Стихотворения. Из одиннадцати книг

Олег Филипенко

«Я думаю, что истинное призвание Филипенко в литературном поле не только проза, но и стихи; в них он наследует пушкинские традиции, они легки, естественны и – дышат сегодняшним днем».Эмиль Сокольский, критик Книга содержит нецензурную брань.

ИЗ КНИГИ ВТОРОЙ. «ПЬЕТА» (1989—1993 г. г.)

Сонет

Когда, мой друг, ты в жизни, как в пустыне

Окажешься, где некого любить,

Где не на ком свой взгляд остановить

Не потому, что хочется гордыне

Величия, а потому, мой милый,

Что дан тебе от Бога сердцу был

Огонь и дух, избыток чудной силы,

Который ты напрасно загубил

Среди людей, то ты, ценя страданья,

На Бога не ропщи. Настрой же слух

На внутренни свои воспоминанья:

Искусству посвяти себя, мой друг.

Ему вверяй свои душевны силы —

Оно тебе облегчит путь унылый.

1989 г.

Сонет

Не верь, мой друг, глазам своим,

Коль видишь, будто я доволен

Своей звездою; я не волен

Собой и сердцем нелюдим.

Я испытал, что значит рок,

Что возвышается над всеми,

Но одиноких тяжко бремя

Вещать свой жизненный урок.

Беда не в том, что мерой сил

Души является бессилье,

А в том, что эти божьи крылья

Средь смертных редко, кто носил.

И только смутная надежда

Моя — блаженная невежда.

1989 г.

Монолог моего Дон Жуана

Вернуть былые заблужденья

Желать смешно, но почему

Противны сердцу моему

Его ж унылые сужденья?!

Бездействие души постыло

Самой душе! И воли сила

Влечёт к поступкам с напряженьем:

«Коль счастья нет, то всё уж было,

Смирись и обратись к добру;

Презри желаний устремленья,

К чему обиды униженья

Терпеть высокому уму?..»

Иль что-нибудь в таком же роде…

А сам сужу лишь о погоде,

Шучу, кучу и сердцу скучно,

И с идеалом неразлучна

Моя душа… И мыслю я,

Что всех томит одно и то же,

Что без любви постичь не может

И гений смысла бытия;

Что испытать и соизмерить

С мечтой — обязанность творца;

Что нет несчастнее лица,

Который отказался верить

В значенье и величье жизни;

Что в злой и мрачной укоризне

Пустынника — глухая зависть

И честолюбие страдальца,

И как, к примеру, не исправить

Проклятьем сломанного пальца,

Так он не может сострадать

Тому, что призван презирать…

Так я спешу уверить душу

Предназначеньем, как на сушу

Поникший парусник спешит,

Былою бурею разбит…

Но дни текут, — я побеждаю

Уныние… И вот опять

Спешу я сердце волновать

И новой страстию пылаю!..

Декабрь 1989 г.

Элегия

Я невысок в своём происхожденье

И вырос в очевидном униженье,

Но с юных лет священная любовь,

Что помыслы высокие питала,

Мой нрав облагородила и кров

Дала для процветанья идеала.

Тогда я вышел в поисках богов.

Я целью благородною задался.

Я вырвался из тягостных оков

Всеобщей косности, в которых задыхался.

Но нет богов средь смертных! — много дней

Я жил младою силой упованья,

Но, наконец, постигнул и людей,

И тщету благородного мечтанья.

1990 г.

Отрочество

Смущая робкий дух сомненья

Мечтаньем в сладостном бреду,

Я роc, витая с упоеньем

В коммунистическом саду.

И избегая мир отступный,

Что не вмещал мой идеал,

Хранил в душе алтарь преступный

И слёзной верой окроплял.

Так в упоенье простодушном,

Тая высокие мечты,

Я уживался в мире душном,

Среди духовной пустоты.

27 сентября 1990 г.

«Когда брожу отшельником угрюмым…»

Когда брожу отшельником угрюмым,

Пеняя на уныние свое,

Кошмарные, навязчивые думы

Над тем, что называют «бытие»

Меня волнуют до изнеможенья.

