Образование, наука и просвещение на пути из прошлого в будущее: от Древней Руси до Советской России

Ольга Всеволодовна Зимина, 2017

Деятельность в области образования, науки и просвещения (а также, здравоохранения) – самая важная, поскольку именно она нацелена на совершенствование самих основ существования и развития общества и на улучшение жизни людей. Поэтому история того, как в России образовывали и просвещали людей и как в ней развивалась наука – это главное, что нужно знать, чтобы понимать настоящее и предвидеть будущее нашей страны. В книге рассказано, как наши выдающиеся соотечественники старались возвышать народ, образовывая и просвещая его, и о том, кто и как им мешал, чтобы сохранить деспотическую власть.

Г л а в а 1

Образование и просвещение в допетровской Руси (IX–ХVII вв.)

История — это фонарь в будущее, который светит нам из прошлого.

В.О. Ключевский^{6}

Эта глава посвящена многовековой истории образования и просвещения в разные периоды развития нашей страны: от начала ее государственности в конце IX в. до 90-х гг. XVII в. Мы выясняем уровень грамотности населения, количество школ и содержание даваемого ими образования, анализируем воздействия государства, церкви и личной инициативы отдельных людей, а также другие факторы, влияние которых тормозило или ускоряло развитие образования и просвещения.

П.Н. Милюков^{7} в фундаментальном исследовании «Очерки по истории русской культуры» отмечал: «Кажется, ни по одному вопросу нашей внутренней истории не существует такой разницы во мнениях, как по вопросу о роли школы и образования в Древней Руси. Тогда как одни считают существование школ до Петра I редким исключением, другие, наоборот, покрывают всю допетровскую Русь целой сетью церковно-приходских училищ. Одни признают Древнюю Русь чуть не поголовно безграмотной, другие готовы считать распространение грамотности обязательным и повсеместным. По мнению многих, вся наука наших предков ограничивалась часословом и псалтырем, между тем как, по мнению других, на Руси преподавалась вся средневековая энциклопедия «свободных знаний». Источники дают нам слишком мало сведений, чтобы можно было с их помощью доказать верность того или другого взгляда. Но весь контекст явлений русской культуры говорит скорее в пользу первого взгляда, чем в пользу последнего» [125, с. 207].

В этой главе мы описываем состояние образования и просвещения на разных этапах развития русского государства и общества в IX–ХVII вв., чтобы читатель получил возможность составить свое обоснованное суждение о происходившем в это время.

1.1. Древняя Русь в IX–ХIV вв.

Становление Руси как субъекта истории большинство ученых относят к концу IX в., когда новгородский князь Олег (??–912) с маленьким Игорем и дружиной в 882 г. пришел в Киев и сделал его столицей княжества. Об этом сообщает нам «Повесть временных лет». О деятельности Олега и его ближайших преемников есть сведения в византийских источниках X в., в частности, в хронике Георгия Амартола, в сочинении императора Византии Константина Багрянородного «О народах». За тридцать лет княжения Олегу удалось объединить разобщенные города и племена под властью Киева, освободить их от подчинения хазарам, а также в результате военного похода на Константинополь в 907 г. добиться от Византии заключения выгодного для Руси торгового договора. Этот процесс продолжился с приходом следующих Рюриковичей — Игоря, Ольги, Святослава.

В то время основной функцией государства была военная: защищать подвластные земли и торговые пути от нападения врагов. Великий князь Киевской Руси, по словам В.О. Ключевского, «был первоначально наемный вооруженный сторож Руси и ее торговли, ее степных торговых путей и заморских рынков, за что он получал корм с населения» [94, т. 1, с. 163].

К концу X в. Киевская Русь превратилась в мощное государство: росли и укреплялись города, развивались ремесла и торговля, расширялись международные связи, усложнялись экономические, социальные и семейные отношения между людьми. В соответствии с этими изменениями расширялись и обязанности государства.

Спустя столетие после образования Киевская Русь достигла в своем развитии такого уровня, когда государство получает возможность выполнять типичные для того времени функции:

1) регулировать отношения между подданными;

2) представлять и защищать общие интересы страны.

Выполнение этих функций предполагало не только наличие военной силы, для охраны границ и торговых путей от внешних врагов, как это было на начальном этапе развития государства, но и создание законов, судов, дипломатической службы, а также строительство крепостей и других оборонительных сооружений. Для всего этого были нужны грамотные, образованные люди — следовательно, перед князем и его администрацией встала задача повышения качества населения. Таким образом, просвещение и образование становится обязанностью государства, пока еще не оформленной юридически (это случится лишь в конце XVIII в.).

Принятие в 988 г. христианства в качестве государственной религии дало стране мощный цивилизационный импульс. Свою роль в этом сыграли антропоморфный характер христианской веры, ее обрядовая сторона, великолепные библейские и евангельские тексты.

Г.П. Федотов^{8} писал: «И мы могли бы читать Гомера, философствовать с Платоном, получать как дар научную традицию древности. Провидение судило иначе. Мы получили в дар одну Книгу, величайшую из книг, без труда и заслуги открытую всем, но зато эта книга должна была остаться единственной. Когда думаешь о последствиях этого факта нашей истории, поражаешься, как много уясняет он в ней» (цит. по [80, с. 115–116]).

Крещение Руси князем Владимиром I (княжил в Киеве с 980 по 1015 гг.) послужило существенным объединительным фактором и идеологическим основанием власти, а развитая церковная иерархия стала образцом для государственного строительства. На первых порах церковь должна была регулировать не только церковные, но и семейные отношения, а также заниматься нравственными проблемами: «блюсти порядок семейный, религиозный и нравственный» [94, т. 1, с. 251]. Об этом свидетельствуют церковные уставы Владимира и Ярослава, вошедшие в состав «Русской правды» — древнейшего свода законов Киевской Руси. Кроме того, церковь должна была заниматься просвещением и образованием населения, как для собственных нужд, так и для нужд государства.

За начало истории отечественного образования традиционно принимается конец X в. В это время «…варварский склад общественной жизни изменяется с принятием христианской религии, с которой из Византии — самой образованной в те времена державы — перешли к нам как понятия юридические и государственные, так и начала умственной и литературной деятельности» [101, т. 1, с. 3]. В частности, образцом для древнерусского права, сначала церковного, а затем и государственного, послужил «Номоканон» Константинопольского патриарха Иоанна III Схоластика, пришедший на Русь в болгарском переводе под названием «Кормчая книга».

В конце X в. на Руси возникают церковные и монастырские школы с учителями-священниками и появляются книжники — любители просвещения, собиравшие и переписывавшие книги. Как мы увидим ниже, книжниками были не только церковные, но и светские люди (в том числе, женщины), в основном представители знатных семей. Быстрому распространению так называемого «книжного учения» благоприятствовали два обстоятельства. Если в западно-христианской церкви богослужение происходило только на латинском языке, то восточно-христианская церковь разрешала проповедь и богослужение на национальных языках. Благодаря этому, с самого начала на Руси возникла и распространилась литература на языке, понятном народу, Второе благоприятное обстоятельство состояло в том, что за век до крещения Руси восточное христианство уже было принято в родственной по языку Болгарии. Благодаря этому происходило соединение древнеболгарского литературного языка с обиходным древнерусским, способствуя их взаимному обогащению. Кроме того, богатая оригинальная и переводная литература из Болгарии (в основном, из библиотеки древней столицы г. Преслава) распространилась на Руси.

В 968 г. киевский князь Святослав (942–972) в союзе с византийским императором занял северо-восточную Болгарию вместе с г. Преславом. Вскоре Святослав перешел на сторону болгарского царя Бориса II, но был вытеснен из Болгарии византийской армией. По-видимому, именно Святослав привез в Киев преславскую библиотеку, в основном содержащую религиозные книги.

Поскольку обучение грамоте есть первый элемент образования, нужно выяснить на каком языке учились читать и писать в Древней Руси. Важно также знать, какие произведения имелись на этом языке. Тогда мы сможем судить о содержании начального образования.

Г.П. Федотов писал: «Если правда, что русский язык — гениальный язык, обладающий неисчерпаемыми художественными возможностями, то ведь это тоже потому, что на нем и только на нем говорил и молился русский народ, не сбиваясь на чужую речь. Но этот великолепный язык до XVIII в. не был орудием научной мысли» (цит. по [80, с. 116]).

Мысль Федотова очень важна: если язык «не был орудием научной мысли», то каково же было образование на этом языке. Как будет показано далее (например, в п. 2.1.4), оно и не было научным, по крайней мере, до XVIII в.

О языке Древней Руси. В «Повести временных лет» описывается расселение славян, живших в долине Дуная, в результате которого «разидеся словеньский языкъ, темже и грамота прозвася словеньская» («разошелся славянский народ, а по его имени и грамота назвалась «славянская») [143, т. 1, с. 26–27].

Церковный и литературный язык пришел на Русь из Болгарии вместе со славянскими переводами Библии и других богослужебных книг. Вот что об этом сообщает энциклопедический словарь «Христианство» [192, с. 237].

Согласно некоторым источникам (напр., житиям св. Кирилла и Мефодия), первый перевод Библии с греческого языка был сделан по заказу моравского князя Ростислава. В 863 г. Ростислав обратился в Константинополь с просьбой прислать христианских проповедников, знающих славянский язык. Для этой цели были избраны греки Кирилл и Мефодий, уроженцы Солуни в Македонии (ныне греческие Салоники), к тому времени уже известные своей миссионерской деятельностью. Они начали делать свой перевод в Константинополе и изобрели славянское письмо, по одним источникам — глаголицу, по другим — кириллицу. Язык, на который был сделан перевод, называется в источниках «словеньским». Из славянских языков по особенностям фонетики он ближе всего к древнеболгарскому, поэтому он иногда так называется в современных грамматических трудах. Так как он был применен к нуждам церкви и славянского богослужения, которое было введено Кириллом и Мефодием в Моравии, то его часто называют церковнославянским. Славянский перевод Священного Писания и богослужебных книг утвердился у болгар, а от них у русских и сербов, а церковнославянский язык сделался языком общей с болгарами славянской письменности, причем постепенно выработались его русская и сербская редакции.

Большой энциклопедический словарь [23] приводит следующие определения.

«Древнерусский (славянский, старославянский) язык — восточно-славянский язык, возникший в результате распада в VII в. праславянского этноязыкового единства. На его основе в XIV–ХV вв. складываются близкородственные русский, украинский и белорусский языки.»

«Церковнославянский язык — старославянский язык, имеющий местные разновидности (изводы). Русская разновидность ц.-сл. языка применялась в церкви, в богослужебной и научной литературе, влияла на русский язык до XVIII.»

Таким образом, когда в различных источниках встречаются термины «славянский», «церковнославянский», «древнеболгарский», речь идет об одном и том же — о языке богослужения и литературы Древней Руси. На нем же велось обучение и создавалась учебная литература. Естественно, что русский обиходный язык и язык богослужения развивались, влияли друг на друга, взаимно обогащались: «В Древней Руси не было потребности в переводе Священного Писания на народный язык, так как язык старославянский был народу вполне понятен, да и церковный язык подвергался у нас влиянию живой народной речи» [192, с. 246]. Впервые необходимость переводов на народные языки (наречия) появляется в Юго-западной и Западной Руси в XV–ХVI вв. Первым западнорусским переводчиком считается Франциск Скорина (ок. 1490–1551), уроженец Полоцка, первопечатник и просветитель. Скорина перевел с греческого языка часть книг Ветхого Завета. В других книгах Св. Писания, имевшихся на славянском языке, он только правил то, что считал неправильно или плохо переведенным с греческого. Все это он напечатал под общим заглавием «Библиа русска». Скорина называл язык всех своих изданий, в том числе Псалтири и Апостола, русским, по той причине, что для него слова русский и славянский были однозначащими [192, с. 246].

По принятии христианства князь Владимир учредил школы и распорядился «собрать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное» (цит. по [42, с. 8]). На Украине вспомнили об этом замечательном событии: в 1989 г. в Киеве отмечалось тысячелетие первой такой школы, которая, по данным археологов, располагалась на Старокиевской горе рядом с Десятинной церковью.

Во все времена школьное обучение нуждается в учебниках. В качестве первых учебных пособий использовались рукописные «Азбуковники», содержащие толкования слов, тексты молитв, календарь, правила морали и поведения, а также начала арифметики [195].

Поколение тех детей, которых Владимир I Святой отдавал в «обучение книжное», ко времени правления его сына Ярослава Мудрого (1015–1054) уже выросло. Ярослав продолжил дело отца: имеется известие о том, что «он в Новгороде собрал 300 детей у старост и попов и отдавал их учиться книгам» [101, т. 1, с. 19]. Некоторые ученые полагают, что при Ярославе взрослых людей, готовящихся стать священниками, обучали более основательно [168, с. 160].

Ярослав получил хорошее для того времени домашнее образование. Великий князь Владимир «любил словеса книжные», имел библиотеку и приучил сына к чтению, тем более, что Ярослав был хромым^{9} и не мог в полной мере предаваться занятиям, обычным для маленького княжича.

В «Повести временных лет» говорится о просветительской деятельности Ярослава: «Ярослав… любил книги и, много их написав, положил в церкви Святой Софии, которую создал сам… И другие церкви ставил по городам и местам, поставляя попов и давая от богатств своих жалование, веля им учить людей» [143, т. 1, с. 167]. При Софийском соборе был создан скрипторий (мастерская, где переписывались и переводились книги), а также первая на Руси библиотека, начало которой положило книжное собрание самого Ярослава. По данным археологов, библиотека находилась в одной из башен Софийского собора. Где находился скрипторий, неизвестно (возможно, в специальном помещении вне собора [42, с. 12]). Писцы переписывали болгарские книги из преславской библиотеки, переводчики (на первых порах это были образованные монахи из Византии и Болгарии) переводили с греческого, древнееврейского, латинского и других языков. Так, были переведены с греческого византийская хроника Георгия Амартола^{10}, «Повесть о взятии Иерусалима» Иосифа Флавия. В скриптории трудились не только писцы и переводчики, но и редакторы, художники, переплетчики. Книги из скриптория поступали в Софийскую библиотеку, а также в церковные и монастырские библиотеки Киева, Новгорода, Полоцка и других городов, где в свою очередь разворачивалась издательская и просветительская деятельность.

При Ярославе существенно расширились международные связи Киевской Руси, о чем, в частности, свидетельствуют браки его детей с западноевропейскими правителями: дочь Анна стала женой французского короля Генриха I, Елизавета была выдана замуж за норвежского принца Гаральда, Анастасия — за венгерского короля Андрея I, сын Всеволод женился на дочери византийского императора Константина Мономаха, Изяслав — на дочери польского короля.

Древние книжники переписывали и переводили не только богослужебные книги, но и исторические хроники, жития святых, сборники изречений и т.д. Они составляли летописные своды, «Изборники», а также создавали оригинальные произведения. К таким произведениям относятся богословские трактаты, «Cловá» и «Поучения», собрания законов. Среди них упомянем «Суд или Устав Ярославль Володимерич», который положил начало «Русской правде» — своду древнерусского права, дошедшему до нас в списках XIII в.^{11}

Функции государства при Ярославе и его наследниках расширяются: князь и его администрация занимаются законодательной и судебной деятельностью, в ведение светской власти переходят вопросы гражданского и семейного права, о чем свидетельствуют соответствующие статьи «Русской Правды» (подробнее о «Русской Правде» и других памятниках древнерусского государственного законодательства см. [94, т. 1, с. 206–224]). Отметим, что в XI–ХII вв. даже новгородское вече считалось законным только в том случае, если созывалось князем [152, с. 85].

