Узник вечной свободы

Ольга Вешнева, 2022

Однажды встретив красотку, подумайте, стоит ли доверять ей. Особенно, когда она так сладко говорит. Уездному помещику Тихону теперь придется мириться с тем, что она принесла в его жизнь.Вечная жажда крови, борьба за собственную жизнь и любовь…Как научиться жить, когда ты в одно мгновение стал чудовищем из древних легенд?

Глава 9. Ненаучные открытия

Ночной лес предстал передо мной окрашенным в синие, зеленые и серовато-коричневые тона. Шум листвы, скрип засохших ветвей и унылые стоны сов неясытей сливались в единый гул.

Я опустился на четвереньки. Дыхание сбилось от резких запахов. Самым определимым из них был аромат спелой земляники. Ее кудрявые кустики устилали полянку у входа в пещеру. Душистые ягоды не повлияли на присохшее к желудку чувство голода. Его усилил запах крови Людмилы, с визгом вытащившей руку из маленькой, продолбленной в каменной плите норки.

— Поганые лесовики! Дубраву взбаламутили, — вампирша зализала ранку на ладони, нанесенную крошечным наконечником копья. — Погодите. Я до вас доберусь!

Она ударила когтями по камню, но плита остался невредимой.

— Не возьмешь! Не поймаешь! Слаба стала, зубастая. Увяла от злости, — в норе захохотали маленькие человечки.

— Камни тут заговоренные, — проворчала Людмила. — Давнишние чародеи наворожили.

Я огорченно вздохнул. Для меня распахнул двери прекрасный мир, населенный удивительными существами, но я должен был стать врагом его жителей. Мне предстояло на них охотиться.

По дубраве разнесся протяжный визг, сотрясший перепонки в моих чувствительных ушах и погрузивший в молчание лесовичков.

Людмила отозвалась похожим криком и радостно улыбнулась:

— Наши добыли сохатого. Повезло тебе.

Атаманша поманила меня в непролазную чащу. Я последовал за ней, немного успокоенный тем, что моим первым вампирским ужином станет лось, а не человек. Лосятина и прежде входила в мое меню.

Возникнув из густых зарослей в призрачно-белом нижнем белье, я высек в черствых разбойничьих душах искорку дружественной иронии.

Фома поставил ногу на рога убитого молодого лося и сдавленно усмехнулся. Яна прыснула в кулак, придерживаясь за его плечо. Ахтымбан, сидя на корточках у передних ног лося, удивленно повел неровными бровями. Грицко, стоящий в стороне от добычи, хохотнул и потеребил кожу над губой, будто закручивая ус. Моня вынырнула из-за его спины и громко рассмеялась.

Меня не обрадовал веселый прием. Утаивая страх, я бродил взглядом по недругам. В безопасных условиях их странные наряды тоже насмешили бы меня.

Фома в дырявом сером тулупе, голубых казачьих шароварах, стрелецких бархатных сапожках, окаймленных золотой тесьмой, и скрученном на голове жгутом цветастом платке напоминал пьяную бабу из числа перехожих попрошаек. На Яне был мундир полковника, высокие белые сапоги и тряпичная красная шапка с собольей оторочкой. Одежда и обувь Ахтымбана была настолько рваной, лохматой и черной, что не угадывалось, представителю какого сословия и столетия она изначально принадлежала. Длинные волосы степного дикаря сдерживал рукав полосатого халата. Другим рукавом он был подпоясан. На тощих плечах Грицко висела простыней длинная холщовая рубаха, под ней набедренной повязкой просвечивал обрывок пестрой юбки, а ноги были босы. Моня щеголяла в зеленом фраке канцелярского писаря, белом фартуке с вышитыми красными цветами, розовых дамских панталонах и белых туфлях.

— Гляньте на ученого медведя, — закатился издевательским смехом Фома. — Почто бы ему не сплясать?

— Доброго вам вечера, — промямлил я смущенно.

Вампиры воинственно напряглись. Их яркие глаза вспыхнули в сумраке зелеными, желтыми и оранжевыми огоньками. Гневное шипение атаманши заставило их уступить добычу новичку. Я припал к земле возле шеи еще теплого лося. Охотники немного отдалились, но я чувствовал за спиной их дыхание и мерное постукивание сердец. Людмила присела рядом, защищая меня от Ахтымбана и Фомы.

Влажная шкура лося источала сильный мускусный запах. Вместо отвращения он вызвал голодные колики в животе. Я инстинктивно выбрал на сломанной шее убитого зверя крупную артерию и вонзил в нее зубы. С первой струйкой крови, попавшей в рот, я забыл обо всем на свете. Для меня перестали существовать и стоявшие над душой ненавистные разбойники, и воспоминания о человеческой жизни. Я не сравнивал поглощаемую кровь с вареной лосятиной, которую Никитична подавала к столу в салате из дубовых листьев. Я был способен лишь осознавать то, что мне нравится новая еда. Мысли и чувства сосредоточились на утолении голода. Время остановилось…

Оно потекло снова, когда я извлек зубы из разорванной иссушенной плоти и спокойно посмотрел на стаю. Взгляд прояснился, стал улавливать тончайшие цветовые оттенки.

Я облизал губы. Голод перестал беспокоить. Впрочем, я не ощущал и сытости, не отказался бы от добавки в виде молочного поросенка или пары рябчиков. В то же время странное умиротворение согревало душу. Я вдруг поймал себя на мысли, что отчасти понимаю сородичей. Только они меня не поняли.

Людмила сидела на траве с ошеломленным видом. Фома держал обеими руками снятый с головы платок, как девица держит венок для любовного гадания, прежде чем опустить его в реку. Ахтымбан обошел Людмилу, прыгнул на тушу и погрузил клыки в мохнатое плечо.