Всё кажется: недавно я готов

Был восклицать призывно: «О, терпенье!

Там — Идеал» — и — как среди штормов —

Душой своей среди волнений страсти

Я управлял и счастлив был напасти.

Но шторм утих; я, бедный капитан,

В смущенье зрю, как из сердечных ран

Струится дух нежданных откровений…

И видится, что волею томлений

Я в заблужденье был так много лет…

Ужель всё так? и мне открыт секрет

МЕХАНИКИ душевных устремлений,

Где цель бессмысленна, а тайны Божьей нет?

6 ноября 1990 г.

Весной

Весна минувшая была

Лишь откровением постыдным.

О, как мне стало очевидным

Томленье хаоса и зла,

Когда, в плену изнеможенья,

Я в ужас цепкий приходил

Перед бесцельностью томленья

Всех этих вешних, мутных сил…

31 октября 1990 г.

«Моя терновая стезя…»

Моя терновая стезя

Чурается пустой забавы, —

Я слишком знаю, что нельзя

Не презирать молвы и славы.

Я чту, что сердце говорит…

И пусть в нём будет мало света,

И пусть оскоминой болит

Язык усталого поэта, —

Я знаю, — наступает час

И за грехи людские, где-то

Вдруг раздаётся Божий Глас

Из уст случайного поэта!

21 января 1990 г.

«Где, милый друг, среди тщедушных…»

Где, милый друг, среди тщедушных,

Среди напыщенных глупцов

Найти мне пару подлецов

Не столь сердцами малодушных,

Чтоб хоть враждою заменять

Привычку хладно презирать

Людей?.. Увы, увы!.. Когда б влюбиться,

Чтоб хоть немного измениться

И, если б Бог дал, то добрее

Мне стать… Но, следуя затее,

Я вижу, что среди красавиц,

Чей безупречный ровный глянец

Напоминает мне давно

Американское кино,

Меня уныние стесняет

И неудачей огорчает…

Минуту-две… А потому

Нет больше сердцу моему

Занятий средь толпы ничтожной,

Умеренной и осторожной!..

1990 г.

«Со скукою в одной упряжке…»

Со скукою в одной упряжке

Тоскует верный идеал.

Пришла пора раздумий тяжких:

Что я сберёг, что потерял.

И страшно мне воображеньем

Себя минувшего искать.

С каким испугом и презреньем

Он на меня б посмел взирать!..

1990 г.

О юных спорах и настоящем

Как часто философским спором

Я развлекался средь друзей,

Не углубляясь в мир страстей,

Но воспаряя томным взором.

Я говорил с сердечным жаром,

Служа возвышенной мечте,

И поражался в простоте

Души отличным идеалам.

Я восклицал чрезмерно, пылко;

Судил о многом наугад;

Упорствовал пред чьей-то ссылкой

На имя, будь оно — Сократ.

И, чтя душой авторитеты,

Я злился, попадал впросак,

Когда священные предметы

Мне растолковывал дурак.

Теперь не то… И я напрасно

Не потревожу мысль свою.

Мне многое теперь так ясно,

Что… о НЕЗНАНИИ молю!

1990 г.

«Когда, прельщён извечной темой…»

Когда, прельщён извечной темой,

Я вовлекаюсь в чей-то спор,

Готовый вправить разговор

В свой мир, что видится системой

Постылых знаний, то, спеша

Словам придать и вес и стройность,

Мой ум, насмешкою дыша,

Вдруг извергает непристойность

Посредством злого языка,

И я — «валяю дурака».

17 октября 1990 г.

«Забросил я писать сонеты…»

Забросил я писать сонеты,

Пишу лишь вялые вирши.

Но ты, приятель, не спеши

Напомнить мне о струях Леты.

Я гибок, словно уж, и чувству

Я форму новую найду.

Я близок всякому искусству,

Как близок с юности труду.

Мне новый видится сейсмограф

Моей изменчивой души;

Мне грезится кинематограф

И мысли — славно-хороши!

28 декабря 1990 г.

Виталику Х.

(Из письма)

За год один я прожил жизнь:

Я ведал всё, но счастья мало.

