Песня горна

Олег Верещагин, 2013

Попытка ООН расчленить Россию завершилась глобальным ядерным конфликтом. Гибель большей части человечества, изменение климата и геологические катастрофы – вот цена безумной вражды и бездумного падения морали и культуры. Инстинкт самосохранения заставил уцелевшие страны объединиться в две основные и на этот раз больше не враждующие империи: Российскую и Англо-Саксонскую. Немалая ответственность в борьбе с уцелевшими бандами и бывшими «хозяевами жизни» легла на плечи входящего в жизнь поколения. Мальчишки и девчонки возрождают Пионерию и во имя счастливого будущего готовы на любой подвиг…

Глава 4

Мой брат

В ночь на восьмое ноября Денис остался ночевать в отряде. Можно сказать, что «так получилось». Дел было полно, сразу после уроков он верхом съездил в Лихобабью и даже выкроил время, чтобы заглянуть — естественно, по делам — к Мелеховым. Затем они с Олегом сходили посмотреть на то, как идут дела в фельдшерской школе и новой поселковой больнице. Ну а потом из отряда отлучиться уже просто не удавалось — завтра должен был состояться приём в пионеры пополнения, и Денис, позвонив домой, сказал, что останется ночевать. Выяснилось, что его родители домой тоже не являлись…

Это был уже не первый раз, когда кому-то надо было заночевать «на месте», и в отряде даже выделили под такое дело комнатку, в которой поставили стол, два стула и две двухъярусные кровати, а на стену повесили простенький ручной умывальник со сливом. Правда, добраться до одной из кроватей удалось лишь под утро, потому что, казалось, в отряде в преддверии праздника собрались ночевать поголовно все пионеры, и у каждого и каждой срочное и важное дело персонально к Денису. Кроме того, ежечасно и тоже с делами заглядывали разные взрослые — от Балаганова до Полянцева и собственной матери Дениса, которая сухим тоном осведомилась, почему четверть учеников не прошла диспансеризацию, хотя на носу уже осенние каникулы? Был уже первый час ночи, время для разговоров о диспансеризации не очень-то нормальное, поэтому Денис возмутился и ответил, что пионеры прошли все. Третьякова смерила сына взглядом ироничной кобры с ног до головы, хмыкнула очень обидно, сказала: «Нннну-ну…» — и ушла.

— А мы тут при чём?! — сердито осведомилась Танька Васюнина, которая сбоку на столе писала какой-то план. При Валерии Вадимовне она возмутиться, естественно, не посмела, но Денис её возмущение не поддержал и печально произнёс:

— Выходит, что при чём… Десятую заповедь помнишь, Васюнь?

Васюнина ответила вздохом:

— «Я не буду ожидать, что кто-то сделает за меня любое важное дело, которое я могу сделать сам». Ясно. После праздника займёмся агитацией за диспансеризацию.

Денис покосился на неё:

— Жалеешь, что вступила в пионеры?

Ответом был долгий взгляд широко открытых глаз, полный чистого, насмешливого недоумения: ты чего, мол, дурак, что ли?..

…В общем, лёг Денис в три, а разбудили его в шесть, потому что в восемь начинался сбор, а в девять — выход. Разбудил Олег, который принёс из дома завтрак и парадку.

Денис тем не менее ещё какое-то время ворочался в кровати на нижнем ярусе с боку на бок, стонал, подвывал, потягивался, жмурился, прятался обратно под одеяло и вообще оттягивал момент подъёма, как мог. Но тут появились братья Раймонды, и отлёживаться дальше стало бессмысленно — Денис поднялся и сунулся к умывальнику.

Генка и Аркашка прибыли с шумом и гамом, для себя не очень-то обычным. Они только-только вернулись с латифундистских плантаций, на которые едва начало приходить что-то, похожее отдалённо на нечто приближённое к более-менее нормальной жизни. Денис уже знал, что жизнь в Седьмом Горном, по сравнению с латифундиями, была просто-напросто раем во многом и, если честно, от поездки Раймондов ничего хорошего не ждал, хотя отправились они вчера после уроков с твёрдым намерением заложить там основу для создания третьего в округе пионеротряда.

