя наши эмигранты, люди пожилого возраста, которые сейчас приезжают сюда? Я разговаривала с некоторыми, правда, в основном довольно молодыми. Поняла, что людям с высшим образованием лучше о нем забыть и не гнушаться никакой, даже физической работой. Иногда и ее не предлагают. Да?

— Конечно. Со мной мыли посуду дамы с прическами и маникюром. Одна даже работала на нескольких работах, учила иврит, купила машину, была полна оптимизма. А муж ее как раз скис, мужчины быстрей сдаются. Видела на улицах Иерусалима и Тель-Авива одиноких музыкантов со скрипками и флейтами? Они что, воображали, что в израильском оркестре всем будет место? И так «русских» там достаточно. Не знаю, сколько времени такие люди выдержат игру на улице.

— Знаешь, когда мы были в кибуце, я разговаривала с девочкой десяти лет и ее мамой, которая там работает педикюршей. Они уже год там живут, обе очень довольны, им хорошо. А один солдатик, с которым я общалась, три года как из Москвы и год служит, он хочет и поедет назад. Ругает Израиль.

— Все-таки, Олька, несмотря ни на что, я вспоминаю первые полгода с удовольствием! Жить на самом берегу Средиземного моря, в первоклассном отеле, среди хорошо одетых благополучных людей — это что-то! Когда я снимала с себя фартук, смазывала руки кремом, причесывалась, надевала красивый купальник и выходила на берег, то забывала, чем занималась только что, и представляла, что я просто отдыхаю на курорте, что я миллионерша из Бостона. Жаклин Онассис, не меньше! А что, лама ло? Потом спускался мой симпатичный Юрик, мы танцевали в кафе под медленную музыку, ели мороженое на честно заработанные деньги и переставали сердиться на сына, который нас сюда заманил.

Теперь Анна, седая, но столь же красивая и энергичная, работала в каком-то курортном парке, где ведала аттракционами. Юра отвозил ее на машине туда и забирал оттуда. Сам он трудился в той же строительной бригаде, стал большим мастером и имел много заказов. Кроме того, писал маслом картины, очень даже неплохие. Иногда получал заказы на оформление общественных заведений. Например, триптихом большого размера он украсил одно из кафе, кажется в Лос-Анджелесе, за что получил неплохой гонорар.

11 октября мы встретились в Иерусалиме.

Как раз в эту неделю после дня раскаяния и искупления — Йом Кипур — приходили дни праздника и веселья под названием Суккот. Праздник этот продолжается во время сбора урожая восемь дней и проводить его надо в суке, то есть в шалаше. В таких шалашах (или в палатках) жили евреи, когда Моисей несколько тысячелетий назад вывел их из рабства и сорок лет водил по пустыне. Днем шалаши защищали людей от солнца, ночью — от холода. Сейчас в эти дни во всех городах и поселениях возле домов строятся суки.

На праздничных предсуккотных базарах (как у нас предновогодних) продают для них все — палки и брусья для стен, пальмовые ветки для кровли, ветки мирты, листья, тростник, лимоны, завернутые в розовые бумажки (для украшения). В купле-продаже участвуют мужчины в шляпах, черных костюмах, со свисающими из-под пиджаков кисточками; мальчики в белых рубашках с пейсами до плеч и, конечно, женщины в шляпах или париках и в юбках до пят. Народ пестрый, подвижный, гортанноговорящий, развеселый — слушать и смотреть на всех интересно до чрезвычайности. Среди этого народа на базарах мне в глаза в первую очередь бросались иудеи в черных или белых блестящих халатах, белых чулках и меховых огромных шапках с двенадцатью хвостами.

Проводят в суке время с большим удовольствием, особенно в первый и последний дни. «В шалаше живите семь дней, дабы знали во всех поколениях ваших, что в шалашах поселил Я сынов Израиля, когда выводил их из страны Египетской». Так записано в Торе.

«Человек должен устроить в суке четырнадцать трапез», так сказали мудрецы.

Но я предложила Ане совсем не праздничную встречу в суке. Это можно было наблюдать в других городах, там, где мы жили. В Иерусалиме у меня были совсем другие планы.

— Анечка, я узнала, что если подойти к Стене Плача часов в двенадцать утра, то можно попасть в мечеть Омара, в которой я еще не была.

— Олька, ты с ума сошла! Какая мечеть? Арабы же нас не пустят, да могут по шее надавать, камнями закидать, несмотря на наш женский вид!

— Нет, уверяю тебя. Я во время экскурсии по Старому городу поднималась к входу на территорию мечети и по-английски спросила. Охранники ответили вполне вежливо, что посетителей пускают между намазами. Как раз после 12 дня.

— Я не пойду ни за какие коврижки. Меня они за англичанку не примут. Иди, я буду плакать у любимой стены.

И все-таки я уговорила подругу, ровно в 12 часов заветная дверца на мусульманскую территорию открылась, публику начали пускать. Мы поднялись по крутой лесенке мимо мрачных арабских секьюрити. Я шла, расправив плечи первая, Анька, низко склонив голову, шла за мной.

Желающим посетить мусульманские святыни и территорию вокруг них было отпущено минут сорок. Перед входом в мечети необходимо было разуться и оставить все вещи, включая сумочку и фотокамеру. Я оперативно выполнила необходимое, оставшись в носочках с пустыми руками, и под зорким взглядом охранника в арабской тряпке (кафии) вошла внутрь. Подруга осталась снаружи караулить мои вещи, к тому же из-за своего семитского вида она опасалась заходить в святая святых.

