Кана чудес

Ольга Евгеньевна Сквирская

Вся новейшая история российских католиков – как на ладони. Столько лет работы на сибирской католической киностудии!Люди как люди, испорченные квартирным вопросом: не до идей – каждый стремился обустроить свою задницу, в меру своей испорченности. Тем сильнее потрясали чудеса, которые с нами происходили – неожиданные встречи, интересные находки, опасные приключения. Недаром студию назвали по имени города Кана, что на Святой Земле, где Иисус совершил первое чудо – из простой воды сотворил вино.

Зеленое платье

Все совпадения имен, названий и ситуаций — чистая случайность.

Не сказала бы, что Марина была моей подругой, — мы с ней всего лишь работали вместе, в католической киностудии.

Просто именно о ней один из первых моих телевизионных сюжетов, который мне очень дорог.

За нее я много лет молилась, не побоюсь этого слова. Можно сказать, что молитвы сбылись, хотя не так, как я предполагала.

С тех пор мы не встречались. Мне больше не хотелось ее видеть. Почему — длинная история.

У озера

Если на лестнице монастыря иезуитов вы встретите даму в домашних тапочках, которая с вами не поздоровается, это значит, что она здесь на духовных упражнениях.

Молитвенные размышления по методике Игнатия Лойолы обычно проходят при полном молчании. Считается, что в благодатной тишине можно услышать голос Бога. Священники советуют с особым вниманием отнестись ко всем приходящим мыслям, воспоминаниям и душевным движениям.

Хорошо, что хоть разрешены прогулки, благо монастырь находится за городом.

…С Евангелием под мышкой я вышла за ворота монастыря и побрела по дороге. Шла, шла, пока не дошла до большого озера. Не сразу, но я узнала его.

Оказывается, Ордынка так близко.

«Сколько же лет прошло с тех пор?» — прикинула я: десять! И пробыла-то я здесь от силы часа три, но они запомнились мне как время сплошного счастья. Начало скупого сибирского лета, свежий деревенский воздух, озеро на закате, трактор на пыльной дороге — все так нереально для нас, молодых горожан, даже чуть-чуть фольклорно. Помню, небритый дядька в грязной майке, наблюдавший за нашими съемками, подманил нас к своей изгороди:

— Ребятки, вот вам молодая картошечка, лучок, а вот огурчики — прямо с грядки! Вот вернетесь на свое телевидение и как поедите!

Платье для рыжей девушки

А началось все с того, что я получила задание от босса снять миропомазание на Богослужении.

— Епископ попросил, — брат Дамиан почти оправдывался. — Уж не знаю, что там может быть интересного…

— Интересное-то и дурак снимет, а попробуй-ка неинтересное сделать интересным, — пробурчал Шурик, подготавливая камеру к съемкам.

Тут Марина заговорила, не совсем в тему:

— А мне еще надо успеть дошить платье к миропомазанию, а то мама сказала, что пока я в джинсах буду ходить, не выйду замуж…

Вот и сюжет, осенило меня: сначала мы снимем, как рыжая девушка с большими голубыми глазами шьет платье к миропомазанию, а потом — как она в этом новом платье принимает миропомазание. Вот нам и главная героиня, все-таки не так скучно.

Идея позабавила и Шурика, и Марину.

— Где ты живешь, Марина?

— Родители снимают дом в деревне.

Я уже знала, что у Марины отец пьет, а мама время от времени лежит в больнице. Они всей семьей переехали в Сибирь с Дальнего Востока, продав квартиру. Деньги за эту квартиру отец тут же кому-то занял под проценты, с тех пор ни процентов, ни денег, ни квартиры. Вот и снимают домик в деревне, и оттуда Марина ездит на работу.

…Двор был весь в подсолнухах, а дом оказался очень низеньким и маленьким. В горнице, рядом со швейной машинкой, лежал раскрытый журнал «Бурда». Он довольно странно смотрелся в убогой обстановке, тем более что на выбранное элегантное платье постоянно садились мухи.

Шурик так и снял страницу — вместе с мухами.