Расширялась и просветительская деятельность светской власти. Важнейшие события в истории русского просвещения после Ярослава относятся ко времени правления его внука — Владимира II Мономаха (1053–1125, кн. киевский с 1113). Владимир Мономах — автор ряда оригинальных произведений, из которых самым известным является «Поучение», дошедшее до нас в составе Лаврентьевской летописи 1377 г. В «Поучении» он велит детям учиться и приводит пример своего отца, князя Всеволода Ярославича, который «дома сидя, знал пять языков» [143, т. 1, с. 401]. Важно, что «Поучение» Мономаха, вопреки обращению «дети мои», вряд ли было адресовано его давно уже взрослым детям. Видимо, оно предназначалось более широкой аудитории. «Поучение» Владимира Мономаха — единственный известный пример наставления, созданного не духовным лицом, а светским государственным деятелем. Будучи образованным и литературно одаренным человеком, Мономах поддерживал книгописательскую деятельность в монастырях, покровительствовал летописанию.

Около 1113 г. монахом Киево-Печерского монастыря Нестором была создана знаменитая «Летопись Нестора», или «Начальная летопись», впоследствии получившая название «Повесть временных лет».

В основу своей летописи Нестор положил Начальный свод (1093–1095)^{12}, значительно дополнив и переработав его. Кроме первоначальных летописных источников Нестор использовал также византийскую хронику Амартола, договоры русских князей с Византией, народные предания и другие источники. К летописи Нестор написал обширное историко-географическое введение. В первоначальном виде текст до нас не дошел. В 1116 г. «Повесть временных лет» была переработана монахом Выдубицкого монастыря Сильвестром и дошла до нас в составе Лаврентьевской летописи [143, т. 1, с. 419]. «Повесть временных лет» рассказывает о происхождении Русской земли, о первых русских князьях и о событиях X — начала XII в. Ее продолжением является так называемая Киевская летопись, которая описывала события всего XII в. и начала XIII в.

Во времена Владимира Мономаха были переведены с греческого языка Ветхий Завет и жития святых. По их образцу был составлен Киево-Печерский патерик^{13}. В него вошли жития основателей Киево-Печерской обители Антония и Феодосия, других печерских святых, а также «Сказание о Борисе и Глебе» — первых русских святых, официально признанных Византией.

Благодарность Владимиру Мономаху за его просветительскую деятельность сохранилась в памяти потомков. В Ипатьевской летописи говорится: «В лето 1125 преставился благоверный князь Владимир Мономах, братолюбец и нищелюбец и добрый страдалец за Русскую землю. Он просветил ее, как солнце испускающее лучи» (цит. по [42, с. 17]).

Ко времени Мономаха относится древнейшее произведение, принадлежащее к жанру путешествий в Святую землю, — «Житие и хождение игумена Даниила из Русской земли» (см. [143, т. 2]). Историки предполагают, что Даниил был монахом Киево-Печерского монастыря, а затем поставлен игуменом черниговской обители. Свое хождение Даниил совершил в самом начале XII в. Он отправился в Константинополь, а затем морем — в Палестину, в город Яффу^{14}. Во время плавания Даниил посещал острова и приморские города, отмечая расстояния и описывая достопримечательности. Из Яффы вместе с другими паломниками Даниил проделал трудный путь до Иерусалима. Незадолго до этого, в 1099 г. крестоносцы овладели Иерусалимом, а в 1100 г. было образовано Иерусалимское королевство во главе с Балдуином I. Даниил пишет о Балдуине с симпатией и сообщает, что тот оказывал ему покровительство. В Иерусалиме он прожил 16 месяцев в подворье лавры Св. Саввы, откуда совершал путешествия по городу, его окрестностям и по всей Палестине. Даниил осматривал Голгофу и Фавор, Назарет и Кану Галилейскую, побывал в Вифлееме, Иерихоне, Галилее, на Тивериадском озере, ходил к реке Иордану и Мертвому морю. Он подробно и поэтично описал свои впечатления от посещения святых мест, рассказал, как ему удалось с разрешения Балдуина «поставить лампаду на гроб господен»^{15} [143, т. 2, с. 107].

«Хождение» игумена Даниила — не только замечательный литературный памятник, но и ценный источник исторических и археологических сведений об Иерусалиме и Палестине XII в. Труд Даниила послужил образцом для последующих произведений этого жанра, в том числе, «Хождения за три моря» Афанасия Никитина. «Хождение» Даниила и сегодня читается с интересом, быть может, потому, что автор, по его же словам, «написал не хитро, но просто о местах этих святых, и о Иерусалиме, и о земле этой обетованной. Однако же хоть и не мудро написал, но и не ложно: как видел глазами своими, так и написал» [143, т. 2, с. 105].

Ссылаясь на источники XI–ХII вв., В.О. Ключевский писал «о знакомстве русских князей с иностранными языками, об их любви собирать и читать книги, о ревности к распространении просвещения, о заведении ими училищ даже с греческим и латинским языком, о внимании, какое они оказывали ученым, приходившим из Греции и Западной Европы» [94, т. 1, с. 274]. Он подчеркивал, что речь идет не о единичных, исключительных случаях, а о постоянных заботах и усилиях, оказавших воздействие на общий уровень просвещенности древнерусского человека.

Грамоте и арифметике мальчики учились в школах при церквях и монастырях. Учителя обычно имели низшие духовные звания. Дети из знатных и зажиточных семей обычно получали начальное образование дома. По древним обычаям молодой княжич садился на коня в три года, начинал учиться грамоте в семь лет, а двенадцатилетний отрок уже должен был отправиться с отцом в поход.

Представление о характере знаний, доступных русским людям в XI в., дают Изборники — своеобразные иллюстрированные энциклопедии, содержащие сведения о грамматике, истории, географии. Чтение Изборников позволяло расширить довольно скромные знания, получаемые в церковных училищах.

Более основательное образование можно было получить в Киево-Печерском и других центральных монастырях. Туда охотно поступали сыновья крупных вельмож, стремящиеся сделать карьеру, прежде всего — духовную. Будущие церковные иерархи изучали богословие, греческий язык, церковную литературу и красноречие. По-видимому, с конца XII в. некоторые русские люди получали образование в зарубежных университетах. Косвенное свидетельство этому мы находим в «Молении Даниила Заточника»: «Я, княже, ни за море не ездил, ни у профессоров не учился,…я по многим книгам собирал сладость слов и смысл их…» [143, т. 1, с. 399].

Ярчайшим свидетельством высокого культурного уровня Киевской Руси является «Слово о полку Игореве» (1185). Упомянем еще Владимирский летописный свод 1206 г., созданный, возможно, при участии князя Константина Мудрого, о котором современники говорили, что он «великий был охотник к читанию книг и научен был многим наукам…» [168, с. 341].

В Киевской Руси X–ХII вв. было очень много для того времени городов — центров ремесел, торговли, культуры и просвещения. Недаром в скандинавских сагах Русь называется «Гардарик — страна городов». Население средневековых русских городов (Киева, Новгорода, Чернигова, Смоленска и др.) составляли феодалы, духовенство, купцы и посадские люди: строители, ремесленники, мелкие торговцы, моряки. Горожане общались с иноземными купцами и сами ездили в другие земли. Большинство жителей были грамотны и умели считать, о чем свидетельствуют именные надписи (клейма) на оружии и ремесленных изделиях, берестяные грамоты и надписи (граффити) на стенах. (Много интересных и забавных примеров того, о чем писали жители древнерусских городов, можно найти, например, в [168, с. 318–319].) Новгородским дьяконом^{16} Кириком в 1136 г. был написан математический трактат «Учение, имже ведати человеку числа всех лет».

В Древней Руси было немало грамотных и образованных женщин. Грамотными были не только монахини и представительницы знатных семей, но и обыкновенные горожанки, о чем свидетельствуют берестяные грамоты, на которых запечатлены обыденные женские заботы, сообщения о радостных и печальных событиях. В 1993 г. в Новгороде было найдено любовное послание на бересте XI в. (подробнее см., например, [42, с. 93]). Княгини, боярыни, монахини собирали библиотеки, заказывали рукописи и сами участвовали в их переписывании. Многие были наставницами, учившими своих и чужих детей «книжной премудрости». К сожалению о них сохранилось очень мало сведений, в основном, мы знаем лишь о представительницах знатных фамилий. К ним относится княжна Анна — одна из дочерей Ярослава Мудрого. Анна в 1048 г. вышла замуж за короля Франции Генриха I. Она покорила французский королевский двор своим умом и образованностью, слава о ней дошла до Рима, ей писал папа Николай II. Документы Анна подписывала на разных языках, в том числе на родном языке, кириллицей: «регина Анна». После смерти Генриха в 1060 г. Анна была руководительницей и воспитательницей несовершеннолетнего короля Филиппа. На многих документах сохранились подписи: «Филипп и королева, мать его» или «Анна, мать короля Филиппа» (см. [42, с. 95]). Анна основала женский монастырь — аббатство Санлис, которому передала свою библиотеку.

Много времени и средств отдавала заботам о просвещении русских женщин Анна Всеволодовна, внучка Ярослава Мудрого и сестра Владимира Мономаха. Она основала в Киеве женский Андреевский монастырь и в 1086 г. организовала в нем первую на Руси школу для девочек, в которой, согласно летописи, «собравши младых девиц, неколико обучала писанию, тако же ремеслам, пению, швению и иным полезным занятиям» (цит. по [42, с. 99]). В то время монастырских школ даже для мальчиков было очень мало, преобладало домашнее обучение. В княжеских семьях княжичей и княжон учили чтению, письму, началам математики и философии, а также «ритории», «глаголению инемними языками» и «врачебной хитрости» (см. [42, с. 99]).

Знаменитой просветительницей начала XII в. была княжна Евфросинья Полоцкая. Она родилась ок. 1100 г. и, видимо, получила хорошее домашнее образование. В то время Полоцк был высокоразвитым культурным и экономическим центром, наряду с Киевом и Новгородом. В белокаменном Софийском соборе Полоцка была библиотека, действовал скрипторий, велось летописание. Совсем юной девушкой Евфросинья ушла из дома, без согласия родителей постриглась в монахини и поселилась «во церкви Святой Софии, в голубице», т.е. в чердачной пристройке для хранения книг. В ней Евфросинья проводила время за чтением и переписыванием рукописей. Позднее она основала мужской и женский монастыри и две церкви. В монастырях Евфросинья организовала небольшую школу, в которой обучала грамоте девочек, в том числе, своих младших сестер. Евфросинья умерла ок. 1175 г. в Иерусалиме, во время паломничества в Палестину, ее тело перевезли в Киев и похоронили в Киево-Печерском монастыре. Евфросинья была причислена к лику святых, о ней написано «Житие», в котором есть такие строки: «Евфросинья — небопарный орел, попаривший от Запада и до Востока, яко луна солнечная, просветивши всю землю Полоцкую!» (цит. по [42, с. 103]).

Эти и ряд других примеров свидетельствуют о высокой образованности и подвижничестве женщин Киевской Руси.

Мы видим, что просвещение и обучение в Киевской Руси было, в основном, «книжным». Книги были источником распространения грамотности в Древней Руси, а их чтение — одним из любимых занятий. Поэтому интересен вопрос о том, каким был круг чтения русских людей на начальном этапе нашей истории.

В первую очередь, это были книги Священного писания. Первая точно датированная книга, сохранившаяся до нашего времени, — «Остромирово евангелие». Евангелие было выполнено по заказу новгородского посадника Остромира в 1056–1057 гг. Сделанное на прекрасно обработанном пергаменте оно и сейчас, почти через тысячу лет, поражает тщательностью исполнения, богатством колорита, красотой миниатюр, буквиц и заставок. До нас дошло имя дьякона Григория — одного из писцов, работавшего над Евангелием; имена художников неизвестны, не знаем мы и откуда они родом. Извилистыми путями книга дошла до нас, и с 1806 г. она хранится в Петербурге, в Государственной публичной библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина.

Не только в древности, но и на протяжении многих столетий любимым чтением во всех слоях русского общества была Псалтырь (сборник псалмов). В XII в. Владимир Мономах брал Псалтырь с собой в военные походы, а в XVIII в. Ломоносов называл Псалтырь, «рифмотворно переложенную» Симеоном Полоцким, наряду с «Арифметикой» Магницкого и «Грамматикой» Смотрицкого, «вратами своей учености».

Помимо книг Священного писания популярны были переводные апокрифы (по гречески, апокриф — тайный, сокровенный) — тексты, повествующие о жизни библейских и евангельских персонажей, не вошедшие в канон Священного писания. Несколько наиболее интересных апокрифических памятников XI–XII вв., дошедших до нас в ранних списках, можно прочитать в серии «Памятники литературы Древней Руси» [143, т. 2]. Впоследствии апокрифы были включены в «индексы» — списки запрещенных («отреченных» книг, чтение и распространение которых церковью решительно осуждалось, а виновные в нарушении запретов преследовались. Одним из любимых произведений в Киевской Руси был «Шестоднев» Иоанна Экзарха Болгарского. В нем рассказывалось о сотворении мира за шесть дней — отсюда и название. Человек здесь представлен «как центр вселенной, ради которого живет и совершается все в природе и который нравственно отвечает поэтому за все то, что его окружает и ему, в сущности, принадлежит и подчиняется» [143, т. 2, с. 15]. Болгарский «Шестоднев», по мнению Д.С. Лихачева^{17}, оказывал «сильное влияние на всю русскую литературу и отчасти на изобразительное искусство вплоть до XVIII в.» [143, т. 2, с. 15].

Популярным чтением были патерики и изборники. Народ ценил в них занимательность, легкую беллетристическую форму, обилие повторяющихся сюжетов восточной и европейской литературы. Древнейшим патериком, переведенным с греческого на славянский язык еще в XI в. и дошедший до нас в списке XI в., является так называемый «Синайский патерик» [143, т. 2, с. 117]. Он был составлен в начале VII в. палестинским монахом Иоанном Мосхом (ум. в 622 г.) по наблюдениям во время его путешествий по Палестине, Сирии и Египту. Первым оригинальным русским патериком был Киево-Печерский патерик.

Важную просветительскую роль играли изборники — собрания статей энциклопедического характера. Наиболее известен «Изборник» Святослава, сына Ярослава Мудрого (1073 г.). Оригиналом для этой книги послужил болгарский перевод с греческого, сделанный для царя Симеона и привезенный в Киев в составе преславской библиотеки. «Изборник» 1073 г. сделан в скриптории Киевской Софии с большим мастерством и богато иллюстрирован. В частности, на одной из миниатюр изображена княжеская семья, на переднем плане — князь Святослав Ярославич с книгой в руках. Это первый на Руси дошедший до нас светский портрет. «Изборник» содержит более 400 статей, причем кроме статей религиозного содержания в ней помещены статьи по астрономии, философии, ботанике, зоологии, грамматике, истории и др. [42, с. 17].

«Изборник» 1076 г., по-видимому, составленный дьяком Иоанном, — уже не просто тщательная компиляция, он содержит оригинальные тексты. В частности, «Слово о почитании книжном» — это сочинение о пользе и правилах чтения. Вот один из советов: «Когда читаешь книгу, не старайся дочитать до другой главы, но уразумей, о чем говорит книга и словеса те, и трижды возвращайся к каждой главе» (цит. по [42, с. 17]).

Одним из важнейших источников для древнерусской литературы было устное народное творчество (былины, сказания и т.п.). Надо иметь в виду, что книги не только читали, но и слушали, а потом пересказывали другим. Об этом свидетельствуют не только сюжеты наиболее популярных произведений, но и их названия: «Слово», «Поучение», «Сказание» и т.п. Таковы «Слово о Законе и Благодати» сподвижника Ярослава Мудрого, первого русского митрополита Илариона, «Поучение Владимира Мономаха», «Слово о князьях», посвященное первым русским святым Борису и Глебу, «Слово, или моление Даниила Заточника» и многие другие.

