Масик

Ольга Витальевна Манскова

Кем лучше быть, преподавателем или котом? Тот ещё вопросец! Если домашним… Наверняка, лучше, чем быть преподавателем в эпоху инноваций, интенсификаций и аккредитаций. Ведь кто поможет уличному «преподу»? Инопланетяне?

Глава 7. Кот или не кот — вот в чем вопрос

Иногда ему стало казаться, что за ним следят. Но, когда он оборачивался, за спиной никого уже не было. «Почудилось», — думал бывший кот, но озноб в затылке не проходил, и мурашки в спине оттаивали не сразу.

А в целом… Жизнь уже влилась в однообразный, затяжной ритм. Сбиваться с которого даже и не хотелось. Сюрпризами, по всей видимости, он и так был сыт по горло: в бытность бродячим котом их было более чем предостаточно. Хотелось определённости, предсказуемости, пускай, даже пресной. И временной.

Вопросы из серии, откуда он взялся, давали о себе знать всё реже. Он обычно отправлял их в разряд философских: то есть, оставлял размышления над ними на какое-нибудь «потом». «Не всё ли равно, с какого фрагмента начинать смотреть фильм со странным названием „моя жизнь“? Можно, в конце концов, с середины», — решил вчерашний кот.

Он покопался в области своих интересов и способностей, и оказалось, что в прошлом, видать, неплохо знал сопромат, немного высшую математику, умел чинить моторы машин и холодильники, разбирался в сантехнике, интересовался эзотерикой и был вполне начитан в области фантастики. Диапазон явно не соответствовал гуманитарию, преподавателю культурологии. Случайно оказавшись на этом месте, бывший кот Васька довольно много времени проводил в библиотеке, получая новые для него знания.

А ещё, пребывание в шкурке кота оставило в его душе и мыслях сильный отпечаток. Он интуитивно боялся бомжей, пьяниц; переходил на другую сторону улицы, издали приметив большую собаку. К тому же, в обычных происшествиях нередко теперь улавливал что-то запредельное, таинственное и мистическое, при том такое, что касалось только его самого, но не задевало никого из окружающих… Будто, была обычная жизнь, для всех — и его собственная, на уровень ниже и глубже. Дно. Изнанка. Подтекст, известный ему одному. По которому он по-прежнему продвигался на четырёх воображаемых лапах. Ну и что? Многие другие люди тоже живут исключительно в подтексте жизни: то есть, то, о чём пишут в газетах, говорят по телевизору, всякая там политика, экономика, новости культуры — это их абсолютно не касается, происходит в каком-то большом, параллельном мире. Чужом. Нереальном абсолютно. Зато, для них реально совершенно другое. Нередко, несущее в себе нечто непознаваемое.

Мысленно он смирился с тем, что пока он «Жорик»… С лёгкостью, не вздрагивая, откликаясь на Георгия Владимировича.

Только что, он зашёл на кафедру, чтобы заварить себе чашечку кофе: пакетики всегда были у него с собой, а на кафедре многие разживались кипятком, из общественного электрочайника. В буфете кофе был слишком дорогой и гадкий к тому же. Мнимый Жорик взял с полки чашку, высыпал в неё заветный порошочек, залил кипятком…

— Опять здесь все шляются, будто это — проходной двор! А люди здесь, между прочим, работают! — это Каринка.

«Характер у неё явно испортился с тех пор, как она получила новую должность. Отрывается теперь на всех и всегда, — размышлял бывший кот. — Курит, как моряк: на внутренней, чёрной лестнице. Студентам — нельзя, ей — можно. От Каринки всегда воняет куревом, а с ней такая же прокуренная девчонка, чуть моложе Жорика, всегда там рядом стоит: подружка по перекурам. Кажется, в библиотеке работает. Как же, Каринка — теперь точно уже не секретарь, а зам по общественной работе у самого „шефули“ (так она его называет). То есть, у декана факультета, Владимира Исаевича. Моська при слоне. Потому, на всех и лает».