Основу заложить-таки удалось, но в грандиозной драке, предшествовавшей закладке, обоих братьев сильно потрепали: Генка смотрел на мир одним глазом — злым и довольным — и носил на весу забинтованные разбитые кисти рук, а Аркашке вышибли два молочных и один коренной зуб и сломали ребро. То, что братья довольно долго успешно держались вдвоём против дюжины нападавших, привело этих самых нападавших в изумление, и драка постепенно перешла в разговор, который удалось направить в нужное русло. Делегаты с латифундий обещали приехать через неделю после праздника…

«Да, Восьмое Ноября, — подумал Денис, вытерев лицо и садясь к столу, — в тесноте, да не в обиде!» Было уже ясно, что завтрак придётся делить на троих — хорошо ещё Олег явно попросил свою маму положить всего с запасом, а сам поел. Он знал, что этот праздник — суровый праздник. Даже где-то опасный.

Когда-то — в давние времена, в невероятно давние — люди обожествляли молнию, не зная, что это электрический разряд. И верили в духов предков. Потом настали времена, когда они узнали: молния — это просто электричество. И вместе с этим знанием пришло во всей своей жуткой нелепости полное безверие.

Полное.

Денис великолепно знал, что такое молния. Но он временами удивлялся и даже ужасался — как Земля вообще уцелела, попав на такой долгий срок в руки людей, не понимавших, что своими действиями они рушат психику нации, наращивают некротическое поле; людей, не понимавших, например, что деревья — живые. Не так, как люди, но живые. Людей, веривших в придуманных богов (иногда — чаще не веривших ни во что вообще!), но не слышавших криков предков. Людей… да людей ли вообще? Бывало, мальчишка, читая книги или глядя хроники, мысленно отстранял себя от них брезгливо: ну не могли эти похотливые, жадные, трусоватые существа с примитивными желаниями быть его предками, предками его друзей и знакомых, даже предками врагов — не могли быть! Может быть, только тут, в Семиречье, он понял: могли. И были. И были уже в те времена не только такие люди, потому и живёт Денис. Вот о настоящих людях и надо помнить…

Но и осторожным надо быть. В мальчишеской среде Петрограда шёпотом пересказывали жуткие и волнующие слухи: а вот в этот день… когда Грань стала тонкой… знаете, мальчишка… да, не вовремя зашёл… да, в такое место… а вот та девчонка сказала не то слово… Всё — и не ищи! Унесло, утащило, закрутило… А там даже взрослые…. А вот такое слыхали, а — прямо дома… Рассказы щекотали нервы и заставляли опасливо мечтать — вот бы и мне тоже…

Щекотка щекоткой, а Денис по-настоящему испугался, когда — шестилетний — на этом празднике, отойдя от родителей, вдруг ощутил, что он не один. Перепуганный мальчишка опрометью рванул от серой невской воды вверх — ко взрослым.

— Папа, пап! — Он даже вмешался в разговор отца с сослуживцем, не подумав, что за это может крепко влететь. — Пап, а чего они там… стоят?!

Борис Игоревич посмотрел на сына — испуганного, встрёпанного, с приоткрытым ртом, с расширенными глазёнками, в которых были недоумение и страх. Не стал ругаться. И его собеседник молчал тоже. Потом мужчины посмотрели туда, к воде. И Борис Игоревич, приподняв сына на руки, тихо сказал:

— Не бойся, Дениска. Это наши предки… те, кто защищал город. Они пришли посмотреть, как мы их помним… — Денис недоверчиво оглянулся, посмотрел на отца, кивнул. — А теперь, — мужчина опустил мальчика на тротуар, — иди обратно и скажи им, кто ты. Не трусь, иди да так и скажи: я Денис Третьяков, честь вам и хвала…

— И… идти? — Глаза Дениса намокли, он вцепился в отцовскую штанину. Как же идти, там страшно — хоть и надо было сделать всего пару шагов; оттуда таким холодом веет, папа шутит, наверное?! Но Борис Игоревич отнял от себя руки мальчика и строго повторил:

— Иди. И будь смелым. Им это понравится.

И Денис пошёл. Еле-еле пошёл. Но, держа спину прямо и без задержки, не опуская головы и не оглядываясь, только чуть похлюпывая носом. Пусть будет, что будет, но отец не увидит, что он трусит.