И вот без поздних укоризн

Хочу опять начать сначала.

Благослови ж меня, мой друг!

Пусть мне фортуна улыбнётся,

Пусть благодатью дух упьется,

А не печалью новых мук.

Устал… И, кажется, ещё

Один мятежный год — и крышка:

Мне 25, курю, одышка,

И худ, как нищий из трущоб.

Так поскорее приезжай

Ко мне гостить хоть этим летом.

Я расскажу, как стал поэтом,

А ты на ус себе мотай!

18 марта 1990 г.

«Ещё мелькают предо мной…»

Ещё мелькают предо мной

Воспоминания живые,

Когда рассудок молодой

Мрачили страсти молодые.

Но уж того не повторить,

Что было жгучею напастью,

И сердце простится любить

Иною — трепетною страстью…

15 ноября 1990 г.

Каникулы

1

В душе живые впечатленья

От видов родины моей

Угасли скоро… Пару дней

Ходил я в трепетном волненье

По душным улицам, где я

Уж не бывал опять полгода.

Воспоминаньями живя,

Столь подряхлевшая природа

Моей души слегка грустила:

Ей прошлое казалось мило…

Но не люблю грустить о том,

Что минуло: невольна жалость

К себе слабит меня и малость

Досадно на себя потом

И пусто как-то… Да к тому же

Так часто слышишь от людей

Их ропот глупый и досужий

И жалость к участи своей,

Что удержаться от презренья

На сокровенны сожаленья

Свои не в силах я… Но это

Не сердцевинный срез предмета,

О коем высказать хотел

Я мысль свою. — Кто верит в Бога,

Тому судьбы своей дорога

Есть путь к блаженству, и предел

Не существует… Иль, к примеру,

Рассудком презирая веру,

Иные завершают путь,

Влачась до гроба как-нибудь

С тем равнодушием и скукой,

Что верный след того, что мукой

Была им жизнь… А, впрочем, вижу,

Мне этой темы не поднять:

Лишь только истину обижу.

Итак, два дня ходил гулять

Довольно бодро я, но вскоре

Асфальт, машины, детвора,

Безделье, скука и жара

Мне дали знать, что уж пора

Уехать к бабушке, где море

Волнами брег пустынный бьёт,

Где позабыв мертвящий год,

Упьюсь живительной свободой

Средь величавой красоты,

Не скованный столичной модой

Жить напряженьем суеты.

2

И вот на море я… Но прежде

Хочу довериться надежде

Найти свой глас в созвучье дней

Давно минувших… Ну! живей

Играй моё воображенье,

Чтоб, оживляя впечатленья,

Парить, как прежде… Здравствуй, море!

Как сладко дышит на просторе

Младая грудь! Как жаждет жить!

Как рвётся духом проскользить

По беспредельной зыбкой глади!

Так младость, не познав страстей,

Рукой невинной мнёт тетради

Для поэтических затей,

Томится, не находит слова,

А мысль без корня, невесома

Парит высоко… Но, бывало,

Межводное* меня спасало,

Даря живительный приют

От яростных сердечных смут,

Внушая мысль, что сердца страсть

Есть всё же низменная часть

От целого; что дух мой вечен;

Что срок земного быстротечен;

Что, не жалея ни о чём,

Легко земли оставить дом…

3

То было прежде… Ныне, ныне

Не то со мной: с душой холодной,

От чувства высшего свободной,

Бродил (как будто был в пустыне)

Уже на третий день я… Скука

Меня заставила искать,

Чем можно время коротать,

И я нашёл: стрелять из лука,

Как бессердечный Купидон,

В сердца красоток. Обаянье

Служило луком, было слово

Стрелою и — огонь! — готово

Знакомство: ум чужой пленён

И завоёвано вниманье…

Но это ль то, что нужно мне?..

Нет, нет! Скорей бежать, покинуть

Места, где страсти на коне,

А конь давно успел остынуть,

Коль конь — душа… (Пример хорош:

Он наизнанку бы, казалось,

Суть вывернул, но мне досталось

Такое знанье: правду ложь

Выводит к истине — и это,

Быть может, страшно для поэта.)

