Сторно

Олег Артюхов, 2023

Хочешь, не хочешь, а судьба так и норовит всё вывернуть по-своему, пока не возьмёшь её в свои руки. И уж коли тебе опять выпало встать в первом ряду в битве за будущее, дай своенравной судьбе щит и меч и поставь её рядом. Цикл «Сторно» одним файлом.

Глава 5

В моё отсутствие в роте ничего особенного не произошло, вернее, почти ничего. Напился пьяным боец из первого взвода. Едва я загнал полуторку во двор бабушки Пелагеи, как появился хмурый Ситников.

— Что случилось Андрей?

— Мартынов нажрался самогона в зюзю.

— Где он?

— В доме. Связали. Раздухарился, гад. Ведь предупреждал же!

— Ничего. Разберёмся. Построй взвод возле того дома. Я подойду.

Смыв с лица дорожную пыль и отряхнув камуфляж, я велел Курянину отправить шифровку в штаб армии: «Командарму 10. Силами 30 танковой дивизии и ОРСН блокирующая группировка противника западнее Коссово уничтожена. Взаимодействие с 30 танковой дивизией установлено. Готовы приступить к заключительной части операции. Уточните начало и обеспечение. Командир ОРСН».

Убедившись, что Курянин засел за шифроблокнот, я направился к злополучному дому. Во дворе в тягостном молчании стояли, переминаясь, тридцать бойцов первого взвода. На крыльце Баля, Иванов и Ситников еле удерживали в дымину пьяного Мартынова. Безумные побелевшие глаза, перекошенная щетинистая физиономия и всклокоченные волосы дополняли портрет алконавта. Рядом с крыльцом топтался хозяин дома, маленький подвижный дедок, который, не умолкая, винился и просил за хорошего парня.

— А-а! — алкаш грозно выпятил челюсть, — начальничек заявился. Тьфу. А я думал, что ты уж и когти урвал. Тьфу. Всю жись мою испаскудили, суки. Тьфу. На хрена мне железный организьм. Падла. Ты тварь и все остальные здесь твари. Теперь мы все отродья. Тьфу. Бабу хочу. Дед давай выжрем… Тьфу, — все плевки висели у него на губе и подбородке, и вместе с пьяным оскалом делали физиономию отвратительной. Вот ведь какое обидное свинство. Руки так и чесались отметелить говнюка до полусмерти. Но сдержался, поскольку сейчас это бестолку.

— Взвод. Смирно. Завтра нам предстоит тяжёлый и, возможно, решающий бой, от которого будут зависеть судьбы и жизни сотен тысяч людей, и бойцов Красной Армии, и мирных жителей, наших матерей, жён, детей. До сих пор я во всём доверял вам. Однако не зря говорят, когда львы добреют, шакалы наглеют. И вот этот тоже обнаглел. Он плюнул не только на себя, но и в лицо всем бойцам роты. Когда завтра вы будете драться с врагом, это чучело огородное будет мечтать похмелиться какой-нибудь косорыловкой. Я хочу, чтобы вы запомнили мурло этого паскудного ничтожества. Вольно. Разойдись. Андрей, переоденьте его в обычную форму без петлиц, ремня и сапог, свяжите и положите в сенях. Сейчас лето, не замёрзнет.

В здании сельсовета вовсю хозяйничал Сашка. Он уже разобрал трофеи прошлые и нынешние и теперь повзводно наделял бойцов немецкими автоматами MP-38, раздавая к ним по три подсумка с магазинами и патроны россыпью. Ещё днём мы решили, что СВТ останется нашим основным личным оружием дальнего боя, а для ближнего боя лучше использовать скорострельный немецкий автомат. Тем более что теперь их было в избытке. Многие бойцы поменяли убойные, но ненадёжные ТТ на «парабеллумы». Кроме этого мы решили увеличить число трофейных пулемётов до шести на взвод и двадцати на роту, и более не довооружаться, поскольку избыток стрелкового оружия и боеприпасов серьёзно перегружал бойцов и по весу, и по возможностям. С другой стороны, теперь и трофейных грузовиков имелось в избытке. Так или иначе, два десятка пулемётов и сотня автоматов помимо винтовок и крупных стволов должны были обеспечить вполне приличную плотность огня.

Разобравшись с имуществом и оружием, я вернул лошадей и повозки в Ружаны. Подобрав поводья, в повозки сели наш хромой повар и контуженный боец Сорокин. С грустью и тревогой я отправлял их в тыл. В бою толку от них было мало, мужикам требовалось серьёзное лечение. Щёлкнули вожжи, уставшие лошадки лениво потащились по дороге и через пару минут скрылись за поворотом.

Уже начало смеркаться, когда Курянин принёс ответную шифрограмму от командарма: «Командиру ОРСН. Начало третьего этапа операции 3 июля 9-00. Командование 30 дивизии получило указания. Ваши полномочия подтверждены. Боеприпасами и поддержкой обеспечим. Благодарю за службу. Командарм 10».

В эту ночь я нормально выспался, и внутренний будильник поднял меня затемно. Толи сон помог, толи здравый смысл включился, но тем утром у меня помер червячок сомнения. Серые предрассветные сумерки ещё парили туманной дымкой, когда рота начала погрузку имущества, оружия и боеприпасов. В 5-30 рядом с готовой к движению колонной я построил роту и приказал вывести Мартынова.

Перед посуровевшими, экипированными по-боевому бойцами стоял помятый, опухший, трясущийся босяк.

— Товарищи. Вы вчера видели этого героя, и, если мне не изменяет память, он страшно грозил, плевал на всех и называл нас тварями. Теперь вам решать, что с ним делать. А ты, человек, смотри. Перед тобой настоящие воины, которые через несколько часов встанут грудью на пути жестокого врага, защищая страну и наши семьи. В строю лучшие из лучших бойцов и достойные люди, которых ты вчера с лёгкостью необыкновенной назвал отродьями. Говори. У тебя ровно минута. Нам некогда заниматься всякими калдырями вроде тебя.

— Братцы, — Мартынов упал на колени и замотал склонённой головой, — братцы, простите меня, или убейте. Мне всё одно после такой срамоты нет жизни. Будь я трижды проклят, мерзкий пропойца. Стыдно-то как, — и он заплакал.

— Простите его, товарищ командир.