Оценивая Киевский период Российской истории, Г.П. Федотов писал: «Мы знаем, что русский Киев лишь очень мало использовал культурные возможности, которые открывала ему сыновняя связь с матерью — Грецией. Говорят, что он даже торопился оборвать и церковные связи, рано утверждая свою славяно-русскую самобытность. Захлестнутый туранской волной, он не сумел создать во всей чистоте на счастливом юге очагов и русской культуры. Но в куполе святой Софии был дан ему вечный символ — не только ему, но и всей грядущей России» [188]. Федотов утверждал, что в этом символе «дано указание нашего особого пути среди христианских народов мира».

Иные символы и иные пути берут свое начало в истории Северовосточной Руси и особенно Новгорода.

Великий Новгород — «источник русской народности» (Белинский) — в XI–ХIII вв. был одним из крупнейших городов Европы. Он находился на перекрестке важнейших торговых путей и имел тесные связи со многими странами. Представление о своеобразной культуре богатого и красивого города, так ярко описанного в былине о Садко XI в., дают нам Софийский собор, воздвигнутый в XI в. по указанию новгородского князя Владимира, сына Ярослава Мудрого, Георгиевский собор Юрьева монастыря (нач. XII в.) и другие сохранившиеся до наших дней церкви с замечательными фресками и иконами.

Сведения о жизни и занятиях новгородских бояр, купцов и ремесленников мы черпаем из былин, летописей, сведений многочисленных иностранных гостей, описаний «хождений» новгородцев в ближние и дальние страны. Так, в конце XII в. новгородец Добрыня Ядрейкович совершил хождение в Царьград и Святую землю и составил подробное описание этого путешествия.

Наши знания о быте, занятиях и уровне образованности новгородцев существенно расширились благодаря археологическим изысканиям, начатым в Новгороде в 1951 г. под руководством академика А.В. Арциховского. В результате многолетних раскопок в различных культурных слоях были обнаружены улицы с деревянными мостовыми, дома, мастерские, боярские терема, многие тысячи предметов ремесла и быта. Сенсацией стала находка первого берестяного свитка, случившаяся вскоре после начала раскопок. С тех пор были открыты сотни берестяных грамот, они хранятся в музеях, их изучают филологи и историки, о них написаны статьи, монографии и научно-популярные книги (см., например, [117], [168], [209]).

На бересте писали деловые и любовные письма, черновые записки и официальные документы. Большое количество найденных берестяных грамот, а также надписи и клейма на изделиях ремесленников, оружии, бытовых вещах и стенах церквей свидетельствуют о широком распространении грамотности среди новгородцев, причем не только знатных и богатых, но и среди посадских людей, как мужчин, так и женщин. В Историческом музее хранятся куски бересты, на которых новгородский мальчик Онфим, обучаясь грамоте, царапал специальной заостренной палочкой («писáлом») буквы алфавита. На берестах Онфима есть множество рисунков, по которым можно судить об интересах и мировосприятии маленького новгородца, и даже выписка из делового документа, сделанная, видимо, в качестве упражнения [117, с. 181–182]. О том, что в обучение отдавали не только мальчиков, но и девочек, свидетельствует прясло^{18}, на котором его хозяйка нацарапала буквы алфавита, чтобы это «пособие» было всегда под рукой. По найденным археологами записям двух новгородских школьников, датированным 1263 годом, можно частично восстановить содержание начального обучения. Ученики изучали коммерческую корреспонденцию, цифирь, учили основные молитвы [168, с. 319].

XIII–ХIV вв. — трагическое время в истории России. Батыево нашествие, ордынское иго, внутренние распри, чума и пожары разрушили весь уклад русской жизни, привели к длительному периоду упадка русской культуры и образования. Разграблялись и горели города и монастыри, с ними гибли рукописи, иконы и другие предметы культурного наследия. В результате, по мнению Д.С. Лихачева, исчез тип древнерусского человека. Наметившееся в XII в. культурное отставание Руси от Западной Европы катастрофически усилилось за время ордынского ига.

Хотя леса и болота защитили Новгород от ордынских набегов, татаро-монгольское иго и общий упадок Руси сказались и на нем. К тому же новгородцы несли основное бремя защиты западных рубежей Руси. Новгородская республика постепенно слабела из-за внутренних сословных противоречий и постоянных смут. В конце XV в. Новгород окончательно утратил самостоятельность и был подчинен Москве.

Вот, что писал о Новгороде Г.П. Федотов: «Есть в наследстве Великого Новгорода завещанное Петербургу, чего не понять никому, кроме города Святого Петра. Первое — завет Александра — не сдавать Невской победы, оборонять от ливонцев (ныне финнов) и шведов невские берега. Второе — хранить святыни Русского Севера, самое чистое и высокое в прошлом России. Третье — слушать голоса из-за моря, не теряя в виду ганзейских маяков» [188].

Первые признаки оживления культурной жизни Руси обнаруживаются лишь с середины XIV в. Взамен запустевших и разрушенных монастырей строятся и обживаются новые, и главный среди них — Троицкий, основанный Сергием Радонежским (в настоящее время — Троице-Сергиева лавра). Монастыри вновь обретают значение не только духовных, но и просветительских центров. Постепенно восстанавливаются религиозные и культурные связи с Византией, Болгарией и Сербией. На Руси появляется множество книг, переведенных на славянский язык в монастырях Греции, Болгарии, Иерусалима, Синая. В их числе — богословские, церковно-канонические, церковно-служебные, исторические и литературные произведения (подробнее см. [143, т. 4]).

1.2. Русское государство в XV–ХVI вв.

В истории Западной Европы XV–ХVI вв. — это время образования национальных государств, великих географических открытий, Возрождения, Гуманизма, Реформации и первого этапа научной революции. В истории России XV век — это время создания единого государства под властью Москвы. Русь постепенно вовлекалась в общемировую политику. Во время правления Ивана III (1462–1505) укреплялись дружественные связи с королем Венгрии и австрийским герцогом, устанавливались союзнические отношения с крымским ханом и молдавским господарем против Турции. После победы над Литовским княжеством по договору 1494 г. князь Александр (с 1501 г. — король объединенного Польско-Литовского государства) признал за Иваном III титул «Государя всея Руси».

Иван III одержал бескровную победу над Золотой Ордой (1480), решил внешнеполитические проблемы в Европе, усмирил амбиции удельных князей, присоединил Новгород и Тверь. В конце царствования он занялся благоустройством Москвы, строительством Кремля, преобразованием управления и совершенствованием законодательства. В 1497 г. был составлен «Судный устав», или «Судебник», значительно расширяющий и уточняющий «Русскую правду» Ярослава Мудрого.

До конца XV в. на Руси не было полного перевода Библии на церковнославянский язык. Первая полная Библия была составлена новгородским архиепископом Геннадием в 1499 г. Примечательно, что даже в новгородской Софийской библиотеке, одной из самых богатых библиотек того времени, не нашлось многих книг Ветхого завета, и Геннадию пришлось собирать их по разным монастырям. Трудно было найти исправный список Псалтири, несмотря на всю важность этой книги при богослужении и обучении. Геннадий и его помощники сверяли и правили имевшиеся на славянском языке тексты, отсутствующие переводили с греческого и латинского языков (подробнее см. [192, с. 245]). Список Библии, составленной архиепископом Геннадием, хранился в Московской синодальной библиотеке.

Архиепископ Геннадий был одним из первых на Руси борцов с ересью, и в этой борьбе большое внимание уделял образованию, справедливо полагая, что малограмотные и непросвещенные священники не смогут противостоять хорошо обученным и поднаторевшим в богословских спорах еретикам. В послании митрополиту он просил «печаловаться перед великим князем Иваном III, чтобы велел училища учинити». Дело в том, что юные кандидаты в священники часто обучались церковным службам с голоса, т.е. заучивали их на слух, оставаясь неграмотными. Из послания Геннадия можно составить представление о том, как обучали детей тогдашние платные учителя — так называемые «мастера грамоты». Геннадий пишет: «Мой совет учить в училище, прежде всего, азбуке, словам под титлом да Псалтири: когда это изучат, тогда уже можно читать и всякие книги. А мужики-невежи учат ребят — только портят. Сперва научит его вечерне, и за это приносят мастеру каши да гривну денег. То же полагается и за заутреню, а за часы ^{19} — плата особая. Сверх того, даются еще поминки, кроме усиленного магарыча. А отойдет [такой ученик] от мастера — ничего и не умеет…» (цит. по [125, с. 208]).

Спустя полвека на Стоглавом соборе (1551) повторялись те же жалобы на то, что будущим священнослужителям негде учиться: «Мыде учимся у своих отцов или у своих мастеров, а инде нам учиться негде; сколько отцы наши и мастера умеют, столько и нас учат». Собор постановил устроить в домах городских священников училища, в которых бы обучали грамоте, письму и церковному пению. Они в основном предназначались для детей духовенства, но допускались дети «всех православных христиан» (цит. по [125, с. 209]). Однако это решение Стоглавого собора не было осуществлено.

В течение всего правления Ивана III расширялись дипломатические, торговые и военные связи с Европой. Из Италии, Германии и других европейских стран на Русь приезжали архитекторы, строители, мастера литейного дела, чеканщики и др. Но, как пишет Н.И. Костомаров^{20}, «для распространения всякого рода умелости в русском народе не сделано было ничего» [101, т. 1, с. 294]. В XV в., «когда греки, рассеявшись [из Византии] по Западной Европе, обновляли ее, знакомя с плодами своего древнего просвещения, и положили начало великому умственному перевороту, известному в истории под именем эпохи Возрождения, в Московском государстве, где исповедовалась греческая вера и где государь [Иван III] был женат на греческой царевне, они почти не оказали образовательного влияния». В качестве причин этого парадокса Костомаров называет «долговременное азиатское варварство…, деспотические наклонности Ивана III и бесцеремонное обращение с иноземцами» [101, т. 1, с. 294].

Подводя итог царствованию Ивана III, Костомаров делает вывод, поучительный и сегодня: «Истинно великие люди познаются тем, что опережают свое общество и ведут его за собою; созданное ими имеет прочные задатки не только внешней крепости, но духовного саморазвития» [101, т. 1, с. 309] (выделено нами: О.З. и А.К.). Русское общество «без задатков самоулучшения, без способов и твердого стремления к прочному народному благосостоянию, не могло двигаться вперед на поприще культуры, простояло два века, верное образцу, созданному Иваном, хотя и дополняемое новыми формами в том же духе, но застылое и закаменелое в своих главных основаниях… И ничего не могло произвести оно, пока могучий ум истинно великого человека — Петра, не начал пересоздавать его в новое государство уже на иных культурных началах» [101, т. 1, с. 309]. Таким образом, Костомаров видит причину духовной «застылости и окаменелости» русского общества в отсутствии, как мы сказали бы сейчас, «политической воли».

Ключевский тоже пишет о «жалком состоянии» русской науки и образования, но предлагает иные, чем Костомаров, объяснения такого положения. В качестве главной причины он называет «религиозную самоуверенность» церкви и общества. Ключевский имеет в виду то обстоятельство, что после падения Константинополя в 1453 г. русское общество ощутило свое отечество последним и единственным в мире оплотом истинной веры и благочестия. Инок Филофей^{21} писал великому князю Василию III (1479–1533), отцу Ивана Грозного: «Два Рима пали, третий — Москва стоит, а четвертому не бывать. Соборная церковь наша в твоем державном царстве одна теперь паче солнца сияет благочестием во всей поднебесной; все православные царства собрались в одном твоем царстве; на всей земле один ты — христианский царь» (цит. по [94, т. 3, с. 293]).

Ключевский выводит из этого обстоятельства два важных следствия [94, т. 3, с. 295–296]:

1) церковные обряды, завещанные местной стариной, получили значение неприкосновенной и неизменной святыни;

2) в русском обществе установилось подозрительное и надменное отношение к участию разума и научного знания в вопросах веры.

По мнению Ключевского, «…гадливое и боязливое чувство овладевало древнерусским человеком при мысли о риторской и философской еллинской мудрости». В подтверждение этой мысли Ключевский приводит цитату из древнерусского поучения: «Богомерзостен пред богом всякий, кто любит геометрию; а се душевные грехи — учиться астрономии и еллинским книгам; по своему разуму верующий легко впадает в различные заблуждения…» Вторая приведенная им цитата кажется особенно убедительной, поскольку она взята из школьных прописей: «Братия, не высокоумствуйте! Если спросят тебя, знаешь ли философию, отвечай: еллинских борзостей не текох, риторских астрономов не читах, с мудрыми философами не бывах…» Далее Ключевский пишет о «самоуверенности незнания» и приводит автохарактеристку древнерусского книжника: «Аще не учен словом, но не разумом, не учен диалектике, риторике и философии, но разум христов в себе имею» [94, т. 3, с. 296].

Такое отношение к наследию Древней Греции прискорбно, если понимать, как важно оно было для Руси. Вот, что писал об этом Федотов «…безумием было бы думать, что духовная жизнь России может расти на «диком корню» какой-либо славянской или туранской исключительности. Великое счастье наше и незаслуженный дар Божий — то, что мы приняли истину в ее вселенском средоточии. Именно в Греции и больше нигде связываются в один узел все пути мира» [188]. Федотов полагал, что «неизбежный для России путь приобщения к Ренессансу^{22} не был бы для нас столь болезненным, если бы мы пили его воды из чистых ключей Греции» [188].

Низкая оценка культурного развития Руси в XV–ХVI вв. некоторым современным историкам представляется односторонней и несправедливой. Есть исследователи, которые усматривают на Руси этого периода даже элементы Возрождения (см., [79, т. 3, с. 556]). Да, XVI век был для Руси трудным и трагическим. Но в это время жили не только Иван Грозный и Малюта Скуратов, но также Максим Грек, Иван Федоров и многие другие деятели духовного возрождения Руси.

Максим Грек. Деятельность Максима Грека (ок. 1470–1556) столь значительна, что дает основание признавать наличие некоторых черт Ренессанса и Гуманизма на Руси в XVI в.

Молодость Максима Грека (до пострижения — Михаила Триволиса) прошла в Италии. Он сотрудничал с видными итальянскими гуманистами Анджело Полициано, Джованни Франческо Пико делла Мирандолой, племянником выдающегося автора «Речи о достоинстве человека», изучал философию, языки и литературу. Затем Максим увлекся проповедями Савонаролы и провел несколько лет в доминиканском монастыре Св. Марка во Флоренции. В 1505 г. он постригся в монахи Ватопедского монастыря на Афоне. По просьбе великого князя Василия III в 1518 г. Максим прибыл в Москву в качестве переводчика.

Вклад Максима Грека в русскую культуру огромен. Он обогатил русскую литературу новыми переводами текстов Св. Писания, сочинений отцов церкви и житий святых. Он сформулировал принципы переводческой деятельности, начал работу по исправлению русских богослужебных книг, сыграл немалую роль в формировании русского литературного языка, обособлении его от болгарского и сербского.

Разностороннее образование, глубокое знание духовной и светской литературы привлекали к Максиму Греку людей. Вокруг него сформировался кружок образованных людей — некоторое подобие флорентийской Платоновской академии^{23}. Максим Грек считал необходимым просвещение и образование для самых широких слоев общества, в том числе тех, кто управляет страной. Эти идеи он высказал в своих произведениях — описании Парижского университета и повествовании о Савонароле. Многочисленные «Сказания» Максима Грека знакомили русских читателей с греческими мифами, античными философами, великими географическими открытиями и другими историческими событиями. Примечательно, что в одном из «Сказаний» Максим Грек изображает Прометея как изобретателя грамоты, научившего людей книжной премудрости [42, с. 222].