«Георгий Владимирович» — сторонкой, сторонкой — и решил покинуть помещение, только слегка пригубив кофе и оставив чашку на столе. Но тут вплыла Александра, учительница танцев… И они с Каринкой чуть ли не расцеловались: обнялись, во всяком случае. Подруги? Каринка сунула Александре какой-то журнал с косметикой.

Мнимый преподаватель вернулся, поскольку решил, что Каринка не будет сейчас, при гостье, больше орать. Потихоньку допил свой кофе, и, как заправский кот, быстро скользнул к двери. Но, услышал сзади себя голос:

— Георгий Владимирович! Останьтесь. У вас же сейчас окно? До четырёх свободны? Я только что глянула в ваше расписание.

— Ну… да.

— Я просто зашиваюсь… Столько отчётов надо проверить, и прочее. А тут ещё нужно к художнику институтскому сходить, стребовать с него план работы и отнести документ: распоряжение и должностную инструкцию. Вы не сбегаете? Он вас чаем, возможно, напоит, — Каринка даже растаяла, и даже улыбнулась.

«Всегда мечтал быть мальчиком на побегушках», — подумал бывший кот.

— Хорошо, Карина Геннадьевна. Схожу, — ответил он, насколько смог, вежливо.

— Спасибо! Он числится в штате библиотеки, но по части отчётной — относится к нам, к гуманитариям. Скажите, чтобы с планом уложился до понедельника, не позже, и чтоб занёс сразу в деканат. Вы знаете хоть, куда идти?

— Нет.

— Через дорогу, рядом с музеем. Но, к нему отдельный вход. Там, во двор зайдёте — и увидите деревянное крыльцо. Поднимайтесь по ступенькам и стучите. Погромче стучите!

Стучал он громко и безрезультатно. Уже хотел уходить, извиняться перед Каринкой, когда сюда же, к крыльцу, подошли две девчонки.

— Вы тоже к Саше? — спросили они.

— Да. По работе. Но, он стука не слышит, — ответил «Жорик».

Одна из девчонок взяла небольшую палку: обломившуюся сухую ветку с дерева — и постучала по подоконнику. Вскоре в окне показалась длинная фигура. Художник выглянул из-за шторы, потом исчез — и вскоре открылась дверь. За раскрасневшимися, весёлыми девчонками ввалился и посланник Карины, сразу объяснив цель прихода. И передал документы. Не смотря на них, художник зазвал и его к себе, действительно, пить чай.

Прошли мимо столов, где располагались ещё не законченные плакаты; в углу, спиной сюда, стоял мольберт; так, чтобы не было видно незаконченную картину. В другой, маленькой, комнатке также повсюду были краски и карандаши, рулоны бумаги и на полках вдоль стен большие альбомы. А ещё, здесь стоял шкаф, маленький диванчик и несколько кресел, а также садовый столик с парой стульев у стены, у входа. За столом, нога на ногу, сидела дама средних лет, в плотных лосинах и длинной тельняшке. Личико у неё было задорное, не без приятности; волосы светлые, то ли естественная блондинка, то ли крашеная — скорее, впрочем, естественная. Выражение лица — любопытное, глаза — внимательные. Рядом с дамой, на столе, лежал диктофон. Также на столе стоял электрочайник, заварочный чайник и две дымящиеся паром чашки с чаем; беседа, видать, была в самом разгаре.

— Присаживайтесь, кто где хочет, — тоном мэтра пригласил художник, внешне сильно похожий на Никаса Сафронова. Девочки заняли диван, а преподаватель культурологии присел на краешек второго стула, у самого входа.

— Это — корреспондент, из «Вечернего городка», Нонна Звягинцева; если интересуетесь прессой — наверняка читали её заметки, — представил художник даму в лосинах, попутно забирая из-под носа мнимого Жорика свою кружку с недопитым чаем.

— Ага! Очень приятно, — сказала одна из девушек. Тем временем, художник устроился в кресле, закинув ногу за ногу.

