В следующем году в Иерусалиме?

Ольга Марголина, 2021

В новой книге Ольга Марголина, нетипичный представитель «серебряного возраста», активный путешественник и почетный энергетик России, собрала свои впечатления от поездок в Иерусалим, которые она совершала в течение 27 лет. За эти годы множество событий произошло в жизни автора и ее израильских друзей, на ее глазах расцветала страна и хорошел удивительный город Иерусалим, древний и вместе очень современный. Что видела и узнавала нового во время прогулок и экскурсий, как она проводила будни и праздники с друзьями, обо всем этом автор живо и увлекательно рассказывает, привлекая исторические ссылки и документы. Евреи и арабы, иудеи и мусульмане как они сосуществуют на маленькой территории, не намного большей по площади ее родного Санкт-Петербурга с окрестностями? Автор верит, что все граждане страны смогут жить мирно и быть терпимы к религиозным и культурным отличиям друг друга. Тогда ее любимая прощальная фраза «В следующем году в Иерусалиме!» будет вдохновлять жителей и гостей города и страны еще много лет. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Октябрь-ноябрь 1992 года

— Может быть, ты все-таки не полетишь в страну, где каждый день тебя могут подстрелить?

Такой вопрос задал муж за ужином после просмотра в новостях ролика об очередном взрыве на улице Тель-Авива, куда у меня уже был взят билет.

— Все. Умерла, так умерла. И не отговаривай. Полечу. И все будет хорошо.

Я возражала медленно, но уверенно.

И полетела. Это было осенью 1992 года, не в лучшем году нашей истории. В России еще недавно тоже стреляли, шумели, волновались, встречали на улицах танки, а в продуктовых магазинах до сих пор мало что встречали из продуктов.

А почему, спрашивается, Израиль? Дело в том, что совсем недавно нашелся папин племянник, уехавший в семидесятые годы из Риги в Израиль. Его случайно обнаружила там наша хорошая знакомая, которая поехала туда в гости к своим родным. Она привезла мне письмо от его жены Эллы, из которого я узнала, что Соломон, известный в Латвии и в Израиле человек, узник ГУЛАГа и «узник Сиона», последнее время тяжело болел и только что скончался… Я выразила свои соболезнования, у нас завязалась переписка.

И вот я еду к Элле в гости. Это теперь, когда путешествия стали явлением обычным, можно полететь в дальнюю страну на неделю, даже на выходные. А тогда мы за свои границы вылетали редко, не предполагая, что такое может повториться.

О нашей встрече с милейшей женщиной Эллой и ее родной сестрой Мирой в аэропорту Бен Гурион, об акклиматизации в первую неделю в городке Холон, малом городе Тель-Авива, я рассказывать не буду. О первых впечатлениях об Израиле я высказалась в начале двухтысячных в одной из своих книг «О, Израиль!». Хотя, может быть, и стоит повториться.

Мы обе по письмам составили себе представление друг о друге, не соответствующее реальности. Поэтому в аэропорту долго кидались к совершенно другим женщинам. Она ожидала увидеть крупную яркую стриженую блондинку, я — полную брюнетку невысокого роста. Элла оказалась высокой яркой блондинкой, а я — щупленькой маленькой брюнеткой. Наконец, когда все приезжие нашли своих встречающих и зал прилета опустел, нам ничего не осталось, как подойти друг к другу и весело рассмеяться. Это была любовь с первого взгляда.

По дороге в машине, которую Элла вела очень лихо, она успевала спрашивать о моей семье, рассказывать о своей и пояснять все, что мелькало за окном. А оно все было для меня новым и интересным. И яркое солнце, и пальмы по обочинам, и белые автомобили разных фирм с красно-белыми полосками сзади около номеров.

Первые дни я была от всего в потрясении: от постоянного солнца и от цветущей страны (не игра слов, а цветы цвели повсюду), от разноцветия населения и от обилия еды на полках больших и маленьких магазинов (хотелось плакать, почему они могут так жить а мы не можем?), от интересных праздников (был октябрь — время иудейских праздников Йом Кипур, Суккот, Новый год). Но скоро привыкла, успокоилась и под руководством моей новой родственницы (а Элла очень скоро такой стала) и ее активной родной сестры Миры наметила план знакомства на все 40 дней с этим удивительным кусочком земного шара. Конечно, на помощь были задействованы их и мои друзья и школьные подруги (с некоторых пор их сюда перебралось достаточно). Практическое изучение страны я подкрепляла ежедневным чтением книг из большой Эллиной библиотеки.

— Леночка, шалом! Это Ольга из Петербурга. Нет, я прилетела из России, но сейчас нахожусь у вас. Где? В Холоне. Мы сможем встретиться? Я тоже очень рада буду тебя увидеть!

— Гера, привет! Да, ты меня узнал? Молодец! Я у вас, прилетела на месяц в гости. Конечно, к вам приеду, я тоже много хочу рассказать.

— Санюша, дорогая, я привезла письмо от твоей сестры, мы сможем увидеться? Конечно, все расскажу! Деньги ее семье возьму, не волнуйся!

Я прилетела в первых числах октября накануне осенних праздников. Ничего не зная о жизни страны, я не представляла, что в праздники передвижение из пункта А в пункт Б, где бы он ни находился, становится затрудненным, а чаще просто невозможным. В первую очередь это касалось, наверно, самого большого иудейского праздника Йом Кипур (Судный день). О его наступлении я прочитала на второй день моей жизни в Холоне.

«Судный день — самый священный день в году. Люди постятся с захода солнца до появления звезд на следующий день. И не только постятся, а не позволяют себе никакого телесного удовольствия, даже не моются и не обувают кожаной обуви. Истязание тела связано с истязанием души, ибо сказано: «В десятый день седьмого месяца — день искупления — пусть у вас будет священное собрание и истязайте себя». (Левит:23,27)

Душа пропускает через свою память и воображение все плохие поступки и мысли, которые человек совершил или хотел совершить в течение года. Он, человек, раскаивается и просит Бога освободить его от всех прежних обетов и клятв. В канун этого дня следует просить друг у друга прощение.

В 15 часов все, что могло закрыться, закрылось; с 16 часов народ в белых одеждах потянулся в синагоги. Мы, тоже в светлых костюмах и шляпках, включились в число идущих по середине пустых улиц. Синагог было много, но они ничем не выделялись из ряда обычных невысоких зданий. Догадаться о назначении их можно было только по толпе мужчин у входных дверей. Мужчины в кипах и талесах (широкие белые шарфы с черными полосами и кистями на краях) при входе приветствовали друг друга и рассаживались в зале. Мы с женщинами поднялись на второй этаж и заняли удобные стулья, у некоторых дам на головах были кружевные накидки, а в руках веера. В 17 часов, после того, как пожилой дядька (наверно староста) два раза стукнул кулаком по столу, все стихли, и в тишине началось пение кантора. Мужчины слушали стоя. Молитва, исполняемая всегда в этот день, называлась «Кол Нидрей». Эта молитва берет свое начало со времен испанской инквизиции. Ее написали мараны — евреи, перешедшие в христианство, но тайно соблюдавшие все еврейские традиции. В «Кол Нидрей» (что в переводе — «все обещания») они просят прощение у Бога за нарушение его заветов.

Молитву исполнял кантор на арамейском языке: сначала тихим голосом, потом громче, а в третий раз — во весь голос. Все ему подпевали, после чего начали бить себя кулаками в грудь: каждый удар — раскаяние в одном грехе.

Я шла домой под впечатлением молитвы «Кол Нидрей», о чем поделилась с молчаливой Эллой.

— Знаешь, мне показалось, что я слушаю итальянскую оперу.

— А если бы ты услышала Боби Фишера, нашего знаменитого тенора, ты бы в этом даже не сомневалась. Я обожаю эту молитву!

— Сейчас я приду и лягу на диван, буду размышлять. Очень мудрый этот день в году. Вспоминаются все плохие и хорошие поступки, осмысливается год жизни. И так будет весь завтрашний день до захода солнца. Мира у себя дома лежит в кресле и тоже думает. А ты, дорогая гостья, гуляй по Холону, постарайся не заблудиться. В холодильнике полно еды, ешь, что и когда хочешь!

