Memento mori

Оливия Тишинская, 2017

Сборник рассказов на тему «А есть ли жизнь после…». И если вы подумали о путешествии в загробный мир и только, то вы поторопились. Тем самым «после» может стать что угодно. Здесь есть всё: ирония и юмор, жизнь и смерть, месть и любовь. Не пугайтесь и не относитесь к жизни всерьёз. Но помните о смерти…

Моим музам: большой и маленькой

Мечтать не больно

Строго говоря, на высоких каблуках, которых непременно требовало это платье, дефилировать по мощённому плиткой тротуару, было не очень удобно…

Хотя, разве не стоит выглядеть на все сто, когда идёшь навстречу мечте. А особенно, когда столько сил потрачено на её реализацию…

Оранжевая бензопила весила прилично. Время от времени она перебрасывала её в другую руку и на пыльно-розовой плитке тёмные капельки рисовали широкий полукруг.

«Какой идиот придумал уложить плиткой тротуары? Она же такая скользкая в любую погоду… Наверняка, он ненавидит женщин, красивых женщин на изящной шпильке… Высоких женщин… Закомплексованный коротышка… Зайти что ли по пути в дорожный комитет? Раз уж такая оказия… Не сегодня… Не стоит осквернять мечту праведным гневом…»

***

Он сидел на подоконнике реанимационной палаты, опершись одной ногой о косяк подоконника, а другую пристроив на батарее. Как в школе, когда тысячу лет назад он впервые увидел её.

С тех пор он делал так всегда. Чаще всего дома на подоконнике спальни, наблюдая, как она колдует за туалетным столиком, возится с платьями в шкафу, читает журнал.

Он сидел и смотрел на неё, спрятанную под голубоватым казённым одеялом, обмотанную какими-то трубками и слушал, как мерно пищит прибор, сообщая о теплящейся жизни. Каждый следующий писк как будто что-то отрезал от него самого. Пиу — кусочек руки. Пиу — кусочек сердца. Пиу — кусочек души.

Больно.

И каждый писк ранил больнее и больнее.

И сердце могло бы разорваться в клочья. Могло. Но не его. Он умер тремя месяцами ранее. Погиб в аварии. Точнее умер на руках у медиков через 44 минуты.

А она выжила. Или нет?

Две недели её собирали по частям, штопали, чинили, лепили что-то новое.

Потом они ей сказали… Сказали, что его нет, и она впала в кому. В глубокую кому.

Дни сменяли ночи, отец сменял мать. Они проводили около неё долгие сутки в надежде. Мать приносила с собой кипы медицинских книг и искала ответы. Отец же просто молча сидел и смотрел на неё, не отрывая глаз. Ему казалось, что отец даже не моргает. Как будто боится пропустить то ли миг её пробуждения, то ли ухода.

Сменяя друг друга, они молча и крепко обнимались и расходились. Мать домой, отец к постели дочери.

Ему хотелось зайти к ним домой, но она как будто не отпускала.

Свет в палате мерк, подчиняясь таймеру биологического времени для пациента, и он как будто растворялся и сливался с сумеречным светом за окном.

Он звал её, звал без конца, повторяя её имена, все её имена, которыми наделил за короткие семь лет. Но её не было.

Однажды отец пришёл в палату с огромным букетом роз. Медсестра помогла расставить их по углам в вазы.

— Сегодня у дочери день рождения, — без эмоций сообщил отец.

Медсестра понимающе кивнула и вышла.

Он обхватил голову руками, закрыл глаза и шагнул в окно.

***

— Знаешь, я всё время замечаю, что кто-то трогает мои баночки с кремами, — вдруг услышал он её тихий голос.

Он медленно открыл глаза и увидел её. Она сидела за туалетным столиком в своём привычном персиковом халатике из бязи, поставив ноги на носочки и немного покачиваясь на маленьком креслице. Он бы упал с подоконника, если бы мог.

— Думаешь, я? — спросил он.

— Ну а кому еще? — улыбнулась она.

— Да я просто люблю, как от тебя пахнет всей этой прелестью, вот и нюхаю втихаря, — попытался пошутить он.

— Я так и думала, — сказала она и вышла в ванную.

Он кинулся вслед. Но там её не было. Он обежал всю их квартирку. Её не было.

«Значит, она ещё жива. Или нет?»

Может ли сковать страх тело призрака? Есть ли у призрака тело? Но ему стало дурно и страшно. Он зажмурился, что было сил, и услышал ровный писк приборов. Он снова был в больнице. Она была под голубоватым одеялом. В ногах стоял отец и доктор. Мать сидела слева и держала её тоненькую ручку.

— Трудно сказать, — продолжал какую-то фразу доктор. — Но мозг умирает. Тут мы бессильны.

Мать уткнулась лицом в одеяло и тихо заплакала. Отец отшатнулся от кровати и стремительно подошёл к окну.

Он смотрел на почерневшее от горя лицо отца и зажимал рот рукой, пытаясь подавить крик боли. Ему казалось, никакая грань между мирами не выдержит его отчаянного вопля. Ему хотелось дотронуться до отца, но как?

И зачем? Сказать, что по ту сторону ничего нет? Что он вот болтается тут третий месяц. Почему? Потому что не мыслит жизни без неё? Потому что не может уйти без неё?

Он никто, нигде и никак…

Доктор похлопал отца по плечу и вышел, пряча глаза.

***

— Меня давно выписали? — спросила она, расчёсывая волосы щёткой.

— Вроде того, — неопределённо ответил он, покачивая ногой.

— Я помню, что случилось, — вдруг сказала она. — Я помню, что ты умер. А ты, наверное, гадаешь, почему я не бегу обнимать тебя. Ты призрак. Но я тебя вижу и слышу.