— Наливайте себе чаю, кто хочет. Кружки — на полке. В той комнате есть туалет и раковина: можно помыть руки, — предложил он.

— Печеньем угощайтесь, — предложила дама из «Вечернего городка» и протянула кулёк: наверное, это был её гостинец.

Девушки налили себе чаю, скромно взяли по печенюшке.

— Меня в ваш институт редко заносило, — усмехнулась Нонна, начиная разговор. — Последний раз — довольно скандальная история вышла. На волне всеобщих разрешений и гласности это было. Давно уже. И стоял вопрос о том, что делать со зданием костёла, где сейчас храм католический. Стоит он удобненько. Не просто в центре города — так ещё и напротив Главного корпуса вуза. Ну, и потому, православные батюшки на него глаз и положили; будут, мол, студенты перед экзаменами приходить сюда, и свечки ставить. Надо сделать здесь храм святой Татьяны. Часовню, для названных целей — это уже позже построили. А тогда возник спор с католиками; у тех же своего храма совсем в городе не было… Ну, и вызывает меня к себе редактор: «Нонна, — говорит, — срочно нужен материал — опрос молодёжи, жителей города, о том, что они об этом думают. Сделайте телепередачу… Что-то типа круглого стола устройте». Снять надо было, причём, срочно: в этот же вечер. Прибегаю я сюда. К Саше; снимать у него, здесь решили. А где вечером ловить народ? Позвонила, кому могла; пришёл один журналист из «Знамени», православных взглядов; корректор из «Частной лавочки» — он вообще был пономарём в Николаевском храме… А кого же ещё взять? Мне, к тому же, нужны альтернативные мнения: свобода ведь… Так и велено было; отрази, мол, разные взгляды…

— Ну, а я знаком был с женщиной, что тогда была редактором нашей газеты. Институтской, «Кадры индустрии». «Нонна, — говорю, — есть тут неподалёку „кадры“, что сейчас задержались; наверняка номер к завтрашнему ещё ваяют, я был у них сегодня». Она и говорит: «Тащи сюда, заманивай. Хоть калачом, хоть плюшками!» Вот, я и пригласил… Пришёл к ним: давайте, мол, устроим толк-шоу. Была там молоденькая редактор и девушка неформального вида: корреспондент. Обе быстренько пришли, но стеснялись очень. Нонна, абсолютно беспонтово всех, кто был, сажает полукругом, софиты — и камера. Без всякой подготовки люди… Ну, оператор хороший, и рад стараться. Как ведущая, Нонна, в форме диалога, начинает разговор. И православные тут же весь экран забили: подготовленными пришли. Долго распространялись про историю церкви и о том, какая большая польза для города — открыть ещё один православный храм…

— Оператор всё снимает, и я не перебиваю. А потом, я спрашиваю у одной из девушек: «А каково ваше мнение о религии вообще? Вы — верующая?» Ну, и неформалке — микрофон под нос. А та не испугалась — и пошла выдавать, что всякие рамки, конфессии и прочее — это не важно. Надо жить мирно, и все религии — одинаково ценны. А потом — я к другой, к молоденькой редакторше. А она и говорит: «А мне очень нравится католичество. Светлая, добрая религия. И храм здесь раньше был именно католический», — и тому подобное. Ну, православных мы урезали, чтобы все примерно поровну в минутах говорили. А девушки пошли без вырезки… Как есть. Ну и, не знаю, что повлияло — мой материал, или общая политика — но костёл был передан по назначению: католикам. А многие христиане при журналистике с тех пор меня просто ненавидят, — усмехнулась Нонна.

— Я теперь часто в костёл хожу… А как там здорово на католическое рождество! Отец Ежи ещё и концерты готовит; и хор, и орган, и музыканты известные приезжают… Но и, насколько знаю, копают под него постоянно «православные» бандюки города, пытаются изжить. Не знаю уж, почему. Не священники, не церковь православная — а именно бандиты, то есть, как теперь принято говорить, предприниматели. Мафиозные структуры, словом. Трудно ему, отцу Ежи; он — поляк, их церковью на служение сюда поставленный, — пояснил Саша.