Я слышала, что некоторые мои израильские подруги и друзья (и светские тоже) в этот день не пьют, ни едят, не работают, стараются не двигаться, а предаваться размышлениям. Я послушалась Эллу и вечером вышла из дома. Интересно было посмотреть на пустынный город.

Один из малых городов Тель-Авива — Холон когда-то, в 30-е годы (годы моего раннего детства) представлял собой болота, по которым бродили шакалы. Но, как и почти все негодные для проживания территории будущего Израиля, упорным трудом приехавших сюда людей болота превратились в оазисы, плодоносящие поля и цветущие сады. Четырехэтажный дом, в котором жила Элла, стоял на краю города на пересечении двух шоссе около башни, единственной в городе. Там находилось управление ГАИ, (Мисрад арешуй — ивр.), всем известный адрес. Если я возвращалась на автобусе и произносила «Мисрад арешуй», знала, что не заблужусь. Тем более, что напротив дома на холме был разбит небольшой парк раскидистых пиний, а над ними на вершине стоял мемориал погибшим воинам Армии Обороны Израиля в борьбе за независимость. Подсвеченные вечером пинии создавали сказочное впечатление. Оно возникло в тот первый теплый божественный вечер, когда я была и в парке и на улице совершенно одна.

На следующий день взрослого населения действительно не было, но зато дети чувствовали себя свободно. Они бегали, катались на самокатах и велосипедах по проезжей части улиц, кричали и смеялись. А вечером к ним присоединились родители, оживленная жизнь южного города продолжалась. Что касается нас, мы отлично втроем поужинали. На столе стояли блюда с фаршированной рыбой, курицей в сладком винном соусе с курагой, бульон с клецками и праздничная хала, которая таяла во рту. Ну и для меня немножко сладкого вина…

В первые два праздничных дня по телефону я оповестила о приезде знакомых, связалась с бывшими одноклассницами и поняла, что смогу их увидеть и таким образом побывать почти во всех больших и маленьких населенных пунктах Израиля. Я мечтала побывать в Тель-Авиве, посмотреть на Мертвое море, погулять по Хайфе, но, конечно, больше всего хотелось увидеть Иерусалим.

Какой же цивилизованный человек не захочет увидеть Иерусалим — город тысячелетней истории, пуп Земли, город, где скрещиваются Мечи и Орала вот уже три тысячи лет?

В этот город несколько лет назад с маленькой дочерью переехала родственница моей двоюродной сестры по имени Лера. Нельзя сказать, что мы были с ней близки, встречались, в основном на днях рождения ее родного брата, мужа моей сестры. Надо сказать, что их семейка мне казалась довольно оригинальной. Во-первых, он и его две сестры были удивительно похожи на маму: невысокие и коренастые, с густыми шапками темнокаштановых мелкозавитых волос, в духе Анжелы Дэвис (популярная чернокожая американка — борец за права чернокожих). У них были очень похожи и характеры: математический склад ума, жизненная активность и удивительное отсутствие родственных чувств. Судьба отца семейства была мне неизвестна, а мама в предпенсионном возрасте, чтобы заработать достойную пенсию, уехала работать на Чукотку. Выполнив эту миссию, через несколько лет вернулась. Старшая дочка, потеряв работу в тяжелые времена, занялась предпринимательством, а позже с семьей эмигрировала в Штаты, но брату своему писем не писала. Лера, младшая сестра, как и брат, была математиком по образованию. Она в те годы совершила неординарный поступок, родила дочь от любимого человека, не будучи замужем за ним. Отец ее ребенка, музыкант, жил с семьей в Москве, менять семью и город не хотел. Но, видимо их любил, потому что приезжал в Ленинград, о них заботился до тех пор, пока Лера не решила уехать в Израиль. В Иерусалиме она довольно быстро устроилась на работу в статистическое управление, овладела ивритом, за короткий срок получила высокую должность и пользовалась уважением сотрудников. Но за все годы жизни там она ни разу не пригласила к себе брата, да и писали они друг другу письма не чаще одного раза в год — так было у них заведено.

Я решила воспользоваться ее гостеприимством, тем более, что других знакомых у меня в Иерусалиме в то время не было.

— Лера, можно я приеду к тебе на пару дней?

— Конечно, Оля, приезжайте, буду рада. Только учтите, что я работаю, так что смогу встретить после конца рабочего дня.

— Ну что? Всех оповестила? С Лерой договорилась? Она тебя примет? Беседер!

— Со всеми договорилась. А что такое беседер?

— Запомни, дорогая, слово «беседер», то есть «порядок» — самое распространенное в Израиле слово. Если израильтянину хорошо, само собой «все беседер». Если плохо, что-то не ладится, значит «скоро будет беседер», так как унывать нельзя. Даже если рядом стреляют и взрываются автобусы с детьми! Накажем сволочей, и на нашей улице будет беседер. Поняла?

В пятницу днем мой шеф привезла меня на шумный многолюдный тель-авивский автовокзал «Тахана Мерказит». Если бы не она, ни за что бы не сообразила, с какой из двадцати платформ отправляться и на какой из сотни автобусов садиться. Но с ее помощью я взгромоздилась на второй этаж красивого автобуса с великолепным обзором, кондиционером и — вперед!

Сначала дорога шла по равнине, потом начала подниматься вверх — на холмы, покрытые хвойными лесами. Через сорок пять минут мы подъезжали к Иерушалайму, белому солнечному городу, раскинувшемуся на нескольких холмах, хорошо просматривающихся. На шумной и тоже многолюдной автостанции меня уже ожидала Лера с дочкой Региной. Вскидывая при выходе из автобуса на плечо тяжелую (с подарками для них) сумку, я предполагала, что мы сначала отвезем сумку к ним домой и налегке пойдем гулять, но…

— Оля, здравствуй! Мы с мамой торопимся, ведь через два часа начнется шаббат, и мы не сможем к нам доехать.

Регинке было лет восемь, она была очень рассудительная девица, как я скоро поняла.

— Да, Регина совершенно права. Чтобы не терять времени, поскольку в 16 часов движение прекратится, мы с места в карьер идем в Старый город. Придется Вам мучиться с сумкой.

— Лера, через какие ворота мы пойдем?

Я, изучив путеводитель по Израилю, знала, что Старый город окружен высокой стеной, воздвигнутой в 16 веке Сулейманом Великолепным, и в него ведут ворота Яффские, Шхемские, Львиные, Мусорные, Милосердия, Цветочные…

— А я не знаю. Мы в Старый город редко ходим, да, Регинка?

— А что нам там делать? Там арабы могут напасть. Ты, Оля не боишься арабов?

Выяснилось, что Лера совсем не знает Старый город. Шли мы исключительно с помощью моего путеводителя и карты, а девушки уточняли на иврите у прохожих, правильно ли мы движемся. За Яффскими воротами почти сразу началась арабская часть. Лера с Региной, боясь местного населения, неслись почти бегом, я с набитой сумкой за ними не поспевала, кроме того, хотелось смотреть по сторонам, особенно на живописном восточном базаре.

В лавках вдоль узких улочек чего только не было: и роспись, и чеканка, и кожи, и дерево, и керамика, и ювелирные украшения. И кого только не было: торговцы — арабы и туристы-покупатели, израильские полицейские и солдаты с автоматами. Вдруг впереди раздались крики, народ куда-то побежал, а нам автоматчики перекрыли путь. Оказалось, что один воинственный араб побил одного не менее воинственного еврея: возникла небольшая потасовка, каких здесь бывает множество.

— Вот, Оля, говорила тебе, что тут опасно! Лучше бы не приходили сюда!

После этого мы шли еще быстрей.

Приблизились к Западной Стене Плача. Я не успевала рассматривать еврейские религиозные семьи: одетых в черное пап с пейсами, мам в шапках-мешках и многочисленных детишек. В Холоне я таких не видела.