— Речь не обо мне. Он опорочил роту. Решайте. Ну!

— Простить. Простить, — раздалось со всех сторон.

— Отдайте ему ремень, сапоги и винтовку. А камуфляж пусть заслужит. Будешь сегодня в первых рядах и в бою смоешь позор. Рота! По машинам!

Изрядно разбитый во время боя асфальт потянулся дальше, а нужный нам съезд на большак отвернул вправо и нырнул в лес. Эта старинная двухрядная грунтовка без поворотов и колдобин тянулась, как струна, сквозь пущу и через двенадцать километров уткнулась в Брестское шоссе.

Как выяснилось, выбранное для заслона место, оказалось неплохо обжитым. Здесь раскинулся большой хозяйственный двор с токами, амбарами, загонами, кузней и разными постройками. Находящееся между двух шоссе хозяйство окружали остатки старого леса, в котором берёзы чередовались с одинокими толстыми дубами и куртинами сосняка. С севера от края до края двор ограничивался склоном длинного оврага, превращённого в проточный пруд, в который впадал чистейший родник. За прудом виднелась околица села Зелёный Бор. Другая грунтовка, ограничивающая хозяйственный двор с юга, тянулась вдоль узкой лесной полосы, за которой простиралось огромное поле, желтеющее пшеничными и ячменными клиньями. Эта южная грунтовка пересекала шоссе и на той стороне переходила в главную улицу села Нехачево.

Утро выдалось ясным, тёплым и обидно мирным. Воевать совсем не хотелось, но времени до начала операции оставалось всего ничего, поэтому взводы сразу разошлись по заранее определённым позициям, чтобы успеть хоть немного их оборудовать и окопаться.

Батарея Батуры оседлала западное шоссе, ведущее в Барановичи. Пилипенко начал окапывать сорокапятки в полуверсте от батареи Батуры на окраине села Нехачево так, чтобы прогалина старой лесозаготовки открыла ему широкий сектор обстрела в поле. Строгов угнал обе пушки на соседнее Минское шоссе и поставил их на прямую наводку. ДШК в кузовах грузовиков поставили по обе стороны дороги вблизи пушек Строгова. Там же прямо на шоссе встал наш танк, перекрыв с юга наиболее опасное направление. Зенитки расположились примерно посередине в глубине обороны.

Оба взвода растянулись по кромке леса, как говорится: пешочком, в лесочке, в тенёчке за кусточком. Первый взвод окапывался фронтом на север в сторону Ивацевичей. Второй взвод занял рубеж фронтом на юг в сторону Бреста. По сути обе линии обороны представляли собой усиленные автоматчиками цепочки пулемётных гнёзд, находящихся примерно в пятидесяти-шестидесяти метрах друг от друга. Жиденько, конечно, но особо выбирать не приходилось.

Выгрузив часть боеприпасов и маскировочные сети, водители загнали грузовики под деревья на краю двора и принялись укрывать их ветками.

Едва все разошлись по местам, вдруг откуда не возьмись появились местные жители во главе с высоким пожилым мужиком, одетым в белую подпоясанную тонким ремешком косоворотку и чёрные, заправленные в сапоги штаны. Он стащил широкополую шляпу, вытер платком блестящую лысину, расправил густые висячие усы и проговорил басом, обращаясь ко мне.

— Таварыш начальник, гэта, вядома, не наша справа, але ци нельга ваяваць трошки у иншым месцы? (Товарищ начальник, это, конечно, не наше дело, но нельзя ли воевать чуток в другом месте?)

— Я командир этой роты, зовут меня Василий Захарович, — представился я по-граждански, — вы кто будете, товарищ?

— Я старшыня тутэйшага гаспадарки… э-э, калхасу, тоесть. Пятрусь Асипович мяне кликаць. (Я председатель здешнего хозяйства… э-э, колхоза, тоесть. Петр Осипович меня звать.)

— Видите ли, Пётр Осипович, в стране идёт война. Страшная война. Примерно через час-два здесь будет жестокий бой. И не от нас зависит, воевать или нет. Я настоятельно вам советую, как можно быстрее предупредить жителей, взять самое необходимое и срочно уходить по большаку в сторону Коссово. Там безопасно. Опоздаете, пеняйте на себя. Скорее всего, ваши сёла будут разрушены. Поспешите.

— Але як жа… (Но как же…) — он продолжал гнуть своё. А я начал закипать. И жалко их было, и время меня держало за горло.

— Я всё сказал. Да, очнитесь же! Поймите война никого не пощадит! Оторвите же, наконец, задницы, и бегите отсюда, куда глаза глядят!

Со стороны большака послышался рык танковых двигателей, и, пересекая шоссе, на двор стали вползать тридцатьчетвёрки с пехотой на броне. Наш боец-регулировщик направил их по широкому съезду в сторону площадки колхозного тока.

При виде танков селяне бросились врассыпную.

Из переднего танка выбрался майор Иванюк и сразу направился ко мне.

— Привет, старшина, где твоё воинство?

— Воинство уже на местах, тельняшки на груди рвёт от нетерпения. Сколько танков, товарищ майор?

— Шестнадцать, остальные неисправны или ненадёжны. Чем богаты, тем и рады. Здесь лучшие экипажи. Они будут драться.

— Не сомневаюсь ни секунды. Как известно, слон топчет кур намного лучше петухов, а с вашими стальными слонами мы тут всех гансов враз стопчем.

Майор хмыкнул, кивнул, спрятав в усах улыбку, достал и начал неторопливо разминать папиросу, а я продолжил:

— Предлагаю распределить танки группами по четыре, — я развернул карту, — поставить их по углам квадрата скрытно вдоль обоих шоссе за кромкой леса в двух-трёх сотнях метров от батарей. Немцы зайдут в эти ловушки, как мыши в мышеловки и подставят вам борта. Наши пушки завалят головного, а ваш крайний танк, куда дотянется, гасит последнего. А потом начнётся работа для наводчиков и башнёров. На Минском шоссе наш танк сам справится, поэтому четвёртый танковый взвод оставим здесь в резерве. Где начнётся сейчас сказать невозможно. Ясно одно, настырные гансы будут давить и искать лазейки. А отсюда при необходимости можно двинуть по всем направлениям.

