По ту сторону жизни, по ту сторону света

Виталий Храмов, 2023

Он пытался прожить обычную жизнь в этом страшном и жестоком мире. Мире магии и меча, пережившем апокалипсис. Голод, запустение, средневековье с мечниками и магами. Но, кроме них, в мире разлита Скверна, бродят её порождения – мутанты, ожившие мертвецы. И рядом с этим всем божественные сущности, играющие в какие-то свои вечные игры. И он оказался пешкой в этих играх. Он пытался избежать участи пешки в играх богов, хотел просто жить, просто любить. Преданный, изгнанный, разочаровавшись в своих помыслах и желаниях, решил завершить свой путь в этом мире самым радикальным способом, какой смог придумать. Забыв, что то, что уже мертво – умереть не может. Ведь он мертв, он уже фигура на доске божественной партии. Он – инструмент, оружие. Орудие Смерти. Он уже по ту сторону жизни, по ту сторону света. И его ждут новые тёмные тропы. А на них его ждут тёмные личности и мрачные сущности, слишком долго скрывавшиеся в этой тьме. Смерть их слишком долго ждёт. С мрачной усмешкой орудие Смерти идёт тёмными тропами в самую тьму. Во имя света и жизни.

Пролог

Она была полноправной хозяйкой этих мест. И никто не осмеливался оспаривать её права на эту землю. Никто. Тем более — сейчас. Всяк знал, что свирепее Скверного Медведя может быть только — Скверная Медведица, защищающая логово медвежат. Вся Чаша Погибели Богов знала, что она — принесла сразу трёх медвежат. Никто не смел нарушать её покой. До тех пор, пока медвежата не вырастут и не покинут берлогу в поисках своего места, своей земли, своих охотничьих угодий и всего удела ответственности.

Потому что кроме охотничьих угодий Чаша Погибели Богов была и зоной ответственности Скверной Медведицы, пока единственного медведя в чаше после гибели медведя. И всё, что жило в этих мрачных, топких и влажных лесах чаши, надеялось на её защиту. И Медведица стояла на страже этого неустойчивого равновесия жизни в этих Скверных Чащобах. Это была её земля. Охотиться на них могли только те, кому Медведица — позволила.

Опасность она почувствовала сразу же. Едва на самой опушке леса погибли первые Живущие, Медведица грозным рыком загнала медвежат в укрытие берлоги и побежала навстречу опасности, проламываясь прямо сквозь влажные заросли скверных растений. Все звериные тропы были заняты спасающими свои жизни её поднадзорными. В их мыслях была паника, они смердели — ужасом. В этом парализующем страхе даже не замечая Хозяйку, влетая ей прямо под лапы, визжали, разрывая свои связки и мускулы, вырывая свои когти — рвались прочь.

Когда Меведица увидела его, её тоже охватил ужас. Смертный ужас. Все, у кого хватало ума или Чувства Жизни, многим заменяющего ум, с одного взгляда на него — ощущали этот смертный ужас.

Но Клыкан не обладал ни тем, ни другим. Толстая шкура, длинные клыки, большая масса и необузданная свирепость заменяли ему и ум, и чутьё. И Клыкан принял Смерть за того, на кого он был похож только внешне — на Двуногого. На одного из тех двуногих, что забредали сюда, надеясь на свои острые холодные Длинные Зубы. Потому Клыкан сделал то, что делал всегда — атаковал, надеясь разорвать, растоптать Двуногого. И отведать его мягкой и нежной плоти. Пустоголовые Клыканы атакуют даже ходячие кости, каждый раз надеясь отведать плоти двуногих, которой на ходячих чаще всего уже не бывает.

Медведица залегла, смотря на атаку Клыкана сквозь смеженные веки. Клыкан ожидаемо промахнулся. Двуногие ловкие. Если сразу в страхе не побежали от опасности, то для охоты на них нужно терпение и ловкость. Клыкану выносливость и свирепость заменяли ловкость, а упрямство у него было вместо терпения.

Но в этот раз Клыкану не помогло ничего из того, что обеспечивало его выживание и свою собственную нишу в тесной взаимосвязи пищевых цепочек мира. Короткий пронзительный визг достиг Медведицы одновременно с нестерпимой вспышкой смертельной опасности. И Медведица, впервые за всю свою жизнь, издав рёв ужаса, рванула к берлоге.