Максим Грек предпринял обширную правку имеющихся славянских переводов богослужебных книг. Эта деятельность вызвала недовольство церковных и светских властей. Максим был обвинен в искажении текстов священных книг, в ереси и других грехах, дважды судим (в 1525 и 1531 гг.) и провел более четверти века (ум. в 1556 г.) в заточении в разных монастырях. В последние годы жизни Максима Грека условия его содержания были существенно смягчены: в 1551 г. его перевели в Троице-Сергиев монастырь, где он был встречен с большим почетом и жил «в большой чести и похвале». Здесь он составил и отредактировал собрание своих сочинений и отдал их в переписку приставленных к нему писцам, написал несколько новых произведений. Несмотря на то, что обвинения с Максима Грека не были сняты, а сочинения оставались под запретом, их распространяли, читали и обсуждали. Митрополит Макарий даже включил несколько его произведений в «Великие Минеи-Четьи»^{24}. Максима Грека незадолго до его кончины посетил Иван Грозный. Некоторые ученые полагают, что Максим, в молодости знавший венецианского первопечатника Альда Мануция, уговаривал царя организовать на Руси книгопечатание (см., например, [42, с. 223–224]).

Иван Федоров. Деятельность русского первопечатника Ивана Федорова (ок. 1510–1583) сыграла важную роль в развитии российского просвещения. К сожалению, она продолжалась менее двух лет. Первая печатная книга «Апостол» датируется 1564 годом. В следующем году были напечатаны два издания Часовника, служившего не только богослужебной, но и учебной книгой для расширявшейся сети начальных школ при церквях и монастырях. В 1565 г. издательская деятельность в Москве Ивана Федорова и его помощника Петра Мстиславца прекратилась. Типография была закрыта, первопечатников обвинили в ереси, и они «презельного ради озлобления от многих» вынуждены были бежать из Москвы. Московская типография вновь открылась в 1568 г. Ученик изгнанных первопечатников Андрей Невера напечатал два издания Псалтири. Появились новые типографии и вне Москвы. Кроме богослужебных книг распространение получили также печатные «Азбуковники» — своего рода толковые словари или энциклопедии.

Но даже после возобновления книгопечатания в Москве и появления новых типографий в других городах печатная книга не вошла в обиход русского человека XVI в. так, как это произошло в Европе. Академик А.М. Панченко объясняет это принципиальным отличием книгопечатания от процесса создания рукописной книги: «Рукопись и человека, который ее изготовляет, связывают незримые, но неразрывные узы.…Созданию книги приличествуют «чистота помыслов» и определенные ритуальные приемы, например, омовение рук. Все это печатный станок делает нелепым и автоматически упраздняет. Ясно, что книгопечатание воспринималось как резкое нарушение традиции. Неодушевленное устройство оттесняло человека от книги, рвало соединявшие их узы. Требовалось время, чтобы человек смирился с этой новацией, чтобы книгопечатание стало привычкой русской культуры, ее обиходом» [77, с. 12].

Покинув Москву, Федоров и Мстиславец нашли пристанище в имении великого гетмана литовского Григория Ходкевича — известного ревнителя православия. Здесь они создали новую типографию и издали «Учительное Евангелие», а также «Псалтирь с Часословцем», широко использовавшуюся при обучении грамоте. Затем Иван Федоров переехал во Львов, где основал собственную типографию. Во Львове он предпринял новое издание «Апостола» и напечатал «Азбуку» — первое русское учебное пособие. Эта небольшая книга включала в себя алфавит, разнообразные упражнения для обучения чтению, примеры склонения существительных и спряжения глаголов, тексты для закрепления навыков чтения. Свои издания Иван Федоров обычно снабжал послесловиями (см. [143, т. 7, с. 288–299]). Так вот, в послесловии к «Азбуке» ее создатель написал: «Возлюбленный и чтимый христианский русский народ греческого закона. Не от себя написал я это немногое, но от учения божественных апостолов и богоносных отцов и от грамматики преподобного отца Иоанна Дамаскина, сократив до малого, сложил для скорого обучения детей» (цит. по [42, с. 250]). Напечатав «Азбуку», Иван Федоров оставил о себе память не только как об искусном печатнике, но и как о просветителе и педагоге. Из Львова Федоров переехал в Острог, где по инициативе князя Константина Острожского для подготовки полного печатного издания Библии была создана так называемая Острожская академия — кружок ученых во главе с Герасимом Смотрицким. По греческой Библии острожские издатели исправляли присланный им из Москвы Геннадиевский сборник. «Острожская библия» — выдающийся памятник культуры Древней Руси и полиграфического искусства русского первопечатника Ивана Федорова.

Приведем некоторые факты, свидетельствующие о том, что хотя и очень медленно, с перерывами и провалами, но русское общество развивалось и просвещалось. Одним из проявлений оживления культурной жизни Руси на рубеже XV–ХVI вв. стал интерес к событиям и деятелям мировой истории, во многом обусловленный возникновением дипломатических и торговых отношений с зарубежными странами. Например, в конце XV в. были установлены дипломатические отношения с Грузией, и к этому времени относится «Повесть о царице Динаре» анонимного (как было принято в то время) автора, причем историческим прототипом Динары послужила грузинская царица Тамара, правившая в 1184–1212 гг.

Появились переводы исторических и биографических сочинений: например, «Троянская история» — перевод романа Гвидо де Колумна «История разрушения Трои», «Сказание об Аристотеле» — перевод жизнеописания Аристотеля из книги Диогена Лаэртского. В 1512 г. в Иосифо-Волоколамском монастыре был составлен «Русский хронограф» — грандиозный свод всемирной истории, содержащий библейскую историю, рассказы о царях Вавилона и Персии, о походах Александра Македонского, сведения из истории Рима, Византии, Руси, Болгарии, Греции и других стран от «сотворения мира» до середины XV в. [143, т. 6].

Важным свидетельством общественного и культурного подъема на Руси стало бурное развитие публицистики — религиозной и политической. Обсуждался широкий круг проблем, касающихся земельной собственности, государственного строительства, княжеской (позднее — царской) власти, ее обязанностей по отношению к подданным и взаимоотношений с церковью. Велись споры о социальной и нравственной роли церкви и монашества, о месте Руси в мировой истории и русской церкви в истории христианства. В большом количестве появлялись поучения, наставления, челобитные, полемические послания. Их авторами были Иван Пересветов, Федор Карпов, Ермолай-Еразм, старец Филофей и другие (подробнее см. [79, т. 3, с. 557–560]).

Ярким примером религиозной публицистики на рубеже XV–ХVI вв. является полемика между иосифлянами — сторонниками Иосифа Волоцкого^{25} и так называемыми нестяжателями^{26}.

Иосифляне выступали сторонниками крупных общежительных монастырей, имеющих большие земельные наделы, мотивируя это тем, что доходы от монастырской хозяйственной деятельности необходимы для строительства церквей, благотворительности и других монастырских нужд. Нил Сорский и его последователи были противниками церковного землевладения и сторонниками скитской формы «бедного» монастыря. Согласно доктрине нестяжателей, функции монастырей должны ограничиваться духовной сферой, учительством, просвещением паствы и нравственным воздействием. Сочинения Нила Сорского и Вассиана Патрикеева отличаются не слишком характерными для того времени нравственной чистотой, терпимостью и гуманностью. Эти качества особенно проявились в полемике по поводу отношения к еретикам. Иосиф Волоцкий в «Слове об осуждении еретиков» и «Послании» великому князю Василию проповедовал крайнюю религиозную нетерпимость, он требовал казнить всех еретиков, даже раскаявшихся в своих заблуждениях. В «Ответе кирилловских старцев», написанному, по-видимому, Вассианом Патрикеевым, ставшим главой нестяжателей после смерти Нила Сорского, осуждается инквизиторская позиция Иосифа Волоцкого и предлагается «нераскаявшихся и непокорных еретиков… держать в заключении», а «покаявшихся и проклявших свое заблуждение» прощать и возвращать в лоно церкви [143, т. 6, с. 359].

По-видимому, в середине XVI в. начинается дискуссия о языке, поскольку к этому времени церковнославянский язык богослужения, литературы и школы уже существенно отличался от разговорного русского языка. Обсуждалось соотношение «книжных и народных речей»: следует ли «уподобляти и низводити книжные речи от общих народных речей» или же «от книжных речей и общия народныя речи исправляти» (цит. по [79, т.3, с. 558]).

Вышесказанное позволяет предположить, что обилие публицистических сочинений в XV–ХVI вв. и позднее было реакцией на то обстоятельство, что на Руси не было университетов и присущих им диспутов. Следовательно, в отсутствие возможности и традиции открытой дискуссии полемика могла быть только заочной. Отметим также, что тот факт, что в свое время на Руси не было схоластической философии, спустя столетия сказался на русской философии XIX–ХX вв., придав ей литературно-публицистический характер, а отсутствие европейской средневековой традиции применения схоластического метода в обучении до сих пор является одной из причин косности и начетничества в нашей системе образования^{27}.

В 50–60-е гг. XVI в. Иван IV со своими ближайшими советниками (так называемой «Избранной радой») провел ряд реформ, которые должны были обновить весь уклад жизни Московской Руси. Большое значение имела реформа местного самоуправления, целью которой была борьба с кормлениями и другими пережитками удельного правления, т.е. централизация финансово-экономической власти. В ходе этой реформы были созданы земские выборные органы, в вéдение которых отдавались полицейские и судебные функции, а в некоторых волостях и уездах — также финансовое управление [94, т. 2, с. 364].

Другим важным компонентом формирования гражданского общества стал созыв земских соборов. Первый собор, созванный Иваном IV, заседал в Москве в 1550–1551 гг. Собор был назван Стоглавым, по числу глав, в которые были сведены его решения в особой книге — «Стоглаве». В гл. 26 «Об училищах книжных по всем градам» говорилось: «В царствующем граде Москве и по всем градам избрати добрых духовных священников и дьяконов и дьяков… И у тех священников и дьяконов и у дьяков учинити в домех училища, чтобы священницы и дьяконы и все православные хрестьяне… предавали своих детей на учение грамоте книжнаго писма и церковного петия» (цит. по [80, с. 127]). Нет никаких сведений, что во исполнение решений Собора было открыто хотя бы одно такое училище (см., например, [94, т. 2, с. 397]).

На Стоглавом соборе был принят новый «Судебник», существенно дополнявший и уточнявший «Судебник» 1497 г. В частности, в новом «Судебнике» была юридически оформлена вышеупомянутая реформа местного самоуправления. Отметим, что в следующем соборе 1566 г. кроме представителей высших сословий принимали участие и посадские люди.

Реформы, о которых мы говорим, были направлены на централизацию и унификацию не только политической и экономической, но также культурной жизни Московской Руси. Монументальные произведения этой эпохи «Стоглав», «Домострой», «Великие Минеи-Четьи», «Степенная книга», «Судебник» имели характер официальных предписаний, установлений и поучений, при этом предполагался «единый быт всех слоев общества, единый круг чтения для всех, единое законодательство — как и единая денежная система» [143, т. 7, с. 6].

Обширные заметки под названием «О государстве Русском, или образ правления Русского Царя (обыкновенно называемого Царем Московским), с описанием нравов и обычаев жителей этой страны» оставил Дж. Флетчер, английский посланник в 1588–1589 г. Приведем отрывок из его сочинения, в котором Флетчер описывает характерные, на его взгляд, черты русских людей того времени: «…они обладают хорошими умственными способностями, не имея, однако, тех средств, какие есть у других народов для развития их дарований воспитанием и наукою. Правда, они могли бы заимствоваться в этом случае от поляков и других соседей своих; но уклоняются от них из тщеславия, предпочитая свои обычаи обычаям всех других стран. Отчасти причина этому заключается и в том…, что образ их воспитания (чуждый всякого основательнаго образования и гражданственности) признается их властями самым лучшим для их государства и наиболее согласным с их образом правления, который народ едва ли бы стал переносить, если бы получил какое-нибудь образование и лучшее понятие о Боге, равно как и хорошее устройство» (цит. по [130, с. 601–602]).

Вторая половина царствования Ивана Грозного ассоциируется с опричниной, массовыми репрессиями против отдельных людей и целых городов. Были разрушены не только слабые ростки гражданского общества, но самые основы государственности, предопределив тяжелейшие события рубежа XVI–ХVII вв. Особенно опасным было усиливавшееся отставание страны в военном отношении.

Древнерусские концепции и средства обороны, а также вооружение армии абсолютно не соответствовали той военной силе, которой располагали внешние враги России. Например, с XII века на Руси строились ограждения для защиты от набегов кочевников. В полях они состояли из насыпных валов, в лесах — из засек^{28}. Эти грандиозные сооружения лишь масштабами отличались от стен древнерусских городов, т.е. Россия пыталась строить оборону своих рубежей подобно обороне одного древнерусского города — как пассивную (необороняемую) ограду. В XIII–ХV вв. засечные линии не защищали от набегов ордынских отрядов: кочевники просто обходили их. Тем более позже такие линии не могли оградить от нападений крымских ханов, поскольку их отряды были вооружены лучше, чем ордынские. Например, Большая засечная черта, протянувшаяся от Рязани до Тулы, строительство которой было завершено к 1566 г., не помешала армии хана Девлет-Гирея 3 июня 1571 г. дотла сжечь Москву и на другой день по рязанской дороге уйти в степь, по пути грабя всех и вся. Год спустя в битве при Молодях (29 июля — 3 августа 1572 г.) князья М.И. Воротынский и Д.И. Хворостинин показали, что побеждать крымцев нужно активными действиями с использованием гуляй-городов^{29}.

Успехи войск под предводительством князя Воротынского способствовали упразднению опричнины, но молодинский урок стратегии активных действий усвоен не был, и еще в течение двух столетий огромные силы тратились на устройство пассивных ограждений из лесных засек и земляных валов. Места для засек выбирались тоже по-древнерусски, т.е. на существующих границах оседлого хозяйствования, как будто все и всегда будет пребывать неизменным. О неизбежной экспансии России умы древнерусского склада думать не могли. Поэтому засеки одна за другой оказывались внутри границ России. В итоге, во времена военных походов XVII в. засеки находились глубоко в тылу русских войск, направлявшихся то на войну с турками в район Чигирина в 1677 г., то на покорение Крыма в 1687–1689 гг.

После смерти Ивана Грозного иностранные наблюдатели отмечали явные признаки преодоления кризиса и нового подъема страны: «Состояние Московского государства улучшилось, и народонаселение увеличилось. Московия, совершенно опустошенная и разоренная вследствие тирании покойного великого князя Ивана и чиновников, теперь, благодаря преимущественно доброте и кротости князя Федора, а также необыкновенным способностям Годунова, снова начала оправляться и богатеть» (цит. по [130, с. 43]). Борис Годунов (ок. 1552–1605; царь с 1598) пытался открыть в Москве высшее учебное заведение, в котором преподавали бы иностранные профессора. Этому воспротивилось духовенство, опасавшееся католического и протестантского влияния на молодежь. Тогда Годунов отправил в разные страны Западной Европы 16 юношей для обучения в университетах, но никто из них не вернулся [178, с. 68]). Возникает вопрос: почему при Годунове не хотели возвращаться, а в XVIII в. все отправленные Петром I учиться в Европу вернулись в Россию? По нашему мнению, наиболее убедительный ответ на этот вопрос заключается в том, что реформы Петра открывали широчайшее поле деятельности на военной и гражданской службе, а также в строительстве, инженерном деле, науке и культуре (об этом речь будет идти в гл. 3, § 2.1).