— А теперь, я тоже пришла интервью взять. У Саши: а вы, девушки, мне поможете, чтобы поинтереснее было. Скажем, что вы — поклонницы таланта…

— А мы и есть поклонницы таланта, в первую очередь. А во вторую — друзья и поэтессы немножко, — ответила та, что побойчей. — Интервью — это потому, что у него персональная выставка скоро открывается?

— Да. В музее Грекова. Ну, и вообще, о сложной жизни художника будет материал. Так сложилось, что ему жить негде: вот и пристроен он сюда, в качестве сторожа музея. Кроме того, что он — художник института. С той стороны этого, деревянного — красивое кирпичное здание с колоннами. Видели? Так это — музей, если кто не знает. Музей истории института.

— У нашей кафедры там тоже несколько аудиторий расположено. Классы рисунка, да и Павел Сергеевич там дизайн преподаёт, — добавил преподаватель культурологии.

Затем как раз приехал оператор, и мнимый Жорик потихоньку попрощался и вышел на улицу. Было довольно тепло; странный в этом году выдался ноябрь. Впрочем, как говорили, в последние годы ни один Новый год не обходился здесь без слякоти и дождя. Снег в лучшем случае выпадал ненадолго, в феврале. То есть, осень и зима, вплоть до февраля, стояла бесснежная, тёплая и слякотная. Сам он ничего точно о смене времён года сказать не мог: вся жизнь, которую помнил, прошла в кошачьей шкуре, а коты в календарь не смотрят и чисел не знают… Вроде бы.

До лекции оставалось ещё минут двадцать. Можно было затеряться где-нибудь в пределах института и посидеть с книгой. Но, не в библиотеке: только зря народ беспокоить, книги выпрашивать минут пятнадцать, и через пять минут — уже сдавать. А потому, он осторожно зашёл в лаборантскую. Открыв дверь, оказался, как всегда, в узком проходе меж шкафом и окном: здешняя жизнь, с компьютерами и столами, начиналась только в глубине, за этим шкафом. Шкаф стоял к нему задней стенкой, а за ним был слышен до боли в печёнке знакомый голос… Бывший кот не удержался, и всё-таки заглянул краем глаза, выглянув из-за шкафа, в пределы лаборантской. Да, это была Карина Геннадьевна, вне сомнений. Явилась теперь сюда. «Надо же, невезуха какая, — подумал бывший кот. — Скажет мне, что я без дела всё шлындаю и шлындаю… Смыться, пока не поздно? И лаборантов нет. Никого. Нельзя сказать, что я к ним».

У Жорика как и на кафедре, так и в лаборантской не было собственного стола. А потому, Карина, которая сейчас прямо здесь — то есть, в неподобающем месте — явно курила, сочла бы его за досадное недоразумение. Он был таким же бесправным, как и в бытность пушистым комком шерсти (в вопросе: а ты здесь — кто? — ему всегда чудилось: а ты здесь — кот?). На кафедре он до собственного стола как бы не дорос, а для лаборантской — был как бы преподавателем.

Карина не только курила, но вместе с этим судорожно пыталась что-то набирать на бедном, многострадальном, наполненным жутким количеством вирусов, кафедральном компьютере. Получалось плохо.

Потому что её всячески отвлекал некий неизвестный подставному Жорику типус, по виду — совершенное бревно: оглобля в сером костюме и с галстуком, с коротким ёжиком волос, с резко выступающим вперёд квадратным подбородком, с маленьким лобиком и чёрненькими бегающими глазками.

Карина сидела сейчас к шкафу спиной, лицом к стене, а серый костюм стоял рядом.

— Да я так, женщина, хоть и не по делу пришёл, но здесь не сторонний, — и тут он, схватив цепко Каринку за руку, которой теперь она и вовсе не могла набирать текст, и склонив к ней почти вплотную свою морду, продолжал эпатажно разглагольствовать.