— Кровинки не оставил, шельма! — он сплюнул и встал на ноги.

— Добычи нам троим хватило бы с лихвой, — Фома бегло взглянул на ордынца и повернулся к Людмиле. — Нам не прокормить обжористого барчонка.

— А не съисть ли его нам, хлопцы? — вкрадчиво предложил Грицко, почесывая орлиный нос.

— Уж-ж, пож-жалуй, ш-шъедим, — прожужжала Яна. — Ш-шож добру пропадать?

— До чего сочный гусь. Таки и капает жир, — облизнулась Моня.

Я безмолвно дрожал, сидя на остывшей туше.

— Тихон пригодится нам, — Людмила неуверенно выступила в мою защиту.

Она шлепнула меня по спине ладонью — мол, не сиди как пень с глазами.

— Почтенные господа и милейшие дамы, — сбивчиво залепетал я, — позвольте с теоретического, так сказать, подхода доказать вам свою исключительную полезность в нашем… э-м-м… ремесле. Поскольку упыриное племя ведет нескончаемую борьбу с людьми, а человечество движется вперед в научном развитии, нам нельзя порастать пылью веков. Мы обязаны знать достижения великих ученых и иметь представления о философских доктринах, возмущающих брожения людского ума. В противном случае мы угодим в расставленные людьми ловушки… Я выучился в Петербурге! Имел дружеские отношения с прославленными писателями, учеными и философами. Сам государь император кланялся мне при встрече, а государыня императрица тайно присылала мне со своим камердинером письма любовного содержания. Я силен в естественных науках. К воинской службе приготовлен. Диспуты о тонких материях способен вести.

Тут фантазия и смелость иссякли. Напрасно я рассчитывал на то, что малограмотные вампиры почувствуют себя дураками рядом со мной. Дураком они сочли меня. На мое счастье, они были не очень голодны и настроение у них сохранялось вполне лирическое.

Вдоволь насмеявшись, вампиры продолжили суд.

— К чему нам в лесах городские материи, барчонок? — ухмыльнулся Фома. — Разве для хохмы.

— Ежели наш-шей королеве нуж-жен ш-шут, пущай мается с ним, — Яна сдвинула шапку на затылок.

— Экий чудной, — Грицко присел на колено. — Я не против, Панночка. Пусть барчонок веселит нас до голодной поры. А ти ж, иной раз на луну як перевертному волку хочется выть со скуки.

— Чалый с Панночкой верно толкуют, — Ахтымбан подстрекательно глянул на Фому. — С барчонком веселей. Хоть и жрет он как аргамакская коняга, а польза от него видима. Давненько меня не пробирало до рези в кишках.

— Басни будешь нам сказывать, шут, и на гуслях играть, — брезгливо дергая носом, Фома обнюхал мое лицо. — Тебе, Лютик, надобно потрудиться, чтобы охранить барчонка и себя саму, — он взял зашипевшую Людмилу за скулы и выпустил клыки. — Случись тяжкое время по твоей милости, мы с Ахтымбаном супротив тебя станем. Чалый с Панночкой за нами пойдут, а Сороку, так и быть, оставим тебе. Ох, несдобровать тебе, Лютик. Напрасно ты так со мной… Ой, напрасно!

— Сгинь с глаз моих долой, — фыркнула Людмила.

Фома мгновенно развернулся и увел вампиров в лес.

Людмила уронила растрепанную голову на мое плечо, вздрагивая в бесслезных всхлипываниях.

— Дуреха я стала бестолковая, — запричитала она. — Гибель свою приближаю. Разума ты меня, барин, лишил. Одурманил учеными хматериями. Век бы их не знать, хматериев твоих.

— Не горюй, красавица, — я обнял Людмилу, пригладил ее волосы. — Фома хочет вернуть твою любовь. Посему и наводит на тебя страх. Не сделает он нам ничего плохого. Вот погоди. Все уладится. Знавал я одного поручика. Он, когда его невеста сбежала со штабс-офицером в уездный городишко Матеевск, весь город тот грозился спалить. Так что же, бесценная моя дикарка, стоит тот городок. По сей день целехонек.

Запах Людмилы становился горче. Я понюхал ее плечо и шею. Она боязливо насторожилась и выскочила из моих объятий.

— Пошли на реку, Тихон, — позвала она.

Мы пошли по звериной тропе к водопою. Людмила учила меня различать звуки и запахи, читать следы. Особенный интерес у меня вызвали четкие отпечатки широких и плоских ступней. Семейство леших: мужчина, женщина и трое детей пересекло тропу прошедшим днем.

Пока я зарывался носом в глину, Людмила стояла рядом, не подгоняя и не отвлекая меня.

К середине ночи в лесу воцарилась странная тишина. Умолкли кузнечики и птицы, оборвалась перекличка лесовичков. Блеклые мотыльки и черные мошки бесшумно лавировали между натянутыми повсюду паучьими сетями. В этой приятной, меланхолической тишине раздался хриплый гортанный крик. За ним — еще один, тембром пониже, и еще, и еще… Затрещало надломленное дерево, взлетела стая розовых соек.

Тревожные звуки доносились будто бы издалека, но я не поверил иллюзии древесного эха. Мне захотелось посмотреть, что происходит. Пригнув голову, я устремился в бересклетовую гущу.

— Будет с тебя, — Людмила вытащила меня из кустов и вернула на тропу. — Дай удальцам поесть спокойно. В другой раз лешаков погрызешь. Не по зубам они тебе покамест.

Мои внутренности дрогнули. Я сохранил неподвижность лица и покорно кивнул.