— Оля, обратите внимание, где молятся верующие, раздельно: слева — мужчины, справа — женщины, между ними — ограда.

Мы прошли направо к киоску религиозной литературы. Продавщица из киоска начала меня убеждать по-русски:

— Если твоя мать еврейка, ты должна жить только здесь, на родине предков.

— Хорошо, подумаю, — ответила я, чтобы не продолжать бесконечную тему.

— Оля, нам нужно уже ехать! Не забывайте, что сегодня шаббат, транспорт в три часа прекратит работать.

Но все-таки пару часов до начала шаббата мы успели пробежаться по Старому городу мимо мечетей, синагог, белокаменных зданий, раскопок… Это было нечто удивительное — раскопки с колоннами и камнями, улочки как в средневековой Испании и очень богатые современные магазины и рестораны. Сумка тянула вниз, в глазах рябило от туристов, колоритных евреев, в пестрых халатах арабов, солдат с автоматами.

Регинка меня отвлекала от Иерусалима. То ей хотелось съесть мороженое, то пойти в туалет, а то объяснять мне все подряд. Мама Лера только и успевала ее одергивать:

— Регина, не мешай, не отходи от нас, потеряешься, видишь, какие драки впереди, сейчас пойдем домой…

А мне как раз ничего не хотелось. (Кстати, туалеты были образцовой чистоты и бесплатные).

В следующий раз приду сюда без этих пугливых девушек!

Наконец, вышли из ворот Старого города и на последнем автобусе поехали в новый район Рамот, где живут мама с дочкой. По пути Лера поясняла:

— Оля, посмотри в окно, мы проезжаем арабскую часть города! Только осторожно. Я здесь боюсь смотреть, мальчишки могут камень запустить. Наклони голову.

— Неужели правда?

Дома неказистые, без зелени вокруг, но выглядели мирно.

— Да. Регинка трусиха, я не боюсь, но ехать неприятно. Лучше не выходить здесь.

Я вспомнила: когда в Нью-Йорке подземка проезжала Гарлем, там белые тоже не входили и не выходили из вагонов.

Их четырехэтажный дом на зеленом склоне холма был из ослепительного белого грубо обработанного камня, впрочем, как и все соседние дома. Между домами были устроены детские площадки и посажены какие-то зеленые насаждения. И очень чисто. Трехкомнатная квартира, в которую мама с дочкой недавно въехали, казалась необжитой. Но я не успела рассмотреть ее и даже не успела разгрузить сумку с подарками. Зазвонил телефон, Вера сняла трубку, потом передала ее мне. Звонила московская сестра Стэлла, она узнала, что я сегодня приехала в Иерусалим.

— Ольга, тебе повезло, у нас два шикарных номера в отеле, приезжай, устроим тебя!

— Мы снимаем фильм в Яд Вашеме, — добавила Роза.

Я знала, что они должны быть в Израиле в эти дни и очень обрадовалась возможной встрече. Мне с ними, архитворческими дамами, было всегда интересно. В последние годы мы довольно часто встречались. Когда я оказывалась в командировках в Москве или через столицу летала в командировки на свои гидростанции в Сибирь или среднюю Азию, всегда старалась их навестить в квартире на Сретенке. Думаю, что и они с удовольствием приезжали по своим делам в нашу культурную столицу и останавливались у нас дома. Так или иначе, я узнавала о новостях в газете «Известия», одном из лучших наших печатных органов, от Стэллы, старейшего и уважаемого сотрудника отдела писем. Кто только не писал ей о своей трудной судьбе! Кого только она не разыскивала и не соединяла! О ком только она не рассказывала своей сестре — кинодеятелю Розе, и о ком только они не создавали авторские фильмы! Чем сложней была судьба героев, тем интересней было сестрам творить, тем горячей были споры между ними! Особенно бурные баталии происходили последнее время при обсуждении проблемы финансирования фильмов. Иногда я участвовала в этих баталиях, что-то предлагала, но резкая младшая сестра Роза сразу на меня накидывалась:

— Ты ничего не понимаешь в кино! Ты дилетант, Ольга, и не давай советы знающим людям! Мы же не учим тебя строить плотины, и ты не учи нас…

— Да я не учу, просто рассказываю, откуда при переходе от социализма к капитализму в нашей отрасли берут деньги.

— У вас свои законы, вам Чубайс дает деньги, у нас, творческих людей — свои законы, а денег ни у кого не допросишься!

— Нет, экономические законы у всех одни…

Конечно, я долго не раздумывала и отправилась к ним вечером на такси. Такси — единственный вид транспорта, с помощью которого можно было в шаббатный вечер выехать из религиозного района Иерусалима, каким является Рамот. Причем не ультрарелигиозного, а просто религиозного.

Из окна машины открылся удивительный вид на огни большого города, даже казалось, не одного, а нескольких больших городов, раскинувшихся на разных высотах!

У московских сестер в многоэтажном четырехзвездочном отеле «Рамада Ренессанс» были отдельные номера. Они меня встретили с хлебом-солью, то есть принесли из ресторана с ужина тарелочки с вкусностями. «Ни в чем себе не отказывай!»

Мы рассказываем друг другу об увиденном в Израиле и делимся планами. Они, дамы деловые и творческие, прибыли сюда на съемки документального фильма о мемориале Яд Вашем. Журналистка Стэлла отвечает за сценарную часть, режиссер Роза — за съемки. Они полны впечатлений.

— Ты знаешь, я вчера снимала на открытии Долины Общин Ицхака Рабина и других руководителей Израиля! Буду делать специальный фильм.

Я рассказываю об увиденном в Тель-Авиве и на двух экскурсиях. Сестры помогают мне составить план на завтрашний день, пока они будут заняты. А послезавтра во время праздника Симхат Тора мы вместе посетим Большую Синагогу Иерусалима. После бурного обсуждения мы расходимся по номерам, я должна спать у Розы, но так, чтобы горничная утром не заподозрила присутствие постороннего человека. Поэтому я сплю, стараясь на огромной кровати в метре от Розки ничего не мять. Поэтому в 7.30 ухожу тихо, чтобы не застукали.

В это тихое шаббатное утро, когда весь израильский народ отдыхает от дел и развлечений, я с путеводителем и картой в руках, и бутылкой воды, чтобы не погибнуть от обезвоживания организма, отправилась путем великих праотцов. Сегодняшний день посвящаю Иисусу из Назарета. Пройти собираюсь километров шесть-семь пешком без посоха и с непокрытой головой, но по асфальту, а не по пустыне. Солнце еще стояло невысоко, легкий ветерок дул в спину, никто не попадался навстречу. Нет, вру, правоверные иудеи в талесах и кипах уже шли в направлении Большой Синагоги.

Сверяя маршрут по карте, я прохожу мимо солидных министерских зданий, обширного президентского парка и подхожу к величественному зданию Кнессета (парламента). Вход в него украшает пятиметровая Менора — громадный семисвечник, поставленный в честь победы иудеев над греками во 2 веке до нашей эры. Я знаю, что холл Кнессета, решенный в стиле модерна, украшают интересные фрески Шагала. Но фрески оставляю на потом.

Такое впечатление, что Иерусалим очень зеленый город, один парк переходит в следующий. Чем ближе спускаешься к центру, тем парки меньше, и здания между ними тоже уменьшаются, но все они смотрятся как большие куски золотистого зефира, иногда подкрашенного другими пастельными красками. Этот район называется Рехавия, он начал застраиваться в 20-е годы 20 века выходцами из Германии, и улицы носят имена людей, оставивших след в истории еврейского народа. Жилой массив и примыкающий к нему участок с художественными лавками и мастерскими, террасами спускается прямо к высоченной стене Старого города.

Тысячи лет назад, да и сто лет назад на этом месте была выжженная пустыня, а сегодня разбивают парки и строят отели. Наконец (ура, ура!) дошла до Яффских ворот, вот что значит идти по карте. Даже спрашивать не надо, правда, я никого не встретила…

У Яффских ворот снуют вездесущие туристы. Услышав родной русский язык, я примыкаю к группе, которая внимательно слушает экскурсовода.