«Этот, так сказать, парень, этот шкаф, скорее всего, по паспорту моложе меня. То есть — преподавателя Жорика», — навскидку оценил случайный свидетель беседы.

Ему вдруг показалось, что неизвестный, хотя и не повернулся в его сторону, но почувствовал его присутствие, втянув ноздрями воздух… Мистика какая-то… Ему показалось, что это — очень страшный человек, и что он разыскивает именно его. Начало мании преследования? Всё поплыло у бедного кота со стажем перед глазами. Его осторожная, кошачья натура мысленно отпрыгнула в сторону и ощетинилась.

«Он высматривает здесь… Меня. Или… Таких, как я», — мелькнула в его голове странная мысль. И бывший кот спрятался за шкаф, вжался в него и затаился. Теперь он не видел беседующих, но по-прежнему отчётливо слышал слова. Выходить из лаборантской он боялся: казалось, что скрипнет дверь — и неизвестный, почуяв добычу, бросится ему во след.

— Я — что хочу вам сказать? Учился я здесь. Ваш выпускник, значит! Вот, хотел навестить, проведать родной свой вуз. Знаете ли, сейчас я — видный гражданин, занимаю достойный пост. Я, между прочим, пятьдесят тыщ получаю. Плюс — всякие там премиальные. Не то, что профессора ваши. А работаю я — знаете, где? — он сделал паузу.

«Вуз родной проведать пришёл… Как же», — подумал бывший кот, чувствуя, что его шкурка становится дыбом. Ему показалось странным и неприятным присутствие здесь этого незнакомого человека, которого он мысленно окрестил «дознавателем».

— Ни за что не догадаетесь… В тюрьме! — продолжал тем временем бывший выпускник. — У нас там — постоянное расширение. Корпус новый строят. Заключённые должны жить, чтобы их в комнате было не больше четырёх человек. Финансирование наше постоянно увеличивается. Ведь от тюрьмы и от сумы — не зарекайся! Правильно я говорю?

Каринка ошарашенно молчала.

— А ваши преподаватели сколько получают? Тыщ восемь? Ха-ха… На их труд нет спроса. Они ничего не производят. Я — тоже не произвожу. Но, слежу. Как кот за мышами. Кстати, у вас есть кот?

— М-м… Есть кошка. Дуся. Хорошая, сибирская.

— Не люблю котов. А в общежитии их держать позволяют, или подпольно держат? Просто, знаете ли, проходил ещё весной как-то мимо вашего общежития, а из форточки кот спрыгнул. Чёрный, пушистый. Так, можно ли держать у вас котов, или нет? Преподаватели, что в общежитии живут, к примеру, имеют кошек? У нас, в тюрьме, их нет. С крысами и мышами отравой боремся.

— Я не знаю, можно ли в общежитии котов держать. Я сама там не жила и не интересовалась.

— Зато мы — интересуемся. И вообще, доберёмся до вашего вуза и наведём порядок.

В это время, в лаборантскую вошли две студентки: так, спросить что-то или сдать работы. И оставили дверь приоткрытой. Преподаватель культурологии — бочком, бочком, мимо студенток — и выскочил в коридор. Пока ничьё внимание особенно не привлекла его персона. «Кошачья порода, видать, сказывается. Нет бы — да надавать этому типу по наглой его морде… Или — преподавательская порода? Нельзя, мол, я же — интеллигент… Нам — нельзя, а им — всё можно. Впрочем, для Каринки, быть может, этот тип — так, лишнее развлекалово на работе. Что он ей сделает? Противный только, конечно. И зачем он про кошек спрашивал?», — недоумённо подумал бывший кот. Осадок от инцидента остался неприятный.

Минут через десять была лекция по культуре Индии. В этом корпусе. Он решил заранее спуститься вниз, за ключами: в прошлый раз, нужный кабинет оказался закрытым.