— Лихо задумано, — он отбросил чинарик, сдвинул на затылок шлемофон, быстро пробежал пальцем по карте и крикнул вниз: — Ротные и взводные ко мне!

Получив указания, танкисты и пехотинцы разбежались по машинам и вскоре взрыкивающие моторами тридцатьчетвёрки расползлись по местам. Сам майор остался с резервным взводом, чтобы наблюдать картину боя с возвышающегося за током бугра.

Стрелки часов неумолимо приближались к 9-00. И вот где-то на севере загрохотало. Потом звуки артиллерийской пальбы донеслись с востока и северо-запада. Немцы ответили. Канонада усиливалась с каждой минутой. Началось.

Грохот продолжал расширяться. В той стороне над лесом поднялись далёкие дымы. Мы ждали, и, словно вымершие оба шоссе вызывали тревожное беспокойство. Ожидание повисло звенящей пустотой, которая вдруг лопнула от беспорядочной ружейно-пулемётной стрельбы со стороны Минского шоссе. После нескольких пулемётных очередей всё опять стихло.

— Курянин, танк на связь.

— Есть танк.

— Здесь командир. Что там у вас?

— Наметилось какое-то оживление. Три мотоцикла с пулемётами со стороны Бреста. Всех положили. Скоро, поди, большие дяди пожалуют.

— Справитесь?

— А, куда мы денемся.

— Если появится что-то серьёзное, сообщишь. Конец связи.

От знакомого до тошноты звука подлетающих с юго-запада лаптёжников плюнул от отвращения. Но на этот раз они явились не по наши души. Косяк юнкерсов потянулся в сторону Ивацевичей. Три девятки. Похоже, фрицы серьёзно взялись за наших. Двадцать семь тонн рвущей в клочья смерти — это не кошка чихнула. Потом вернутся, загрузятся и опять вывалят на наших тонны взрывчатки. И снова, и снова. Пока им морду не расквасят.

Будто услышав мои мысли, строй бомберов пересекли наши ястребки. Как пчёлы они кружили вокруг лаптёжников и жалили их со всех сторон. Вдалеке в небе вспухли облачка взрывов зенитных снарядов, потом ещё и ещё. Юнкерсы явно занервничали. Они начали уходить с курса, потеряли строй. Вот один, кувыркаясь, полетел вниз. Другой задымил и начал снижаться. Сверху упала четвёрка мессеров и наши «ишачки» завертелись с ними в «собачьей свалке». Некоторые лаптёжники начали поворачивать назад, поспешно сбрасывая груз. С той стороны донеслись глухие взрывы. «Чайки» и «ишачки» продолжали вертеться вокруг стаи стервятников. Вот ещё за одним юнкерсом потянулся дымный хвост. Кажется, наши отбились.

Почти два часа грохотали звуки далёкого боя, и с той стороны дымом затянуло полнеба. Ждать уже не было мочи, и я жаждал нападения, как избавления. И впрямь говорят, ничего нет хуже, чем ждать и догонять. Ну, догонять, положим, не такое уж и плохое занятие, особенно, если это симпатичная девчонка. А вот ждать, дюже погано.

Со стороны Минского шоссе опять донеслись звуки винтовочной стрельбы, потом присоединились пулемёты и выстрелы танковой пушки.

Я подбежал к Иванюку:

— Пётр Иванович, дай пару танков. Вдруг там немец попёр. Мы ждём гансов со стороны Ивацевичей, а они могут вдарить сзади.

Он махнул рукой и что-то проговорил в ларингофон. Две тридцатьчетвёрки взревели дизелями. Я помахал мехводу крайнего танка, подтянулся и забрался на броню, присоединившись к десанту. Грунтовка вывела нас к шоссейной насыпи.

— Давай низом, вдоль дороги, — крикнул я в люк командиру, и тот кивнул головой. Танк под откосом медленно пополз в сторону боя. Через полсотни метров из зелени выскочил боец в камуфляже и замахал руками:

— Стой!! Стой!

— Что там?

— Товарищ командир, колонна немецкой пехоты и артиллерия. Орудия разворачивают и миномёты.

— Тем более. Танкисты, слушай приказ. Обоим танкам на максимальной скорости немедленно атаковать артиллерию, пока не развернулась. Не дать им начать обстрел. Десанту в бою от танков не отставать, прятаться за броню и защищать машины от гренадёров. С пушками разделаетесь и немедленно возвращайтесь сюда. Вперёд!

Я спрыгнул на землю, поднялся на шоссе и по обочине побежал к нашему танку, видневшемуся впереди за лёгкой пороховой дымкой. Он изредка постреливал в направлении немцев. Справа от него с опушки короткими очередями бил пулемёт. Чуть подвернув башню вправо, тридцатьчетвёрка стреляла с места. Примерно в полуверсте чадно горели мотоцикл и ганомаг. Ещё два мотоцикла валялись под откосом. Чуть дальше сбились в кучу несколько грузовиков.

Я запрыгнул на трансмиссию и постучал по башне прикладом. Люк башнёра приоткрылся, и оттуда показалась закопченная физиономия Ефимова.

— Кого там принесло?

— Командира принесло. Прекратить стрельбу! Давай Варика сюда. Прохор Василич, в кого стреляешь?

— Так, вон же они на дороге.

— Это всего-навсего головное походное охранение. Взвод не более. Совсем края потерял! Чем отбиваться будешь, когда настоящий противник пожалует? Немедленно прекрати жечь снаряды. Рацию мне. Соедините с Куряниным. Курянин? Передай Бале, чтобы сбегал к миномётчикам. Пусть поспешают на южный рубеж. Тут скоро пехоты будет густо. Пусть Иванов сбегает на батарею лейтенанта Батуры. Нужно дать два залпа осколочными по квадрату 78-34 по улитке три. Бегом! Конец связи. Значит так, Прохор, если начнут лупить по вам большим калибром, маневрировать, не подставляться. На броню не надейтесь, думайте головой. Если появятся их танки, дайте им по зубам. Коротко, но больно. Стрелять только наверняка. Снаряды беречь. Задача понятна? Тогда работайте. И прекратите открывать двери на первый стук, а то гранату внутрь получите!

Я спрыгнул с танка и лесом побежал к стреляющему пулемёту. Этот расчёт свил гнездо на кромке леса в полусотне метров от шоссе и постреливал по далёким серым фигуркам. Надо было охладить горячие головы.

