Проперчение кармы по методу доктора Шмурденко. Стихопустно-ирософский гримуарий

Олег Синельник

Явившиеся на свет в результате всяческих обстоятельств, разных лет стихиры с особенностями лингво-семантических составляющих, которые предполагают наличие у читателя определённой подготовленности… Книга содержит нецензурную брань.

***

Проснулся в облаке халата.

Халатная хозяйка рядом.

Дышу духами и салатом.

Вчера командовал парадом.

Во мне последствия всплывают,

как надувные поросята.

В соседней комнате икают

дуэтом — форте и стаккато.

Хотя я походя отмечу,

что похоть не имела места.

В своём уме ушёл на встречу

с душой нетрезвый труп невесты.

Жених заделался джазменом.

С отягощённым водкой пузом,

импровизатор вдохновенный,

он унитаз озвучил блюзом.

Рыгал до Гершвина с балкона

на лысых. Но ему до фени

не дал флакон «Наполеона»

дойти. Уснул наш добрый гений.

Уснуло всё. Балкон обгершвен.

Звучат секвенции икоты.

Зал пуст, концерт давно завершен,

а в горле нагло першат ноты.

***

Спешат, спешат народы, как акушер на роды.

Торопятся, стремятся в одной толпе помяться.

Снуют полицанеры. В дубинках — полимеры,

в баллонах — остр и чёток, дух-перехватчик глоток.

Их взором ткнёшь, как xеpoм, тотчас прибегнут к мерам.

Полицией спалиться любые могут лица.

Страшна лица потеря испитой морде зверя.

Бредут врачи и бредят, и бреднями бере́дят

свои резные раны. Им ванны, как нирваны.

У них ума палаты, халаты, словно латы.

Их сёстры неродные, шприцы, как зад, тупые.

И снятся им ночами вредители с врачами.

Утюжат шаг матросы и маты гнут, как тросы.

И так просты их маты, как в бане демократы.

Чеканят шаг солдаты, не солоно поддаты.

Им от погон погано, во рту от пряжек пряно.

Идут вперёд ногами, пугая сапогами.

На них сержанты ржали и пулями пуляли.

Они солдат любили: то лупами лупили,

то плевами плевали, то уши ушивали.

Чеканят шаг солдаты по факту предоплаты.

Идёт печальный клоун по кличке Шерон Стоун.

Он жало вынимает, на жалость пробивает

сердца в бронежилетах, рыдая в туалетах,

за что был бит ногами, измазан в чуиньгаме,

и подле здравотдела возложен в виде тела.

И тут же в здравотделе все нищие прозрели,

слепых озолотило, глухим раздали мыло,

а вшивым туго в уши запыжили беруши.

При жизни не был клоун любовью избалован,

но стоило скончаться, все кинулись влюбляться.

Ах, как его любили! На грудь медаль прибили,

в валюте обваляли и в бронзе изваяли.

С тех пор на постаменте стоит по грудь в цементе,

а школьники к подножью несут букеты с ложью.

На них душа живая взирает, умирая.

Всё гаже и мерзей, средь этой шизи ей,

хотя такая шизь у вас зовётся жизнь.