Дороги моря

Ольга Дехнель, 2021

Можно ли найти ответы на вопросы у моря? А у мертвых? Скарлетт – проводник между миром мертвых и миров живых, приезжает в дом у моря в поисках души погибшей бабушки. Или это все-таки попытка сбежать от призраков прошлого, старых связей, удушающих отношений с семьей и бывшими возлюбленными? Поставить привычную жизнь на паузу? Скарлетт задает себе и мертвым совершенно конкретные вопросы, но никто не торопится давать ей конкретные ответы. Может быть, стоит спросить живых? Или спросить себя? Скарлетт предстоит пройти не один круг внутреннего ада и встретить множество штормов прежде, чем она получит ответ на главный вопрос.

Глава 12

С ее появлением в монастыре стало бешено. Монахини, которые ухаживали за аббатством, ее жалели, но жалели не слишком долго. Что-то в ней работает неправильно. За что господь мог так наказать или так наградить? Этим противоестественным даром.

С ее появлением в монастыре стало бешено, может быть, нам пригласить экзорциста? Но, в самом деле, на улице бодро трубит свое двадцать первый век. Кто приглашает экзорциста в такое время?

С ее появлением в монастыре стало бешено, там появляются тени, мать-настоятельница с ней строга, держит на расстоянии. Видимо, не слишком любит напоминание о собственном грехе, сумма, которую вручает ей Мораг за присмотр за дочкой остается между ними.

С ее появлением в монастыре оживают голоса и народу становится будто больше. Вы не замечаете подмены. Вы идете по коридору. Вы видите это лицо, вы видели это лицо уже несомненно, оно вам знакомо. Поэтому вас это не трогает. Вы вспоминаете, что видели это лицо на могильном памятнике — кладбище есть прямо на территории аббатства. Вы вспоминаете с опозданием, но первобытная какая-то жуть находит вас все равно. Мерзкий холодок по спине.

Вы начинаете внимательнее всматриваться в лица и стараться не подходить к ее комнате.

Ее послушничество имеет мало общего с тем, чем оно должно быть на самом деле. Сначала настоятельница пытается приобщить ее к работе, но девчонка слабеет на глазах, с годами все больше становится похожей на приведение, исчезает. Настоятельница не помнит, кто именно открывает ее талант в полной мере, но как только о шептунье душ узнает один из гостей, очень скоро у дверей монастыря выстраивается толпа, жаждущая хотя бы подержать ее за руку.

Матушка-настоятельница, никогда не любила эту странную девочку, глаза как плошки, и тает, тает на глазах как свечка. Но кривит губы и замечает, — Мы, кажется, разжились собственной святой. Посмотрите на толпу на улице. За все мои годы здесь я впервые вижу такой интерес людей к нашему скромному аббатству.

Девчонка, до этого безучастно сидящая здесь же, взгляд отсутствующий, устремлен вроде бы в окно, но на деле в себя, неожиданно усмехается. Показывает зубы, взгляд проясняется, всего на секунду, но этого недостаточно и достаточно одновременно, — В самом деле? Я от вас ждала только «сожгите ведьму.»

Когда настоятельница, неприятно потрясенная, к ней оборачивается, в девчонке уже никого нет, никого, включая ее саму. Или есть слишком много. Матушка-настоятельница уверена, что до душ, до всего, девчонка была резкой, яростной, вечно голодной, страстной, по-настоящему страстной. Она хорошо разбирается в людях.

Наблюдать за ней было жутко, она говорила чужими голосами, пока могла двигаться, двигалась не так, как это было ей свойственно изначально.

Мать-настоятельница думала, что ей досталась сумасшедшая. Потом, что одержимая.

Но люди продолжают приходить, люди держат ее за руку, и когда она поднимает глаза, усталые, запавшие, улыбается уголками губ, глаза у них увлажняются.

— Вы привели друзей?

С ней в комнате людей всегда становилось больше, чем было там на самом деле.

***

У меня здесь всего одна подружка, остальные меня не очень любят.

Одна единственная подружка, остальные меня терпеть не могут и так одиноко, так одиноко.

Сестра Маргрет появилась здесь первой, заплетала волосы, смеялась, говорила обо всем на свете. Когда было лучше — раньше я была лучше, мы вместе выходили в сад, я все спрашивала, почему у нее нет работы, они здесь трудятся с утра до ночи.

Она только смеялась и качала головой, вроде, ну куда я от тебя денусь.

