Близнецы по несчастью

Ольга Баскова, 2010

Никиту, коллегу знаменитой журналистки Кати Зориной, снедает честолюбие. Ему тоже хочется добиться высот в профессии. Наконец настает его звездный час – в редакцию приходит письмо с просьбой опровергнуть обвинение в предательстве, прозвучавшее в СМИ в адрес ветерана войны Прохоренко… Никита жаждет самостоятельно провести первое журналистское расследование. Не поставив никого в известность, он берет отпуск за свой счет и отправляется на место давних событий. Скоро он понимает: успех в этом темном деле придет к нему лишь ценою жизни…

Глава 3

Владимир Егорович Коротков, плотненький старичок небольшого роста с нависшими над глазами седыми бровями, чем-то напоминавший доброго гнома, сначала принял меня любезно.

— Это вы корреспондент? — он улыбнулся, обнажив остатки зубов. — Пожалуйста, проходите. Только не пугайтесь: с тех пор, как умерла жена, я не особенно убираю в квартире.

Тут он не обманул. Едкая пыль, смешанная с песком, так и лезла в нос. В горле запершило. Я сдерживался, чтобы не дать волю кашлю. От самого старика исходил неприятный кислый запах немытого тела.

На кухню хозяин меня не повел, чему я был несказанно рад: она наверняка кишела тараканами. Открыв окно, за что я тоже мысленно сказал ему спасибо, усадил меня на стул, примостившись на диване с полинявшей обивкой.

— Дочь давно уже не приезжала, — как бы оправдываясь, он развел руками. — А мне многое не под силу. Да и что я могу позволить себе на грошовую пенсию?

Я согласился. Коротков, почмокав губами, продолжал:

— Так вы насчет Гришки Прохоренко? По-моему, не о чем говорить — все и так предельно ясно.

Мой рот открылся в виде большой буквы «о».

— Я думал, вы его друг.

— Был. А как бы вы отнеслись к человеку, который предал ваших товарищей?

— И кто-то располагает вескими доказательствами?

Он скривил рот.

— К сожалению, многие доказательства уничтожила война.

Я кивнул, добавив:

— Как против него, так и в его пользу, я думаю.

Это ему не понравилось. Скривившись, он взял одну из газет, лежавшую на белом от пыли столе.

— Вот, почитайте.

Превозмогая отвращение от сальных пятен, я поднес ее к глазам. По-видимому, именно здесь ушлый журналист разнес Прохоренко в пух и прах. Статья оказалась не такой огромной, как я думал. В принципе я и не узнал ничего нового: Григорий Иванович довольно подробно изложил мне содержание. Я швырнул газету на диван:

— Кто такой Б. Игнатьев?

Коротков засуетился:

— Какая разница? Ему следовало сказать спасибо.

— Вы уверены?

Ветеран побагровел.

— Я…

— Ладно, ладно, — я вовсе не желал душещипательных сцен. — Так вы не знаете, кто он?

Подполковник взял себя в руки:

— Человек старался, проводил расследование…

Меня начинал раздражать его скрипучий голос.

— Вы встречались с ним?

Владимир Егорович опустил глаза:

— Нет, но это не имеет значения.

Я присвистнул:

— Откуда же он черпал информацию? Где раскопал сенсационные факты?

— В музее героев-подпольщиков можно многое найти, — просипел старик.

Я с трудом улыбнулся:

— Значит, любой падкий на сенсации проходимец может писать о ваших друзьях что угодно, а вы будете спокойно принимать все за чистую монету, не пытаясь защищать их и не оставив такого права за товарищами?

Поистине позиция хозяина была удивительной.

Теперь сморщенная смугловатая кожа побелела.

— А если Игнатьев меня убедил?

— Интересно, чем? — Я опять взял в руки газету. — Разве он упоминает о каком-нибудь мало-мальски стоящем свидетеле? Впрочем, — я холодно посмотрел прямо в выцветшие голубые глаза, — вы-то сами почему остались живы? Ваше алиби и ваши объяснения, по сути, ничем не подтверждены, равно как и алиби ваших друзей.

Его руки, покрытые старческими коричневыми пятнами, затряслись.

— Какое вы имеете право!

— Имею! — зло выкрикнул я. — Мне непонятно лишь одно: почему Игнатьев сделал козлом отпущения именно Прохоренко. Но я докопаюсь до истины.

Лицо собеседника до такой степени побледнело, что я стал опасаться за физическое состояние подполковника.

— Может быть, есть какие-то другие свидетели, которых мой коллега не упомянул из этических соображений? Тогда следует отыскать и их.

Старик тревожно выпрямился, но в ту же секунду схватился за сердце, резко пошатнувшись. На его счастье, я оказался рядом и вовремя подхватил обмякшее тело. В устремленных на меня глазах я увидел явный страх.

— Вам лучше вернуться в Приреченск, — прошептал он прерывисто. — Бросьте это дело. Прошу вас. Это не кончится добром.

— А ваш друг Прохоренко так и будет жить с клеймом предателя, — констатировал я.

Он судорожно глотнул ртом воздух.

— Сколько нам всем осталось?

— Почему в таком случае вам не взять все на себя? — усмехнулся я. — Может быть, вы умрете раньше своего товарища по подполью.

Мое изречение ему не понравилось.

— Кроме того, — продолжил я, — у каждого из вас есть дети и внуки. Разве вам безразлично их будущее?

— Бросьте это дело, — упрямо повторил Коротков.

Я скривился, как от зубной боли:

— Это все, что вы можете посоветовать?

Он отвел взгляд.

— Кстати, как мне отыскать Светлану?

— Не знаю, — он был рад сменить тему. — Григорий рассказал, как встретил ее в Кенигсберге. Больше о ней никто не слышал.

— А вы не пытались ее разыскать? Обычно фронтовики обращаются во все передачи, которые могут им помочь. Когда товарищей по общему делу остается мало, они пытаются сплотиться и поддерживать друг друга, разве нет?

Старик покачал головой:

— Мы даже не знали, с чего начать.

— Не знали или не хотели знать?

Его высохшая рука потянулась к стоявшей у двери палке:

— Немедленно покиньте мой дом! И чтоб я вас больше не видел!

Я не возражал: ветеран не вызывал симпатий. Но на прощание все-таки бросил:

— Вы спокойно спите по ночам?

В ответ раздалось нечленораздельное проклятие. Только очутившись на улице и глядя на синюю гладь, успокаивавшую глаза и нервы, я понял: запах в квартире Короткова — запах страха.