И вновь я дома… Слава богу!

Каникулы идут к концу:

Билет на поезд и в дорогу…

По загорелому лицу

Сбегает лёгкая улыбка,

Светло и просто в голове:

Пусть в прошлом многое — ошибка,

Но всё исправится в Москве!

конец августа 1990г. Симферополь

* Название села в северо-западной части Крыма.

Сонет

Когда божественным отмеченная сила

Дала великодушные мечтанья

Моей душе, взиравшей сиротливо

На чуждый мир и чуждые страданья, —

Я верил помыслам… Мечтая с упоеньем

О торжестве ума и доброты,

Я на людей взирал с ожесточеньем

И презирал их мелкие черты.

Но годы шли… Язвящие желанья

Смутили душу и рассудок мой,

И чрез тернии счастья и страданья

Мне ближе стал печальный мир земной.

Но помыслов высоких вдохновенья

Хранят средь бурь надежду и терпенье.

1990 г.

Воспоминание о первой любви

Душа моя любить ещё желала

С тех давних и почти забвенных пор,

Когда едва очерчены начала

Влечений смутных, наполнявших взор

Невинным любопытством, неизбежно

Венчавшихся вопросом: что она? —

Зачем так странно телом сложена?

(И помню — я не раз ломал прилежно

Свои едва окрепшие мозги

Над странностью телесного сложенья.

С тех пор прошло сто лет; все впечатленья

Сменились на другие, но, средь зги

Пространных лет, я помню напряженье

Раздумий важных… Но, пожалуй, это

Не суть того, что можно, чуть дыша,

Назвать умильно: детская душа.

А потому, я поищу поэта

В себе, чтобы наглядно изложить

Всё то, о чём успел уж заявить.)

Итак, моя душа любить желала

С тех давних и почти забвенных пор…

Я помню девочку: её печальный взор,

Сердечность та, с которою играла

Она с любимой куклой, кроткий вид

И личико красивое в веснушках,

И розовые маленькие ушки,

И слёзы горькие от ветреных обид

Приятны были мне. Её любил я

Развеселить, чтоб, счастливо смеясь,

Она со мной играла, не боясь

Найти обидчика, и, кажется, что был я

Сам счастлив той минутою, но всё ж

Мне больше доставляла наслажденья

Внезапная обида: словно нож

Входил в неё, — рыдая в исступленье,

Её страданья шли из глубины

Сердечка чуткого. А я над ней стоял

С неясным ощущением вины

И с сладостною мукой состраданья

И нежности — и, весь трепеща, ждал

Сладчайшего: когда меня рыданья

Вдруг содрогнут… О, мой сладчайший миг!

Какие муки я тогда постиг!

Поймёте ль вы? Иль скажете сурово,

Что это для любви невинной ново;

Что мальчику пристойно защищать

Избранницу свою, а не ломать

Ей сердца?.. Эти замечанья

Вполне разумны, но моё признанье

Касается меня, и ваш укор

Суть естества не изменит нимало.

Ведь впрямь моя душа любить желала

С тех давних и почти забвенных пор!..

14—17 сентября 1990 г.

«Уж нет ни страсти, ни отваги…»

Уж нет ни страсти, ни отваги

В груди остынувшей моей,

А руки тянутся к бумаге

Излить печаль насущных дней.

Кто я? зачем? и что мне надо

От жизни, остудившей кровь?

И что есть высшая награда —

Бессмертье, истина, любовь?..

Любовь, я знаю… В ней едино

Живут понятья два других.

Но где взять сердце исполина,

Чтоб огнь священный не утих?..

Ах, опыт — тяжкая обуза!

Ах, люди… полно упрекать.

Мы их прощаем, правда, муза?

На них не стоит уповать…

31 октября 1990 г.

«Как не томись я знаньем света…»

Ю. А.

Как не томись я знаньем света,

Как не мечтай под Рождество,

Всё, наконец, поглотит Лета,

Сровняет пыль и божество.

Лишь ты, надменная подруга

Того, что нынче — атавизм,

В мой час унылого досуга

Колеблешь цепкий пессимизм.