— Что, бойцы, похоже, у вас патронов не меряно? А кончатся, в немцев плеваться будете. Охренели совсем! Поскольку времени мало объясню матом……… Пулемёт стреляет только при штурме или массовой атаке пехоты. Только!! Одиночных немцев валите из винтовок. Пока относительно спокойно, углубите окоп. Возможно, будет артналёт. Про маскировку не забудьте.

Справа бухнули наши орудия, и у шоссе там, где бегали немцы, вспухли четыре взрыва. Потом долбануло ещё раз. Чуть погодя в тылу у немцев раздались выстрелы танковых пушек, застучали далёкие выстрелы, сыпанули пулемётные очереди и донеслись хлопки взрывов. Опять танковые пушки. А, когда раздался громкий и протяжный взрыв, я понял, что тридцатьчетвёрки добрались до боеприпасов немецкой батареи.

Пока я пробирался вдоль рубежа, вправляя мозги слишком впечатлительным или самоуверенным бойцам и между делом отмечая и исправляя недостатки организации обороны, на северном рубеже вспыхнула интенсивная перестрелка, быстро переросшая в серьёзный бой. Причём сразу и справа, и слева. Близкие хлёсткие выстрелы тридцатьчетвёрок и наших батарей и громкие взрывы даже перекрыли ровный рокот далёкого сражения в Ивацевичах. Я со всех ног кинулся на НП.

Оба резервных танка по-прежнему стояли на месте, а в люке одного из них торчала фигура майора с биноклем. Возле нашего штабного Опеля нетерпеливо топтались Баля с Ивановым, а голова Курянина торчала из кузова.

— Курянин, первый взвод на связь.

— Есть связь, — протянул он мне трубку.

— Командир на проводе. Андрей, что у тебя?

— Справа и слева на шоссе тридцатьчетвёрки вовсю долбят гансов. Мы тоже чуток постреляли. Но немецкой пехоты мало, да и отступила она сразу. А ихняя броня точно в ловушку угодила. Послал бойцов разузнать. Пока всё.

— Смотри в оба. Если немцы серьёзно надавят, то мало не покажется, у них и пушек, и пехоты, как грязи. Это только начало. Зря патроны не жечь. Конец связи.

А тем временем выстрелы танковых пушек и взрывы слились в оглушительный грохот. Немцы влезли в обе засады по самые бубенцы, и сейчас там для них разверзлась преисподняя.

Я поднялся на броню к майору. Он попеременно через бинокль бросал взгляд то на одну сторону, то на другую, что-то отмечал на карте, и с кем-то громко объяснялся по рации.

— Товарищ майор, — я постучал его по плечу, он обернулся и снял шлемофон.

— А, ротный. Смотри, как бой выворачивается! — на его лице блуждали вдохновение и радость. — Заткнули мы оба шоссе. Наглухо. Сейчас мои орлы там последних гадов добивают. А справа опасных зверюг пожгли. Самоходки «штуги», мать их в перекрёсток. Под Брестом досталось нам от них. А теперь и мы отомстили.

— Пётр Иванович срочно отзывайте своих, они своё дело сделали. Оставьте там по одному танку. И пусть десантники их хорошенько прикроют, иначе пешие немцы в лесу пожгут броню к едрене фене. По всем приметам на южном фасе скоро начнётся большая заваруха. Гансы небось сейчас вопят в эфир, помощи просит. Положение у них аховое. И на этот случай у Гудериана припасён резерв, самые свирепые волчары: дивизия СС «Райх», 10 танковая дивизия СС и элитный полк «Великая Германия». Здесь мы уже заткнули две пробки, значит, можно оставить минимальный заслон и переключиться на южное направление. Там две ваши тридцатьчетвёрки уже пощипали ихнюю артиллерию, но гансы быстро учатся и следующий раз поставят гаубицы подальше и долбанут километров с четырёх-пяти. Вот тогда и почешемся. Пока эсэсовцы подтягиваются и сосредотачиваются, нам нужно приготовить рейдовый кулак. Те два танка уже повоевали, пусть возвращаются на Минское шоссе и приведут себя в порядок. Они встанут за кромкой леса и закроют шоссе вместо нашего танка. А он вместе с шестью снятыми из засад отправится к гансам в тыл. Они пробегутся по немецким задворкам, сделают круг и вернутся. Те танки, что стоят в засаде на окраине Нехачево вместе с сорокапятками Пилипенко пусть пока затаятся. Эта ловушка ещё сработает. Эсесовцы наглые и непуганые, поэтому попытаются прорваться по Барановичскому шоссе внутрь нашей обороны. Там мы их и прихлопнем. Потом этот взвод отойдёт в село и, скрываясь за домами, прикроет южный рубеж. В самом крайнем случае эти танки отступят на большак, по которому мы пришли, и отрежут немцам путь в Коссово. А эти два танка пусть пока так и остаются в резерве. Что касается рейда. Десант лучше не брать, иначе весь там и останется. В широком поле танки прикроют друг друга, а строй колонной в три пары позволит задним прикрывать фланги передних. Хуже всего замыкающему, поэтому это будет наша тридцатьчетвёрка.

— Согласен. Сейчас дам команду.

Я спрыгнул с танка и подошёл к грузовику.

— Алексей, бегом на батарею к Батуре потом к Строгову, пусть поворачивают пушки. С юга намечается серьёзная атака. Напомни про вероятность авианалёта.

— Иван, а ты дуй к зенитчикам, пусть готовятся к налёту. Но начинают бить только если бомбардировщики нас явно обнаружат. После налёта пусть перебираются на южный рубеж. Основной удар придётся с той стороны. Куда ставить орудия они знают. Бегом.

— Курянин, первый взвод.

— Есть первый взвод.

— Андрей, это командир. Скоро к немцам попытается прорваться помощь. Оставь на позициях по пулемёту у каждого шоссе вблизи танков и к ним по четыре человека в прикрытие. Со всеми остальными отправляйся на южный рубеж к Минскому шоссе. Там дорогу будут держать две тридцатьчетвёрки, потом туда вернётся наш танк. Твоя главная задача — уничтожать вражескую пехоту. Там недалеко позиция наших миномётов, распорядись ими по обстановке. Выполняй.