Период благоденствия длился недолго и, по-видимому, не мог сколько-нибудь заметно сказаться на развитии народного просвещения. Жак Маржерет, французский авантюрист, служивший при дворах Бориса Годунова, Лжедимитрия I и Лжедимитрия II, оставил нам свидетельство под названием «Состояние Российской державы с 1590 по сентябрь 1606 гг.», в котором пишет: «…невежество русского народа есть мать его благочестия: он не знает ни школ, ни университетов; одни священники наставляют юношество чтению и письму, но, впрочем, и этим занимаются немногие» (цит. по [125, с. 209]).

Таким образом, мы не находим достаточных оснований говорить о заметном присутствии ренессансных и гуманистических идей на Руси в XV–ХVI вв. и тем более о наличии сколько-нибудь организованной системы образования. Все это, безусловно, сказалось на будущем развитии России.

1.3. Русское государство в XVII вв.

Пресечение династии Рюриковичей, несчастливое правление Бориса Годунова, придворные интриги и страшный голод 1601–1603 гг. стали основными причинами Смуты. Формально она закончилась в 1613 г., когда на Земском соборе был избран новый царь — шестнадцатилетний боярин Михаил Федорович Романов, сын патриарха Филарета, находившегося в это время в польском плену. Но оправляться от последствий Смуты, восстанавливая государственные институты и наводя порядок в стране, предстояло почти полвека.

Новой власти приходилось решать множество задач внешней и внутренней политики, причем «прежде всего необходимо было упорядочить людские отношения, спутанные Смутой, уложить их в твердые рамки, в точные правила» [94, т. 3, с. 129]. Поэтому характерной чертой царствования Михаила Романова была интенсивная законодательная деятельность, завершившаяся во время следующего царствования принятием Соборного Уложения.

В первые годы правления Михаил не распускал Земский собор (изменялся лишь его состав), поскольку нуждался в его авторитете. Например, в казне не было денег на содержание армии и для удовлетворения других неотложных государственных нужд, и Собор постановил кроме взимания недоимок просить взаймы у кого только можно. Так, Строгановым^{30} были посланы две грамоты (от царя и от Собора) с просьбой о помощи разоренному государству. В ответ Строгановы прислали 3000 руб. [152, с. 275–276].

Когда в 1619 г. в Москву из плена вернулся Филарет, его влияние на жизнь страны стало решающим: хотя все грамоты писались от имени царя и патриарха, причем первым стояло имя Михаила, но «зная волю и энергию Филарета, нетрудно отгадать, кому принадлежало первенство фактически» [152, с. 281].

Личность и деятельность Филарета современники и историки оценивают в основном положительно. Так, в одной из летописей того времени говорится: «…не только слово Божие исправлял, но и земскими делами всеми правил; многих освободил от насилия, при нем никого не было сильных людей, кроме самих государей…» (цит. по [152, с. 281]). С.Ф. Платонов^{31} отмечает «общее благотворное влияние Филарета в деле устройства страны» [152, с. 281]. В том, что касается просвещения и образования народа или хотя бы служителей подведомственной Филарету церкви, какого-нибудь продвижения не было, да и трудно этого ожидать в такое трудное время восстановления страны.

Исключение составляют мероприятия, связанные с освоением новых земель. Начиная с 30-х гг., предпринимались экспедиции в Сибирь. Продвигаясь все дальше на восток, землепроходцы изучили бассейны Оби и Енисея, открыли реку Лену. В 1632 г. был основан г. Якутск, ставший опорным пунктом для новых экспедиций. В 1632–1638 гг. бассейн р. Лены исследовал Хабаров^{32}. Путешественники описывали новые земли, нравы и обычаи местных жителей, составляли «чертежи» (карты) дотоле неизвестных земель.

В 1638 г. была предпринята экспедиция И.Ю Москвитина^{33}. Ее целью помимо «приискания новых неясачных землиц» и сбора пушнины, был поиск горы Чиркол, где, по слухам, были залежи серебряной руды. Экспедиция имела целью также выйти «на большое мореокиян, по тунгусскому языку Ламу», т.е. выйти к Тихому океану.

В составе казачьего отряда Москвитин отправился из Томска на Лену. Оттуда с частью отряда двинулся далее на восток, перевалил через хребет Джугджур, спустился по реке Улье и в 1639 г. достиг Охотского моря, где провел два года, исследуя побережье и разыскивая лежбища моржей. Москвитин составил первую «роспись». Она содержала сведения о реках, населении и хозяйстве Охотского края, а также первое в России упоминание об Амуре. Часть того, о чем говорилось в «Росписи», Москвитин видел сам, об остальном узнал от местных жителей. Географические данные, собранные Москвитиным, использовал тобольский казак Курбат Афанасьевич Иванов при составлении в 1642 г. первой карты Дальнего Востока. 2 июля 1643 г. отрядом казаков из Верхоленского острога, возглавляемый К.А. Ивановым, было открыто озеро Байкал.

В 40-е гг. из Якутска было предпринято несколько экспедиций для исследования и освоения земель Приамурья (так называемой «Даурской земли»). В июле 1643 г. якутский воевода П.П. Головин вручил Василию Даниловичу Пояркову наказ идти «на Зию [Зею] и Шилку реку для ясачного сбору и прииску неясачных людей и для серебряной и медной и свинцовой руды» (цит. по [79, т. 4, с. 239]). За три года Поярков со своим отрядом прошел от верховьев Зеи до устья Амур, собрал ценные сведения о природе и населении Приамурья. Он первым совершил плавание вдоль юго-западных берегов Охотского моря. По возвращении в Якутск Поярков представил отчет о походе, содержащий подробные сведения о «Даурской землице» и о ее населении.

Путешествия помогали включать в хозяйство новые земли и месторождения полезных ископаемых, пополнять казну новыми налогами. Рассказы о благодатных землях «Даурии» распространялись по всей России и способствовали переселению людей на восток в поисках лучшей жизни.

В 1645 г. Михаил Федорович скончался, а через месяц умерла и его жена — юный царь Алексей Михайлович остался сиротой. Первые три года фактическим правителем государства был его воспитатель, боярин Б.И. Морозов. После московского мятежа в июне 1648 г., направленного против Морозова, Милославского и других бояр, Алексей Михайлович решил созвать Земский собор, преследуя две цели. Во-первых, для умиротворения простонародья: по словам Никона^{34}, «боязни ради и междоусобия от всех черных людей» (цит. по [94, т. 3, с. 133]. Во-вторых, царь решил привлечь земских представителей к намеченной ранее работе над «Соборным Уложением».

В Уложении Алексея Михайловича, принятом Земским собором в 1648–1649 гг., были зафиксированы новые правовые основы внутреннего устройства Российского государства. С.Ф. Платонов писал о значении Уложения, «бывшего не только сводом законов, но и реформой, давшей чрезвычайно добросовестный ответ на нужды и запросы того времени.…Со времени Алексея Михайловича уже резкими чертами отмечается начало преобразовательного периода в жизни Московского государства, является сознательное стремление к преобразованию начал нашей жизни, чего не было еще при царе Михаиле Федоровиче, когда правительство строило государство по старым досмутным образцам» [152, с. 303–304].

Уложение не исчерпывало всей законодательной деятельности правительства: за период с 1649 г. по 1675 г. было принято более 600 указных статей, дополняющих Уложение. В 1667 г. был утвержден «Новоторговый устав», представляющий собой единое законодательство о торговле. В нем, в частности, были подробно разработаны правила торговли русских купцов с иностранцами и иноземных купцов в России: например, иностранцам было запрещено заниматься розничной торговлей. В 1669 г. было разработано новое уголовное законодательство: «Новоуказные статьи о татебных, разбойных и убийственных делах», представлявшие собой переработанные и дополненные XXI и XXII главы Уложения.

В середине XVII в. наблюдаются перемены в мироощущении российского общества, в его отношении к науке и образованию. Одним из источников этих перемен был новый взгляд на Западную Европу: «Прежде на нее смотрели только как на мастерскую военных и других изделий, которые можно купить, не спрашивая как они делаются; теперь стал устанавливаться взгляд на нее, как на школу, в которой можно научиться не только мастерствам, но и умению жить и мыслить. Но древняя Русь не изменила своей обычной осторожности: она не решалась заимствовать западное образование прямо…, а искала посредников, которые могли бы передать ей это образование в обезвреженной переработке» [94, т. 3, с. 274]. Таким посредником стала Речь Посполитая, причем первыми проводниками западного просвещения были образованные западнорусские православные монахи. Чтобы понять, почему и как это происходило, надо обратиться к культурной жизни той значительной части Руси, которая в XVI — первой половине XVII в. находилась под властью Польско-Литовского княжества (с 1569 г. — Речи Посполитой).

Принятие в 1596 г. Брестской унии (соглашения об объединении католической и православной церквей в той части Руси, которая принадлежала Речи Посполитой), оказало огромное влияние на умственную и общественную жизнь Юго-западной Руси. Главным фактором католического влияния на православное население стали иезуитские школы (коллегии). Иезуитские школы в конце XVI — начале XVII появились в Вильнюсе, Полоцке, Львове, Луцке; в 1620 г. — в Киеве, в 1624 г. — в Остроге, позднее возникли и на левом берегу Днепра.

Костомаров писал: «Родители охотно отдавали своих детей в их [иезуитов] школы, так как никто не мог сравниться с ними в скором обучении латинскому языку, считавшемуся тогда признаком учености… Следствием этого было то, что распространение католичества и унии пошло чрезвычайно быстро. Люди шляхетских родов обыкновенно были обращаемы прямо в латинство, а уния предоставлялась на долю мещан и простого народа» [101, т. 2, с. 60–61]. Обучение по западному, «латинскому» образцу завоевывало признание не без борьбы даже в Юго-западной Руси, хотя вследствие географических и исторических факторов там общество было гораздо лучше подготовлено к восприятию европейской науки, чем в Московском государстве.

В начале XVII в. афонский монах Иоанн Вишенский, полемизируя со сторонниками унии, писал: «Уния, по-славянски юная, действительно на вид красна и чудна, разумом хитра и мудра, но эта юная вера есть ложная и непостоянная, от человеческого мудрствования вымышленная». Напротив, старая православная вера, «хотя на вид некрасива и противна, разумом глупа и не хитра, обычаем проста, ветха и неубранна, но зато это — коренная, неподвижная, прочная вера, от Христа-фундатора основанная» (цит. по [125, с. 209]). Кажущиеся теперь забавными доводы Вишенского в том или ином виде повторяются до сих пор.

В противовес традиционной западной программе тривиума (грамматика, диалектика, риторика) Вишенский пытался создать православную программу обучения. В этой программе после обучения грамматике он предлагал сразу переходить к обучению религиозным предметам: диалектику заменить Часословом, риторику — Псалтирью, «вместо философии, научающей мысль скитаться по воздуху», изучать октоих^{35}. После чего переходить к так называемому «нравственному, или деятельному» богословию и к изучению Евангелия и Апостола «с толкованием простым, а не хитрым» (цит. по [125, с. 209]).

Однако программа Вишенского не годилась для подготовки священнослужителей и богословов, способных эффективно бороться с католицизмом и распространением униатства. Для этого требовалось основательное обучение, в том числе, знание латинского языка и умение вести богословские споры.

Противодействие влиянию римско-католической церкви оказывали так называемые братства. Братства обычно основывались при церквях, их членами были монахи и светские люди. При братствах создавали училища и типографии. Лучших выпускников училищ братства отправляли в западные университеты для получения высшего образования. Кроме главных школ, находившихся при братствах, возникло множество частных учебных заведений при монастырях и церквях, их обычно открывали священники без санкции высших иерархов. Существование православных братств было непродолжительным: в течение XVII в. «весь высший класс русский олатинился, ополячился, и братства исчезли сами собой. Одно киевское имело иную судьбу в русской истории. Киеву… опять выпала великая доля сделаться средоточием умственного движения, которое открыло для всей Руси новый путь к научной и литературной жизни» [101, т. 2, с. 62–63].

Говоря о возобновлении русского просвещения, мы обязательно должны уделить внимание деятельности выдающегося просветителя Петра Могилы.

Петр Могила. Петр Симеонович Могила (1596/97–1647) — деятель украинской культуры и образования, религиозный писатель. В 1632 г., сразу по вступлении в сан митрополита Киевского и Галицкого, Могила основал Киево-Могилянскую академию (коллегию) — первое высшее учебное заведение на Украине. Для этого он объединил в коллегию киевскую братскую школу и основанную им в 1631 г. славяно-греко-латинскую школу при Киево-Печерской лавре. При киевском братстве он организовал типографию и особый монастырь, тесно связанный с коллегией. В нем жили только те монахи, которые были наставниками, причем все они были взяты из Печерской лавры. Петр Могила хотел «образовать поколение ученых и сведущих духовных лиц, а равным образом и светских людей…» Его целью была также «поддержка и возрождение русской народности. Идеалом Могилы был такой русский человек, который, крепко сохраняя и свою веру и свой язык, в то же время по степени образования и по своим духовным средствам, стоял бы в уровень с поляками» [101, т. 2, с. 87].

Представляет интерес содержание и организация обучения в коллегии Могилы. Согласно Н.И. Костомарову [101, т. 2, с. 87–88], коллегия разделялась на две конгрегации: высшую и низшую. Низшая имела шесть классов: в первом обучали чтению и письму на трех языках (славянском, латинском и греческом); вторым был «класс первоначальных сведений» (не уточняется — каких); в третьем и четвертом изучали грамматику трех языков, а также катехизис^{36}, арифметику, музыку и нотное пение; последними были классы поэтики и риторики. Высшая конгрегация имела два класса: философии, которая преподавалась по Аристотелю и разделялась на три части — логику, физику и метафизику; в этом же классе преподавались геометрия и астрономия. В последнем, высшем классе преподавалось богословие, главным образом по системе Фомы Аквинского. Отметим, что обучение в коллегии очень похоже на обучение «семи свободным искусствам» на артистическом (позднее, философском) факультете средневекового европейского университета^{37}.

Все предметы, за исключением славянской грамматики и православного катехизиса, преподавались на латинском языке. Предпочтение, оказываемое латинскому языку, имело многочисленных противников. Могила оправдывался тем, что «русские, учившиеся в коллегии, жили под польским правлением и готовились к жизни в обществе, проникнутом польским строем и польскими понятиями… Латинский язык… был необходим не только для споров о вере с католиками…, латинская речь употребительна была на судах, сеймах, сеймиках и на всяких общественных сходбищах» [101, т. 2, с. 90]. Добавим от себя, что латынь необходима была еще для просвещения и науки. Учащиеся коллегии должны были быть подготовлены к защите православной веры, поэтому в обучении широко практиковались классные и публичные диспуты на латыни, причем содержание диспутов не ограничивалось вопросами веры. Костомаров заключает: «…семя, брошенное Могилою в Киеве, роскошно взросло не для одного Киева, не для одной Малороссии, а для всего русского мира: это свершилось через перенесение начал киевского образования в Москву… И в этом-то важнейшая и великая заслуга киевской коллегии и ее бессмертного основателя» [101, т. 2, с. 92].

Вернемся в Москву середины XVII в., чтобы увидеть, как эти семена прорастали на московской почве, довольно скудной и плохо подготовленной к просвещению.