Мы прицепили к желтой Марининой футболке микрофон, и работа началась…

— Приметывай подол и одновременно отвечай на вопросы, хорошо? Шурик, готов? Первый вопрос: чего ты ждешь от миропомазания?

— Чего жду? Что счастье настанет… Выйду замуж. Хочу много детей. Пять — пожалуй, хватит и пяти!

Марина отвечала на вопросы предельно откровенно. Во-первых, мало кто вообще себе ясно представляет, что такое миропомазание, а у Марины свое оригинальное представление о том, чего ждать от церковного таинства. Во-вторых, мало кто себе позволит публично заявить, что хочет замуж, а Марина заявила. Кажется, материал неожиданно удачный…

— Настоятель нам сказал, что нужно на праздник надеть все самое лучшее. Ну, лучшее-то все на мне, — Марина засмеялась в кадре, мы с Шуриком — за кадром: у Марины действительно ничего не было, кроме джинсов и желтой футболки, тогда с одеждой было совсем плохо. — Поэтому я решила, что буду шить себе новое платье.

…На Мессе мы подробно сняли, как она, в новом зеленом платье в мелкий синий цветочек, подходит к Епископу на миропомазание. Мне почему-то стало жалко Марину: слишком уж мешковато сидело на фигуре длинное женственное платье, подчеркивая все острые углы. Но замуж-то выйти надо.

С этого дня я стала каждый день за нее молиться.

…Я не ошиблась: сюжет «Новое платье» оказался удачным. Рыжая девушка на экране за шитьем платья вслух трогательно мечтала о счастье, и ее искренность подкупала зрителей.

— А нельзя ли мой телефончик пустить бегущей строкой, мало ли? — веселилась Марина у монитора.

Одним из ее обаятельных качеств была самоирония. А еще были чувство юмора, доброта и крепкий интеллект. Но были и плохие черты…

Марина время от времени исчезала: то на неделю, то на месяц. Шли ее разыскивать в общежитие. Выяснялось, что на нее навалилась депрессия, и она несколько дней подряд лежала на кровати лицом к стене без еды. Ее спасали, она выходила на работу, честно сидела за компьютером, вроде бы занимаясь бухгалтерией, — как вдруг снова пропадала…

Так случалось, пока брат Дамиан как-то ей не сказал:

— Марина, если еще раз ты не придешь на работу без причины, я тебя уволю.

Как ни странно, подействовало: Марина перестала исчезать.

Ищем мужа

На эту тему всей студией и шутили, и горевали. Пытались помочь, кто во что горазд.

Дамиан пригласил из Польши своего друга Норберта, — в юности они состояли в одном скаутском отряде. Норберт был еще холост, искал достойную девушку, а Дамиан выступил в роли свахи.

Шло формирование группы для похода в Саяны, и Марина в горах по плану должна была непременно подружиться с Норбертом.

Норберт оказался ровно в два раза ниже Марины и на редкость не обаятельный. Их кое-как познакомили, и эта парочка стала главным объектом студийных шуток, пока «кавалер» не отбыл обратно в Польшу.

С осени Марина напросилась на обучение к Дамиану компьютерному монтажу. Тот со скрипом согласился:

— Давай попробуем, но если станет ясно, что это не твое дело, то сразу прекратим.

Брат Дамиан не любил, когда ему перечили во время объяснения. Марина послушно молчала за компьютером и пожирала молодого учителя большими голубыми глазами.

— Не шибко у нее идет, но раз хочет, пусть учится, — великодушно разрешил Дамиан.

Студия развивалась. За лето отец Войцех с братом Дамианом объездили Магадан, Казахстан, Дальний Восток. Несколько сотрудников из этого материала чуть ли не с год монтировали сюжеты и фильмы.

А потом случились сразу два важных события: брат Дамиан на год уехал в Польшу, на длительные духовные упражнения перед вечными обетами, а в студии появился новый директор, некий брат Джорджо.

В стане «врагов»

— Ничего, и при Сталине люди жили, — утешила нас уборщица тетя Валя, опершись на швабру.