— Вот как…

— Я отомщу за тебя, за наше убитое будущее…

— Не надо. Ничего не вернуть…

— Не волнуйся, я уже всё придумала, и они тоже получат своё…

— Не надо, успокойся. Тебе надо жить…

— Я и живу, — сказала она. — Живу, чтобы воздать им должное… Я нашла способ. И… мне пора.

Она встала и вышла. Он снова не нашёл её в комнатах и на этот раз решил выйти в дверь на лестницу. Но не смог. Он очень удивился и впервые испытал страх за себя. Чего бояться, в сущности, мертвецу? Но ещё нигде он не встречал преград. Порой он даже думал, что может через весь земной шар вот так… Насквозь…

Он метался по квартире, не в силах понять, как выбраться. Это был не его мир. Не мир живых. Клетка. Тюрьма. Что-то серое, тягучее и удушающее обволакивало. Он готов был поклясться, что ему трудно здесь дышать.

«О, Боже, выпустите меня отсюда».

Он зажмурился, как будто сжался весь в комок и снова оказался в палате.

Она была на месте. Мать читала. Вроде ничего больше не происходило.

Он подошёл к двери палаты и попытался пройти сквозь неё. Проще простого. В коридоре сновал персонал, лениво слонялись больные и визитёры. Он тоже походил туда-сюда.

В холе что-то бубнил ящик. Он прошёл мимо, но ему показалось знакомым лицо на экране. Он вернулся. Так и есть. Этот малый был в скорой, которая его забирала с места ДТП.

«Это у него на руках я умер».

В новостях сказали, что парня нашли дома в постели нашинкованного на кусочки предположительно чем-то вроде бензопилы.

Он в ужасе отшатнулся от телевизора. К счастью, он не помнил, как было больно после аварии. Слишком быстро умер. Но парню-фельдшеру определённо не повезло. Причём вообще очень сильно.

***

— Ты знаешь, я так устала, — сказала она глядя в зеркало, — что вместо лица вижу какой-то серый овал. Надо выспаться.

— Да, конечно, — только и сказал он.

— Ещё пару дел и я совершенно для тебя освобожусь.

Он только кивнул.

— Как тебе новое платье? — она встала и повертелась перед зеркалом.

Зеркало не отразило ничего.

— Оно прекрасно. Ты куда-то собираешься?

— Не ревнуй. Это для дела. Не могу же я провожать человека в последний путь в банном халате?

Он не успел ни удивиться, ни задать вопроса. Она вышла, и снова в квартире стало пусто.

Смутная тревога, предчувствие? Или он уже знает, но опять не может смириться? Этот серый, неприятный мир. Её мир. Он так хотел быть с ней.

Хотел? Получи. Не рад? Как же так? Осторожнее в желаниях, детка.

Она вот тоже хочет. Строит планы, пусть и бредовые. Она даже не понимает, жива или нет. Но, видимо, мозг ещё борется, ещё рисует что-то себе, ещё живёт. Значит, есть надежда.

И он снова сбежал. Открыл глаза.

Над ним качала ветвями старая ива, в бетонный парапет у ног билась волна от промчавшегося мимо катерка. Серо-зелёная и какая-то густая волна. Разноцветные осенние листья в этой мутноватой жиже казались чем-то чужеродным.

Вдруг сзади резко завыли сирены.

На одной из аллеек парка он увидел толпу зевак, машины полиции и скорой. Слышались крики людей и вой собаки. Он взлетел и увидел на траве растерзанное тело. Точнее его куски, разбросанные тут и там. Один из полицейских пытался отвязать от дерева небольшую собачонку, которая истошно выла и тянулась к телу.

Если бы призраков тошнило…

Он сидел в холле больницы и ждал новостей. И это лицо ему тоже было знакомо. Точнее не лицо. Глаза. Это был парень на мотоцикле, который подрезал их за минуту до аварии. Собственно, если бы не он… Может быть они разминулись бы с КАМАЗом… А может и нет…

***

— Тяжёлый день, — сказала она. — Еле отмылась.

— Угу, — сказал он, глядя в окно. — Почему бензопила?

— Рекламу видела на шоссе в тот день. Хорошая реклама. И пила отменная.

— Может не надо? Ничего не изменить…

— Ты мог бы жить… А я без тебя не живу, ты же видишь…

— Как ты это делаешь?

— Что?

— Убиваешь их?

— Беру пилу и иду…

— Я не это имел в виду.

— Я поняла. Ты тоже так можешь. Ты же призрак. Некоторые люди так бесцельно существуют, что и не заметят, как ты займёшь их пустоту. Попробуй. Хотя вот интересно, узнаю я тогда тебя или нет…

Она отточенным движением накрасила красной помадой губы. С дивным изяществом погрузила ножки в туфли на шпильке.

— Но ты же… — он не смог закончить фразу, растворился в созерцании и боли.

— Да… Я же девочка, я должна носить бусики. Я помню…

— Прошу не надо… Я всегда буду рядом…

— Скоро мы будем вместе, — она подошла к окну, протянула руку. — И я смогу обнять тебя, но сначала заберу их всех с собой…

Она повернулась и вышла.

Третьим был водитель КАМАЗа.

— Теперь я могу пойти с тобой.

Он согласно кивнул.

Она подошла к окну и распахнула створки.

— Пойдём, — она встала на подоконник и подала ему руку.

Он встал рядом и дотронулся до неё. На удивление она была тёплой и вполне ощутимой.

— Идём же, — снова сказала она и шагнула за окно.

Он шагнул следом.

Он взлетел, а она нет.

декабрь 2017