В 1649–1650 гг. для перевода Библии с греческого языка на церковнославянский в Москву были выписаны из Киевской академии и Киево-Печерской лавры ученые монахи Епифаний Славинецкий^{38}, Арсений Сатановский и Дамаскин Птицкий. Кроме этого, по заказам царя и патриарха они составляли и переводили учебные пособия и энциклопедические сборники, книги по географии и космографии, словари (лексиконы). Епифаний перевел «Гражданство обычаев детских» — — «сочинение о политике и педагогии» и другие книги, а также составил «Лексикон греко-славяно-латинский» и «Лексикон филологический» (толковый словарь терминов Св. Писания). В 1657 г. Епифаний перевел «Введение в космографию» Иоганна Блеу, назвав книгу «Зерцало всея Вселенныя». Это было первое описание системы Коперника на русском языке. Первое в Москве печатное издание Библии на церковнославянском языке с предисловием Славинецкого было сделано в 1663 г. В 1674 г. Епифаний начал работу над новым переводом Библии с греческого языка. Однако из-за кончины тогдашнего местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сарского и Подонского, надзиравшего за ходом работ, подготовка нового издания Библии была приостановлена, а со смертью Епифания вовсе прекращена.

Для растущих нужд домашнего и школьного обучения в середине XVII в. стали появляться разного рода учебные издания: в их числе перепечатанные с киевских изданий «Славенская грамматика» Мелетия Смотрицкого и краткий катехизис Петра Могилы.

Образованными людьми, выдающимися государственными деятелями и сторонниками европейского пути развития России были ближайшие сотрудники царя Алексея Михайловича: Афанасий Ордин-Нащокин^{39}, Федор Ртищев^{40} и Артамон Матвеев^{41}.

Одной из главных задач начатых преобразований было создание школ. В 1649 г. в Чудовом монастыре, близ патриаршего двора была учреждена греко-латинская школа, для управления которой был приглашен грек Арсений, но он вскоре был сослан на Соловки «по подозрению в неправоверии».

Федор Ртищев в 1649 г. на свои средства пригласил в Андреевский монастырь из Киево-Печерской лавры и других малороссийских монастырей около 30 ученых монахов. Они должны были не только переводить иностранные книги на славянский язык, но и обучать желающих греческой, латинской и славянской грамматике, риторике, философии и другим «словесным» наукам.

Кроме этого, в Спасском монастыре в 1665 г. было построено специальное здание, которое в документах называлось «школой для грамматичного учения».

В 1668 г. по инициативе прихожан церкви Иоанна Богослова в Китай-городе открылась школа («гимнасион») для изучения «грамматической хитрости языков славенского, греческого и латинского и прочих свободных учений». Есть сведения о создании школ в некоторых московских слободах (в Барашах и Мещанской слободе) [79, т. 4, с. 229–230]).

Не стоит полагать, что это были школы с выработанным уставом, учебными планами и программами, постоянным преподавательским штатом и т.п., т.е. организованные по системе Коменского^{42}, к тому времени уже принятой в ряде стран Европы. Сначала это были эпизодические занятия, обычно поручаемые тому или другому приезжему ученому, в числе которых иногда оказывались такие выдающиеся личности, как Симеон Полоцкий.

Симеон Полоцкий. Симеон Полоцкий (1629–1680) — церковный и общественный деятель, проповедник, писатель, просветитель. Симеон учился в Киево-Могилянской коллегии, затем преподавал в братской школе в Полоцке, где и познакомился в 1656 г. с царем Алексеем Михайловичем. В 1664 г. Симеон Полоцкий был приглашен для обучения латыни, риторике и богословию молодых подьячих^{43} Тайного и Дворцового приказов. Ученики Полоцкого затем были отправлены с русским посольством в Курляндию для завершения образования.

В 1667 г. Симеон Полоцкий был назначен воспитателем царских детей. Для них он написал книгу для чтения «Вертоград многоцветный»^{44}. Симеон был горячим поборником распространения на Руси веры и просвещения. С этой целью он сделал стихотворное переложение Псалтири, написал «Книгу кратких вопросов и ответов катехизических» и ряд других духовно-педагогических сочинений.

Продолжателем просветительской деятельности Симеона Полоцкого стал его ученик, подьячий Симеон Медведев.

Симеон Медведев. Симеон Агафонович Медведев (1641–1691) (в монашестве Сильвестр) — писатель, ученый, религиозный и общественный деятель, просветитель. В 1674 г. постригся в монахи, через три года был назначен настоятелем Заиконоспасского монастыря. По указу царя Федора Алексеевича в 1682 г. Сильвестр организовал в монастыре латинскую школу, в которой обучали «грамоте, словенскому учению и латыни». В 1685 г. он представил царевне Софье проект превращения школы в высшее учебное заведение — академию. Сильвестр был арестован в 1689 г. за участие в заговоре против Петра I, лишен иноческого сана и сослан в Иркутск. Позднее он был обвинен в ереси и казнен в 1691 г.

Школьное обучение в XVII в. было «прямым продолжением древнерусского способа обучения: духовные лица или особые мастера брали детей на выучку за условленную плату. По местам частные лица, а может быть и общества, строили для этого особые здания: являлась как бы постоянная публичная школа. В разных местах появлялись приходские школы, в которых учили грамоте, письму, счету» [94, т. 3, с. 278].

Первые учебники арифметики появились, по-видимому, в XVI в., но еще долгое время математические знания относились к числу наименее распространенных в допетровской Руси. Заимствованный у Византии крайне неудобный способ изображать цифры буквами мешал пользоваться преимуществами десятичной системы счисления. Арабские цифры впервые появляются в русских книгах, напечатанных в Венеции и Риме, лишь в 1611 г. (В Западной Европе арабские цифры использовались с XIII в., а широкое распространение получили с середины XV в.) В Московской типографии первая книга с арабскими цифрами была напечатана в 1647 г. [125, с. 224]). Но еще долго «цифирные книги» считались «непотребными и противными закону Божиему». Об этом свидетельствует такой факт: Петр, издавая в 1702 г. свои записки о взятии крепости Орешек, не решился выпустить все книги с «цифирными числами» и распорядился половину тиража напечатать с «русскими», т.е. буквенными обозначениями чисел. Труднее всего давались учащимся действия с дробями: употребительными на практике дробями были половина, четверть и треть, полчетверти и полтрети и, наконец, полполчетверти и полполтрети. Особые трудности вызывала необходимость складывать и вычитать дроби (подробнее см., например, [125, с. 223–226]).

Сведения о том, чему и как учили в школах, кто платил за обучение и сколько, чрезвычайно скудны, но об обучении царских детей можно судить по сохранившимся дворцовым записям, воспоминаниям современников и свидетельствам историков. Так, Ключевский подробно пишет об обучении будущего царя Алексея Михайловича (1629–1676). Алексей к десяти годам закончил полный курс «древнерусского гимназического образования: он мог бойко прочесть в церкви часы и не без успеха петь с дьячком^{45} на клиросе по крюковым нотам стихиры и каноны^{46}. При этом он до мельчайших подробностей изучил чин церковного богослужения… Царевич прежнего времени, вероятно, на этом бы остановился. Но Алексей воспитывался в иное время, у людей которого стучалась в голову смутная потребность ступить дальше в таинственную область эллинской и даже латинской мудрости, мимо которой, боязливо чураясь и крестясь, пробегал благочестивый русский грамотей прежних веков» [94, т. 3, с. 320–321].

Ключевский объясняет эти новые образовательные потребности: «Немец со своими новомышленными хитростями проникал и в детскую комнату государева дворца. В руках ребенка Алексея были конь немецкой работы и немецкие картинки, а также маленькая библиотека, в которой были не только Священное Писание и богослужебные книги, но и изданные в Литве грамматика и лексикон, космография и др.» [94, т. 3, с. 321]. Это наблюдение очень важно для педагогики. Появление новых элементов быта и общение с людьми нового типа (путешественниками, купцами, торгующими с далекими странами) расширяло кругозор ребенка и влекло за собой необходимость учить детей по-другому. Аналогичную роль в наше время играет наличие у детей компьютеров, мобильных телефонов и Интернета.

«Немец со своими новомышленными хитростями» проникал не только в детскую комнату государева дворца. Со времен царя Михаила Романова в Москве селилось много иностранцев (в основном, немцев) — призванных на русскую службу военных, ремесленников, архитекторов и т.п. В 1652 г. им были выделены участки в районе Яузы, где во времена Ивана Грозного была Немецкая слобода. Через несколько лет слобода превратилась в благоустроенный район, в котором было несколько лютеранских церквей и немецкая школа. Возрожденная Немецкая слобода стала для москвичей образцом комфортной жизни и проводником западноевропейской культуры: «…бросаясь на заморские приманки, также стали понемногу и смутно чувствовать те духовные интересы и усилия, которыми они были созданы» [94, т. 3, с. 273].

При Алексее Михайловиче продолжалось исследование и освоение новых земель.

20 июня 1648 г. экспедиция в составе 90 человек, возглавляемая Семеном Дежнёвым^{47} и Федотом Алексеевым (Ф.А. Поповым) на семи судах вышла из устья Колымы в Северный Ледовитый океан и обогнула «Чукотский нос» (впоследствии названный мысом Дежнёва). Пройдя через пролив (не зная, что это пролив между Азией и Северной Америкой), путешественники вышли в Тихий океан и направились к устью реки Анадырь. Через несколько месяцев неимоверно трудного плавания единственное оставшееся судно под командованием Дежнёва попало в шторм и было выброшено на берег южнее устья Анадыря. Совершив десятинедельный изнурительный переход, Дежнёв и его немногие оставшиеся спутники вышли к реке Анадырь. Лишь весной следующего года они смогли на построенных лодках подняться вверх по реке. В соответствии с заданием, Дежнёв основал зимовье, обложил ясаком (данью) местных жителей и составил карту Анадыря.

В 1649–1652 гг. несколько походов в Приамурье совершил Хабаров, пополнив сведения об Амуре и его притоках, о жителях, населявших этот край. Хабаров составил «Чертеж реки Амур». По следам Хабарова на поселение в Приамурье отправлялись большие группы, иногда до нескольких сот человек. По «чертежам» русских первопроходцев в 60-е гг. XVII в. были составлены первые карты Сибири и Дальнего Востока.

Как и при Михаиле Романове, путешествия помогали включать в хозяйство новые земли и месторождения полезных ископаемых, пополнять казну за счет новых налогов. Вместе с тем путешествия приносили географические открытия и этнографические данные, таким образом расширяя представления русских людей о своей стране и народах, ее населяющих. Русские люди приобретали новое мироощущение жителей огромной и разнообразной страны.

Одним из свидетельств происходящих перемен может служить история развития уже упоминавшихся нами «Азбуковников». На протяжении столетий сначала рукописный, а затем печатный «Азбуковник» был одним из главных источников знаний для русского человека. В начале XVII в. содержание «Азбуковника» по-прежнему основывается на византийском и древнерусском литературном наследии XI–ХVI вв. (см. § 1.1). Из наук тривиума (грамматики, риторики, диалектики) делается исключение лишь для грамматики церковнославянского языка, науки квадривиума (арифметика, астрономия, музыка, геометрия) считались запрещенными («отреченными»). Во второй половине XVII в. содержание «Азбуковника» радикально обновляется за счет различных античных и средневековых источников. Помимо грамматики, в нем содержатся сведения из других «свободных мудростей», причем в наиболее занимательной форме. Арифметика, астрономия, музыка, геометрия поочередно выводятся в лицах, рассказывают о своем содержании и приносимой пользе. Особенно интересен еще один аспект изменения «Азбуковников». Как отмечает Милюков, «Азбуковник» «не только пропагандирует свободные науки среди публики: он стремится привести их в школу и для этого принимает форму школьной хрестоматии для чтения. К энциклопедии свободных знаний он присоединяет правила школьной дисциплины, составленные по образцу малороссийских школ XVII в.…«Азбуковник» еще раз подчеркивал необходимость высшей и средней школы для правильного удовлетворения наличной потребности в просвещении и для дальнейшего развития этой потребности в обществе» [125, с. 245].

Говоря о России XVII в., мы не можем обойти вниманием вопрос о влиянии на образование церковного раскола. Многие современники раскола видели его главную причину в невежестве народа и духовенства. Газский митрополит Паисий Лигарид писал: «Искал я корня сего духовного недуга [раскола] и в конце концов нашел два источника его: отсутствие народных училищ и недостаточность библиотек…» (цит. по [125, с. 215]). Он обращался к царю Алексею Михайловичу с увещанием создать училища греческого, латинского и церковнославянского языков для сохранения православной веры. С таким же призывом от имени восточных патриархов в 1666 г. обратился к царю Симеон Полоцкий.

На Соборе 1666–1667 гг., осудившем раскол, был поднят вопрос об учреждении училищ хотя бы для обучения духовенства, однако в решениях Собора об училищах даже не упоминалось. Исходя из установившегося порядка наследования духовных мест, Собор постановил: «Повелеваем, чтобы всякий священник детей своих научил грамоте. Пусть они будут достойны восприятия священства и наследуют церковь и церковное место, а не торгуют ими, предоставляя посвящаться во священство сельским невеждам, из которых иные даже и скота не умеют пасти, не то что людей. Отсюда и происходят в церкви Божией мятежи и расколы» (цит. по [125, с. 209–210]).

На Соборе был поставлен вопрос о создании высшей богословской школы. Потребность церковной и светской власти в организации среднего и особенно высшего богословского образования оказалась сильнее, чем забота об элементарном образовании духовенства, поскольку привычно считалось, что умениям читать и писать можно научиться и вне школы. С тем, что в Москве нужна высшая богословская школа, уже соглашались и ревнители старины. Возникли споры о том, какой должна быть «правильная школа», какой из языков (латинский или греческий) должен лечь в основу православного образования. Как подчеркивает Ключевский, «эти языки были тогда не просто разные грамматики и лексиконы, а разные системы образования, враждебные культуры, непримиримые миросозерцания. Латынь — это свободные учения, свобода взыскания, свобода исследования…; это науки, отвечающие и высшим духовным, и ежедневным житейским нуждам человека, а греческий язык — это священная философия, грамматика, риторика, диалектика, как служебные науки, вспомогательные средства для уразумения слова божия. Восторжествовали, разумеется, эллинисты» [94, т. 3, с. 315]. Эллинисты победили потому, что «латинство» по-прежнему ощущалось обществом опасным для православия, а западное влияние воспринималось как угроза древнерусской духовной традиции. Как мы скоро увидим, ревнители старины восторжествовали ненадолго.

В 1681 г. при московской типографии на Никольской улице было открыто училище с двумя классами: в одном изучали церковнославянский язык, в другом — греческий. Руководил училищем иеромонах Тимофей с двумя учителями греками. Сначала было принято 30 учеников разных сословий, а в 1686 г. в училище уже числилось 233 человека.

В 1687 г. в Заиконоспасском монастыре было открыто первое высшее учебное заведение — Эллино-славянская академия (с 1701 г. она называлась Славяно-латинской и лишь в 1775 г. получила обычно используемое название — Славяно-греко-латинская академия, в 1814 г. ее преобразовали в Московскую духовную академию и перевели в Троице-Сергиеву лавру).

Педагогическая деятельность Лихудов. Первыми преподавателями Эллино-славянской академии были греки — братья Иоаникий и Софроний Лихуды. Они получили хорошее европейское образование в университетах Венеции и Падуи. Иоанникий Лихуд преподавал в академии физику, Софроний — физику и логику. Основу обучения составляли сочинения Аристотеля и византийских философов Василия Великого и Иоанна Дамаскина. Академия была устроена по образцу Киево-Могилянской коллегии: в ней было четыре низших класса, два средних и два высших. В низших классах обучали чтению и письму на церковнославянском, греческом и латинском языках, основам арифметики, географии и истории, а также катехизису; в средних — поэтике и красноречию, в высших — философии и богословию. Учащиеся получали стипендию (около 10 руб. в год). Они могли пользоваться богатой монастырской библиотекой, в которой были религиозные, философские, исторические и художественные произведения античных и средневековых авторов. В библиотеке можно было найти даже философские произведения и научные трактаты Нового времени, в числе которых были «Разговоры запросто» Эразма Роттердамского, «О праве войны и мира» Гуго Гроция, «Государь» Макиавелли, труды Тихо Браге, Галилея и Декарта.