Приходило так много душ, так много душ, я совсем потеряла счет, совсем запуталась, хваталась за ее руки, у нее были такие добрые, такие приятные руки, мне хотелось маленькой совсем сделаться и в них укрыться, может быть, так бы они меня не достали.

Одеяло на кровати тонкое такое, и холодное, прозрачная рыбья шкурка. И под ним совсем не спрятаться.

Я помню, что раньше было иначе. Вот только не помню где.

Цепляюсь за ниточки. Одеяло было теплее, и у рук температура была будто другая.

Все было иначе.

Я подолгу смотрю на темноволосых незнакомцев, пока им не станет неловко и они первые не отведут взгляд.

Пока им не станет страшно.

Я не знаю, не помню, кого же я ищу, знаю только, что он бы не испугался. Я выдаю, смешок хрупкий такой, хрустальный почти, вот-вот рассыплется.

— Бросьте, в самом деле, я едва могу сама стоять. Вам нечего бояться.

В уши врывается гул.

Однажды Маргрет задерживается, и я спрашиваю у кого-то из сестер, они смотрят на меня непонимающе, переглядываются между собой. Но никакой сестры Маргрет у нас нет. Уже очень давно не было.

Когда она появляется, то находит меня, свернувшуюся неловким комочком прямо на полу, я все никак не перестану хлюпать носом. И кто — я? Кто я?

— Так ты.. Ты как они. Почему ты не сказала?

— Потому что ты не спрашивала.

Я молчу, действительно, действительно, мне нечего этому противопоставить, мне вообще нечего, потому что за моим «мне» не стоит ровным счетом ничего.

— Я ведь… Перепутала, понимаешь? Перепутала. Я не отличаю живых и вас. Не отличаю тебя и их. Ты милее других сестер. Ты чище. Давно ты здесь?

— Лет сто, мне кажется. Но я могу ошибаться, время здесь идет как резиновое?

Мне хочется спросить давно ли я здесь. Но «хочется» это сильное слово, и оно не остается со мной надолго, я засыпаю, прижавшись к ней, пытаясь впитать, нащупать, найти остатки тепла, которого там никогда не было. Я обещаю себе навестить ее могилу, были бы силы.

Я перестаю их отличать. Живых от мертвых. Остальных монахинь от Маргрет. Мне бы испугаться. Мне бы отпрянуть.

Но сил не остается даже на это.

***

ВЫХОДИ, ВЫХОДИ, ДЕВОЧКА, МЫ ВСЕ РАВНО ТЕБЯ НАЙДЕМ.

не хочу.

ОТЗОВИСЬ, МЫ СЛЫШИМ ТЕБЯ, МЫ ЧУВСТВУЕМ ТЕБЯ В ЭТИХ СТЕНАХ.

кого — меня?

ТЕБЯ, ШЕПТУНЬЯ ДУШ, МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ТЫ НАС СЛЫШИШЬ. МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ТЫ НАС ВИДИШЬ. ТЫ ОТ НАС НЕ СПРЯЧЕШЬСЯ.

ВЫХОДИ. ВЫХОДИ, ДЕВОЧКА.

я не прячусь. приходите. у меня все равно нечего брать.

вы все взяли. не осталось даже имени.

У НАС НЕТ ИМЕНИ, У НАС ТОЖЕ НИЧЕГО НЕТ, ЗАЧЕМ ОНО ТЕБЕ, ВЫХОДИ, ДЕВОЧКА, ТЫ БУДЕШЬ НАШИМ ГОЛОСОМ, ПОДАРИ НАМ СВОЙ ГОЛОС.

но голос слишком слаб. теперь и его нет.

ВЫХОДИ, ВЫХОДИ, ВЫХОДИ, ВЫХОДИ, ВЫХОДИ, ВЫХОДИ, ДАЙ НАМ ТО, ЧЕГО МЫ ХОТИМ, ВПУСТИ ПОГРЕТЬСЯ, ВПУСТИ, ОТКРОЙ СВОЮ ДУШУ.

В темноте комната дышит тенями, комната ими полнится, по ночам начинается страшное, по ночам никто давно не спит, никто не выходит в коридоры и не заходит в ее крыло, в темноте все прячутся.

В темноте хозяйничают тени, сгрызают мясо с лиц, а на утро все оказываются целыми.

В темноте фигура сжимается под одеялом, задыхается кашлем, все силится согреться, но не находит в себе сил даже на это.

Фигура дышит через раз, плавает между сном и явью, жизнью и смертью.