В мечети было мрачно и прохладно, на устланных коврами полах сидели и лежали молящиеся арабы, естественно мужчины. Не глядя на них, я быстро прошла вдоль среднего ряда колонн туда, где за металлической решеткой находилась огромная бесформенная глыба из белого известняка — святыня Соломонова Храма. Под камнем находится пещера, к ней ведут одиннадцать ступеней, в потолке пещеры имеется отверстие, куда стекала кровь жертвенных животных. Именно здесь, по преданию, сын Адама и Евы Каин убил своего брата Авеля. Я дотронулась до камня, вошла в пещеру, с благоговейным ужасом (в спину неотрывно смотрел араб) взглянула на реликвии мусульман и быстро покинула святыню.

В следующую святыню — мечеть Аль-Акса я просто забежала (в носочках) и только успела взглянуть на длинные ряды колонн. Меня почти взашей уже гнали охранники, приговаривая по-английски «quick, quick!» Отпущенное для осмотра время закончилось.

Дальше мы с подругой, заждавшейся у входа с вещами, бежали из ворот вниз. Слава Аллаху, поход к восточным святыням окончился мирно. Приключения неожиданно начались в иудейской части.

Мы собрались подойти к женской половине Стены Плача, которая была в нескольких метрах отсюда, но не тут-то было. Подойти к Стене не было никакой возможности. Из ближайших Мусорных ворот валили толпы мужчин в черных лапсердаках и шляпах. Их было несметное количество, они заполняли все пространство, не оставляя места для проникновения внутрь Старого города даже мухе.

— Господи, что происходит? Отчего их так много?

— Наверное, по случаю суккота какое-нибудь мероприятие у Стены. Олька, может быть, повернем назад? — в голосе Ани звучала мольба.

Я была непреклонна.

— Нет, давай попытаемся продраться. Представь, что ты в метро на станции «Лесная» в шесть часов вечера, тебе надо с работы уехать домой.

Я ее убедила. Мы с трудом протиснулись в проход и с еще большим трудом протискивались между потными лапсердаками и бородами. На площади перед стеной было чуть свободнее, зато в стороне, рядом с зеленого цвета сукой толпилась группа молодых и взволнованных иудеев. Они кричали и требовали что-то на непонятном мне иврите у сидящих внутри суки.

— Анька, что они хотят? Переведи.

— Ты смеешься, я не настолько знаю язык, чтобы понять не только отдельные фразы, но даже смысл. Пойду спрошу того парнишку, он более спокойный с виду.

Не успела она отойти, как из суки кто-то вышел, толпа рядом с нами всколыхнулась, парни кинулись бежать, выкрикивая на ходу ругательства, тряся бородами и размахивая кулаками. Я оказалась с краю, а Аня — в самой гуще бегущей толпы воинственных иудеев.

Сейчас ее замнут, и все из-за меня!

— Аня, назад! Беги!

Сама я неслась рядом с пейсатыми. Они преследовали непонятно кого, а среди боевой толпы мелькал красный пиджак моей подруги. Кажется, ей удалось вырваться, слава Аллаху!

Через минуту мы, стоя в стороне от драчливого ортодоксального народа, весело смеялись. Ничего себе правоверные! Ай да иудеи! Теперь я понимаю, почему они всех соседей побеждают.

Но злоключения этого дня на том не закончились. Доехать до автовокзала из Старого города оказалось делом архисложным. Рейсовый автобус попал в пробку и тащился около часа по улице Яффо и дальше. Пешком мы бы прошли этот путь за пятнадцать минут.

— Спроси, что происходит? Может быть, опять кто-то кого-то бьет.

— Олька, я совершенно забыла. Ты представляешь, что именно сегодня, 11 октября 1995 года, Иерусалим отмечает три тысячи лет, — она веселилась.

— Что же ты молчала?

Что было, что было!..

12 октября 1995 года, то есть назавтра, в одной из русскоязычных газет, появилась статья.

«11 октября несколько сот ультраортодоксов в Старом городе в Иерусалиме пытались помешать министру по делам религий Шимону Шитриту добраться до Стены Плача, куда он направлялся, чтобы принять участие в обряде «благословения коэнов». Столпившись перед министром, они выкрикивали оскорбления в его адрес. Некоторые из них начали драку с охранявшими Шитрита полицейскими. Несколько раз ультраортодоксы пытались ворваться в суку, и полиции пришлось их разгонять.

В ночь на 11 октября в кварталах ортодоксов были расклеены плакаты, призывавшие жителей прийти к Стене Плача и закидать министра этрогами (лимонами) в знак протеста против реформы, которую он проводит в министерстве по делам религий. Перед тем, как покинуть площадь у Стены Плача, министр сказал: “Бесчинствующие хулиганы не представляют весь народ. Я вижу здесь десятки тысяч молящихся, и несколько сот нарушителей порядка составляют незначительное меньшинство”.

Так вот оно что! Оказывается, у Стены Плача благословляли коэнов (первосвященников), потому там и было столпотворение. А еще 85 тысяч участников традиционного иерусалимского марша праздничными колоннами шли с четырех сторон в центр города к музею Израиля, где проходила главная церемония. 3000 лет городу — это вам не шутки!

Всего же приехало со всей страны около четверти миллиона человек! Приняли участие в шествии Эзер Вейцман (премьер и президент) и гости из 69 стран. А я, вместо того чтобы быть в числе почетных гостей, сидела в неподвижном автобусе и удивлялась. Ну не дура ли?!

На следующий год в Иерусалиме! Надо быть более подготовленной ко всем неожиданностям…