— Курянин, второй взвод.

— Есть связь.

— Василий, командир на связи. Я отправил половину первого взвода на ваш рубеж. Андрей разместится слева от тебя около Минского шоссе. А ты уплотнись чуть вправо. Расстояние между пулемётными гнёздами тридцать-сорок метров. Патроны побереги. Гансов будет много и все злые. Эсэсовцы. Будьте готовы к серьёзной драке. Пехоту из дивизии посади в промежутках и отодвинь назад, они без брони. Конец связи.

— Алексей, Иван!

— Здесь.

— Как вернётесь, приготовьте оба резервных пулемёта. Передайте их сапёрам, пусть возьмут вторыми номерами водителей и бегом к Минскому шоссе. Курянин, Пилипенко на связь.

— Есть связь.

— Кузьма Петрович, по всем приметам ожидается наступление гансов с южного направления. Приготовь свою пару пулемётов. Помимо танков возможно пехота попрёт. И за воздухом посматривай.

— Обижаешь, Василий Захарович, все уже давным-давно готово.

— Тогда до связи.

Звуки далёкого сражения: гул канонады и слитные всплески взрывов со стороны Ивацевичей давно превратились в сплошной шум, и ухо его уже перестало воспринимать, зато крик «Воздух!!» услышали все. Опять стервятники пожаловали и теперь без сомнения к нам.

Будто принюхиваясь, юнкерсы начали кружить над нами, выискивая цели. Но бойцы постарались на славу. И вблизи-то наши позиции было не разглядеть, а уж с двух километров, тем более. В конце концов, лаптёжники не нашли ничего лучшего, как побросать бомбы на подбитую технику на дорогах. Видимо, это единственное, что они смогли засечь. К подбитой бронетехнике добавились провалы дорожного полотна и пятиметровые воронки.

С нарастающей тревогой и нетерпением мы ждали появления эсэсовской группировки, ведь Гудериан был обязан деблокировать окружённый корпус любой ценой, даже бросив в бой элитные резервы. И немцы появились, и начали действовать конкретно и методично, подтвердив свою репутацию противников всяких импровизаций. Порядок, орднунг, устав — вот их извечный и предсказуемый стиль. Первыми вдали появились мотоциклы. Они съехали с дороги, покрутились у разбитых машин, сделали круг около разгромленной батареи и исчезли в дымке.

Сзади по-прежнему глухо плескался грохот большого сражения, оттуда уже ощутимо тянуло гарью. А перед нами под ярко-синим небом простирался открытый простор, упирающийся в дымчатой дали в едва видимую гребёнку сизого леса. Где-то там у самой пущи в заболоченной низине протекала речушка, ограничивающая сзади раскинувшуюся перед нами равнину. На этом обширном цветущем пространстве с квадратами пшеничных полей, с редкими отдельно стоящими деревьями и куртинами кустов отчётливо просматривались обе параллельно уходящие вдаль дороги.

Пусть плюнет в меня тот, кто скажет, что не встревожится во время танковой атаки, а я в ответ дам ему в морду. Даже понимание своей неуязвимости не могло избавить бойцов, и меня в том числе, от щемящего чувства тревоги и надвигающейся опасности, когда вдалеке в сопровождении пехоты появились силуэты тёмно-серых бронированных машин. Меня нельзя заподозрить в трусости, но первоначальные пыл и решительность начали понемногу испаряться. Дюжина танков Р-3 двигалась широким фронтом, прикрытая с тыла четырьмя приземистыми самоходками. Похоже на разведку боем. Хотят пощупать нашу оборону. Зная привычку немцев наступать сразу после артподготовки или бомбардировки, я крикнул по цепочке: «Приготовиться к артналёту!». И, как в воду смотрел. Чтоб им ни дна, ни покрышки!

Гаубичные фугасы вдруг обрушились на широкую полосу перед лесом, швырнув в нас тучу стальных осколков, пыли, тротилового дыма и комьев земли. Несколько снарядов взорвались сзади в лесу, по счастью никого не зацепив. И, едва отгремел последний взрыв, как из-за дымного марева выползли угловатые бронированные фигуры. Минута слабости прошла, и я снова взял ситуацию за горло.

— Курянин, общую связь. Внимание всем циркулярно, здесь командир. По всем приметам гансы решили провести разведку боем. Без необходимости себя не обнаруживать. Обоим батареям трёхдюймовок стрелять спокойно, прицельно, в первую очередь выбивать самоходки, затем танки. После боя обязательно поменять позиции и замаскироваться. Пилипенко и все танки молчат и сидят тихо, как мыши под веником. Пулемётчики и стрелки работают только по пехоте на дистанции уверенного поражения. Рейдовой танковой группе приготовиться и начать движение сразу после окончания боя под прикрытием задымления. Конец связи.

Чуть погодя с двух сторон ударили наши пушки, на поле выросли кусты взрывов, жирным огнём заполыхало железо. Громко рванул боекомплект одного из танков, выбив струями кордитного пламени все люки и отбросив башню на несколько метров.

Самоходки немедленно ответили. Только разница была в том, что Батура со Строговым их видели, а они их пока нет. Громкие взрывы растерзали и повалили деревья, засыпав позиции ветками и осколками. В ответ в поле вспыхнули три самоходки, а через пару минут взорвалась и четвёртая. «Тройки» тоже палили во все стороны, пытаясь спровоцировать нас на ответный огонь. Но я особо не напрягался, поскольку по сравнению со «штугами» их слабые снаряды были неопасны для бойцов роты даже при прямом попадании, но это уже из области фантастики.

Между тем наши пушки пристрелялись и принялись в шесть стволов выбивать танки, которые на открытой со всех сторон равнине представляли собой отличные мишени. В поле дымные шлейфы, дым и пыль от взрывов слились в сизое марево, повесившее над землёй занавес, за который, пятясь, спрятались немногие оставшиеся панцеры.

Бой быстро начался и быстро затих. Но не окончился. Наверняка немцы считают, что засекли наши позиции, и сейчас попытаются накрыть их гаубицами, а потом бросят на штурм средние танки и массу пехоты. Сейчас у них там разбор итогов разведки боем и временная неразбериха передислокации. Самое время нашим танкам влезть в их курятник. Непонятно, чего танкачи медлят?! Ага. Вот и они. Слева на Минском шоссе послышался шум дизелей и тридцатьчетвёрки, звякая гусеницами и перестраиваясь на ходу, скрылись в дымной пелене.