Он прошёл полпути к реке… и вдруг удивлённо понял, что нет больше страха. Хотя — честное слово — он отчётливо видел людей на берегу, только лиц не мог разглядеть. Люди были. А страха — не осталось. И холодом оттуда не веяло. Наоборот… Когда мальчишка подошёл и чуть дрожащим, но звонким голосом сказал:

— Здравствуйте, я Денис Третьяков! Честь вам и хвала! — и добавил сбивчиво: — И мы про вас помним, вы не думайте, что я маленький… и я не боюсь! — тогда вдруг словно теплом подули в лоб. Как мама, когда лежишь в постели и немного страшно, что ночь, — вдруг наклоняется и… это тёплое дуновение уносит самые злые страхи.

На миг он увидел, что у теней появились лица. Мужские, женские, даже детские. И вроде бы услышал: «Ты будешь смелым мужчиной, смелый мальчик!» И даже улыбнулся, и хотел ещё сказать… спросить… но они уже растаяли, и подошедший отец молча взял Дениса на руки. Мальчишка вздохнул и прижался к нему. Выдохнул в ухо:

— Значит, па, они живы?

— Живы, пока мы помним, — так же тихо ответил отец. — А теперь пошли маму искать…

— Я сам пойду, — заявил Денис. В самом деле — не будет же отец таскать на руках шестилетнего храброго маль… мужчину. Почти.

Но Борис Игоревич рассмеялся и посадил Дениса на плечи. И это было так здорово…

…Денис встряхнулся, поняв, что рискует остаться без завтрака вообще — лопать ухитрялся со страшной скоростью даже потерявший часть жевательного аппарата Аркашка. Ещё полгода назад Денис наверняка пошутил бы — «что вас дома не кормят, что ли?!», но сейчас воздержался. Хотя рабочие и жили получше, чем совсем недавно, но тринадцати — и четырнадцатилетний мальчишки, у которых были ещё две пятилетние сестрички-близняшки, дома явно не наедались. В отличие от Дениса.

— Поедите — и ложитесь поспите пару часов, — приказал Денис братьям и с удовольствием дожевал остаток бутерброда с колбасой. — Скоро выходить.

— Новенькие уже собираются, — подтвердил Олег. Денис изумлённо посмотрел на него:

— Седьмой час всего!

Олег пожал плечами:

— А ты чего хотел? Сидят снаружи на ступеньках как статуи.

«Чего я хотел? Поесть и поспать», — не без иронии подумал Денис. Вслух он сказал:

— Ночью заходил Балаганов, предлагал послать корреспондента для освещения знаменательного события…

Генка подавился. Аркашка вытаращился. Олег скривился.

— Я тоже так думаю, — согласился Денис. Откинулся назад на стуле и, с силой выбросив руки вверх и выгнувшись всем телом, прогнал последний сон.

Новый необычный день настал.

* * *

Когда выступали — опять шёл дождь, несильный и тёплый, и Денис скрывал усмешку, видя, как новички стараются, вопреки здравому рассудку, уберечь парадную форму от капель, чуть ли не проскользнуть между ними, из-за чего строй временами терял свою чёткость. Ну да ничего. Скоро они сообразят, что форма — это всего лишь одежда. И не больше. А сейчас пусть берегут.

К тому же в лесу дождь перестал, а строй сделался неактуален. Правда, с ветвей всё равно капало и даже местами лило, а идти было трудно, гораздо трудней, чем по дороге. Фактически приходилось всё время лезть вверх по не очень крутому, но скользкому и переплетённому корнями деревьев и кустов склону. Денис внимательно наблюдал: кто заскулит? К его удовлетворению, смешанному, впрочем, с некоторым удивлением, не скулили даже младшие, под которых он незаметно подстраивал темп движения. Видно было, что некоторые устали очень, другие — чуть меньше, но ни на одном лице, даже у девчонок, Денис не мог прочесть ничего, кроме упрямства. А ведь каждый нёс на себе довольно солидный (хоть и подсчитанный по возрасту и полу) груз — и за плечами в рюкзаке, и на поясе.

Конец ознакомительного фрагмента.