Брат Ежи, или Джорджо, как он просил его называть, до монастыря был сантехником. Во священники его почему-то отказались рукополагать, и он служил министром в сибирском монастыре, типа завхоза. Маленький, толстый, склочный, говорил какой-то брызжущей невнятной скороговоркой. Мы избегали его, как могли.

В телевидении суетливый брат Джорджо не смыслил ничего.

— Надо снимать не интересно, а религиозно, — поучал он.

— Но ведь Евангелие — это так интересно, — возразила Марина.

— Че там интересного, — отмахнулся брат Джорджо.

Не сразу мы поняли, чего он хотел: а именно — превратить студию в кружок «имени себя», и для этого медленно, но верно избавлялся от тех, кого привели и вскормили отец Войцех и Дамиан, заменяя их преданными себе людьми — в основном из Польского общества. А еще была у него явная склонность к юношам. Именно она побудила в конце концов поставить редактором Католического Видеожурнала своего молодого шофера, предварительно рассорив его с подругой.

«Чистка» студии сопровождалась классическими интригами, клеветой, науськиванием сотрудников друг на друга. Сначала он избавился от Шурика, затем уволил меня. Из «старой гвардии» осталась одна Марина. Ему она пока нужна была для того, чтобы через нее вызнать «ноухау» телевизионного процесса.

Марина проходила в монтажную, закрывалась и работала, а новые сотрудники пили чай и сплетничали. Изгнанные «снаружи» переживали за бедную Марину, — как она там во вражеском окружении.

К нашему изумлению Марина не только не унывала, но даже находила какой-то кураж в противостоянии недоброжелательной толпе. Она ходила в студию, как на войну, со стойкостью примерно Зои Космодемьянской, с гордо поднятой головой. Прекрасно понимая, что она обречена на увольнение, Марина могла позволить себе не прогибаться под Джорджо, во всяком случае, пока тот от нее зависел. Его плохо скрываемое раздражение только забавляло Марину. Так продолжалось несколько месяцев, Марина никуда не торопилась.

Наконец, как только Марина сдала Видеожурнал, Джорджо и компания затеяли показательный процесс увольнения «редактора». «Враги» «сшили» целое дело, достойное давно минувших дней, для этого использовав фильм про служение католиков во Владивостоке, который Марина смонтировала на основе съемок отца Войцеха и Дамиана.

Суть была вот в чем: поскольку в фильме фигурируют бездомные, безработные и больные, ушлые сотрудники сочинили бумагу, в которой черным по белому: «…творчество Марины Д. оказывает на зрителя депрессивное действие, приводит в уныние и наносит физический вред организму, вследствие чего ей следует запретить заниматься творческой работой…». И такого бреда примерно две страницы…

Собственно, они просто раздобыли с гостелевидения шаблон документа чуть ли не 37-го года. Бумага сегодня скорее смешная, чем устрашающая.

Марины вынесла из студии копию, и мы с друзьями устроили домашнюю премьеру «нашумевшего» фильма с чтением «настоящей» рецензии.

— Мой фильм недостоин такой профессиональной рецензии, — хохотала безработная Марина.

— Марина, сохрани ее, — с такой рецензией тебя на любое телевидение примут, — хором поздравляли Марину с «мощным резонансом».

Победа и поражение

К лету брата Джорджо, конечно, сняли. Вся его «польская» команда во главе с верным шофером Петькой демонстративно уволилась. Зато вернулся наш Дамиан.

…И вот мы втроем вошли в пустую студию. Всюду беспорядок. Средства намеренно растрачены, часть съемок затерта, снимать некому… Грустно.

— В общем, девушки, через месяц мы должны во что бы то ни стало выпустить журнал. У нас нет выхода. Мы должны доказать, что умеем работать. А хуже всего то, что я завтра уезжаю из Новосибирска до конца лета. Удачи, — и пожав нам руки, брат Дамиан удалился.

А мы с Мариной остались.