Я понятия не имею, кто ты.

Не имею ни малейшего понятия.

Но верни мне себя, верни мне себя, верни мне себя, прошу тебя.

Верни мне себя. Я так скучаю.

Или хотя бы меня.

***

ТЕБЕ СТРАШНО? КАК ЖАЛКО. КАК БЕСПОЛЕЗНО. ТЫ СЛАБАЯ. ПОСМОТРИ НА СЕБЯ, ОТ ТЕБЯ НИЧЕГО НЕ ОСТАЛОСЬ. ТЕБЕ СТРАШНО?

НО ОПЯТЬ ЖЕ, ДЕВОЧКА.

КТО БУДЕТ ТЕБЯ ВИНИТЬ?

***

Помню, в моей жизни раньше жило присутствие. Такое светлое и такое сильное. Воспоминания о нем постепенно затираются и становятся все прозрачнее, пока не исчезают совсем, остается только оболочка, хрупкая такая.

Сестры говорят, что, наверное, меня защищал ангел. Сестры верят, что защищает меня до сих пор, ведь он привел меня сюда.

С моим появлением здесь селится ужас и я, если честно, совсем не верю в ангелов. Если у меня был ангел, то почему он меня покинул?

Почему так холодно?

Но иногда. Иногда становилось совсем невыносимо. Когда становилось совсем больно и чужая воля сжимала руки на горле совсем беспощадно, утром там находили синяки. И в такие моменты:

Мой тихий ангел. Если ты есть. Было бы здорово, если бы ты был. Ты не мог не быть, у меня каждая косточка болит, как сильно я по тебе скучаю.

Мой тихий ангел.

Я не слышу тебя больше. Я больше тебя не вижу. Я больше не ощущаю твоего присутствия. Прошу, не оставляй меня, не оставляй меня здесь одну. Не покидай меня, мой тихий ангел. Я так устала, я так ослабела. Я больше не могу, я не могу этого сделать.

Мой тихий ангел, ты все еще здесь?

И я вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю. Вспоминаю без вспоминания, конечно же. Но так тепло.

***

Тело под одеялом — тонкое и изломанное, дышит медленно, будто через раз. Тело измученное, тело разрушается изнутри, не в состоянии выдержать такого давления. Тело похоже на треснувшую яичную скорлупу, все из него утекает. Сама жизнь. Не в силах остаться подольше, не в силах удержаться. Тело комкает в тонких, костлявых уже почти пальцах одеяло. Волосы светлые, путаются закрывают лицо.

Это тело — не я. Меня здесь нет.

Сестры пытаются ее накормить, все тщетно, с нулевым результатом, отворачивается. Матушка-настоятельница, ее грозная фигура, она привыкла возвышаться над всеми, могла бы согнуть девчонку, могла бы заставить ее перестать быть, но она, похожая на пылинку, все держится.

— Если так продолжится, долго она не протянет.

Она умирает, умирает медленно. Становится все меньше, взгляд становится все более пустым, выпитая, выжженная, вымученная. Глаза были большими и раньше, сейчас они похожи на огромные, пронзительно голубые провалы. Раньше была ярче, раньше была ослепительна, теперь цвет будто вымыли.

Она — это не я. Кто я? Меня здесь нет.

Она не реагирует, реакции притуплены и движения медленные, вставать слишком сложно, дышать слишком сложно, жизнь утихает, растащенная жадными мертвыми, она иногда пытается смахнуть чужие воли-щупальца, но ничего не выходит, сил осталось чуть.

Уходить безымянной страшно. Уходить вот так еще страшнее.

Вытирая рот тыльной стороной ладони, пытаясь сесть. Все тщетно.

Гул в ушах не замолкает ни на секунду, они не дают ей спать.

Живые не дают ей спать и жить тоже, она никогда не знает, кто окажется добр, а кто во время встречи — о, я так скорблю о своем дедушке, не могли бы вы помочь?

А рука, мерзкая, горячая, обжигающая, трогает коленку под столом, она еле живая, такая ведь не откажет? Кто же вам позволил? Она не двигается. Монахини спихивают руку грубо, уводят прочь, все это — насилие. Насилие — это все, что ей осталось.

— Как ты?

Она качает головой, молчит, не чувствует ничего. Совсем ничего. Даже если очень хочет. Омерзение написано у них на лицах.

У нее — ничего. И ничего не осталось.

Она — это не я. В ней ничего моего. Иначе смотрит, иначе сидит.

Она — это не я.

Меня здесь нет.