Медведица уже не старалась ступать тихо, вкрадчиво, не припадала к земле, не обнюхивала воздух, не прислушивалась к разлитой в воздухе жизни, как она делала, подкрадываясь к этому Двуногому. Медведица уже поняла, кто пришёл в её землю. Смерть. Неотвратимая Смерть. Которую невозможно остановить, невозможно убить. От Смерти можно только сбежать. И Медведица спасалась бегством. Впервые с тех времён, когда она покинула берлогу своей матери. Медведица не бежала даже от тех двуногих, которые убили медведя. Она добила тех двуногих, оставив их тела муравьям.

Но Несущий Неотвратимую Смерть Двуногий настигал её огромными прыжками, подобно тому насекомому, за прыжками которого так любят наблюдать её медвежата. Двуногий уже не обращал внимания на прочих живущих. И леденящее кровь понимание, что Несущий Смерть пришёл именно за ней, охватило Медведицу. Хозяйка Чаши Погибели Богов прямо на ходу облегчилась, опорожнив мочевой пузырь и кишечник, рёвом подзывая медвежат из берлоги.

Медвежата были, как и Медведица, как и их буйный отец, очень сообразительными, хорошо чувствующими течения потоков жизни, потому они выбежали из норы, пристроились за матерью и пушистыми комками катились по прокладываемой Медведицей тропе в зарослях изломанных Скверной деревьев.

С облегчением она заметила, что Двуногий отстал, наткнувшись на камень Алатырь возле берлоги. И у Медведицы появилась надежда, что удастся спасти своё потомство, вывести медвежат из Чаши, переставшей быть им Домом.

Но все надежды рухнули, вместе со светом жизни, когда Двуногий встал прямо на её пути. Встал уже на самой опушке леса. Медведица, ревя от злости и отчаяния, поднялась на задние лапы, выпрямляясь во весь свой гигантский рост, вознося над Двуногим мощные лапы с когтями, больше похожими на мечи. Мир для гигантского зверя сжался до размеров этого Двуногого.

Медведица не питала никаких надежд на исход поединка. Она лишь надеялась вырвать для медвежат шанс спастись. Дать им время убежать.

Но в тот момент, когда невидимая стена ударила Медведицу, отшвыривая её, придавливая к земле, вдавливая её во влажную топь Чаши, до ушей Медведицы донесся отчаянный крик боли её младшего медвежонка, лапа которого провалилась в расщелину скрытой под дёрном скалы и застряла.

В гаснущем сознании Медведицы вспыхнуло отчаяние. Но даже крик отчаяния не смог вырваться из её горла, стиснутого невидимыми, но жесткими, как скалы, обручами.

И когда от мира в глазах Медведицы осталось только маленькое-маленькое пятнышко, меньше, чем глаз пушистого ушана, оковы, стискивающие её горло и вдавливающие Медведицу в топь, пропали. В ярости Медведица рванулась. Двуногий, что стоял на её груди, комком шерсти взлетел в воздух, с чавканьем ломая стволы деревьев, упал на землю. Медведица оказалась прямо над ним прежде, чем руки Двуногого закончили падение. Её пасть распахнулась, чтобы одним движением сломать этого невеликого телом, ненавистного Двуногого.

Но медвежонок опять взревел от боли. Медведица отпрянула от Двуногого. Его маленькое тело уже не источало той Неотвратимый Смерти. Медведица посмотрела в его маленькие глаза на маленькой голой жабьей мордочке, полностью лишённой шерсти, как и у этих болотных жителей. Глаза Двуногого ждали.

И, казалось, нужно одно движение. Лишь одно. И все страхи позади. Весь ужас останется лишь воспоминанием. И Медведица вновь будет Хозяйкой Чаши Погибели Богов. Но…

Смерть пришла в Чашу. Смерть. Чистая, ничем незамутненная Смерть. Медведица задрожала всем своим великим телом, сжавшись, отпрыгнула от тела Двуногого. Подбежала к медвежонку, что продолжал жаловаться, что земля не пускает его. Медведица ткнула малыша носом, толкнула лапой, лишь вызвав отчаянный крик боли.