…Сказать, что нам было трудно, — это ничего не сказать. Мы с Мариной чувствовали себя придавленными непосильной ответственностью. Мы многого не умели. Наши поиски сотрудников стимулировали нашествие ушлых профессионалов, желающих подзаработать шальных деньжат. Конечно, никто не хотел работать за идею. Поэтому нам самим пришлось монтировать в авральном режиме целую кучу съемок.

Как вдруг у Марины совершенно не вовремя наметился роман с неким католическим Сережей.

Ей стало не до работы.

Сергей был добрым и безвольным. Он пробовал себя то в католической семинарии, то в православии, то в юриспруденции, и везде безуспешно. Из-за аврала на работе Марина встречалась с ним какими-то урывками. А потом и вовсе случилась трагедия: некая Лиля из прихода отбила Сергея у Марины. Правда, как настоящая христианка, она попросила у соперницы прощения. Высокие отношения. Обе плакали. Потом Марина плакала отдельно, в студии, плакала и я.

Марина говорила:

— Это все из-за этой Каны!

Да, мы выпустили Видеожурнал, но какой ценой — ценой Марининой личной жизни…

В моей душе прочно поселилось чувство вины по отношению к Марине. Я еще усерднее принялась молиться за то, чтобы она вышла замуж.

Полиция и Маленькая Тереза

Подбор кадров для киностудии «Кана» напоминал библейский царский пир: мы с Мариной собирали всех убогих, у кого были проблемы с работой, и пытались пристроить к делу. После этого у нас были проблемы не только с работой, но и с «кадрами». При этом каким-то чудом мы с Мариной выпускали один Видеожурнал за другим. Брат Дамиан давно превратился в директора «по переписке»: он находился то в Москве, то в Польше, то в Америке.

В один прекрасный день в студию заявилась налоговая полиция. По ложному доносу «прихихеней» брата Джорджо полицейские арестовали и вывезли весь наш архив.

Эксперты с гостелевидения отсматривали все подряд, пытаясь нарыть компромат на католиков, и уже почему-то не только финансовый. Студию пригрозили закрыть, пахло большим скандалом.

Я не спала ночами. А Марина, напротив, играючи восприняла новое испытание: она с удовольствием ходила на допросы в страшное учреждение и, говорят, очень храбро отвечала на все вопросы. Это была долгая песня: в специальном кабинете чиновники дотошно выясняли суть того или иного реквизированного документа и подшивали к делу.

…Из одной папки вдруг выпала фотография девочки с косичками. Фотография оказалась та же, что висела на стене в студии. Еще во время злополучного «визита» этот портрет привлек внимание налоговых полицейских.

…Тогда при обыске нам запретили передвигаться, но провести полуденную молитву все же разрешили и, конечно, сами поприсутствовали при этом, не без любопытства. Один из полицейских даже поинтересовался, почему среди икон на стене висит фотография какой-то девушки. Пришлось им немного рассказать про Святую Маленькую Терезу.

Такая же фотография теперь вылетела из папки. Ну просто луч света в темном царстве: скучная бюрократия — и детская улыбка!

— Это еще кто такая? — удивился чиновник за столом.

Из-за соседнего стола вдруг послышалось:

— Это Маленькая Тереза, — там сидел сотрудник, который участвовал в налете. — Она святая.

Буквально через несколько дней нам привезли весь архив обратно и извинились.

Никак Маленькая Тереза помогла?

Молитвы и миниюбки

Обитые черной шерстью стены — не только удобная декорация, но и идеальная поверхность для прикалывания всевозможных реликвий.

Очень скоро весь угол заполнился картинками и иконками. Там ежедневно в полдень мы и молились всей студией, потихоньку превращаясь в общину. А поскольку среди сотрудников попадались и православные, и протестанты, маленькая община стала экуменической.

Под фотографию Терезы мы прикололи конвертик, куда вкладывали адресованные ей записки с молитвами. Время от времени их торжественно сжигали, мало ли кто что попросит.

В то время «Кана» была излюбленным «тусовочным» местом. На запах кофе слетались гости — священники, коллеги из других студий и церквей. Заглянув на огонек, те тоже принимали участие в общей молитве у нашего импровизированного неформального алтаря, и подкладывали свои записки Маленькой Терезе. Наша Святая все исполняла. Или почти все. Но Прекрасный Принц к Марине пока не приплыл на корабле с алыми парусами. Может, потому что Марина ходила в джинсах и не красила ресницы?