***

Рыжая женщина появляется в комнате посреди ночи, она похожа на олененка, глаза карие и глубокие такие. В ней столько непонятного, необъяснимого, головокружительного тепла.

Девушка, хозяйка комнаты, поворачивает к ней голову, смотрит долго. Оленьи глаза впиваются в нее, не сводят жадного взгляда. Они могли бы быть похожи, во всяком случае, сейчас они похожи точно. Даже не потому что одна мертва совсем, безвозвратно и больно мертва, а другая почти мертва, балансирует на самом краю.

Рыжая девушка смотрит на нее долго, наконец, решается, касается руки, осторожно, пальцы быстрые, похожи на прикосновение перышка, — Здравствуй. Меня зовут Камилла.

Камилла кажется красивым именем, но выводы делать мучительно трудно, все делать мучительно трудно. Она улыбается через силу, не сводит с Камиллы взгляда, на нее смотреть приятно. Ее, наверняка, кто-то очень сильно любил, таких всегда любят.

Она не помнит, когда в последний раз смотрелась в зеркало. Но знает, что к списку эпитетов сможет добавить — нелюбимая.

(Моя, милая, мертвая. Почти.)

— Извини, что я не представляюсь. Не могу.. Вспомнить. Что с тобой случилось, Камилла?

Следы насильственной смерти она угадывает легко, для этого почти не нужно присматриваться. Для этого не нужно вглядываться и вчитываться, все становится таким прозрачным. Вот они, отпечатки чужой воли, гнут к земле, гнут. Пока не переломится. Смотрят холодно.

Камилла — добрая, нежная сущность, вздрагивает. И качает головой, поспешно.

— Это неважно сейчас. Что случилось со мной — это совершенно неважно. Я здесь не за этим, но послушай, ты слушаешь?

Она кивает, медленно, глаза держать открытыми трудно, себя держать трудно, все ускользает из слабеющих пальцев. Но она остается.

— Он идет. Он идет, слышишь, он идет к тебе. Он совсем скоро будет здесь! Он идет за тобой.

Кто идет? Кто-то идет за мной?

Присутствие. Присутствие живет в душе, забытое и замученное, задавленное, почти несуществующее.

Кто идет? Кто же?

— Пожалуйста, продержись еще немного. Совсем немного нужно продержаться, слышишь? Он придет. Он обязательно придет. Все будет хорошо. Он может показаться очень жутким, но это не так. Ты должна знать, ты должна понимать, он не чудовище. И напомни ему, напомни ему, пожалуйста. Помоги ему. Прошу тебя, помоги ему. Скажи, что я приходила. Скажи, что я смотрю за ним. Я за ним присматриваю. Передай ему, попроси его. Нам нужно пойти дальше, мне и ему. Но пока он такой, пока все так, я не могу, не могу его оставить. Прошу тебя. Передай ему. Передай ему, что он все еще может любить.

Я силюсь посмотреть на нее. Посмотреть в нее, заглянуть.

— Ты поэтому не уходишь?

Она мотает головой, волосы падают, падают ей на лицо, мне хочется до нее дотронуться, я протягиваю руку, все путается.

— Пожалуйста, продержись еще немного. Совсем чуть-чуть. Я так здесь измучилась.

Камилла, добрая и нежная сущность, не рвет меня на части, тычется лицом в открытую ладонь, — Пожалуйста. Пожалуйста. Ты сможешь? Еще немного. И все станет хорошо.

Тебя ли, нежную, перед смертью было мучить? Тебя ли, славную.

Мне хочется ей помочь отчаянно, даже если это будет последнее, что я в своей жизни сделаю.

Очень может быть, что последнее.

— Я постараюсь. Очень сильно.

Он идет. Он идет.

Присутствие, теплое, едва живое. Живет в душе, не замолкает ни на секунду.

Он идет. Я не знаю, кто он, не знаю, понятия не имею.

Но так хочется.

Впервые, впервые так отчаянно чего-то хочется.

Я устала. Я измучена. Я себя еле слышу.

Но у меня есть крошечный комочек, надежда, Камилла мечется в углу комнаты, пока не затихает у меня на коленях.

Я дождусь. Я дождусь. Я обязательно дождусь.

Я думаю о тихом ангеле прежде, чем отключиться. Ночью нас никто не трогает, ночью удивительно тихо. Я думаю о тихом ангеле. Думаю о нем постоянно.

Не покидай меня.

Найди меня.

Я жду тебя.

Я здесь.