Сосна у дороги

Олег Моисеенко

Большие потрясения не миновали крошечную белорусскую деревню Однобочку. Кажется, ни одна беда не обошла стороной горстку ее жителей. Война, партизанское движение, предательство и мужество, любовь и смерть, трудный выбор и смелость его отстаивать. Невозможно оторваться от страниц книги: автору удалось создать своих героев живыми и многогранными, их переживания и размышления, страдания и стремление к счастью увлекут читателя. Ведь они рассказывают о таком еще недавнем прошлом большой страны.

Глава пятая

Дня три после такой картины беспомощных, угрюмых, с трудом передвигавшихся по проселочной дороге под охраной немцев наших красноармейцев, казалось, Однобочка вымерла, если бы не смелые переклички петухов да редкий лай собак. Даже коров не выгоняли на пастбище, при встрече люди старались не смотреть друг другу в глаза и долго не разговаривать.

Но жизнь требовала общения, действия и налаживания такого порядка, который бы соответствовал обстоятельствам. По деревне поползли несмелые слухи, что наши разбиты и немцы скоро будут в Москве, другие не соглашались с такими суждениями, но веских доводов, что будет по-другому, привести не могли, разве говорили, что и немцы сюда приходили, и французы, а всех их погнали и были они разбиты.

Иван Стецов решительно поддерживал вторых, но такую поддержку он высказывал только в присутствии жены Насти. За какую-то неделю он осунулся и постарел, под глазами появились большие темные круги, ходил мало, больше сидел под поветью и думал о сыне, о Федьке: «Как же тебя угораздило, Федька, оказаться в той колонне, ты же такой боевой хлопец…» Дума с самого утра вползала в сердце и ложилась там тяжелым камнем, а уходила только когда Иван засыпал тревожным сном. Настя догадывалась, о чем думает муж, но молчала, чего-то ждала. А недели через две она услышала, что пленных держат за Гребенями, там, может, их тысячи, а самое главное, некоторых отпускают, если найдется среди них муж или брат, только надо нести с собой яйца, сало, масло для немцев. Это она все рассказала Ивану и добавила, что Аксинья и еще три женщины собирались туда идти на днях. Иван молча посмотрел на нее и решил пройти по деревне, зайти к Анисиму и узнать более подробно у него про эту новость. Там он узнал, что появились полицаи, что скоро в деревню приедут немцы, всех соберут и скажут насчет колхоза. Узнал, что пленные там страшно голодают, что воды и той не дают. С такими мрачными новостями он вернулся домой. Перед самым сном Насте сказал, если бабы пойдут, сходи и ты. Насти с женщинами не было почти четыре дня, пришли они уставшие и измученные, об увиденном за колючей проволокой рассказывали, вытирая слезы. Федьки среди пленных Настя не нашла. Наверное, показалось, подумал Иван, и в ту ночь спал крепким сном.

Пришла осень, пошли дожди, а с ними опять приходил тот взгляд Федьки, и как ни гнал его Иван от себя, приходил все чаще и чаще. В деревне говорили о новых порядках, расстрелах партийных и евреев за Гребенями, о полицаях, что они хуже немцев. Пленных, что держали почти до холодов за колючей проволокой, куда-то увезли, рассказывали, что их половина погибла там от голода. Зима наступила рано, сразу ударили морозы и навалило снега. Со снегом стало веселее, пропала темнота, даже ночью стала виднее.

В одну такую ночь Ивану совсем не спалось, сразу, как лег, заснул, а потом проснулся и сон пропал. Он вышел во двор, решил заглянуть в сарай, корова лежала на подстиле, который Иван положил вечером, подняла голову и, не переставая жевать жвачку, с удивлением смотрела на хозяина. Сквозь вздохи коровы Ивану почудился чей-то тихий говор, он замер и стал прислушиваться. Кто-то подходил к сараю и подходил не один. Иван прижался к шуле и, не шевелясь, сквозь приоткрытые ворота пытался разглядеть пришельцев. Во двор входили двое, шли они осторожно, но, как один открыл калитку, что вела к повети, можно было предположить, человек здесь был. Иван вспотел, он узнал Федьку, хотел громко позвать его, но только прошептал: «Это я». Федька и сел на входе. Те двое опустились на корточки и застыли возле калитки. Федька и Михаил пробыли в сарае Ивана два дня и две ночи, а на третью ночь, нагрузив каждый по полмешка разной снеди, растворились в темноте, как их и не было. Еще раза три Федька приходил той зимой за продуктами и тут же уходил, тогда Иван и услышал о партизанах. Потом к Ивану как-то зашел Федор и передал привет от сына. А летом уже по Однобочке шли разговоры, что Иванов сын Федька в партизанах и очень смелый, и чуть ли не командиром среди них стал.

