Ночь бесконечная. Рассказы

Ольга Борисовна Шлыкова

В книгу вошли рассказы последних лет, в том числе фантастические. Женские судьбы, семейные истории, добро и зло. Жизнь во всей её полноте. Я ничего не выдумываю в своих произведениях, если это не фантастика, я записываю истории.В сборник вошли рассказы, ранее опубликованные в авторских сборниках «Огни фарвартера», «Кольцо Алишера», «Ванили лёгкий аромат» и «Терра. Репродукция». Книга содержит нецензурную брань.

Торт для мамы

Мне было десять или одиннадцать лет. Наша семья была неполной, отец погиб, когда мне было три года. Мама, я и две мои старших сестры жили в относительном достатке. Мать хорошо зарабатывала и получала пенсию по потере кормильца на меня и среднюю сестру, старшая уже работала. Я не помню, чтобы нам чего-то не хватало. Деньги мать хранила в сахарнице от сервиза, который стоял в серванте и им никогда не пользовались — чей-то неудобный подарок. В эту сахарницу «ныряли» все, я думаю, что мать никогда там деньги не пересчитывала.

Однажды мне очень захотелось купить себе пирожное. Дома никого не было, спросить было некого, поэтому я взяла в сахарнице купюру в двадцать пять рублей — меньше не было, и пошла в кондитерскую. Очередь была огромная, и пока я стояла, разглядывала витрину с тортами. А торты были на любой вкус и размер. И вот уже подходя к прилавку, я решила купить не пирожное одной себе, а небольшой торт, который стоил один рубль пятьдесят копеек, чтобы поели все — мама, которая любила пить чай по вечерам и старшие сёстры.

Я пришла домой, отрезала себе кусочек торта, съела его и ушла по своим делам. Сдачу с двадцати пяти рублей я оставила на тумбочке в прихожей. Когда я вернулась, мать уже пришла с работы и пила в кухне чай. Она стояла на коленках на табуретке и, облокотившись на стол, ела торт, запивая чаем. Она почему-то не отрезала себе кусочек, я ела его прямо из коробки, и как я поняла, съела уже больше половины. Увидев меня, она ощерилась в хищной ухмылке и сказала:

— Что, деньги у меня украла?

Я остолбенела. Я взяла деньги в сахарнице, откуда их брали без спросу мои старшие сёстры, и мать никогда не говорила, что они их украли. Я честно не понимала, почему мать так сказала. Я просто купила торт и оставила сдачу.

— Но я же торт купила… — Промямлила я в своё оправдание.

— Да кому он нужен этот торт! — Мать слезла с табуретки и ударила меня наотмашь по голове. — Ещё раз посмеешь взять деньги в сахарнице, руки отрублю.

С того самого дня, ко мне прилипло это обвинение — ты крала дома деньги. Мне швыряли его в лицо и мать и сёстры при любом удобном случае. За каждым праздничным застольем, я получала от матери один и тот же комплимент — «Мы с девчонками работали, а ты деньги крала». Я видела, что уже работающие сёстры всё равно берут деньги из материной сахарницы, всё так же без спросу. Но крала деньги, почему-то я одна.

Прошло много лет, прежде чем я поняла, что мать в тот день пришла с работы пьяная. Уж не знаю, где она успела выпить, но для меня это имело необратимые последствия — я стала воровкой. Так решила мать. И как только она снова выпивала, она вспоминала про эти двадцать пять рублей, злосчастный торт, и то, что я украла её деньги, и угрожала, что расскажет всем в школе, что я краду дома деньги. Я всю жизнь так и считала себя виноватой и долго боялась, что мать действительно меня опозорит перед учителями и одноклассниками.

А избавилась я от этого страха, когда мать уже была немощной, и у меня давно была своя квартира. С матерью жила старшая сестра, которая прибрала к рукам всё семейное имущество и немалую пенсию матери, и волей неволей стала для матери сиделкой. Но она видимо не рассчитывала, что мать проживёт так долго, и пыталась спихнуть её ко мне, ведь третья сестра жила в другом городе. Но я категорически не согласилась. Потому что уже забирала мать к себе, и она у меня целыми днями плакала и просилась домой, хотя её никто не обижал.

Однажды я пришла проведать мать, и старшая сестра начала свою любимую «песню» о том, как она устала от матери, и что видеть её больше не может. Я спросила её: «А о чём ты думала, когда заставила мать переписать на тебя и квартиру и дачу, и столько лет пользовалась её деньгами, а теперь желаешь от неё избавиться? Ты что не знала, что, в конце концов, мать состарится и тебе придётся за ней ухаживать?» Сестра просто взвилась от этих моих слов, и в порыве гнева выкрикнула мне: «А ты деньги дома крала!» И я поняла, что она сказала это не потому, что хотела мне припомнить тот случай, а потому что больше сказать было нечего, чтобы унизить меня и побольнее задеть. Ведь я сказала ей правду. Я ушла и несколько лет не переступала порог родного дома. И думать забыла о том, что когда-то «крала» дома деньги, справедливо решив, что мне не хватало только того, чтобы ещё сестра упрекала меня в том, что было когда-то в детстве.

Когда сестра заболела раком, она сдала мать в психушку. Дочь сестры собиралась в отпуск за границу, и ухаживать за бабушкой было некому. Денег на сиделок они пожалели. Меня к матери не пустили, потому что она лежала в психушке на платной койке, но на общих основаниях. А в психушку, как известно, посетителей не пускают. Через три недели мать умерла. На мой вопрос — почему мать пришла в больницу на своих ногах, и не прожила до конца оплаченного срока пребывания, мне ответили много позже. Её просто там привязали, и кололи обездвиживающие препараты. Кому охота возиться с девяностолетней старухой. В последние дни она даже не могла открыть рот, когда её пытались накормить. И самое страшное, и сестра и её дочь об этом знали.

Сестра пережила нашу маму всего на полтора года. Перед смертью она разговаривала с матерью, как будто она рядом, плакала и просила у неё прощения за то, что отправила её в психушку на верную смерть. Она всё время повторяла: «Много ли надо старому человеку, а они тебя закололи, чтобы ты не вставала».