«Жесть: методички по культурологии именно на меня повесили — в смысле, на Жорика, — припомнилось ему больное. — Оказалось это дело исключительным дерьмом. Раньше, ну, прошлую методичку, ту, что есть — писали просто. Указывали ту литературу, которая нравится. А теперь… Вот, написал. Понёс в методический отдел. А там такие курвы сидят — одна в одну. Смотрят, как на врага народа. Оказывается, литературу надобно указывать — не старее пяти лет давности. Пяти! И чтобы именно такая в нашей библиотеке была. Ну, и что я им укажу, к примеру, по искусству Индии? Все книги с хорошими иллюстрациями и хорошим текстом — гораздо старее. Поэтому, остаётся только один учебник издательства «Сорос», написанный непонятно о чем и непонятно для кого, и другой учебник с названием «Культурология», из разряда «Ликбез для недоумков», написанный, с моей точки зрения, для младшего школьного возраста…

Он дошёл до вахты, взял ключи — и отправился обратно и ещё выше — на третий. Где важной, степенной походкой преподавателя прошёлся по коридору. Размышляя, так сказать, «о вечном»: «Насколько я помню, студенты недавно, во время рейда по общежитиям и «лучшей кухни», рассказывали, что по четыре человека им жить не светит… Так, как нынче в тюрьмах полагается, как только что похвалялся гость нашей кафедры. Напихали студентов — как сельди в бочку. И деньги с них имеют — реальный доход, как от съёмного жилья. У самого Жорика комната — девять квадратов. Туалет — общий с соседями. Кухня — в конце коридора. Эта комната ещё называется «двушка» — то есть, по разнарядке в ней должны жить двое. Для преподавателя сделали исключение — никого не подселили. Но платить нужно за двоих. «Двушек» в общаге мало. И заселяют в них по четверо. Живут в основном в «четвёрках», «пятёрках» и «шестёрках» — человек по восемь, девять, десять. Это, конечно, не к тому, что лучше тогда — в тюрьму. Свят, свят, свят!

И бассейн студенческий периодически на ремонте… И художники в лучшем случае собираются в подвале какого-нибудь Дома Культуры… Танцоры — где придётся, чаще всего снимают на вечернее время актовый зал в какой-нибудь школе, как говорит Александра. Зато — интенсивно оснащаем… тюрьму. Известно: что посеешь — то и пожнёшь. А засевают нынче тюрьмами. Это — замкнутый круг. Широкий простор… Для мечты, для жизни… К чему нас готовят?»

Тем временем, он подошёл к нужной аудитории. Из открытых дверей соседней доносился конец лекции о наноматериалах. Прислонясь к колонне Крытого Двора, бывший кот глянул вниз: «Отсюда, сверху, многим студентам почему-то нравится плевать. Быть может, наблюдают траекторию полёта слюны? Странные ребята». Потом его взгляд скользнул по отштукатуренной летом и свежепокрашенной светло-жёлтой стене. На ней красовалась процарапанная недавно надпись: «Жорик — реальный пацан!» Он усмехнулся. Ниже было нарисованное женской помадой огромное красное сердце.

Из соседней аудитории вышел незнакомый ему пожилой преподаватель, должно быть, с кафедры физики. Значит, сейчас подойдут его, в смысле, Жорика, студенты. «Пора открывать кабинет», — решил нынешний культуролог.

…И тут ему позвонили. Звонила секретарь кафедры, Эмма Анатольевна.

— Георгий Владимирович! Ваша пара, которая должна быть сейчас, отменяется! Студентов попросили направить в библиотеку. Там к нам какие-то писатели Дона приехали. Из Ростова. Нужно нагнать туда побольше народа. Так что, вы на сегодня свободны.

Вместо занятий?! А иначе — никак нельзя? А жаль! Не узнают студенты ничего о религиях Востока, о культуре Индии… Но, не его вина: готовился он старательно.

«Что ж, пора уходить», — решил бывший кот. Но тут, как раз, в коридор массово повалили студенты из бокового коридора, сразу из нескольких аудиторий. «Пережду — а то сметут», — подумал бывший кот, ретируясь снова за колонны.