— Какая тема беседы? — спрашиваю шепотом.

— Обзорная экскурсия по старому Иерусалиму, только что началась, будет пять часов, — также шепотом отвечает женщина.

Прекрасно: именно то, что доктор прописал. Я счастлива и пристраиваюсь. Мы в быстром темпе сначала доходим до Гефсиманского сада, что на Масличной горе, а потом возвращаемся, проходим путь Христа по Deloroso (улица Скорби) до Голгофы. Делаем остановки там, где он две тысячи лет назад останавливался. С тех пор на месте остановок были построены храмы — католические и православные. Следы крестоносцев и арабов, турок и евреев. На пути Христа и нашем такое переплетение всего и вся, что повторить у меня, необразованной, духу не хватит. Камни, ровесники тех событий, закрыты временем. Мы ходим по прежним крышам, нет, выше крыш — витаем в облаках, как ангелы, и с ангельских позиций взираем на Марию Магдалину и деву Марию, на Павла с Иудой, если таковые жили. Я начинаю верить, что жили.

Мы почти пробегаем по Старому городу. В еврейском квартале чисто и красиво, но безлюдно. Зато после пяти вечера (в конце шаббата) народ выйдет из домов, откроются магазины и рестораны, начнется шум и веселье.

В восточном квартале дома более обшарпанные и грязные, но с утра до вечера шумит яркий базар, и очень много мечетей.

В армянском квартале господствует тишина, а жизнь можно увидеть в художественных лавках да в семинарии (но не туристам).

О нравах прошлого и настоящего старого Иерусалима толково и с большим юмором рассказывает экскурсовод Игорь, полтора года назад уехавший из Ленинграда. Он эрудит и пользуется популярностью у гостей из России. Говорит Игорь так много, что моя головка постепенно пустеет, остаются лишь обрывки сведений.

— Александр Македонский вошел в Иерусалим без боя, хитрый, он специально дождался шаббата. И поставил условие — на центральной площади поставить себе памятник. Евреи ответили: “Нет! Ты откажешься от памятника (не сотвори себе кумира), а мы всех родившихся в этом году мальчиков назовем именем Александр”. Он выполнил их условие, с тех пор этим именем часто называют еврейских мальчиков.

— Знаете, что Александр Македонский с уважением относился к иудеям, а народ Иудеи был восхищен талантами и широтой взглядов молодого завоевателя. Расхождение между ними состояло в приоритетах. Иудеи превыше всего ставили величие и совершенство души, эллины — физическую красоту и гармонию. Когда еврейские юноши шли в синагоги постигать пути духовного совершенства, греческие юноши шли на стадионы закалять тела спортом, чтобы достичь физического совершенства.

— Кстати, в иудаизме одна из главных заповедей: Богу нужно давать, а не просить у него, как в христианстве.

— Мятежный дух иудеев достиг предела во времена прокураторов. По стране бродили проповедники и сектанты, каждый ратовал за свой путь выхода из кризиса. Одни призывали к восстанию (зелоты), другие звали смириться (фарисеи), третьи отвергали войну и ждали Мессию (ессеи), призывали к миру и добру.

— Тут сидел Понтий Пилат, а здесь в темнице держали Иешуа.

— Именно к ожиданию Мессии призывал бродячий проповедник Иоханан, вошедший в историю под именем Иоанна Крестителя. Он рассказывал о приближении этого Мессии, приводил народ к реке Иордану, окунал их или в знак очищения поливал головы водой. Среди тех, кто слушал его проповеди, был и молодой человек из Назарета по имени Иешуа.

У входа в храм Гроба Господня кончалась наша пятичасовая экскурсия. Пока я копалась в сумке в поисках денег, группа куда-то рассосалась, исчез и Игорь, а я осталась с угрызениями совести, поскольку не заплатила за интересное мероприятие.

Сегодня у Стены Плача НИКОГО (шаббат). Только солдаты с автоматами охраняют подходы.

Обратный восьмикилометровый путь до отеля, где живут сестры, я также проделываю пешком, транспорт еще не ходит. Прохожие, у кого я спрашиваю направление, удивляются: зачем столько идти, если можно проехать такое расстояние? Но ходил же две тысячи лет назад пешком Иисус по холмам Иерусалимским, я разве лучше его? Не жарко, вода в бутылочке убавляется мало, есть не хочется совершенно. Правда, когда я дошла и увидела на столе заботливо оставленную мне сестрами пищу, аппетит пробудился. Человек ест, когда есть что есть, и не ест, когда нечего есть (игра слов). После перекуса и небольшого отдыха я поехала уже на начавшем работать транспорте к Лере в Рамот.

Еще раз убедилась, что новые современные районы древнего города красивы, а главное, удобны для жизни. Шаббат закончился. На детских площадках уже бегали и катались на велосипедах детишки, две мамы ходили по дорожкам, наблюдали за ними и оживленно болтали. Что еще поразило меня, так это обилие пап с колясками. Один вел коляску и читал книгу, другой внимательно смотрел на свое дитя, навстречу шли два молодых пейсатых отца и бурно обсуждали проблему на иврите. У нас я такого внимания отцов к своим малолетним детям не припомнила…

Регина открыла дверь и сразу объявила:

— Оля, завтра едем в Яд Вашем. Это памятник погибшим людям. Там очень интересно. Только переоденься, у нас каждый день надо ходить в другом.

— Регина, что ты такое говоришь! Перестань! А мы действительно утром поедем в Яд Вашем. На тебя он произведет сильное впечатление. Встанем пораньше.

— Лера, мне про этот мемориал как раз рассказывали сестры. Они здесь в командировке снимали фильм об открытии Долины Общин, открытие на днях было. Кстати, на открытии был Рабин.

Проснулась я рано, лучи солнца били прямо в глаза, к чему я здесь уже начала привыкать, как и к сказочным видам за окнами. Через прозрачное чисто вымытое стекло четко проступали холмы Иерусалимские. В зелени высились купола соборов и стволы минаретов, со всех сторон их окружали светлые дома и домики. Восходящее солнце окрашивало их в нежно-розовые тона, воздух казался чистым и прозрачным, и все это составляло удивительный город Иерусалим. Как мне советовала Регина, я высунулась из окна и вдохнула утренний чистый воздух. К моему удивлению она не капризничала, и мы довольно быстро собрались и поехали.

Яд Вашем действительно меня потряс. Просто такого я не ожидала даже после рассказов сестер и Леры.

Он расположен в красивом хвойном лесу на горе Герцля и включает в себя несколько зданий и скульптур под открытым небом. Если лаконично, то:

В Зале имен собирается картотека погибших в годы Холокоста (1939–1945), то есть шести миллионов человек (!). На большую часть погибших заведены карточки, их заполняют родные и знакомые и присылают сюда со всех концов земли.

В Зале памяти со скульптурными символами, стелами и фотодокументами запечатлены ужасающие картины зверств фашистов в лагерях смерти и на территории многочисленных гетто, а также эпизоды борьбы и сопротивления еврейского народа (таких эпизодов было предостаточно!).

В Зале искусств развешаны картины художников из гетто. Особенно потрясают сделанные в гетто детские рисунки, они все пронизаны светом и солнцем. Солнце с лучами в каждой третьей картине. Невероятно! И ведь почти все эти маленькие художники погибли!

Самый сильный зал — Зал памяти детей. Держась за перила, идущие друг за другом по узкому проходу посетители в темноте входят в круглый зал со сферическим потолком. На сфере, как на ночном небосводе, рассыпаны мириады звезд. Их ровно столько, сколько погибло за годы Холокоста еврейских детей, то есть больше миллиона. Их имена, возраст и страну медленно и скорбно произносят по очереди женский и мужской голоса и так в течение целого дня. А народ движется в этом космическом пространстве среди душ погибших, но вечно живых детей. Потрясающе!

В открытой только что Долине Общин, вернее уничтоженных Общин — на 26 высоких каменных столбах — свечах по бортам довольно узкой долины выбиты названия стран, в которых было уничтожено еврейское население: стран было двадцать шесть (!). Долину закрыли на доделку на неопределенное время.