— Курянин. Батарею Батуры на связь.

— Есть батарея.

— Здесь командир. Евгений, наши танки отправились пробежаться по тылам гансов. Надо немцев отвлечь. Дай три залпа осколочными по центру поглубже веером. Понимаю, что уже начали сниматься. Но надо помочь танкистам, им сейчас там будет горячо. Давай, лейтенант, успеешь перебраться на новое место. Как раз танкисты и дадут нам время. Конец связи.

Минут через пять батарея трижды жахнула залпами, и где-то километрах в трёх-четырёх, послышались глухие разрывы осколочных гранат. Сквозь дымку ничего не было видно, но, похоже, попали пушкари куда надо. Даже, если эсэсовцы уже начали накапливаться для атаки, то неудача передовой группы и ответный артобстрел наверняка вызовут заминку, которая и позволит нашим танкистам забраться к немцам за пазуху.

На короткое время установилось затишье. Я не говорю тишина, поскольку сзади по-прежнему доносились раскаты большого сражения. Однако передохнуть не довелось. Вопреки моим ожиданиям самоуверенные и разозлённые эсэсовцы не стали долго готовится. Справа послышался низкий гул моторов, потом донеслись далёкие залпы гаубиц и близкие выстрелы танковых пушек. Прежние позиции наших батарей вспухли взрывами и скрылись из вида. На окраине Нехачево разгорелся пожар, который ещё больше задымил окрестности.

Я всматривался в панораму, и, казалось, бинокль раскалился от напряжения. И, чем дольше я наблюдал, тем больше убеждался, что на этот раз немцы решили надавить справа, и… парадным шагом полезли в ловушку. Лишь бы хватило выдержки у Пилипенко и танкистов. Желать им стального характера бессмысленно, а вот резинового терпения, в самый раз.

В поле дымное марево выпустило угловатые тёмно-серые громадины, за которыми мелькало множество тёмных фигурок в касках. Громко бабахнули короткие танковые пушки, но явно немцы стреляли для острастки и демонстрации мощи. Не видели они ни хрена, да, если бы и видели, попасть с ходу из танка без стабилизатора вообще нереально. Давайте голубчики ползите дальше по дороге, она такая удобная, тихая и ровная. Давайте, а мы вас подождём. И эсесовцы, как когда-то их предки на Чудском озере «свиньёй» ломанулись вперёд. Ишь, как разогнались, небось, рассчитывают сразу до Ивацевичей доехать.

И тут издалека из немецкого тыла донеслась орудийная стрельба. Выстрелы пушек чередовались со взрывами, постепенно перемещаясь к центру. Наша рейдовая группа влезла в немецкий курятник и начала выщипывать фрицам перья. Удачи вам ребята. Возвращайтесь живыми.

А тем временем из дымки продолжали выползать всё новые и новые железные крестоносцы, сопровождаемые приземистыми, будто приплюснутыми самоходками. На первый взгляд, на наш правый фланг навалился танковый батальон, не меньше. Похоже, они решили сходу проломить оборону и по шоссе прорваться в город к своему окружённому корпусу. Немцы шумно приближались, а на наших позициях продолжала висеть звенящая тишина. Ловушка вот-вот должна была захлопнуться, и я представлял, как напряжены сейчас руки и глаза наших бойцов.

Толи из-за таланта создавать безвыходные ситуации и потом с победой их преодолевать, толи из-за неопытности, но на этот раз я недооценил оперативный талант противника, и в этом меня разубедили раздавшиеся звуки боя слева. Я сразу понял, что там тоже начала разгораться серьёзная заваруха. Как выяснилось, немцы начали вводить в бой войска с небольшим интервалом на разных участках линии соприкосновения, рассчитывая таким макаром растрепать нашу оборону. Показав, что наносят главный удар справа, немцы через четверть часа атаковали слева, а потом надавили и в центре. И самое противное, что делали они это продуманно, спокойно и уверенно. Недаром ваффен СС считались элитными войсками. Чтоб им, гадам, черти в аду сто лет на сковородках задницы припекали.

Между тем поле боя заполнялось самой разной техникой и войсками. Газовали, выплёвывая белый дым «тройки», за корпусами которых прятались и «штуги», и броневики с пулемётами на турелях. Прямо передо мной по центру разгружались десятки грузовиков с пехотой и небольшими пушками на прицепах. Повсюду шныряли мотоциклы.

Наблюдая за перемещениями массы вражеских войск, я не мог избавиться от закравшихся в душу сомнений в благополучном исходе. Кажется, на этот раз ситуация явно выходила за рамки наших возможностей. И вместе с тем перед глазами встали картины нечеловеческих мучений моего народа, который в прошлой истории четыре военных года захлёбывался кровью, слезами и страданиями. Ну, не-ет!! На этот раз я не отдам нашу землю на растерзание озверевшим европейским цивилизаторам, а значит, наступил момент, когда жизнь должна подождать со своим здравым смыслом и инстинктом самосохранения и отойти подальше назад, уступив место смерти. Дай, боже, нам силы и ярости и направь нас куда нужно, а куда не нужно мы и сами уже влезли.

Немцы подтянули миномёты и начали пристрелку.

— Курянин, первый взвод на связь. Андрей, там рядом с тобой у шоссе дашки. Пусть вдарят в два ствола по миномётной батарее. ДШК дальнобойные, достанут. Поспеши, а то скоро немцы нам мины прямо за шиворот накидают. Конец связи.

— Иван, сбегай к зенитчикам, передай командиру, пусть ставит свои дудки на прямую наводку и заткнёт миномёты и разный мелкий калибр. Передай снайперам, чтобы отстреливали наводчиков миномётов и командиров мелкой артиллерии.

— Курянин, связь с майором.

— Есть связь.

— Пётр Иванович, Батов беспокоит. Видно оттуда вам или нет, но по всему выходит, немцы начинают большой штурм. Резерв пока придержите, а танкисты на флангах пусть приготовятся, там после обстрела гансы попытаются задавить массой. Похоже, сегодня из двух зол нам достались оба.

