Узник вечной свободы

Ольга Вешнева, 2022

Однажды встретив красотку, подумайте, стоит ли доверять ей. Особенно, когда она так сладко говорит. Уездному помещику Тихону теперь придется мириться с тем, что она принесла в его жизнь.Вечная жажда крови, борьба за собственную жизнь и любовь…Как научиться жить, когда ты в одно мгновение стал чудовищем из древних легенд?

Глава 11. Сон

По дороге домой я молчал слушал предостерегающие рассказы Людмилы об ужасных чудовищах, пагубном воздействии солнечного света и осиновой смолы, об идущих по нашему следу охотниках на вампиров… Загадочный господин из тайной полиции оказался известным охотником Константином Толминым, а его черная собака Дарья Прокофьевна — перевертной волчицей. Людмила предупредила меня, что охотники не уступают нам в силе и скорости. Для сражений с врагами у нас было несколько заговоренных мечей, сабель и кинжалов (обыкновенное холодное оружие не выдержало бы вампирской силы), и пара пистолетов, заряженных смертельными для оборотней серебряными пулями.

Список опасностей удлинялся с каждой минутой. Тонкий голосок искусителя звенел в голове назойливым комариком, советуя повеситься на первой горькой осине. Я упрямо его не слушал. Мне хотелось жить ради мести. По мере философского поиска смысла существования вампира, я убеждался в том, что он обязан быть. Я не понимал, что означает произошедшая в жизни перемена. Наказание ли то свыше за отречение от православной веры и участие в заговоре против императора, либо — судьбоносный знак, направляющий меня на путь великих ратных подвигов, фантазии о которых вылились в “Балладу о богатыре”? Я точно не мог сформулировать, кто же я — отверженное Богом чудовище, или всемогущее существо, наделенное особой властью распоряжаться судьбами людей и сказочных тварей. Утверждать мог одно — теперь я персонаж страшной истории, которой не суждено быть рассказанной Ульяной Никитичной.

Снять с шеи старинный крест я отказался, несмотря на его приметность для охотников. Испугался дополнительной оплеухи от чиновника небесной канцелярии. Научный материализм на удивление быстро выветрился из памяти.

— Вы отняли у меня семью. Оставьте хотя бы подарок матушки в память о ее любви, — упрашивал я Людмилу, и она вняла моей мольбе.

На рассвете меня ждало новое испытание.

Дамский угодник Арсений Назарович разведал на Востоке тайны любовного искусства, они помогали ему ублажать капризных светских прелестниц. Учитель поделился со мной деликатными секретами, но я не мог знать наверняка, произведут ли они должное впечатление на лесную императрицу, которая веками находила утешение в объятиях грубых варваров. Удастся ли мне стать ее фаворитом навеки, или она съест меня как паучиха по завершении соития, не доставившего ей удовольствия?

Право первого укуса помогало Людмиле сохранять женственную красоту. Но ее будто бы смазанное маслом, как у одалиски, лоно не пленило меня. Обжигающих жаром и болью поцелуев я не чувствовал. Безукоризненных линий ее тела, обволакивающих и кружащих меня в неистовой пляске смерти, я не замечал.

Я просто умер изнутри. Недаром средневековые невежды считали вампиров восставшими из могил покойниками. Мое тело было живо. Оно даже стало живее, неутомимее и чувствительнее, чем прежде. Но душа была мертва. Я не испытывал ни любви, ни ненависти.

Куда подевались сильные страсти, которые осами гнездились в душе поэта и непрестанно бередили ее? Куда упорхнула муза, что вынуждала производить на свет высокопарные рифмы и разыскивать слушателей: критиков, с коими я был не прочь поспорить, и поклонников?

В моей душе поселилась безмолвная пустота.

Утомившись и перегревшись в пламени моего молодого тела, напитанного изрядным количеством свежей крови, Людмила выскользнула к ледяной стене пещеры. С протяжным вздохом она откинулась на гладкий камень и привлекла меня к себе.

— Я хочу любить тебя вечно, Тихон, — прошептала она.

— И я всей душой желаю ни на мгновение не разлучаться с тобой, возлюбленная моя бестия, — я поцеловал ее ладонь. — Покуда солнце не рассыплется огненным туманом и не попалит землю, покуда хляби земные не разверзнутся кипящим варевом, я буду с тобой.

Людмила свернулась калачиком на холодном полу. Я попробовал устроиться рядом с ней. Она огрызнулась и чуть меня не покусала. Так я получил очередной урок: вампиры отмеряют личное пространство для сна. Нарушение его границ приравнивается к покушению на убийство.

Подобрав ноги к животу и сложив руки под щекой, я разместился на медвежьей шубе и занялся переосмыслением философских доктрин. На размышлении, посвященном творчеству Канта, меня сморил сон.

Во сне я бродил с Арсением Подметкиным по индийским джунглям, высматривая в густой растительности крокодилов, тигров и слонов. Красномордые мартышки дразнили нас с увешанных лианами ветвей. Кусачая мошкара кружила черными тучками.

— Признайтесь, достопочтенный махарадж, наплели вы сущих враков про добытые трофеи, — подтрунил я над учителем. — Сдается мне, вы изволили купить их в портовой лавчонке.

— Да как ты смеешь наносить мне столь возмутительное оскорбление, неблагодарный юнец?! — гневно задергал усами Арсений Назарович, наставляя на меня рогатину из красного дерева. — Я вызываю тебя на дуэль.