Остап закрыл на засов входную дверь в сенцах, закрываться он стал с того дня, когда увидел колонну пленных, которую прогоняли немцы через Однобочку еще в самом начале войны. Спроси его тогда, да и сейчас, зачем он это делает, подумав, наверное, ответил бы, так спокойнее спится. Он разделся и лег спать, сразу пришли мысли, куда завтра утром пойти за земляникой. В бор, там лес редкий, солнце хорошо греет, и земляника может уже созреть, а что она там крупная — так это и так ясно, земля там побогаче, чем на опушке. Зато на опушке солнца больше и там может быть ягода сладкой. Думал и решил Остап, что утром будет виднее, с тем к нему и стала подступать дрема. Но неожиданный шорох у окна сразу прогнал сон, Остап прислушался, кто-то стучал в его окно. Он встал, тихонько подошел к окну, у окна стоял человек, он показался Остапу знакомым,

— Кто там? — негромко спросил Остап.

— Открой, Остап.

Остап по голосу узнал Федора. Не одеваясь, быстро вышел в сенцы и открыл дверь.

— Что случилось, что в такой поздний час? — заговорил Остап, впуская Федора.

— Давай сразу к делу, — войдя в хату и ставя на пол мешок с поклажей, заговорил Федор. — Большая у меня к тебе просьба, Остап, и очень прошу тебя не отказать ее исполнить. Вот этот мешок надо передать завтра одному человеку, кто он, я и сам не знаю, велено передать. Неважно, кто он будет, он подойдет или подъедет к сосне, та, что у самой дороги, ты его там встретишь, и, если он спросит тебя, а когда у вас ярмарка будет, ты и отдашь ему этот мешок. Там рядом с сосной есть окопчик, туда мешок приховай, а когда скажет те слова, кто бы он ни был, отдай и ничего его не спрашивай, а потом иди по своим делам.

— Я завтра надумал идти земляники насобирать, говорят, что уже она поспела, но раз ты, Федор, просишь, то сделаю, дело кажется не таким и хитрым. А в мешке что будет? — спросил Остап.

— Ты, Остап, не бойся и не волнуйся, там мина, она без надобности не взорвется, надо знать, как ее взорвать, а так — это кусок железки. Давай, Остап, прошу тебя, выполни это задание, мне пора, еще надо попасть в одно место.

Пожав руку, Федор заспешил из хаты. Остап проводил его, постоял во дворе, только Федор будто растаял, раз — и тишина, Остап даже не заметил, в какую сторону он пошел. Постояв еще несколько минут и прислушиваясь к звукам ночи, Остап не почувствовал ничего настораживающего, задвинул засов и снова прилег. Сон долго не шел, Остап несколько раз повторял слова, которые должен сказать тот человек. А кто он днем не боится забирать мину? «А ты как ее понесешь», — вдруг задал себе вопрос Остап и задумался. Возьму корзину, как для земляники, положу туда мешок, прикрою его торбой с хлебом, а еще возьму берестовую кружку, что сделал сегодня, и пойду, а под сосной присяду будто передохнуть и буду ждать того человека. Только как он меня узнает, придется, если кто едет или идет мимо сосны, вставать и ожидать того путника. Это было для Остапа самым тревожным и непонятным. Так, за мыслями, незаметно подступил сон. А утром, еще только солнце взошло над лесом, Остап с корзинкой, дужка которой висела у него на кисти руки, вышел со двора и направился к лесу.

У самого леса он прошелся по негустой траве, отыскивая красные ягоды земляники, насобирал их горсть, долго нюхал, потом ссыпал их в рот и, закрыв глаза, разжевал несколько ягод, пробуя их на вкус. Правду вчера говорила эта всезнающая Ивана жена, что земляника созрела и ее уже пора собирать, где она только узнала об этом, улыбнувшись, подумал Остап. Он еще прошелся вдоль опушки, срывая в траве зрелые ягоды и бросая их в рот. Когда речь заходила о землянике, Остап, говорил, что она есть первейшее лекарство от всех болезней и каждому человеку надо бы за лето съесть кружку зрелых ягод. Вдруг он остановился, постоял, думая о чем-то, и зашагал по тропинке, что вела к дороге.