— Не беспокойтесь, Василий Захарович, все уже в курсе. Как ваши, выдержат?

— А, куда мы денемся с подводной лодки? Конец связи.

— Курянин, попробуй связаться с танком.

— Пока не получается, товарищ командир.

— Связывайся непрерывно. Будет связь немедленно ко мне, я в центре обороны.

И тут дуплетом хлёстко ударили сорокапятки Пилипенко. Вместе с ними жахнули четыре танковые пушки, и чуть позже подала голос батарея Батуры. Всё. Началось избиение штурмовой танковой группы немцев, которые справа по уши влезли в ловушку. Все наши стволы принялись вколачивать снаряды в крашеные серой краской борта, как гвозди в крышку гроба.

Из центра я видел, как в той стороне разверзается ад. Почти в упор расстрелянные танки, пылали гигантскими факелами. Вокруг метались гренадёры, и падали под ливнем пуль от фланкирующего огня пулемётов.

Но немцы пёрли огромной массой и штурмовали не одной колонной, и помимо шоссе танки ползли и под откосами, и между лесом и дорогой. Поэтому сразу не удалось закупорить ловушку. Но пушки четырех засадных тридцатьчетвёрок молотили, как ненормальные, и подбитые гансы наглухо закупорили шоссе и обочины. Взрывы боекомплектов, жаркое пламя разлившегося бензина, кинжальный огонь в упор, крики и вопли убиваемых эсэсовцев сплелись в сплошной инфернальный клубок.

Тем временем бой докатился и до центра. Послышался противный свист мины, и куст взрыва поднялся впереди. Снова свист, взрыв сзади. Классическая вилка. И вот рвануло рядом метрах в пяти. Неглубокие окопчики, не давали надёжной защиты от обсыпавших нас мелких осколков. Теперь главным козырем становилась наша личная броня. И оставалось надеяться, что шальная мина не прилетит прямо в голову. Между тем интенсивность миномётного обстрела нарастала, и мины стали ложиться в опасной близости. Про себя я уже сказал все грязные выражения, какие знал в адрес наших зенитчиков и расчётов ДШК, попутно отметив, что любой крик души почему-то всегда звучит матерно. И тут, будто услышав мои злые мысли, и вся зенитная братия подала голос. Слева раздались короткие частые очереди ДШК, а справа залаяли зенитки. Немецкие миномёты будто поперхнулись, обстрел быстро пошёл на убыль, а потом и вовсе прекратился.

— Передать по цепи. Приготовиться к атаке пехоты! — громко прохрипел я сорванным от крика голосом.

В отличие от центра, на флангах пушечная стрельба не ослабевала. Воспользовавшись относительным спокойствием, я выбрался из окопчика и перебежал на десяток метров вперёд на открытое удобное для наблюдения место. Справа немцы возобновили натиск, но теперь давили более широким фронтом. Дым застилал панораму. Огонь усиливался с каждой минутой. Казалось, что сам воздух теперь состоит из пуль и осколков. Я попытался просунуться подальше и тут же схлопотал пулемётную очередь в грудь и голову, и пару осколков в плечо. Пули и осколки с жужжанием отскочили, но ощущение осталось крайне неприятным.

— Товарищ командир. Связь с танком, — крикнул сзади укрывшийся за толстым деревом Курянин, протягивая трубку. Я перебежками вернулся на старую позицию.

— Командир на связи. Прохор, как у вас дела?

— Работу закончили, — прохрипело в трубке, — потеряли два танка. Уничтожили артдивизион или артполк, леший их поймёт. Пушки большие. Расстреляли их издалека. Снаряды рванули, думали, сами взлетим на воздух. Артиллерии поблизости больше не видно. Напоролись на группу танков. Там нас и пощипали. Я прикрывал, троих завалил. Шишек нам тоже набили, но ребята успели оторваться. Танк в порядке, возвращаемся и заодно по пути давим грузовики с пехотой.

— Возвращайтесь по Барановичскому шоссе и вдарьте немцам в зад на правом фланге, а то они нас тут у Нехачево крепко прижали. Приказ понятен?

— Понятен. Сейчас свяжусь с командирским танком.

— Поторопитесь. Конец связи.

Пока я общался с Вариком. Взаимный огонь достиг невероятной плотности. Под прикрытием пулемётов ганомагов и автоматических пушек лёгких танков в центре атаковала пехота. Наши отстреливались всеми имеющимися стволами, и большими, и маленькими, но такой яростной атаки эсэсовцев я не ожидал.

— Гранатами огонь!!

Грохнула волна взрывов и ещё, и ещё. Пулемёты били на расплав стволов. Но как же нас мало на этакую ораву озверевших эсэсовцев. Воткнув в автомат последний магазин, я очередь за очередью всаживал пули в распяленные злобой орущие рты и белые от ужаса и ярости арийские глаза. Всё. Патроны вышли. Автомат полетел в сторону вслед за винтовкой и пистолетом.

Я, кажется, ещё не говорил, что, когда заведусь, сам себя бояться начинаю. В руках нож. Голова опустела от мыслей. Совесть и жалость спрятались подальше. Всё стало предельно ясно и беспощадно. И я вломился в толпу.

Мышцы напряглись и закаменели. Дзи-инь по груди и животу наискось пробежала дорожка пуль. Немец выстрелил ещё раз и замер обалдевший. Н-на! Кровь из рассечённого горла фонтаном. Перекошенное смертным ужасом лицо. Поворот, удар вбок. Второй готов. Удар мне. Н-на в грудь с проворотом. Ногой в пах и ножом под шлем. Прямо в раззявленный рот. Получи, гад. Багровое месиво вместо лица. Другому удар ножом по бедру изнутри. Не жилец. Парня нашего зажали. Душат. Мелькнули его отчаянные глаза. Н-на фашист в спину. Н-на в брюхо. По лицу скользнул штык. Ах, ты мразь. Подножка, и в падении пропорол ему бок. Опять защёлкали по спине пули.

Быстро кинул взгляд по сторонам и оцепенел. Эт-то что такое?!! Рядом с Дедом лопаткой отмахивался Пашка. Этот маленький засранец всё-таки решил погеройствовать! Благо, что у него тоже броня. Я с разворота ударил набежавшего немца ножом в шею. Оглянулся. Пашку сзади схватил огромный верзила! Пытается сдавить горло. Здесь броня уже не поможет!! С разбега прыгнул эсесовцу на спину и резко крутанул голову. Хрустнули шейные позвонки.