Между прочим, ноги у нее были потрясающие — длинные и идеально стройные, как бутылочки.

— Марина, с такими ногами тебе надо носить мини, — советовали подруги наперебой.

Но у Марины на этот счет было свое мнение.

— Зачем мне мужик, который польстится на мои ноги! Я хочу, чтобы меня любили ради меня самой.

Конечно, миниюбка — это не та форма одежды, в какой прилично ходить на работу в мужской монастырь. Но наше начальство не было слишком строгим:

— Можно ли носить мини в мужском монастыре? Если ноги красивые, то можно, если нет, то нельзя, — разъяснил брат Дамиан. — Мы с отцом Войцехом создадим комиссию и будем выдавать вам разрешения.

Марина как-то раз пришла в мини — в осеннем клетчатом платьице-разлетайке с большим эффектным воротником. Ноги были во всей красе.

— Марина, раздевайся! — подскочил брат Дамиан.

В студии перестали работать.

— Ты не знаешь, — спросил он меня тихонько. — Почему Марина не снимает свое пальто?

— Так это не пальто, а платье.

— Ох, вот почему она на меня странно посмотрела, когда я сказал «раздевайся», — хмыкнул он.

— Больше никогда не буду приходить на студию в таком виде, — заявила Марина мне в конце дня.

Да, с такими ногами надо было уметь жить. Ноги были не по Марине, и она их прятала в джинсы.

Но это отнюдь не значило, что она небрежно одевалась. У нее все имелось в единственном экземпляре — одна пара сандалий, один свитер, один рюкзачок, но всякий раз это была очень качественная и недешевая вещь, пусть на нее порой приходилось потратить ползарплаты. И, что интересно, она никогда ничего не берегла и не делила свою одежду на нарядную и повседневную.

Даже когда у Марины не было ни жилья, ни денег, она не расстраивалась. У нее напрочь отсутствовала психология бедняка: она готовила себя к лучшей доле, хотя не знала, как и когда. Длительное безденежье и бытовую неустроенность Марина рассматривала несколько отстраненно, как развлечение, которое ей подкидывает судьба. Поживем так, будет и по-другому.

Позже я поняла, что она многое рассматривала, как развлечение, в том числе и работу, и дружбу.

Рыжая «оператор»

В один из своих краткосрочных приездов брат Дамиан обучил Марину снимать на камере.

…Мы обсуждали ближайшие события, достойные того, чтобы войти в киноисторию. Первый из таких — визит в Новосибирск главы Католической церкви Польши. Кто бы снял?

— Марина, а ты бы не хотела научиться снимать? — осенило вдруг Дамиана.

Марина от неожиданности расхохоталась, и он тут же истолковал ее смех как знак согласия:

— Значит, примаса снимет Марина. Что у нас еще?

…И когда вошел в студию примас Польши в сопровождении епископа и священников, Марина уже держала его под прицелом кинокамеры. Знаменитая российская католическая киностудия была представлена тремя странными девицами, самая высокая и самая рыжая оказалась оператором. Никто не мог сдержать улыбки — прыскал в кулачок настоятель, улыбался епископ, удивлялся примас.

Ох, что за съемки получились… Беспорядочно мелькали епископ, примас, стены студии валились то в одну, то в другую сторону. Внезапно нарисовался кривой крупняк озадаченного польского архиепископа: подойдя поближе, тот заглянул Марине в объектив.

…Новость вышла максимально короткой, даже куцой, но лиха беда начало!

Вскоре Марина вполне освоилась с камерой. Основные события в церковной жизни Сибири происходят в Кафедральном соборе, и Марина со своей камерой выглядела у алтаря довольно профессионально — никто больше не смеялся. Но…

— Марина, ты мешаешь епископу проводить Богослужение: когда ты проходишь между рядами, никто из священников у алтаря не интересуется Мессой — все равнение на тебя, — дразнил Дамиан. — Надо с этим что-то делать!

