970

Ольга Волкова

С первых минут жизни, с первым вдохом просыпается маленькое счастье, зародившееся в утробе матери девять месяцев назад. А если всего лишь шесть месяцев назад? А если малыш не смог сделать свой первый вдох? А если с первых минут его жизни началось не счастье, а ужас, боль и страдание? А если?.. Тогда начинается борьба, война со смертью и с самим собой. И маленькое счастье все же проснется, если мама будет рядом, не отпустит, сохранит и сбережет.

***

После неприятных предродовых манипуляций мне сделали перетуральную анестезию, и я на несколько часов погрузилась в сон. К моменту интенсивных и болезненных схваток я проснулась от истошных криков лежащей со мной в палате роженицы. Схватки мои становились все сильнее и чаще, а бедная женщина кричала все громче.

Для меня это было странно, так как мой организм устроен таким образом, что во время боли или, скажем, панического страха у меня тут же перекрывает кислород и я не в состоянии не то, что кричать, но и пищать. Издаваемый мной звук в этот момент больше похож на шепот.

Вскоре в палату зашла Ольга Ивановна и после тщательного осмотра сказала, что схватки у меня протекают превосходно и скоро меня поведут в родзал, но уже без ее участия, так как по семейным обстоятельствам ей необходимо уйти.

Это заявление повергло меня в ужас. Не доверять ей оснований не было, но моя интуиция, которая, кстати сказать, никогда меня не подводит, приказала мне воспротивиться.

Я схватила Ольгу Ивановну за подол белого халата и заявила, что без нее я рожать категорически отказываюсь.

А еще я убедилась, что боль, приносимая схватками — детский лепет по сравнению с тем, что я ощущала в родзале. Ольга Ивановна, не глядя на меня, слушала сердцебиение ребенка через стетоскоп. Две акушерки мирно беседовали рядом.

— Тужься! — переодически доносилось до моих ушей.

И я, собирая все силы в кулак, тужилась, после чего чуть не теряла сознание. Я чувствовала дикую боль, будто меня разрывают изнутри пополам. Казалось, весь этот мучительный процесс длится вечность.

— Да тут слон пройдет, — недоумевала одна акушерка.

— Макушечка уже видна, а ребенок не выходит, — удивлялась вторая.

— Тебе больно? — Ольга Ивановна встревоженно посмотрела на мое измученное лицо.

Все, что я могла сделать — это кивнуть, так как по известным причинам голос у меня пропал. Видимо именно это и не настораживало врача. Молчит, значит все в порядке.

— Быстро на кесарево! — крикнула кому — то Ольга Ивановна.

Но я уже не видела, кому был адресован приказ.

***

«Я бежала по темному лабиринту, не разбирая дороги. Высокие стены, покрытые черным мхом, закрывали небо и солнечный свет. Узкие коридоры бесконечного лабиринта безумно пугали меня. И только незнакомые лица переодически появлялись на пути. Страх и ужас охватывали меня.

И вдруг я увидела свою покойную бабушку, которую очень любила в детстве. Она умерла, когда мне было семнадцать лет. Несколько раз после своей смерти она приходила ко мне во снах перед важными и опасными событиями, которые вскоре происходили в моей жизни. Будто она пыталась предупредить и предостеречь.

Бабушка взяла меня за руку, и это прикосновение успокоило меня и вселило уверенность. Пришло полное понимание, что именно ее я искала в этом укрытом тьмой лабиринте. Незнаю сколько длилась эта идилия. Мы просто молча стояли, держась за руки. В какой — то момент она вдруг выпустила мою руку, и я снова запаниковала.

— Бабушка! Где ты? — закричала я, — Не отпускай меня! Не уходи! — от страха снова оказаться одной в этом жутком месте, я зарыдала, — Бабушка!

— Ты должна вернуться, — я снова ощутила прикосновение ее руки, — Тебе еще рано. Возвращайся! — настойчиво сказала она.»

В следующий момент мои глаза приоткрылись, и я увидела ослепляющий свет висящей надо мной лампы.

— Посмотри, какой у тебя парень!

Я повернула голову и увидела синюшного младенца. Мужчина анестезиолог, в голубой маске и шапочке, держал его двумя руками.

После чего я погрузилась во тьму. Ни боли, ни страха, только тошнота от немыслимой тряски и жуткий скрип, как от несмазанной телеги. Я открыла глаза и обнаружила, что меня везут по коридору на каталке.

— Где моя бабушка? — вымолвила я.

— Нет здесь твоей бабушки, — услышала я мужской голос.

— Значит, я не умерла?

— Да поживешь еще.

Я приподняла голову и посмотрела на свои обнаженные ноги.

— Боже мой, мне надо сделать педикюр, — в бреду пролепетала я.

— И педикюр, и маникюр, и массаж, все сделаем за отдельную плату, — засмеялся мужской голос анестезиолога.

Через какое — то время в послеоперационную палату, куда меня поместили, пришла Ольга Ивановна и рассказала о случившемся. Оказалось, что пуповина у меня была всего десять сантиметров, поэтому ребенок не мог благополучно выйти на свет.

С каждыми моими потугами он рвался из меня, как если бы человеку живьем отрывали руку, тем самым причиняя и мне и себе невыносимую боль. Спрашивается, как этот горе — узист не увидел на последнем осмотре аномально короткую пуповину!?

— Еще бы одна потуга, пуповина бы оторвалась, и ребенок бы погиб мгновенно, — смотрела на меня огромными от ужаса глазами Ольга Ивановна.

Но после успешного изъятия из меня малыша, я начала стремительно терять кровь. Оказалось, что у меня плохая свертываемость. Потеря крови была катастрофической и, если бы в роддоме не оказалось нужной крови, меня бы не спасли.

Вот уже много лет мы бесконечно благодарны Ольге Ивановне за неше чудесное спасение.