Я долго стояла перед памятником партизанам в виде дерева из металла, где раскидистые во все стороны ветви представляли собой человеческие фигуры в разных позах. Мне казалось, что этих людей на дереве повесили. А может быть их, обнаженных, извлекли из общих могил в Прибалтике, куда расстреливали и бросали тысячами. Ужас!

«Поразит Всевышний врагов твоих, восставших против тебя. Одной дорогой будут наступать они на тебя, а побегут назад семью дорогами».

У выхода из мемориала нас встречали мои «старые знакомые», которые по предварительной договоренности ожидали в машине. Я с трудом узнала в пожилой полной даме хохотушку, с которой мы сорок лет назад отдыхали в Евпатории. Собственно, я бы ее вообще не узнала, но сестра перед отъездом просила обязательно встретиться с ее подругой юности, которая несколько лет назад с семьей уехала из Кишинева в Израиль.

— Олечка, ты помнишь мою подругу, с которой мы познакомились в Крыму, когда отдыхали после окончания тобой школы?

— Господи, конечно, не помню. Это была твоя подружка, у меня были другие друзья — помоложе.

— Да, но я с ней дружила много лет и ездила к ней в Кишинев. Мы все время переписываемся, очень прошу тебя, встреться с ней и ее мужем. Они милые люди, тебе покажут что-нибудь, у них машина. Расскажешь о нашей ленинградской жизни.

Вот так мы и встретились с совершенно чужими мне людьми, хоть и милыми. Они тут же предложили:

— Здесь недалеко на горе есть симпатичная деревушка Эйн Керем, где вы получите положительные эмоции. Едем туда!

Действительно, деревушку мы увидели на соседнем холме или как они сказали «на горе».

В путеводителе я потом прочитала, что в этой Израильской Швейцарии есть пять церквей — монастырей различных конфессий. Мы не считали их, но те храмы, к которым подходили или подъезжали, были закрыты. А местечко, и правда, было очаровательное. Еще больше очарования придала ему кавалькада людей в белых одеждах с лиловыми лентами через плечо и веночками на головах. Они поднимались по тропе из русского монастыря во францисканский, между собой говорили по — английски и были американскими миссионерами.

На следующий день был большой праздник Симхат Тора (радость торы).

«Тора — самое драгоценное, чем мы владеем. Отмечая праздник Симхат Тора, мы благодарим Бога за бесценный дар, за возможность постигать Его мудрость, изучать Его слово. Мы, умножая нашу радость, укрепляем наш союз с Творцом».

Тора включает в себя книг, отсюда русское название — Пятикнижие Моисея. 1. Начало — книга бытия, 2. имена, 3. Левит, 4. в пустыне, 5. второзаконие. Тора сопровождает еврея всю жизнь, рассказывает о Боге, о назначении быть народом Божьим, об истории, не похожей на историю ни одного другого народа. Она учит, как жить и к чему стремиться. Многие знают Тору наизусть, но изучить ее невозможно, как невозможно до конца познать человеческую мудрость.

Тора делится на 52 главы, по числу недель в году. Каждую субботу в синагогах читают одну главу, закрепленную за этой неделей, и повторяют в понедельник и четверг, «чтобы не прошли три дня без Торы». День, в который читается последняя глава, и является праздником Симхат Тора. Читает последнюю главу «жених Торы».

Праздник, как и все еврейские праздники, начался накануне после захода солнца. В три часа дня все закрылось, в четыре остановился транспорт, только неверующие автомобилисты-частники колесили по пустынным дорогам. Начались веселые службы в синагогах. Мы с московскими сестрами, выяснив накануне, что самая главная служба будет происходить в иерусалимской Большой Синагоге (Great Sinagoge), направились туда. Шли уже известным путем по широким улицам мимо парков и богатых особняков. К 10.30 подошли ко входу и дружно вспомнили премьеру балета в Большом театре. И действительно, внутри синагога напоминает Большой театр белым мрамором фойе, алым плюшем ярусов, декорированных золотом. Это величественное здание построено не так давно, в середине 20 века на деньги зажиточных американских евреев. Спонсоры и их потомки приезжают сюда регулярно помолиться, а заодно и себя показать.

Шикарная публика чинно заполняла партер и ярусы, при этом (пожалуй, единственное отличие от Большого) мужчины шли в партер, а нарядные дамы поднимались наверх и занимали первые ряды. Когда мы вошли, свободные места оставались только на галерке. Чтобы лучше увидеть представление, пришлось там стоять.

В центре неорганизованная группа в талесах колдовала над свитком Торы: натянули на него сверху полотнище, принялась хватать что-то похожее на конфеты и кидать на него. После довольно нудной молитвы кантора включился мощный хор под управлением экспансивного молодого хормейстера, и дальше, сменяя друг друга, они по очереди некоторое время пели тексты из Торы. Два дюжих молодца в это время перекатывали свиток с последней страницы до первой (или наоборот), после чего хор запел с удвоенной силой. Мы поняли, что конец не скоро, и, поскольку стоять было жарко, решили покинуть синагогу и подождать конца на свежем воздухе. В конце службы Тору вынесут под общее пение и пляски и понесут по всему городу до самой Стены Плача. Пока что народ толпился на ступенях и ждал торжественного момента выноса священной книги.

Если бы я не знала, что ждут Тору, я бы решила, что публика надеется получить автограф у Пласидо Доминго или Элизабет Тейлор. Меня потрясли ухоженные дамы в туалетах от Ричи, Версаче или Кардена (шляпка, сумка, костюм, туфли), выдержанных в сочных красных, черных или белых цветах, в тон к которым были надеты украшения. Дам сопровождали элегантные мужчины, а рядом вились очаровательные дети. Да, красиво жить не запретишь!

— Это американцы. Они специально приезжают на праздники.

— А-а, тогда понятно, — сами мы, москвичи и ленинградцы, стояли в сторонке бледненькие и бедненькие, не выдерживали никакого сравнения.

— Смотрите, смотрите, показались тороносцы! (По аналогии со знаменосцами на наших демонстрациях).

Толпа мужчин и мальчиков, приплясывая и веселясь, вышла из дверей и двинулась по проезжей части дороги. Впереди подобно хоругви несли что-то развевающееся, или мне так казалось. Может, это талесы развевались, но толпа действительно двигалась стремительно и радостно. Мы на несколько минут присоединились к ним, а потом все-таки разошлись: тороносцам надо было дойти до Стены Плача, сестрам — ехать в Яд Вашем, а мне — идти осматривать Иерусалим.

Дело в том, что Элла попросила свою приятельницу Сюзанну показать мне город. Сюзанна жила в Иерусалиме много лет и хорошо его знала, к тому же имела машину. Она как раз вернулась накануне из поездки по Франции и была готова помочь. Молодая симпатичная израильтянка к делу отнеслась серьезно, катала меня два с половиной часа, за это время столько показала и рассказала, что я, хоть и мало что запомнила, но многое поняла:

— Застройка за стенами Старого города началась в 1860-е годы, богатый квартал был построен за Яффскими воротами вокруг мельницы. В кварталах за нынешним рынком и улицей Яффо — в то время было типичное бедное гетто. Весь остальной город построен в 20 веке, а большая часть — вообще с 1948 года после образования государства.

— Строится город только из белого, бело-розового и светло-бежевого иерусалимского известняка. Очень красивые и удобные дома с внутренними садами окружены тоже садами.

— Все холмы Иерусалимские, а с каждого видны другие, застраиваются именно так с большим количеством зелени.

— Арабский квартал в городе один, за Стеной, в восточной части. Там зелени нет вообще.

— Русские на рубеже веков жили близко к Старому городу у Русского подворья, квартал небольшой. Мы довольно долго крутились по греческим и немецким кварталам.

— Все акты гражданского состояния в Израиле держит под контролем Раввинат. Только через синагогу можно зарегистрировать рождение и смерть человека, брак и развод. Кстати у правоверных иудеев муж с женой «живут» именно между 14 и 21 днями женского календаря. «Плодитесь и размножайтесь!» Детей у правоверных много. А сексуальная жизнь у таких мужчин вовсе не связывается с появлением детей.