Но, ничего не сделав, снова уехал в Москву. А мы здесь довольствовались малым: большая профессиональная камера валялась в бездействии, а Марина продолжала снимать на полупрофессиональной, на «автомате». Мы постепенно привыкли монтировать приличные новости буквально из брака. Со временем брака становилось все меньше, а опыта все больше.

Марина даже отправилась в командировку в Томск и его окрестности — снимать католиков. Привезла кучу кассет и села собственноручно монтировать сюжеты.

Я не могла нарадоваться на Марину: каждое утро заходит в монтажную, закрывается и монтирует! Вот умница.

Прошло несколько месяцев. В один прекрасный день я вдруг сообразила: а сюжетов-то никаких нет. Что она там делает? Заглянула в окошечко и увидела, что Марина полулежит на столе, закрыв голову руками, не двигаясь.

Я ворвалась в монтажную с криком «Что случилось?», Марина резко подняла голову, и я увидела ее злые заплаканные глаза.

…И она исчезла в очередной раз. А когда появилась в студии, сказала:

— Я не могу этого смонтировать… Поможешь?!

Мы вместе принялись отсматривать съемки. Да, из этого мало что можно было сваять — статичные, совершенно безжизненные кадры, люди спинами, никто не улыбается. Вроде бы правильные планы, но все как-то некрасиво, не полетит. И на Марину накатила очередная волна депрессии.

— У меня ничего не получается… Я занимаюсь не своим делом… Я не чувствую себя ни оператором, ни журналистом. Все это не мое!..

Людей нет, работать некому… А как только у Марины что-то начало получаться, так она — «мое-не мое»!

И снова эти ее таинственные исчезновения…

Иногда мне казалось, что нет человека надежнее, чем Марина.

Большая, спокойная, доброжелательная, она вроде бы не расстраивалась по мелочам и мыслила конструктивно. Как вдруг бросала все, исчезала на неопределенный срок, и ее приходилось разыскивать. Когда я выговаривала ей, то она молча, не мигая, смотрела на меня, и мне становилось не по себе: мне казалось, что из меня куда-то утекает вся моя жизненная сила. Ей словно доставляло удовольствие то, что я ее ругаю. Похоже, она даже специально провоцировала эти ситуации, и выбирала для них самый неподходящий момент.

Но вот она брала себя в руки, уверенно садилась за стол начальника, составляла планы, вписывала новые сюжеты, — в общем, наводила порядок. При этом нахваливала себя вслух:

— Ай да Маринка! — она часто говорила о себе и обращалась к себе в третьем лице.

А мне очень хотелось, чтобы Марина нашла себя в творчестве.

Герой ее «фильма»

Мне показалось, что стоит Марине поручить интересный сюжет, как она загорится, — только чтобы при этом далеко не ездить, не тратиться на транспорт и не жалеть испорченного материала.

Тем временем в Новосибирский монастырь прислали для служения молодого кандидата в иезуиты по имени Дмитрий. Его назначили министром монастыря, как в свое время брата Джорджо, вдобавок временно поставили нашим начальником.

Ростом он был как бедный Норберт, однако ходил медленно, держался важно, говорил тихо, все делал неспешно, с достоинством. Не знаю, каких он был кровей, но имел внешность классического конокрада: смуглый, волосы цвета воронова крыла, хитрый черный глаз, до кучи еще и золотой зуб.

Что же привело такого интересного юношу в Католическую Церковь? И как вообще российские парни становятся монахами-иезуитами? Чем не тема для Марининого сюжета!

И вот я послала Марину в монастырскую половину здания — взять интервью.

…Синхрон получился неважный: общий неинтересный план, отвратительный свет, и вообще — сидит Конокрад и пафосно рассуждает о Боге… Не верю.

Но Марина вдруг загорелась. Она придумывала все новые сцены, организовывала какие-то вечерние съемки, для которых им с Дмитрием требовалось куда-то ехать вдвоем. Кучка кассет росла, но до конца сюжета было далеко.