Братья Лихуды составили учебники по грамматике, риторике, математике, физике и другим дисциплинам, которые преподавались в академии. Видимо, их учебники не были оригинальными и питались идеями, почерпнутыми в Италии. Историк Славяно-греко-латинской академии критиковал «учебно-методические писания» ее преподавателей: «Писания их представляют одно и то же содержание, писаны в том же схоластическом духе, даже во многом сходятся между собой буквально. В основании было одно: книги Аристотеля и комментарии на них, составленные во множестве перипатетиками средних веков. Оставалось по строго определенному плану строить здание науки, и наставники не отступали от него в существенных пунктах. Они только разнообразили язык, переставляли трактаты с одного места на другое, что мы и видим во всех учебниках академии» (цит. по [108, с. 34]). Но создание и таких учебников было для России XVII в. огромным шагом вперед.

По уставу в академии могли учиться люди всех состояний, кроме крестьян и дворовых людей. На должности ректора и учителей допускались только русские и греки. В уставе было сказано о запрещении «держать домашних учителей иностранных языков, иметь в домах и читать латинские, польские, немецкие и другие еретические книги; за этим, как и за иноверной пропагандой среди православных, наблюдала академия, которая судила и обвиняемых в хуле на православную веру, за что виновные подвергались сожжению»^{48}. Ключевский подводит итог: «Так продолжительные хлопоты о московском рассаднике свободных учений для всего православного Востока завершились церковно-полицейским учебным заведением, которое стало прообразом церковной школы. Поставленная на страже православия от всех европейских еретиков, без приготовительных школ академия не могла проникнуть своим просветительным влиянием в народную массу…» [94, т. 3, с. 316]. С.М. Соловьев^{49} писал, что «академия уполномочивалась следить за движениями врагов православия и бить всполох при первой опасности; это была цитадель, которую хотели устроить для православной церкви при необходимости столкновения ее с иноверным Западом; это не училище только, это страшный трибунал…» [178, с. 73].

Однако «цитадели православия» из академии не получилось. Несмотря на требования консервативной старомосковской партии, чтобы в академии преподавались только греческий язык и «благочестивые науки», туда все-таки проникала латинская программа, так как в описываемое время высшей школы с чисто греческой программой нигде не существовало и ее неоткуда было заимствовать. Вскоре Лихуды подверглись упрекам за то, что они «забавляются около физики и философии», преподают латинский язык и на нем читают лекции для учащихся старших курсов. В 1694 г. Лихуды были отстранены от руководства академией, а в 1701 г. они были обвинены в ереси и сосланы в Ипатьевский монастырь и освобождены лишь через пять лет. Преподавание в академии было поручено ученикам, не прошедшим полный курс. На несколько лет она пришла в полное запустение. Но, как часто бывает в истории, консерваторы, выступая против любых, даже самых умеренных новшеств, ничего не могли предложить взамен их, тем самым открывая дорогу значительно более радикальным реформам. По этому поводу Милюков писал: «В Москве и Константинополе не хотели, чтобы латинский язык и высшие знания преподавались у нас — хотя бы и греком, хотя бы и между прочим. Но так как со своей стороны эти люди не могли дать никакой другой программы и никакого специалиста, способного выполнить ее, то в конце концов, к началу XVIII столетия, преподавание перешло целиком в руки сторонников латинской школы» [125, с. 221]. Официально обучение латыни было введено указом Петра в 1701 г.

Славяно-греко-латинская академия на протяжении нескольких десятилетий была на Руси главным и практически единственным высшим учебным заведением классического типа. Братья Лихуды и их ученики оказали большое влияние на российское просвещение. В ряду учеников выделялся Карион Истомин — педагог, поэт, переводчик, позднее ставший игуменом Чудова монастыря и справщиком (т.е. в нашем понимании — редактором и корректором) московской духовной типографии. Истомин был одним из образованнейших людей того времени, он переводил сочинения европейских гуманистов, по некоторым сведениям (см., например, [80, с. 131]) был знаком с сочинениями Коменского. Возможно, под влиянием его педагогических идей Истомин в 1692 г. (это был год столетия Коменского) издал иллюстрированный «Малый букварь», в 1694 г. — энциклопедию «Полис», в 1696 г. — «Большой букварь».

Выпускником академии был и Леонтий Магницкий — автор знаменитой «Арифметики», всю жизнь преподававший в созданной Петром Школе математических и навигацких наук (об этом речь будет идти в п. 2.1.3). Выпускники академии составили новое поколение образованных людей России: они становились священниками, чиновниками, преподавателями в церковных и светских учебных заведениях. Кроме того, академическими лекциями начали интересоваться московские обыватели, но поскольку преподавание велось на латинском и греческом языке, оно было для большинства недоступным. В [125, с. 243] приведен пример, когда по заказу одного московского купца был специально переведен на русский язык курс лекций по риторике.

Так обстояло дело в допетровской Руси с высшим образованием. Начальное образование в XVII в. оставалось в основном семейным или в форме ученичества даже для лиц духовного звания, т.е. для тех, для кого грамотность была профессионально необходима.

Резюме

Мы видим, что нельзя единым образом охарактеризовать состояние образования и просвещения в допетровской Руси в разные периоды ее развития.

Со времени принятия христианства в Киевской Руси «книжная ученость» развивалась очень интенсивно: росло количество монастырских школ, скрипториев и библиотек, большинство горожан, в том числе женщин, было грамотным. В заботах о народном просвещении тесно взаимодействовали церковь и светские власти. В частности, князья всемерно поддерживали составление летописей, книгописательскую и переводческую деятельность в монастырях.

Благодаря международным связям Древней Руси с Византией и европейскими государствами, широкое распространение получила оригинальная и переводная литература, причем не только религиозного, но и светского характера. Псалтырь, Шестоднев, азбуковники, а также исторические хроники, жития, «хождения» и т.п. были любимым чтением древнерусского человека.

Академик А.М. Панченко писал о переходе Руси на рубеже XXI вв. от «безбуквенного» небытия к самым вершинам словесного искусства», как о чуде: «Книжной страной она стала при Владимире I Святославиче. Минула лишь четверть века после его кончины, как русская литература произвела на свет подлинный шедевр: «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, которое по уровню ораторского мастерства сделало бы честь Василию Великому и Иоанну Златоусту» [77, с. 111].

Все источники свидетельствуют о том, что уровень просвещенности и образованности древнерусского человека был достаточно высоким для того времени. И хотя к концу XII в. наметилось отставание от Западной Европы, при благоприятных обстоятельствах на Руси прижилась бы «латинская ученость», открылись университеты, были бы свои гуманисты и просветители. Однако внутренние распри и ордынское нашествие XIII–ХIV вв. надолго затормозили социально-экономическое и культурное развитие страны.

Лишь с середины XIV в. обнаруживаются первые признаки оживления культурной жизни Руси. Постепенно восстанавливались старые и строились новые монастыри, вновь принимая на себя роль основных центров образования и просвещения, расширялись культурные связи с Европой. Однако до середины XVI в. русское государство и общество не были готовы ни к выработке собственных ответов на вызовы времени, ни к восприятию достижений европейской науки и культуры, обеспечившие последующее развитие Европы.

В царствование Василия III и Ивана Грозного появились явные признаки культурного прогресса, чему немало способствовала просветительская деятельность Максима Грека. Д.С. Лихачев отмечает, что в XV–ХVI вв. были «отдельные ренессансные явления в общественной мысли, в изобразительном искусстве, в зодчестве и в литературе, вызванные к жизни развитием ремесел, городской жизни, влиянием ренессансного окружения» [143, т. 6, с. 7].

Можно было ожидать, что в середине XVI в. важным стимулом для развития образования и просвещения станет деятельность русского первопечатника Ивана Федорова. Но этого не произошло: в 1565 г. типография была закрыта, Ивана Федорова и его помощника Петра Мстиславца обвинили в ереси. Но даже после возобновления в 1568 г. книгопечатания в Москве и появления новых типографий в других городах печатная книга не вошла в обиход русского человека XVI в. так, как это произошло в Европе. По мнению академика А.М. Панченко, «требовалось время, чтобы человек смирился с этой новацией, чтобы книгопечатание стало привычкой русской культуры, ее обиходом» [77, с. 12].

Религиозно-державные идеи («Москва — третий Рим» и т.п.), взращиваемые церковью и властью, довольство общества собственным невежеством, «гадливое и боязливое чувство» по отношению к науке и образованию имели тяжелые последствия для будущего. Печальной оказалась и судьба самих просветителей: Максим Грек был обвинен в ереси и заключен в монастырь, Иван Федоров и Петр Мстиславец были вынуждены уехать в Литву.

Вторая половина царствования Ивана Грозного была отмечена опричниной, массовыми казнями и новым упадком страны. После его смерти наступил недолгий период некоторого успокоения и оживления общественной жизни.

Пресечение династии, небывалый голод 1601–1603 гг. в правление Бориса Годунова, его смерть в 1605 г. и последовавшая Смута привели Россию к катастрофе, от последствий которой ей предстояло оправляться более полвека.

Правление Алексея Михайловича (1645–1676) было отмечено многими успешными преобразованиями. Ближайшими сотрудниками царя стали реформаторы и ревнители просвещения Федор Ртищев и Афанасий Ордин-Нащокин — «последние и лучшие люди Древней Руси» [94, т. 3, с. 362]. Их деятельность сыграла ключевую роль в том, что страна, оправившись от последствий Смуты, постепенно открывалась внешнему миру, осознавая собственную отсталость и необходимость нового устройства жизни страны: «необходимо было упорядочить людские отношения, спутанные Смутой, уложить их в твердые рамки, в точные правила.…нужно было все восстановлять, чуть не сызнова строить государство» [94, т. 3, с. 129]). Назревали реформы во внешнеполитической, законодательной, народнохозяйственной, церковной и культурной сферах.

Академик С.Ф. Платонов, характеризуя этот период, писал: «На бедную, еще слабую средствами Русь при Алексее Михайловиче обстоятельства наложили столько государственных задач, поставили столько вопросов, требовавших немедленно ответа, что невольно удивляешься исторической содержательности царствования Алексея Михайловича» [152, с. 291].

В ряду государственных задач первым было названо составление нового законодательства. В 1648–1649 гг. Земский собор принял «Соборное Уложение», заложившее правовые основы Русского государства.

Были предприняты некоторые шаги в сфере образования, появились первые школы при Посольском, Аптекарском и других приказах, приходские школы при церквях и монастырях. Подчеркнем, что образование не стало еще заботой церкви или государства, а лишь делом частной инициативы отдельных светских или духовных лиц, в редчайших случаях школы открывались по просьбе жителей того или иного прихода.

Заметные успехи были достигнуты в организации и развитии государственного книгоиздания и книжной торговли. Увеличивалось количество изданий светского характера, книга входила в повседневный быт русских людей. Поскольку частных типографий тогда еще не было, книги издавал государственный Печатный двор. В середине столетия он был перестроен и расширен, его штат достиг 160 чел. При Печатном дворе была открыта книжная лавка, что знаменовало начало свободной торговли книгами: до этого издания распространялись по прямым правительственным поручениям или путем рассылки на места под ответственность церковных властей [79, т. 4, с. 230].

Среди изданий Печатного двора преобладала церковная литература, но постепенно доля книг светского содержания увеличивалась. В 1650 г. было напечатано Соборное Уложение. Несмотря на высокую цену тираж в 1200 экз. разошелся быстро. Уложение охотно покупали дворяне, приказные люди и духовенство. Печатный двор имел свою библиотеку, возникли библиотеки при Посольском, Аптекарском и других приказах. Обширные книжные собрания имели Алексей Михайлович и многие бояре.

Постепенно книги входили в повседневный обиход горожан: возникали книжные торговые ряды, появились мастера-переплетчики, личные библиотеки стали передавать по наследству. Торговцы доставляли книги духовного и светского содержания в разные концы страны. По оценкам исследователей, в частных книжных собраниях середины XVII в. до 40 % занимали зарубежные издания, причем заметную часть их составляли произведения Аристотеля, Гомера, Плутарха, до того времени бывших достоянием лишь высшего духовенства [79, т. 4, с. 231]. С чтением книг в высшие слои общества проникало понимание необходимости просвещения, и постепенно смягчалось настороженное отношение к европейской образованности.

Большое значение для развития Руси в XVII в. имели продолжительные и дальние экспедиции, предпринятые при поддержке правительства и преследовавшие не только фискальные, но и исследовательские цели. Путешественники описывали новые земли, нравы и обычаи местных жителей, составляли «чертежи» (карты) дотоле неизвестных земель. По «чертежам» русских первопроходцев в 60-е гг. XVII в. были составлены первые карты Сибири и Дальнего Востока. Путешествия помогали включать в хозяйство новые земли и месторождения полезных ископаемых, пополнять казну за счет новых налогов. Вместе с тем географические открытия и этнографические данные расширяли представления людей о своей стране и народах, ее населяющих. Русские люди приобретали новое мироощущение жителей огромной и разнообразной страны.

В XVII в. стал формировался новый тип человека, в отличие от древнерусского начинавший осознавать собственную отсталость и желавший ее преодолевать: «Прорывавшаяся во всем несостоятельность существующего порядка и неудача попыток его исправления привели к мысли о недоброкачественности самых оснований этого порядка, заставляли думать, что…старина не даст пригодных уроков для настоящего и потому у нее нечему больше учиться… Тогда и начался глубокий перелом в умах: в московской правительственной среде и в обществе появляются люди, которых гнетет сомнение…; они теряют прежнее национальное самодовольство и начинают оглядываться по сторонам, искать указаний и уроков у чужих людей, на Западе, все более убеждаясь в его превосходстве и в своей собственной отсталости» [94, т. 3, с. 258].

В 1676 г. Алексей Михайлович умер и на престол вступил его старший сын четырнадцатилетний Федор, правивший до 1682 г.

Федор Алексеевич, воспитанник Симеона Полоцкого был, как и его отец, сторонником реформ, но для русского общества в те времена (да и во все другие) нужна не только санкция верховной власти, но и ее непосредственная реформаторская деятельность. Слабый и болезненный, юный царь не мог возглавить реформы. Казалось бы, родственники матери Федора должны были бы помогать ему, но они были ярыми противниками реформ и всеми средствами им препятствовали. Тем не менее, при царе Федоре было организовано несколько духовных школ и составлен проект будущей Славяно-греко-латинской академии, открывшейся уже после его смерти.

Со времени Собора 1666 г. велись споры о том, какой должна быть «правильная школа» — латинской или греческой. Победили сторонники греческой школы, потому что несмотря на присутствие многочисленных иностранцев, Немецкую слободу в Москве и т.п., Европа все еще представлялась далекой и чуждой многим русским людям XVII в. Они видели в «латинстве» опасность для православия и национальной самобытности.