— Пашка, стервец!! Марш отсюда!!

— Не могу, дядя Вася, здесь Семён Иванович, — в глазах парня плескалась неукротимая решимость.

Болтать и ругаться было некогда. Зарезав эсэсовца, наседающего на Деда, я бросился вправо, где кипела особенно яростная схватка. Удар. Ещё удар. Опять пули по спине. Да, где ж мы вас всех хоронить-то будем?! Мать-перемать!! Я уже перестал считать и внятно соображать. Сплошная череда ударов, поворотов и снова ударов. Кровь, кровища. Вопли боли и ярости слились в сплошной гул в багровой пелене. И вдруг всё прекратилось.

От невероятной перегрузки я не мог втянуть в себя воздух. Кое-как прокашлялся, раздышался и прогнал красно-серую муть из глаз. Дышал до одури. Сердце трепетало, как заячий хвост. Обессилевшие руки онемели, а ноги слегка дрожали. Вокруг среди деревьев валялись мёртвые и агонирующие эсэсовцы. Я продолжал тянуть ртом и носом воздух, успокаивая дыхание. Появилось обоняние. Помимо привычной пороховой и нефтяной гари от земли тянуло сладковатым запахом тёплой крови и вонью внутренностей. Воздух пах и смердел. Привкус чужой крови во рту толкнул в горло тошнотворный комок. Я с трудом отплевался, вытер рукавом тягучую слюну и, пошатываясь, шагнул в сторону. Ярость быстро угасала, уступая место отвращению и опустошению.

Там и тут стояли и ходили бойцы, густо забрызганные засыхающей кровью, с тёмными в потёках грязного пота лицами и озирались, не веря в победу. Кто-то из них хрипло выдавал боцманский загиб, кто-то, как я, не мог отдышаться, кто-то, задыхаясь, свалился на землю, кого-то громко рвало.

Подробности боя я помнил смутно, и, как выяснилось, нам крепко помогли бойцы первого взвода. Оказывается, майор приказал оставить в окопах на северном рубеже только по пулемёту у каждого шоссе, а всё прикрытие направил сюда. В общем, они попали на представление вовремя.

Чуть не поскользнувшись на какой-то слизи, я выбрался из кучи трупов и вслушался в пространство. С правого фланга доносилась редкая стрельба, слева изредка коротко трещал пулемёт. Но в целом уже было понятно, что атака отбита. От края до края всё поле затянул дым. И там среди дымящихся воронок и разного железного хлама ползали раненые, грязные, окровавленные люди с серыми лицами и запёкшимися губами. Оттуда доносились стоны, вопли, хриплые крики, кряхтение и матерная брань на немецком. Кое-где мелькали фигуры с носилками.

Уверенные в своём превосходстве, арийские сверхчеловеки даже мысли не могли допустить, что могут отступить перед ничтожными унтерменшами, а потому полегли почти все. На этот раз дивизии СС «Райх» и полку «Великая Германия» сильно не повезло, крепко получив по зубам, ошеломлённые поражением они отступили. Отступили, но не ушли, поскольку пылали жаждой мести. Кроме них где-то там на подходе была и десятая танковая дивизия СС. Кто их нынче разберёт. Но я точно знал, что они закусили удила и не успокоятся. А нам было всё равно, кого бить.

Однако рукопашный бой выпил у бойцов все силы, и они медленно, молча, разбредались, подбирая на ходу брошенное оружие и кое-как приводя себя в порядок. Их опустошённые нечеловеческим насилием души требовали одного — хоть немного покоя.

На поваленном дереве сидел Дед и гладил по голове Пашку, который до сих пор побелевшими пальцами крепко сжимал рукоять лопатки. От жалости защипало глаза. Чуть дальше сидел Ванька и покачивался, сжимая голову руками. Я оглядел побоище, вытер о труп нож и задвинул в чехол. Иссушенное горло с трудом проглотило тёплую воду из фляги, и только после этого я смог говорить:

— Неплохо повоевали.

— Командир, — от усталости и перевозбуждения Баля слегка заикался, — ты один своими руками, наверно, десятка три завалил. Ты себя со стороны бы видел. Страсть и ужас. Гансы только отлетали. Ну, и здоров же ты драться, Василь Захарыч!

— Да, ладно тебе. И вовсе я не страшен, лишь слегка горяч, — процедил я сквозь зубы.

— Что тут у вас? — справа из-за деревьев выбежал Сурин с десятком бойцов, — Ну, ни хрена ж себе…, — они остановились, как вкопанные оглядывая трупы немцев, повсюду валяющихся в два слоя и нас залитых с головы до ног кровью.

— Ты цел, командир?

— Порядок.

— А, по виду не скажешь, весь в кровище. Как же вы тут одни? Шумнули бы.

— Некогда было. Всё произошло быстро. На фланге то управились?

— Да там жуть сколько коробок пожгли. Сосчитать невозможно. Наши танкисты здорово помогли, в тыл ударили, ну они и заметались. Майора ранило…

— Что ж ты молчал!! С этого надо было начинать………! — крикнул я на бегу, сразу же пожалев, что сорвался на нормального парня. Однако ранение командира полка меня сильно обеспокоило.

Майор с перевязанной грудью, шеей и руками лежал на плащ-накидке, постеленной на кучу лапника. Его зацепило осколками от случайного близкого взрыва. Синюшная бледность и невнятная речь говорили о значительной потере крови. Я впервые видел его без шлемофона, и удивился тому, что голову этого в общем то молодого мужика густо обрызгала седина. Он следил за мной мутным от боли взглядом, не поворачивая головы, и пытался что-то сказать, но силы покидали его, и их хватило только на то, чтобы судорожно стиснуть мою ладонь. Петра Ивановича нужно было немедленно отправлять в госпиталь, в крайнем случае, в медсанбат. Уныло упало сердце и стало тошно от мысли, что непонятно почему война всегда выбивает лучших.

Я сам подогнал Опель. Четверо бойцов бережно загрузили командира полка и ещё семь раненых десантников в кузов.

— Гоните в дивизию! Аллюр три креста!!

Через минуту машина укатила в Коссово.