После прогулки Сюзанна пригласила меня в симпатичный ресторанчик на террасе ИМКА — молодежной христианской организации напротив пятизвездочного отеля Кинг Давид. Ели мы какой-то невероятной вкусноты и объема салат (с овощами, балыком и сыром в соусе), которого хватило бы на пятерых. Запивали напитком, его они с мужем употребляли во Франции, смесь пива и лимонада (по мне — so so).

Веселый праздник Симхат Тора в тот день продолжился в хасидском районе, из него было не выйти. Такого количества детей и детишек на улицах я давно не видела. Вокруг молодых мам в париках и в длинных платьях крутилось не менее пяти-шести красиво одетых детей, а последнее дитя возлежало в коляске. Отцы семейств в это время заполняли синагоги, где пели, плясали и предавались веселью, что было отлично видно в открытые настежь двери. Я наблюдала за всеобщей радостью сначала с интересом, а через пятнадцать минут с тоской, переходящей в тошноту. Нет, на пороге 21 века лицезреть любых староверов (православной ли веры где-нибудь в Сибири, или иудейской — в Иерусалиме) противоестественно. Все хорошо в свое время, а их время давно ушло.

Этот насыщенный праздничный день для меня не закончился. Я вернулась на первом после шаббата автобусе, вытянула ноги на Лерином узком диванчике и мечтала записать впечатления насыщенного дня. Но не тут-то было. Позвонила Эллочка и пригласила меня на день рождения брата. Отказать было невозможно — он жил в Рамоте в пяти минутах ходьбы от Леры, к тому же обратно Элла отвозила меня на своей машине.

Семейство занимало целую секцию дома в ближайшем квартале. На первом этаже в гостиной собралось старшее поколение, на втором этаже в телевизионной гостиной — среднее, на третьем этаже в детских комнатах — младшее, а на четвертом — в спальне хозяев и кабинете пока было пусто. Выше находился чердак, предназначенный для сушки белья, и бытовая комната для стирки и глажки. Кухня-столовая располагалась на первом этаже, а перед секцией дома в палисаднике стояла украшенная сука (там сейчас ужинали младшие отпрыски). Взрослые ели по системе шведского стола, брали, кто что хочет с сервировочных столиков и садились беседовать кто с кем хочет. Разговор шел, как обычно в этой стране, на невообразимой смеси русского, английского, немецкого и иврита. Я знакомилась с членами семьи и тут же забывала «ху есть ху» — все-таки народу было многовато. Уже поздним вечером мы возвращались домой. Я была без ног и без головы. На холмах Иерусалимских все сверкало огнями. Но в нашем холмистом парке в Холоне тоже сказочно подсвечивались пинии.

Через две недели я отправилась в Иерусалим самостоятельно. Во-первых, там надо было еще много чего посмотреть, а во-вторых, накануне вечером Элла заявила:

— Олечка, тебе необходимо посетить наш музей Израиля, уникальный и неповторимый! На твое счастье подруга Марины, я тебе о ней рассказывала, работает экскурсоводом в этом музее, она тебя поводит. Ты в 13 часов подъедешь к музею, Марина будет ждать у входа и познакомит тебя с подругой. Не опаздывай, пожалуйста!

— Хорошо, до встречи я успею еще что-нибудь посмотреть, посоветуй!

— Знаешь что, поезжай на гору Скопус, посмотри на наш университет, там сядешь на автобус № 9 и доедешь прямо до музея.

Так я и сделала. Про главный университет Иерусалима, который с 1948 по 1967 год был на арабской земле, и поэтому построили другой, в центре, я знала. Теперь в Иерусалиме два университета. Осталось этот главный увидеть.

Я вышла из переполненного автобуса ко входу в туннель, только через него на эскалаторе можно было подняться в вестибюль административного центра университета. Студенты разных мастей и полов куда-то спешили, что-то несли, учили, покупали канцелярские товары в киосках и жевали, жевали, жевали. Если им надо было что-то перепечатать, через каждые десять метров в коридорах стояли ксероксы (у нас таких не встретишь). Из одной аудитории доносился обрывок лекции о Сталине (я постояла и разобрала фамилию). Молодежь в перемену выскочила из аудиторий на лужайки и в садики, окружающие корпуса факультетов.

Современные невысокие университетские корпуса конечно, белые, легкой архитектуры, утопали в зелени и цветах. Я прошла по дорожке и оказалась на краю университетской территории — на верхней ступеньке «Амфитриона», не так давно сооруженного в духе древних римских театров почти на вершине этой горы Скопус. Сквозь белую легкую колоннаду на многие километры просматривались дали и холмы иудейской пустыни, освещенные солнцем. От чистого воздуха и просторов захватило дух, ощущение словами не передать! Но задерживаться здесь уже не было времени, хотя очень хотелось постоять и понаслаждаться видом.

На том же автобусе № 9 я поехала на другой конец города и не опоздала на встречу с яркой и красивой израильтянкой Мариной.

Еще до входа в музей внимание привлекло необычное сооружение рядом — ослепительно белый купол в виде крышки гигантского кувшина — «корона» свитка Торы. Такие кувшины были раскопаны около Мертвого моря в Кумране, в них хранились «свитки Мертвого моря». Это Храм Торы, внутри его в подземных — «пещерных» помещениях хранится подлинный восьмиметровый свиток книги пророка Исайи, на пергаменте отрывки из Торы, свадебный договор женщины по имени Бабата (2 век до нашей эры), ее туфелька и другие интимные вещи.

Осматривать музей помогала Маринина знакомая по имени Людмила. Она второй год как переехала работать в Иерусалимский музей из подмосковного Новоиерусалимского музея (интересное совпадение!). Людмила тогда заполнила анкету, прошла по конкурсу, приехала сюда и работает. Очень довольна. А живет на территориях в религиозном районе. В течение двух часов Люда знакомила меня с богатой экспозицией, а потом еще два часа я сама ходила по залам музея, внимательно рассматривала все, что можно, и, главное, старалась запомнить. Но это как раз трудно.

Самым интересным показался отдел (а их тут много), где была представлена атрибутика еврейских праздников. В одном зале в витринах были собраны серебряные подсвечники, разные у ашкеназийских и сефардских ветвей иудеев, висели емкости для масла в виде головы рыбы, за стеклом представлен молитвенник главы дома, используемый в Песах. В одной из витрин красуется ханукальный восьмисвечник из чеканного благородного металла в память о победе древних иудеев над древними греками.

Большой зал посвящен Торе. Вот Тора, одетая в великолепное платье — она хранится в специальном шкафу. В нескольких витринах собраны разные одежды для Торы в форме треугольника вершиной кверху, на нем головка. Все они из серебра и золота с чеканкой и украшениями.

В отделе этнографии во весь рост стоят фигуры китайских, индийских, африканских, греческих и прочих евреев в разнообразных костюмах и разных мужских шляпах. Прелесть, да и только!

В отдельном зале представлена средневековая синагога, привезенная из маленького городка Италии.

В залах изобразительного искусства выставлены работы еврейских художников, среди них есть пять-шесть картин Левитана, много реалистов, импрессионистов, модернистов.

Вокруг музея разбит прекрасный парк, его украшает разнообразная скульптура, среди экспонатов есть работы евреев и неевреев: Родена, Майоля и сегодняшних абстракционистов.

Одна из главных заповедей иудаизма — «Не сотвори себе кумира»! Поэтому еврейских скульпторов мало. Этот же запрет исключил еврейскую живопись: действительно, что это за жизнь без HOMO SAPIENS! И зверей нельзя. Только пейзажи и натюрморты. Правда, заповедь эту часто обходили.

Я уже неплохо ориентировалась в Иерусалиме, особенно с путеводителем и картой. К тому же прохожие всегда понимали мои вопросы «Where»? на английском, а еще чаще на русском. Русскоязычных прохожих в Израиле пруд пруди… Выйдя из музея, сразу увидела напротив величественное здание Кнессета и окружающий его знаменитый Парк Роз.