А потом с новой силой пошли исчезновения Марины с работы, непонятные слезы, терзания, обмолвки, недомолвки. Я ничего не понимала, пока Марина… вдруг не подала заявление об уходе.

По собственному желанию

Мы с Дамианом так привыкли заботиться о бедной неприспособленной Марине и нянчиться с ней, что нам было жутко отпускать ее в этот страшный мир. Как же она будет жить вне крепостных стен «Каны»?

Почему-то все это совпало с переводом Дмитрия в Москву. Я явилась свидетелем того, как перед отъездом с ним поскандалила наша бухгалтерша — по поводу студийных денег, которые тот якобы растратил не по назначению. Я не удивилась: это вполне соответствовало моему личному опыту финансового общения с этим странным парнем.

Напоследок Марина завещала мне доделать свой сюжет про «обращение Дмитрия к Богу» и ушла, не оставив домашнего адреса.

А я морально приготовилась, зажмурившись, взвалить на себя все Маринины обязанности плюс к собственным.

Разбор бумаг привел меня к открытию, поразившему в самое сердце… Все, что Марина с такой помпой делала, — все эти планы и обновляемые списки — теперь занимало у меня от силы полчаса в неделю. В общем, отряд не заметил потери бойца…

Хотя нет, заметил! Некоторых наших сюжетов, сброс которых я поручала Марине, на мастер-кассетах не оказалось и вовсе… Как будто не было сюжетов, не было Марины.

«Незаменимость» Марины оказалась чистым блефом, а вклад в студию — почти нулевым.

…Нам в студию передавали приветы от Марины, которая якобы уехала в Питере.

— Да вранье это: в Москве она, к Дмитрию поехала, — сказала я Дамиану.

— Ты точно знаешь? — допрашивал он.

— Нет, только догадываюсь.

— Ну и нечего наговаривать на Марину. И на Дмитрия — он все-таки монах!

— Кстати, о Дмитрии: сюжет-то будем доделывать?

— Как хочешь.

Нет, не хочу. Сюжет о чем? История «обращения»? Да он первым же посмеется над нами.

Платье полиняло

…Прошло несколько лет. Однажды у входа в монастырь вдруг мелькнула девушка в зеленом платье. Как на Марину похожа! — подумала я, входя следом.

Но это действительно оказалась Марина.

— Марина, это ты? Неужели это то самое платье? Ты же сказала, что оно после стирки полиняло!

— Ну да, оно полиняло: синенькие цветочки смылись. Так об этом мало кто знает, и я его решила надеть на Мессу.

После службы мы немного прогулялись. Говорили ни о чем, — обе отвыкли от искренности и душевности. Я не спрашивала о Дмитрии, она не спрашивала о «Кане».

Распрощались легко, не обменявшись ни адресами, ни телефонами.

…Какая-то информация о Марине порой долетала до Сибири.

Дмитрий бросил монастырь (как хорошо, что я не стала делать сюжет, вот позорище вышло бы!). Однако он остался работать в нем администратором, на том же месте, что присмотрел себе, еще будучи в ордене иезуитов.

Примерно через год они с Мариной обвенчались в московском католическом храме. Мессу служил самый главный иезуит на территории СНГ, знай наших.

— Ну зачем этот спектакль — венчание с провинциалом, — злопыхали бывшие собратья по ордену.

Но Дмитрий все хорошо продумал.

Во всяком случае Марина теперь замужем, квартира в Москве, родилась дочка. Что плохого?

…Я редко вспоминала Марину.

Но вот случайно, во время духовных упражнений, забрела в эту деревушку — и вспомнила тот яркий закат, подсолнухи, рыжую девушку в желтой футболке, которая мечтала выйти замуж. Вдруг я поняла две вещи.

Первая: а ведь сбылись наши с ней молитвы: она таки вышла замуж и вот уже родила первого ребенка!

А вторая: то зеленое платье Марина надела… специально для меня.

Не пора ли мне ее простить? Не это ли хочет мне сказать Господь во время этих духовных упражнений?

Да благословит тебя Господь, Марина.