Он призвал в секунданты гогочущих мартышек и пырнул меня рогатиной в бок…

Я вскрикнул от боли, подскочил и долбанулся теменем о ледяной камень. Оттолкнувшаяся от меня острыми копытцами косуля прыгнула на стену и рванулась к выходу. Путь ей преградили старшие вампиры стаи.

Я спрятался под медвежьей шубой, оставив щелку для обозрения пещеры. Несчастная косуля притормозила перед моими собратьями и, развернувшись, ударила передними копытами в стену, словно пытаясь пробить себе путь к свободе.

Фома громко и противно захохотал. Косуля металась от стены к стене с жалобными воплями. Я понимал, что должен прекратить ее мучения, но боязнь получить копытом по голове запрещала мне высовываться из мехового укрытия. Отключив инстинкт самосохранения вместе с отголосками совести, я выскочил из-под шубы. Пролетев расстояние до выхода на одной скорости с косулей, я обрушился на нее всей тяжестью, выпуская когти и клыки. Я придавил кричащее вырывающееся животное к полу и вонзил зубы в яремную вену, впрыскивая парализующий яд. Косуля затихла, но ее сердце продолжало биться, пока почти вся ее кровь не перетекла в мой желудок.

Покончив с ужином, я уткнулся лицом в мохнатую коричневую шкуру и замер. Мне сделалось так плохо, что я утратил связь с собственным телом, не чувствовал разливающегося по нему тепла жизни. Мне хотелось неподвижно лежать, оплакивать жертву крокодиловыми слезами. Я проклинал себя нынешнего и себя прежнего, вспоминая дичь, сраженную выстрелом из моего охотничьего ружья.

— Молодчина, Барчонок, — похвалил Фома. — Быстренько управился с косулей. Удивил нас.

Его голос вывел меня из транса раскаяния. Я встал, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Мышцы неестественно напряглись, верхняя губа дернулась. Фома с наигранным равнодушием склонил голову и быстрыми рывками втянул воздух.

— Премного благодарен за подношение, — процедил я. — Вечер выдался лихой, как чуется.

От промокших лохмотьев и кожи Фомы пахло шкурой и кровью речного чудовища. Он был сыт, как и прочие вампиры, не исключая Моню. Людмила рискнула повести своих подданных на бой со страшным зверем, чтобы спасти меня от неразумного поступка. Победа над чудовищем вернула ей уважение стаи.

— Да, погуляли на славу, — Фома вздернул подбородок.

— Могли бы и поделиться со мной. Я не пробовал речных чудищ, — насильственное избавление от угрызений совести дало мне понять, что кровь косули только разожгла аппетит.

— Собирайся в дорогу, — Фома тронул нижнюю губу ровными белыми зубами, скрывая улыбку. — Неблизкий лежит путь.

Я представил закованных в кандалы бородатых узников. Бедолаги томились в кремлевских застенках по несправедливой прихоти царя, обезумевшего от ненависти ко всему миру. Раззадоривая прибаутками свое изуверское удальство, Фома подвергал их мучительным пыткам.

Удерживаясь от оскала, я смотрел в его наглые глаза. Меня не остановило недавнее предупреждение: нельзя заглядывать в глаза сородичу, превосходящему тебя силой.

Фома проигнорировал вызов. Я был для него не соперником и не жертвой, а шутом. Мое неоднозначное поведение привлекло внимание его настоящего соперника. Ахтымбан встал справа от Фомы и перехватил мой взгляд.

Людмила оставила меня наедине с лучшими воинами стаи.

— По какой причине мы покидаем изобилующие дичью края? — поинтересовался я.

— Охотники напали на след, — двигаясь боком, Ахтымбан зашел за мою спину.

Фома тоже придвинулся ко мне. Я оказался в ловушке, но объевшиеся после утомительной битвы вампиры не замышляли ничего плохого. Они предупредили на будущее, чтобы я не забывал своего места. Как только я опустил глаза и боязливо скукожился, они ушли.

Сборами руководил Грицко. Воинская слава обошла его стороной, зато он слыл хорошим хозяйственником. Награбленные пожитки он упаковал в просторные купеческие сумы и навьючил на мою спину. Я стал похож на муравья, едва заметного под громадой несомой им щепки. Моне досталась меньшая часть походных тюков. Фома и Ахтымбан отправились в путь налегке. Они то исчезали в лесу, забегая далеко вперед, то возвращались подогнать нас и заодно повеселиться. Людмила неторопливо выступала впереди, указывая носильщикам путь.

Насмешки сыпались на меня со всех сторон.

— Ш-шибче, ш-шибче, — чирикала Яна,

— Тяни, ишак, не лентяйничай, — Ахтымбан хлестнул меня ивовым прутом.

Фома и Грицко наперебой отпускали злые шутки. Несколькими днями раньше я вызвал бы на дуэль любого дворянина, посмевшего отпустить в мой адрес подобную насмешку, но теперь был вынужден с рабской покорностью сносить оскорбления.

Поклажу тащить было не тяжело. Во мне притеснялось столько сил, что, казалось, я могу свернуть горный хребет. Быстро продвигаться вперед мешали кустарники и низкие ветви деревьев. Молодые осинки одним своим видом внушали мистический ужас. Время от времени я опускался на четвереньки и проползал сквозь чащу как настоящий ослик. Путешествие скрашивала болтовня Мони. Девушка без устали описывала в мельчайших подробностях сражение с речным чудовищем.