Парк, как и многое другое в Израиле, создан на пожертвования и силами людей со всего света. Здесь есть площадки с дарами из Германии и Голландии, розы разных видов и сортов: чайно-гибридные и штамбовые, кустовые и плетистые, — а уж расцветок и запахов не счесть! Я в последующие годы бывала в саду и вечером, когда он безлюден и таинственен, и розы всегда выглядели свежо и ухоженно. И это при дефиците воды, просто удивительно! Земля вокруг растений опутана тоненькими резиновыми трубочками с отверстиями, именно по ним в вечернее время централизованно осуществляется внекорневой полив. Кроме того, регулярно проводится дождевание.

Не могла я в Иерусалиме не зайти в Старый город, пусть даже на часок. Первым делом в храме Гроба Господня надо было дотронуться до камня помазания, где лежало тело Иисуса, раз не успела сделать это в прошлый раз. Туристов было мало, зато в каждом приделе шли службы. У входа сидела группа православных священников, недалеко от них монашки в белом одеянии читали тексты из молитвенников группе англичан. Несколько человек молились в ярко освещенной армянской церкви. Монахи католики со свечами и пением спускались в подземную церковь Елены Византийской, и я, недолго думая, устремилась за ними. Но в подземелье оказалось темно и жутковато!

По преданию непосредственно под Голгофой находится место погребения праотца нашего Адама, который после своего грехопадения жил именно на этой территории. После распятия Христа камень раскололся, и по расщелине кровь Иисуса Христа стекала вниз — туда, где погребен Адам. Так, по крайней мере, рассказывают экскурсоводы.

Место, где позже был установлен гроб с телом Иисуса, находится в маленькой пещере размером два на три метра, туда я заглянула самостоятельно. Надо не забывать, что древний Иерусалим весь на несколько метров похоронен под культурным слоем, то есть под современным городом. Все, что существовало до нашей эры, сохранилось в пещерах, так объясняют всезнающие экскурсоводы.

Очередь ко входу в Кавуклию (часовню Христа), где установлен Гроб, растягивается надолго, но я в нее встаю. При входе каждый посетитель крестится, вглядывается, отворачивается от живого стоящего в углу священника, дотрагивается до святых поверхностей, старается запомнить все, чтобы рассказать тем, кто не был. Я приобщилась к тем, кто чуть нагнувшись молча с придыханием вошел в святая святых. Но не крестилась, а, набрав в легкие священный воздух, окинула все быстрым взглядом и вышла…

А теперь скорей на яркий дневной свет! Маленькое пространство двора Храма Гроба Господня заполняли израильские солдаты с автоматами вперемешку с арабами, туристами и торговцами сувениров. И только иудеи предпочитают держаться подальше от предателя религии отцов.

Вечером мы вдвоем с Лерой совершали деловую прогулку по торговым улицам города в поисках босоножек для моей сестры (и ее родственницы) Адочки. Задача была не из легких — найти взрослые босоножки 32 размера. Мы прошли наверно двадцать больших обувных магазинов и маленьких лавочек по улице Яффо и близлежащим ярко освещенным торговым магистралям. После наших российских пустых магазинов, и продуктовых и промтоварных, смотреть на это изобилие было больно и обидно. Чем мы хуже? Неужели не можем так работать и жить, как израильтяне? Они в кольце врагов и недоброжелателей, а мы, как слышим по радио и телевизору — в окружении соседей, пока еще бывших «наших», только решивших жить самостоятельно.

— Лера, ты общаешься с евреями, приехавшими сюда со всех концов света. Скажи, пожалуйста, они действительно хорошо работают? Ведь я вижу в разнообразии товаров мало импорта, больше местной продукции.

— Да, Оля, представь, люди работают на себя, они, то есть мы, хотим жить лучше, богаче, а главное, быть сильнее в этом недружелюбном арабском окружении. Мы первые полгода жили в кибуце недалеко от озера Кенерет. Ты бы видела, как там люди работали на полях вокруг! Чего только не выращивали на сухой неплодородной когда-то земле! В течение года снимали по три урожая овощей и клубники, выращивали зерновые, ухаживали за овцами, курами и коровами. Кроме того в кибуце были и небольшие промышленные предприятия, мужчины сами следили за агротехникой, выпускали какую-то электротехническую продукцию. А поливу этой сухой земли сколько сил уделяли! Жилье, то есть симпатичные маленькие коттеджи на одну семью, необходимая мебель и утварь даются членам товарищества в счет заработанного честным трудом. Когда кому-то нужно было поехать в другое место, в город или в другую страну (что позволяется раз в два года), он должен был прийти в бухгалтерию и написать заявление, тогда получит необходимую сумму и паспорт.

Словом, коммунизм, как когда-то мечтали отцы — основатели.

— Попроси Эллу, пусть она тебя свезет на машине в какой-нибудь кибуц, их много вокруг Тель-Авива. Там очень интересно, тебе понравится. Увидишь еврейский энтузиазм своими глазами.

Да, многого я еще не понимала. Вот только поняла, что слоган «Бей жидов, спасай Россию!» привел к тому, что Россию просрали, а те, от кого ее спасали, собравшись вместе, создали достойное жизни общество. И молодцы.

В кибуц меня отвезли хайфские друзья Лена и Глеб, и случилось это буквально через неделю.

С Леной и ее семейством я знакома очень давно. Ее родители дружили с моей мамой, потом мы с мужем продолжили эту дружбу. Сближало нас еще и то, что Ленин папа и мой супруг были интеллигентами в погонах, они частенько одинаково увлеченно обсуждали и выступления поэтов — шестидесятников и армейские проблемы. Обычно мы в их гостеприимный дом в Стрельне ездили на такси, это стало особенно частым мероприятием, когда их семья пополнилась двумя мальчишками — близнецами, одногодками моей дочки. Визиты в их милую семью были длительными, включали катанье на коньках и лыжах в Орловском парке зимой и прогулки до Константиновского дворца — в летнее время года… После прогулки мать семейства накрывала стол, и в трехкомнатной солнечной квартире начиналось веселое застолье с тостами под водочку.

Застолье, как правило, продолжал импровизированный концерт, поскольку моя мама и Ленин папа были отличными пианистами. Они сменяли друг друга у инструмента, мама пела романсы, мы ей подпевали, а дети резвились в детской комнате. Вечером мы пили чай с домашними пирогами и привезенными из «Севера» пирожными, после чего, объяснившись в любви друг другу, на такси уезжали в Ленинград. На наши торжественные мероприятия семейство с ответными визитами многие годы приезжало к нам. Старшая сестра (Лена была старше братьев на 10 лет) чаще всего проводила время со своей студенческой компанией. Но все это было в прошлой жизни…

Уже будучи дипломированным врачом, Лена приехала в Израиль с первым мужем и взрослой дочкой. Муж, тоже медик, был серьезно болен и очень надеялся, что израильская медицина ему поможет. Пока что, некогда деятельный и общественно активный человек, кажется, даже секретарь комитета комсомола института, он боялся шевелиться. Врачи несколько лет назад запретили ему лишние движения и волнения, иначе, сказали они, больное сердце не выдержит. С тех пор он сидел дома, а жена Лена зарабатывала на жизнь. Будучи санитарным врачом по образованию, она кроме того еще в Ленинграде закончила курсы нетрадиционной и восточной медицины, массажа, акупунктуры и еще бог знает чего. Клиентов, выходцев из России, желающих поправить здоровье у доброжелательного, к тому же толкового доктора, оказалось достаточно. Она трудилась с утра до ночи, в чужом мире надо было утвердиться, чего бы ни стоило. Прибегая без сил домой, она начинала готовить еду из купленных по пути продуктов себе и больному мужу. Муж сдался, не боролся и довольно скоро умер. У дочки была своя личная жизнь, позже она с семьей уехала в Канаду.

Как раз в это время Лена и встретила Глеба. Энергичный человек и интересный мужчина, выпускник московского института стали, он недавно приехал в страну и работал в престижном институте «Технион». У него была приятная жена и двое детей, но встреча с этой яркой и интересной женщиной ослепила его как молния, они влюбились, как говорится, с первого взгляда. Глеб ушел от жены, и они стали жить вместе.