Когда бросаешь чудный камень

Ты в кем-то выстроенный хлев,

В твоих очах — нездешний пламень,

В твоих речах — нездешний гнев.

И в этот миг мне всё глядеть бы,

Не разбирая смысла слов,

И восклицать: «Раз Юлька — Ведьма,

Я верить в Господа готов!»

29 октября 1990 г.

Совет

Если жизнь тебя обманет…Александр Пушкин

Когда ты холоден душой

(А это, друг мой, неизбежность)

Спасает от тоски глухой

К воспоминаниям небрежность.

Умей тоскою пренебречь.

И в легкомыслие, беспечность

Умей рассудок так облечь,

Чтоб в настоящем плы́ла вечность.

Скажи себе: «Я не хочу

От жизни ни добра ни худа.

Я Року дани не плачу,

Раз позабыл иду откуда.

Я в настоящем растворён…»

(А настоящее прекрасно —

Раз ты душой не вовлечён

В воспоминания опасны.)

Здесь ощутишь, что снова чист.

Что жизнь загадка, как и прежде, —

Как с иероглифами лист,

Что дан беспечному невежде.

14 февраля 1991 г.

По-дон-кихотски

Того, что было — не вернуть.

Я на коне — и снова в латах.

И в новый отправляясь путь,

Не надо думать об утратах.

Не надо думать, что могло б

Со мной чудесного свершиться,

Когда бы бешенный галоп

Мог за чертой остановиться.

За той чертою, где предел

Бесстрашья, муки и блаженства,

Куда Кихот сквозь мрак летел

С безумной жаждой совершенства!

24 января 1991 г.

«Я хладнокровен, но вокруг…»

Я хладнокровен, но вокруг

Гляжу поверхностно и еле.

Не понимаю слов, как «друг»,

Как «благородство общей цели».

Давно доверившись судьбе,

Не помышляю об отваге.

И размышляю о себе,

А не о всенародном благе.

Гляжу на прошлое свое

Без зависти и сожаленья

И — раз постигнув бытие —

Чураюсь жизни треволненья.

Раз попадаясь на искус,

Даю отчёт себе за это.

И разве только не смеюсь

Над тем, что в юности пропето.

1991 г.

К портрету М. Ю. Лермонтова

В возможность счастия не верил

Сей выдающийся поэт.

Он глубину страстей измерил,

Но был убит в расцвете лет.

Как знать, когда б рукой жестокой

Он не был бы повергнут в прах,

Он, может, стал бы русский Бах

С душою пламенно-высокой.

Он возмужал и был готов

Для просветлённых вдохновений,

Но, видно, был он слишком гений,

Чтоб из своих же заблуждений

Уйти без жертвенных даров.

И вот чрез тернии исканий

Я говорю: искать страданий —

Мечта нестойкого ума.

Ищите счастия, а тьма

И муки — зреют сами.

12 января 1991 г.

О ремесле

Дороже мне из пустоты

Внезапно явленное слово,

Чем возведенье красоты

До матерьяла неживого.

Я должен разрушать и жечь

Оставленные духом храмы,

Чтоб стройность новую извлечь

Из хаоса душевной драмы.

18 февраля 1991 г.

«Мне счастья хочется давно…»

Мне счастья хочется давно

Обычного, земного.

В нём для рассудка моего

Так много дорогого.

Рассудок! Сколько раз со мной

Играл он и лукавил.

И всё ж меня один лишь он

Пока что не оставил.

Уже душа не стеснена

Напором юной страсти;

Уже исчерпаны до дна

Слова о злой напасти.

А, значит, надо как-то жить,

К чему-то вновь стремиться.

Нельзя минувшему служить,

Где нечем поживиться.

Пусть я сегодня зол и груб,

Пусть к прошлому неточен,

Пускай мой сердцевинный сруб

Ничтожным озабочен,

Но с настоящим я всегда

Соотношусь в искусстве.

Перо не ведает стыда

И в малодушном чувстве.

29 января 1991 г.

Пьета

Как говорил один философ:

Мне истина дороже родины.

Один — томится от вопросов,

Другой — по ягодам смородины.