Но «ревнители старины», ратовавшие за греческую школу, не принимали во внимание, что наследие Древней Греции было доступно в основном на латинском языке, а толкование этого наследия великими умами Западной Европы было всё на латинском языке. Кроме того, они не учитывали, что чисто греческую систему обучения после падения Константинополя в 1453 г. уже негде было заимствовать. Поэтому неизбежно возникали латинские школы. Но при распространении латинского языка расширялась аудитория у католических богословов. Для Руси это имело то пагубное следствие, что охранители православной веры оказывались, может быть, и вопреки их воле, в положении противников просвещения и образования вообще. Выходом из этого противоречия, казалось бы, была организация перевода нужных книг с латыни на церковнославянский и соответствующее сокращение преподавания на латыни. Иными словами, «правильная школа» должна была бы быть славянской. Но такая концепция даже не обсуждалась. Лишь спустя двести лет она была реализована Ломоносовым в регламенте Петербургской академической гимназии.

Задержка в развитии не только светского, но даже духовного образования имела существенные негативные последствия. О них С.Ф. Платонов писал так: «Необразованный ум тогдашних мыслителей не умел отличить догмата от внешнего обряда, и обряд, даже мелкий, стали ревниво оберегать как залог вечного правоверия и национального благоденствия. С обрядом смешивали обычай, берегли обычаи светские как обряды церковные. Это охранительное направление владело многими передовыми людьми и глубоко проникало в массу. Такое направление многие и считают характерной чертой московского общества, даже единственным содержанием его умственной жизни до Петра» [152, с. 325].

В борьбе с «латинством» и вообще с европейскими веяниями Русь отказывалась от грандиозного наследия, оставленного Древним Римом, арабской наукой, эпохой Возрождения, великими географическими открытиями, средневековыми мыслителями и учеными Нового времени. Поэтому к концу XVII века наша страна подошла с грузом таких проблем, которые в странах Западной Европы были решены несколько столетий назад.

Корень этих проблем мы видим в том, что по ряду причин объективного и субъективного характера за семьсот лет, прошедших после крещения Руси, православная церковь не выросла в социальный институт, способный адекватно реагировать на вызовы времени. Особенно большое значение имело то, что за эти годы церковь не смогла создать систему подготовки служителей культа и ввести в практику регулярное заявление своего мнения по социально значимым вопросам во время проповедей.

Когда в XVIII в. государству понадобилась школа, и оно приступило к ее устройству, то «государство уже не встретило конкурента в лице церкви. Напротив, по его же настоянию церковная администрация завела первые свои духовные школы. На первых порах государственная власть готова была передать в духовное ведомство и светские школы. Но церковь, как и общество, смотрела на школу как на государственную повинность» [125, с. 475–476]).

Православная церковь не смогла взять на себя не только обязанность повсеместно обучать людей, но также и обязанность издавать книги и другими способами содействовать государству в развитии страны. Наоборот, государство оказывалось вынужденным помогать церкви в решении ее проблем. Так, царь Алексей Михайлович должен был стараться преодолеть церковный раскол, а Петру I приходилось заботиться о правильном переводе Библии и строить церковь как институт. (Но у императора никак не может получиться социальный институт, только государственный, т.е. аналог министерства. Св. синод и стал таким «министерством».)

С.Ф. Платонов отмечал, что с середины XVII в. русское общество разделилось «на два лагеря: людей старозаветных и новых. Одни отворачивались от «прелести бесовской», другие же всей душой шли навстречу образованию и культуре,…думали о реформе (выделено Платоновым). Но оба лагеря не представляли в себе цельные направления, а дробились на много групп, и поставить эти группы хотя в какой-нибудь порядок очень трудно.…Каждый думал совсем по-своему, и нельзя заметить в хаосе мнений, какой тогда был, сколько-нибудь определенных общественных течений» [152, с. 327].

О том же писал Ключевский: «Раскол, происшедший в русской церкви XVII в., был церковным отражением нравственного раздвоения русского общества под действием западной культуры. Тогда стали у нас друг против друга два миросозерцания, два враждебные порядка понятий и чувств» [94, т. 3, с. 362].

Из-за этого противостояния Русь не использовала опыт других стран и неоднократно выбирала тупиковые пути развития своих государственных институтов. Так к концу XVII в. перспективы развития утратили государственное устройство, система охраны порядка, отношения государства и церкви, образование, а тупик, в который зашло развитие обороны, угрожал существованию страны.

По словам историка К.Д. Кавелина, к концу XVII в. «древняя русская жизнь исчерпала себя вполне. Она развила все начала, которые в ней скрывались, все типы, в которых непосредственно воплощались эти начала.…Последним ее усилием, венцом ее существования, были первые зачатки государства и начало личности. В них она превзошла себя, как бы вышла из своих пределов, хотя и государство, и личность долго созревали и готовились к действованию под формами, ею созданными и развитыми. Она сделала все, что могла, и, окончивши свое призвание, прекратилась» [83, с. 50]).

Исчерпав себя и прекратившись, «древняя русская жизнь» не канула в Лету. Сама зайдя в исторический тупик, она ощущала себя загоняемой в угол и яростно боролась со всем новым и поэтому бывшим ей чуждым, о чем, в частности, свидетельствуют стрелецкие бунты 1682, 1689 и 1696 гг. Борьба «двух лагерей» не закончилась в XVII в. и продолжается по сей день.

Чем же должен был стать для Руси новый век? Веком крушения, подобного крушению Византии, и исчезновения с политической карты мира? Или веком отыскании новых путей развития и перемен всех движений на эти пути?

Для своего спасения Русь нуждалась в царе-преобразователе, сознающем необходимость научного образования и просвещения своих подданных и готового употребить для этого собственные титанические усилия и все возможности самодержавного правления. Правитель типа Алексея Михайловича никак не годился на роль такого преобразователя: «от него совершенно нельзя ждать той страстной энергии, какой отмечена деятельность его гениального сына, той смелой инициативы, какой отличался Петр» [152, с. 347].

По словам С.М. Соловьева, к концу XVII века, «необходимость движения на новый путь была сознана, обязанности при этом определились; народ поднялся и собрался в дорогу; но кого-то ждали; ждали вождя; вождь явился» [178, с. 72]). Осознавая необходимость огромных усилий, чтобы наверстать упущенное, и будучи великим тружеником, Петр заставлял трудиться и других (учиться, строить, воевать и т.п.). Это вызывало всяческое сопротивление. Если народ даже и «поднялся и собрался в дорогу», то почему-то решил, что она будет короткой и легкой, и что его ждет не упорный труд, а «манна небесная».

* * *

Примечания

6.

Василий Осипович Ключевский (1841–1911) — историк, профессор Московского университета, председатель Общества истории и древностей российских (1893), академик Петербургской АН (1900), автор «Курса русской истории» и других исторических сочинений.

7.

Павел Николаевич Милюков (1859–1943) — известный политический деятель, лидер партии кадетов, публицист, историк, автор статьи «Русские университеты» в энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона.

8.

Георгий Петрович Федотов (1886–1951) — религиозный философ, историк, публицист, в 1925 г. был вынужден эмигрировать. До 1940 г. Федотов — профессор Русского православного института в Париже, затем Свято-Владимирской духовной академии в Нью-Йорке, автор книг «Святые Древней Руси», «Русское религиозное сознание» и др., один из основателей журнала «Новый град».

9.

Хромота Ярослава была доказана с помощью рентгенологических исследований его останков в 1939 г. при вскрытии гробницы в Софийском соборе.

10.

По некоторым источникам (напр., [94, т. 1, с. 80]), хроника значительно раньше была известна на Руси в болгарском переводе, вероятно, из преславской библиотеки.

11.

Ученые предполагают, что автором Устава, изданного от имени Ярослава, был митрополит Илларион.

12.

Летопись, как правило, является «сводом», так как в ней соединяется текст предшествующей летописи (или нескольких летописей, а также других произведений (документов, повестей, житий святых и т.д.) с текстом, принадлежащим самому летописцу [143, т. 1, с. 418].

13.

Патерик — сборник жизнеописаний отцов церкви, монахов какого-либо одного монастыря, обычно признанных церковью святыми.

14.

Яффа — древнейший город и порт на Средиземном море. В настоящее время входит в муниципалитет Тель-Авив–Яффо государства Израиль.

15.

Гроб господень — это ниша (пещера), высеченная в скале, в которой был похоронен Иисус Христос (Евангелие от Матфея, гл. 27, п. 59–60).

16.

Дьякон — в православной и католической церкви священнослужитель, имевший первую, низшую (чем священник) степень священства, не совершавший самостоятельно богослужений, но участвовавший в них (песнопения, чтение молитв.

17.

Дмитрий Сергеевич Лихачев (1906–1999) — филолог, литературовед, общественный деятель, академик АН СССР (с 1970) и РАН (с 1991), председатель Советского (с 1991 г. — Российского) фонда культуры. Лихачев — автор книг и статей о литературе и культуре Древней Руси, составитель и редактор серии «Памятники литературы Древней Руси», председатель редколлегии «Литературных памятников».

18.

Прясло — приспособление для прядения без веретена.

19.

Часы — это молитвы, которые читали во время специальных церковных служб, распределенных по времени суток.

20.

Николай Иванович Костомаров (1817–1885) — историк, писатель, исследователь украинского фольклора, профессор Киевского университета, чл.-корр. Петербургской АН, один из руководителей Кирилло-Мефодиевского общества. Костомаров — автор трудов по истории России и Украины, повестей и пьес на русском и украинском языках, а также трехтомной «Русской истории в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», популярной до настоящего времени.

21.

Филофей — старец псковского Спасо-Елизарова монастыря, автор посланий к Василию III, Ивану IV и др., в которых развивал идею «Москва — третий Рим».

22.

Ренессанс, или Возрождение — период в культурном и идейном развитии стран Западной и Центральной Европы, переходный от средневековой культуры к культуре Нового времени. Отличительные черты культуры Возрождения: светский, антиклерикальный характер, гуманистическое мировоззрение и обращение к культурному наследию античности [23, с. 218].

23.

Платоновская академия — собрание ученых-гуманистов, поэтов и художников — была учреждена во Флоренции Козимо Медичи около 1460 г.

24.

Минеи-Четьи (ежемесячные чтения) — сборники житий святых, составленные по месяцам в соответствии с днями чествования церковью каждого святого.

25.

Иосиф Волоцкий (1439/1440–1515) — писатель, публицист, основатель и игумен Иосифо-Волоколамского монастыря, борец против новгородско-московской ереси, автор «Просветителя« и других сочинений, в которых обличал еретиков и требовал их казни. Канонизирован Русской православной церковью в 1579 г.

26.

Нестяжательство — религиозно-политическое течение в России в конце XV — начале XVI в., идеологами которого были Нил Сорский и Вассиан Патрикеев. Нестяжатели (заволжские, или кирилловские старцы) были осуждены на церковных соборах 1503 и 1531 гг.

27.

Схоластика (от греч. scholastikos — школьный, ученый) здесь — период в истории философии и теологии, относящийся к становлению массового школьного и университетского образованием. (Подробно о схоластической философии и схоластическом методе см. [74]).

28.

Засека (засечная линия, украинная линия) — преграда из срубленных деревьев, обращенных кронами навстречу ожидаемым нашествиям. Сведения о засеках есть в Новгородской (1137–1139) и Троицкой (1216) летописях.

29.

Гуляй-город — подвижное укрепление, состоящее из деревянных щитов с прорезанными в них бойницами. Во время боевых действий щиты устанавливались на телеги (в зимнее время на сани), скреплялись друг с другом крючьями и петлями и разворачивались в прямую линию, круг или полукруг. Гуляй-город мог быть растянут по фронту на 2–10 км. Русские войска впервые использовали гуляй-города в войне с Казанью (1530–1552 гг.).

30.

Строгановы (Строгоновы) — крупнейшие купцы, промышленники и землевладельцы XVI–ХX вв.

31.

Сергей Федорович Платонов (1860–1933) — историк, академик АН СССР, председатель археографической комиссии (1918–1929), автор «Очерков по истории смуты в Московском государстве XVI–ХVII вв., курса лекций по русской истории и других исторических трудов.

32.

Ерофей Павлович Хабаров (ок. 1603 — ок. 1671) — землепроходец, исследовал бассейн реки Лены, открыл соляные источники и пахотные земли. В 1649–1653 гг. совершил несколько походов в Приамурье.

33.

Иван Юрьевич Москвитин — томский казак, землепроходец, исследователь Восточной Сибири и Дальнего Востока.

34.

Никон (Никита Минин) (1605–1681) — с 1652 г. патриарх Московский и всея Руси. Никон провел церковную реформу, вызвавшую раскол — отделение от Русской православной церкви части верующих, не принявших новые обрядовые формы. В 1656 г. в Новом Иерусалиме он основал монастырь в качестве подмосковной патриаршей резиденции. Вмешательство Никона в политику государства под лозунгом «священство выше царства» привело его к разрыву с царем. В 1658 г. в знак протеста против подчинения церкви государству удалился в Новоиерусалимский монастырь. Собор 1666–1667 гг. лишил его патриаршества и снял сан епископа. В качестве простого монаха Никон был сослан в Ферапонтов, а затем в Кирилло-Белозерский монастырь. В 1681 г. ему было разрешено вернуться в Новый Иерусалим, но по дороге Никон скончался.

35.

Октоих — книга с церковными песнопениями.

36.

Катехизис — здесь имеется в виду начальный курс православного вероучения, обычно излагаемый в форме вопросов и ответов.

37.

В 1701 г. коллегия получила официальный статус академии. В 1817 г. Киево-Могилянская академия была закрыта и на ее основе открыта русская православная духовная семинария, в 1819 г. преобразованная в Киевскую духовную академию.

38.

Епифаний Славинецкий (ок. 1600–1675) — философ, богослов, переводчик, участник исправления библейских текстов («книжной справы»), организованного патриархом Никоном.

39.

Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин (ок.1605–1680) — боярин, воевода, дипломат, руководил внешней политикой России в 1667–1671 гг., руководил Посольским и некоторыми другими приказами, содействовал развитию торговли и промышленности, инициировал создание Приказа купецких дел. Из-за расхождений с царем в отношении мирного договора с Польшей, в 1671 г. подал в отставку и постригся в монахи.

40.

Федор Михайлович Ртищев (1626–1673) — дворецкий, окольничий, возглавлял несколько приказов, содействовал образованию и религиозно-нравственному просвещению, на свои средства открывал школы, больницы, приюты и т.п.

41.

Артамон Сергеевич Матвеев (1625–1682) — боярин, близкий друг царя, в 1671–1676 гг. руководил внешней политикой России, сторонник европейских преобразований в России. В 1676 г., после смерти Алексея Михайловича, был подвергнут опале. По возвращении в Москву в 1682 г. был убит стрельцами. Его сын Андрей (1666–1728) стал одним из ближайших сподвижников Петра I.

42.

Ян Амос Коменский (1692–1670) — чешский мыслитель-гуманист, основоположник научной педагогики, автор «Великой дидактики» и других педагогических и философских сочинений (подробно см. [74]).

43.

Подьячие — канцелярские служащие в государственных учреждениях (приказах и местных ведомствах) России до XVIII в., помощники дьяков — начальников приказов или их структурных подразделений.

44.

Вертоград — сад, виноградник.

45.

Дьячок (псаломщик) — низший служитель в православной церкви, не имеющий степени священства, помогал священнику во время богослужений.

46.

Крюки, или знамёна — знаки древнерусской безлинейной записи музыки. Стихиры и каноны — жанры церковного песнопения.

47.

Семен Иванович Дежнёв (ок. 1605–1673) — землепроходец, мореход, торговец пушниной, открыл пролив между Азией и Америкой.

48.

О том, выносились ли столь суровые приговоры, историк умалчивает.

49.

Сергей Михайлович Соловьев (1820–1879) — историк, профессор Московского университета, ректор (1871–1877), академик Петербургской АН (1872), автор «Истории России с древнейших времен».