Смерть была рядом. Смерть ждала. И глубинная, всепоглощающая Смерть проснулась, поднимаясь со дна Чаши Погибели Богов. Двуногий, против накатывающих волны ужаса Смертей уж совсем безопасный, поднялся, достал блестящий зуб, какие используют эти прямоходящие сородичи болотных жаб. Медведица отпрыгнула, оскалив зубы, каждый из которых был много, много больше зуба Двуногого. Но гололицый всё одно шёл. И чем ближе он подходил, тем больше Медведица сходила с ума. Он сам был Смерть. Его зуб — Смерть. И сзади — Смерть, снизу накатывало ощущение всепоглощающей Смерти.

Медведица жалобно закричала, металась, не в силах преодолеть ужаса, но не в силах и оставить своё потомство.

Двуногий подошёл. Взмахнул зубом, несущим Смерть. Медведица опять поднялась на задние лапы, взревела. Но рёв получился не угрожающим, а каким-то жалобным, хотя и оглушительным. Рука Смерти рухнула. Целый кусок скалы, спрятанный в переплетении дёрна, исчез. Рвущийся из западни медвежонок кубарем покатился под брюхо Медведицы.

В ту же секунду устрашающая пасть Медведицы сомкнулась на холке медвежонка, поднимая его, рывком, в воздух. И вот уже громадина Скверной Медведицы огромными прыжками несётся прочь от этого места.

Лишь миновав опасное место, Медведица обернулась, бросив взгляд, на ходу, через плечо.

Чудовищно огромное тело всепоглощающей Смерти Дна Чаши Погибели, источающее волны липкого ужаса, вырвалось из глубин Погибели Богов, поглотив не только маленького Двуногого, но и изрядный кусок чащобы. И рухнуло обратно. Над огромной воронкой, что осталась от норы всепоглощающей Смерти, смыкалась чёрная болотная жижа.

Медведица остановилась, опустила комок медвежонка. И, неспешно переставляя лапы, пошла обратно к чёрному зеркалу норы. Опасность миновала. Всепоглощающая Смерть редко поднимается со своих глубин. Память о всепоглощающей Смерти пришла только из самых глубин памяти предков, из наследственной памяти, генетической, из самых тёмных пещер инстинктивных чувств. Сама Медведица никогда не ощущала подобного.

Но теперь надо пометить это место как непроходимое, топкое. И будет оно таким до следующей смены лун. Медведица метит заросли вокруг неестественно ровной и неестественно круглой лужайки, выглядящей обманчиво зелёной и безопасной. Надо оградить поедающих растущее от этой безмятежной западни. Это долг Хозяина Чаши Погибели Богов.

Спасённый Двуногой Смертью медвежонок деловито брызгал на стволы, во всём повторяя мать. Он тоже рождён для доли Хозяина. И повторение действий предков единственный для него способ научиться выполнению своих обязанностей.

Закончив свои дела, Скверные Медведи неспешно, как и полагается Хозяевам, покинули это место, заставившее их понервничать.

Покрытое зеленью водорослей зеркало следа всепоглощающей Смерти пошло волной, выпуская пузырь воздуха, вынесший почти новый сапог, набивший такие неприятные болячки своему хозяину. Перевернувшись, сапог наполнился чёрной водой и скрылся под ряской. И всё опять стало безмятежным.

Жизнь продолжалась. Странная, непривычная, крайне жестокая, но жизнь.

* * *

Только недалеко, всего в паре дней пути верхом, девочка с огненно-красными волосами плакала навзрыд. А юноши и девушки, что пришли проститься с ней, поняв причину отчаянного горя своей названой сестры, преклонили колени, сняв шлемы, склонили головы, уперев мечи в пол, положив руки на гарды. Преклоняясь перед оплакиваемым, выражая ему своё почтение и признание.

Но через минуту молчания воины встали, бросили мечи в ножны и вышли во двор, где их ждали снаряжённые кони, а на улице в нетерпении колыхались стройные ряды тяжеловооружённых всадников с золотыми пиками на щитах.

Последней выходила высокая девушка. Её огненные косы были убраны под кольчужный наголовник.

— Хорошо, мать не знает, — вздохнув, сказала девушка юноше с волком на груди, что ждал её, — пусть он для неё будет ещё жив. Ещё хоть немного. Но — жив.

Вооружённые люди в пламенных накидках закрыли за ними ворота. Один из них, самый пожилой, тяжко вздохнул. Ему было очень жаль, что погиб тот человек. Ему было очень жаль, что эти отважные юноши и девушки идут на погибель. За жизнь. За свет. На тьму. Но кто-то должен сражаться за жизнь. Сгорая в сражении, светом подвига своего — разгонять тьму.