А я томлюсь мечтою прежнею:

Найти себе такого счастия,

Где, может, сердцу безнадежнее,

Но где ко всем живёт участие.

Тот, что томится от вопросов,

Ответ коварнейший получит,

И, рефлексируя, философ

Себя сомненьями размучит.

И, цепенея от догадок,

Сбежит на лоно он природы,

И будет сердцу грустно сладок

Вид на поля и огороды.

Затем — как на природе водится —

Он усыпит свои сомнения,

И смысл жизненный откроется

Лишь в непрерывности движения.

И находясь душою в статике,

В той мёртвой точке откровения,

Он вдруг постигнет, что в прагматике

Живёт такое же томление.

Что это самое томление,

Пусть согласованней, возвышенней,

Живёт в поэтах, чьи стремления

Лишь простодушней и услышанней.

Что в жизни этой, может, главное

Не то, что благотворно слуху, —

Не помощь бесконечно дальнему,

А помощь собственному духу.

И вот уже с высокой кафедры,

Пред всею братьей желторотою,

Предаст возвышенной анафеме

Всё то, над чем всю жизнь работал он.

И скажет в заключенье слово он:

«Ищите счастья очень личного.

На нём всё лучшее основано.

Нет к знанию пути отличного,

А там — кому что уготовано».

А братья с мелкодумной миною

Даст волю грязному сомнению,

И станет шуткою игривою

Всё, что считал он откровением.

И оклеветанный, непонятый,

Уйдёт без дружбы и участия.

И будет, словно Богом нанятый,

Искать задуманного счастия…

30 января 1991 г.

«Нечисто сердце, ум в гордыне…»

Нечисто сердце, ум в гордыне,

Нрав раздражителен, лукав.

Ум ищет выгоды и прав,

А сердце — низменной святыни.

Нет, не способен опыт века

Возвысить сей пристрастный мир

До разуменья человека!

Нет в мире Бога, есть Кумир!

4 февраля 1991 г.

«Я чужд холодною душой…»

Я чужд холодною душой

Любви — как цельному понятью

О мирозданье; разум мой

Расщеплен ВОЛЕЮ К ПРОКЛЯТЬЮ

Всего живущего, себя,

(Я — к месту ль здесь сказать? — убого

Со всем, что дадено от Бога

Распорядился, загубя

Ума былую безмятежность),

А также ВОЛЕЮ ВЕРНУТЬ

Душе — любовь, а сердцу — нежность,

Чтоб ум направить в горний путь,

Где б отступила безнадежность,

Где б вновь я смог соединить

С небесным прерванную нить.

2 марта 1991 г.

Реплика

Пора покончить с страшной тягой

Марать унынием листы.

Полупорочной красоты

Я не желаю; лишь отвагой

Рассеянный и падкий ум

Возвысить можно. Убедиться,

Что всяк напуган, зол, угрюм,

Кто за душой больной стремится,

Я смел достаточно. Теперь

Пора к иным, геройским токам

Идти, чтоб чрез искусства дверь

Взглянуть на страхи бодрым оком.

3 февраля 1992 г.

Сонет

Не так-то просто, милый друг,

Расстаться с тем, что прежде было

Так драгоценно; память — сила,

Что истребляет мой досуг.

Сказать ли?.. Сердце позабыло

Свои безумства и мечты,

А ум твердит: за всё, что было,

Несёшь повинность только ты.

За что же так? Мой друг, ведь я же

Любил, как тысяча других

Любить не могут, если б даже

Страстей познали бы моих.

Мой дух сильней страстей томился!

А ум твердит: ты провинился!

3 февраля 1991 г.

«Опять весна. Мне двадцать семь…»

Опять весна. Мне двадцать семь.

Забыты прежние напасти.

Я счастлив, в общем, только тем,

что затянулись раны страсти.

Я беден, даже нищ скорей,

нет дома у меня, но всё же

я лишь поэт, а не злодей, —

мечты богатства мне дороже.

Пора, пора подумать мне

о предприятье величавом.

Пусть опыт, что лежит на дне,

даст силу оказаться правым.

5 мая 1992 г.