Из одной аудитории, в компании других студенток, вышла Вита, красивая изящная девушка, которая занималась бальными танцами вместе с ним и Оксаной.

— Здравствуйте, Георгий Владимирович! — обрадовано завопила она на весь коридор, — А вы сегодня на танцы придёте?

Остальные студенты стали оборачиваться и смотреть с интересом. «Чтобы преподаватель — и ходил на танцы?!» — читалось на их лицах недоумение.

— А как же! Обязательно! — ответил ей культуролог, искренне улыбаясь.

— А я — не знаю… Нас сейчас на каких-то писателей погонят — когда отпустят, не известно… Представляете, мы сейчас сидим на химии… А Петр Витальевич — ну, химик наш — очень строгий. При нем — ни чихни, ни кашляни. За кашель или чих — ругается. Может даже выгнать. И вот, сидим мы на лекции. Все пишем, очень старательно. Вдруг кто-то: «Чих». Преподаватель от доски обернулся. Посмотрел жёстко. Не понял, кто. Объясняет он тему дальше. Вдруг — снова: «Чих»! Все — снова друг на друга смотрят. В полных непонятках. Преподаватель уже красный. Орет, что мы над ним издеваемся. И тут снова: «Чих». Вкрадчиво так. Мы все — оборачиваемся. А сзади, на задней парте, кот! Сидит на столе и лекцию слушает. Внимательно так. Сам весь чёрненький, а на грудке — белое пятнышко. Это он чихал. Сорвал нам лекцию. Остальное время до звонка мы все кота ловили. Преподаватель заставил.

— Поймали?

— Не-а! Ну, я пошла!

— До свидания, Вита!

«Это не может быть простым совпадением… По окраске похож. И в институт заявился, на лекции. Значит — знает расположение дверей, и через охрану проник. Странный котик, — подумал мнимый Жорик. — А ещё… И дознаватель именно сегодня что-то здесь вынюхивал. Про кошек спрашивал. Совпадение? Или… На его след вышел? Какие таинственные силы этот тип собой представляет? Ещё вопрос…»

Он завернул за угол. Догадаться, в каком именно кабинете только что преподавали химию, было нетрудно: там на доске были написаны уравнения реакций. Озираясь вокруг, как злоумышленник, культуролог вошёл в пустую аудиторию. «Сейчас войдёт кто-нибудь — и спросит, что я здесь делаю… Нужно срочно найти кота — и бежать».

К своему счастью, мнимый преподаватель обнаружил бедное животное почти сразу. Помогла то ли кошачья солидарность, то ли интуиция: он сам там бы и спрятался… Кот сидел, забившись под доску для ног под задней партой.

— Кис-кис-кис, — глупо позвал человек.

Тот вылез, хотя не сразу. Чёрно-коричневый. С белым пятнышком на грудке.

Человек робко погладил кота по спинке.

— Здравствуй, Жорик! Пойдём ко мне жить? — сказал он первое, что пришло ему в голову.

Кот абсолютно по-человечески, очень внимательно, посмотрел ему в глаза.

— Кажется, это действительно ты… И я тебя нашёл! — сказал человек.

Ему показалось, что в глазах у кота появились слёзы. Тогда, он взял его в охапку и завернул в плащ. И отправился домой, без промедления. Внизу, не входя на вахту, как обычно, чтобы лично повесить ключ — просто сунул его в окошко, в надежде, что вахтёрша его не потеряет. Ради этого кота он даже решил пропустить сегодня танцы и… встречу с Оксаной.

Дома он посадил найдёныша на пол и пытался покормить из обычной тарелки рыбными консервами. Но кот, который всю дорогу домой вёл себя смирно, лишь иногда чуть вздрагивая, но чаще благодарно мурлыкая, теперь вдруг стал сам не свой: то носился по комнате, исследуя все углы, то запрыгивал на стол, то катался по полу, издавая странные звуки… Поесть он и не пытался.

— Кот, что с тобой? Или, ты просто узнал обстановку? — спросил человек.

Конец ознакомительного фрагмента.