«Жизнь дается человеку только раз, и прожить ее следует как следует», — эта семейная пара руководствовалась таким девизом. Работали оба на полную катушку, Глеб много трудился в Технионе, Лена ежедневно с раннего утра врачевала тела страждущих: ездила к пациентам и принимала в своем кабинете. Нагрузка у нее физическая была такая, что после последнего больного ее самое необходимо приводить в чувство.

Отдыхали они на полную катушку, в основном в движении. Когда позволяло время и силы, бегали по пляжу, совершали заплывы в море или бассейне. Еженедельно в шаббат, когда правоверным иудеям закон запрещает шевелить членами, мои друзья, собрав малый джентльменский набор путешественника, выезжали на машине в разные концы «большой страны», чтобы лично все увидеть, узнать и прочувствовать. Муж в эти дни вел машину. жена в качестве штурмана, оставив свою «Сузуки» на стоянке, сидела с картой на коленях, высоко подняв ноги и упершись ступнями в лобовое стекло (чтобы отдыхали).

— Я бы и руки вывесила, но муж велит держать карту и следить за дорогой.

— Приедем, ты руки вывесишь, а я буду обед готовить, — смеется он в ответ.

— Ну, зачем ты так? Олька подумает, что я ничего дома не делаю.

— Не подумаю, я же вижу, как ты за телефонными беседами занимаешься готовкой, то есть в микроволновку кладешь мясо и вынимаешь почти угольки.

Любимое занятие хозяйки дома — это вечером в процессе организации ужина ходить по кухне, прижав трубку к уху. Но, надо признать, что ужин получается отменный, с фантазией. Правда, муж должен быть рядом и ассистировать.

Зарабатывали они неплохо, даже очень неплохо. Накапливали выходные дни и уезжали раза два-три в году то в Штаты, к родне Глеба, то в Москву и Питер, к родным обоих, то просто на машине по Англии, Австрии, Италии, да мало ли интересных мест на земном шаре! Кстати, они первые из моих знакомых брали автомобиль напрокат в любой стране и с картой и путеводителями объезжали самые любопытные уголки.

— Олька, жалко, что ты не водишь! Это такое удовольствие ездить по цивилизованным странам! Где хотим, останавливаемся в отелях, куда хотим, заходим в музей или театр, никто не командует, не следит. Вот чего мы были лишены в Союзе!

С языками у них проблем не было — муж свободно владел английским, жена по-английски тоже могла поговорить, а на иврите она ловко изъяснялась с израильскими пациентами.

Жила эта пара в Хайфе, первый раз они меня встретили меня на вокзале. По серпантину хайфских улиц машина долго поднималась в гору, пока, наконец, не остановилась у вертикальной стены. Мы с Леной вышли из машины, Глеб проехал дальше. Тротуар отсутствовал, с проезжей части дороги через маленькую незаметную в густой зелени калитку мы вошли в густой парк.

— Здорово, да?

— Пока что я не понимаю, где дом.

— В этом и фокус! Дом в глубине парка, только наберись терпения, надо немного подняться по лестнице. Мама, когда приезжает, правда, с трудом ее преодолевает, а мы спокойно. Ты же спортсменка, туристка, комсомолка, влезешь.

Позже я сосчитала, ступеней было девяносто. Если несколько раз в день взбираться, вспотеешь.

— Где же вы ставите машины?

— На стоянке, недалеко. Есть второй заезд с нижней улицы.

Дом тоже имел несколько уровней: с одной, нижней стороны, куда выходили окна квартиры, этажей было на два больше, чем с этой стороны, и на каждом этаже имелось по квартире. В Ленину вела еще одна лесенка, которую мы прочувствовали чуть позже. Пока что я обозревала ближайшие окрестности, кусочек парка со скамейкой и столиком в окружении цветов и высоченных деревьев. Конечно, приятно посидеть в саду, не в дачном, а городском и личном.

Из окна гостиной, а оно занимало всю стену и обрамлялось интересным занавесом, напоминающим рыболовную сеть, открывался чудный вид на дальние дали с морем на заднем плане.

— Нравится? Честно?

— Конечно. Ради такого вида можно было променять центр города на вершину горы.

— Но мы, когда сюда забираемся, не хотим никуда выходить, даже в концерты редко выбираемся. Завтра поедем в кибуц.

Среди голого пустынного ландшафта вдруг возник зеленый оазис — густой сад, даже парк с плодовыми деревьями, цветами, аккуратными чистенькими домиками, рядом с которыми паслись коровы, а на окраине стоял корпус, напоминающий маленькую фабрику. Еще один способ заработать коллективу деньги, помимо реализации сельскохозяйственной или промышленной продукции, это сдавать в аренду домики горожанам на weekend или на время отпуска. Мы остановились выбрать коттедж для будущего отдыха моих друзей, а заодно и перекусить в тени ветвистого дерева. Такие места для отдыха с перекусом есть во всех израильских парках. Обычно в тени стоят деревянные столы и лавки, а рядом урны для мусора, пей-ешь и не сори!

— Как здорово тут! Я бы обязательно снимала на weekend домик в этом кибуце.

— Ты не видела другие! Едем еще в один — «Ramot menashe». Он расположен в кедровом парке и обширном плодовом саду.

Здесь живут шестьсот человек, но поселение показалось малолюдным, видимо, все были на работе. Мы осматривали довольно обширное хозяйство. Коровник в кибуце — один из самых больших в стране. Коровы, довольно грязные и вонючие, не паслись на пастбище, а стояли целыми днями в стойлах. Овцы, лошади и пони резвились в загонах. Кибуц окружен садами, где выращивают авокадо. Это сельскохозяйственная часть кибуца, но есть здесь и заводик по изготовлению водомерных устройств. Члены кооператива жили в маленьких, с палисадниками домиках, кроме того есть детский сад, амбулатория, бассейн, дискотека и большущая двухэтажная столовая. Вот где было оживленно! Мы оказались там как раз в обеденное время.

— Ребята, давайте зайдем, посмотрим, как питаются кибуцники.

— Лама ло (а почему нет — иврит)? — Глеб поддержал меня.

— Мы не только посмотрим, но и поедим, ибо они очень гостеприимны: всякий гость достоин быть накормлен сытно и вкусно, — добавила знающая Лена.

Питание здесь происходит по типу шведского стола. Каждый подходит и кладет на тарелку салатов, сколько сможет съесть, потом возвращается за супом, за горячим, за десертами…

Мы поначалу смущались есть на халяву, но денег в кибуце нет в обращении, платить некому.

Последние десятилетия молодежь не очень-то хочет работать на одном месте и быть полностью связанной в действиях. Им подавай новые впечатления, возможность выбора места работы, партнеров, друзей. Поэтому в кибуце, где живешь как за оградой, молодых мало. К тому же о каждом шаге надо докладывать, спрашивать разрешения — это уж издержки коллективного существования. Кто, как не мы, знаком с подобным образом жизни? Кибуцы — наши коммунальные квартиры, только больше, комфортнее и современнее. И нет сексотов среди соседей. А может быть, есть?

В подобном тесном коллективе всегда найдется некто, из добрых побуждений сообщающий начальству о действиях товарищей.

Тот день закончился удачно — наконец, мы нашли сестрице босоножки, купили их, ура! Ни на какие продукты, вещи и сувениры я не смотрела, этого мне хватало в Холоне и Тель-Авиве. В Иерусалиме я наслаждалась исключительно духовной пищей.

В 8 вечера Лера на тахане мерказит посадила меня, обезноженную, в автобус Иерусалим — Тель Авив.

— Спасибо большое за приют и прогулки! Привет Регинке!

— Не сердись на нее, приезжай еще, буду рада.

Из окна автобуса открывался изумительный вид на огни этого удивительного города, они видны были далеко вверх и вниз. Последний взгляд на город в 1992 году.

Я мысленно произнесла «На следующий год в Иерусалиме!»