Сторно

Олег Артюхов, 2023

Хочешь, не хочешь, а судьба так и норовит всё вывернуть по-своему, пока не возьмёшь её в свои руки. И уж коли тебе опять выпало встать в первом ряду в битве за будущее, дай своенравной судьбе щит и меч и поставь её рядом. Цикл «Сторно» одним файлом.

Глава 4

За тот час, что мы простояли на обочине бойцы успели несколько раз покурить, оправиться и даже вздремнуть, а водилы вдоволь попинали колёса и налюбовались открытыми моторами.

Я ходил вдоль колонны туда-сюда и безуспешно спорил с одолевающими сторонними мыслями, поскольку нынешнее утро украло мои уверенность и спокойствие. Предстоящая операция имела очевидные и внушительные минусы, и я понимал, что в безнадёжном и опасном рейде придётся надеяться только на нашу броню, внезапность, нахальство и импровизацию. По сути, командование посылало нас на смерть, и я молил бога только об одном, чтобы нам хватило сил телесных и душевных, выстоять и не надорваться.

Сначала я нетерпеливо высматривал каждую приближающуюся со стороны города машину, потом перестал на них реагировать. А, когда я погрузился в размышления, они и подкатили. Они — это знакомая генеральская эмкаи едущие за ней две гружёные выше бортов трёхтонки. Ого! На этот раз начальство явно не поскупилось.

Из эмки выбрались пехотный капитан с объёмистым пакетом и старлей госбезопасности в новенькой полевой форме. Демонстративно делая вид, что не понял зачем припёрся безопасник, я расписался в получении и спросил:

— Товарищ капитан, генерал-майор Петров ничего не просил передать на словах?

— Странную фразу сказал: не железо и пламя, так бумага и чернила. Я ничего не понял.

— Ясно. Спасибо товарищ капитан.

— Всего вам доброго, берегите себя, стальная рота.

— Почему стальная, — насторожился я.

— Так сами же пели про стальной спецназ, вот и выходит — стальная рота.

Я отдал честь и сунул пакет с бумагами подмышку.

— Напрасно не ознакомился с содержимым пакета, старшина.

Я повернулся и наткнулся на холодный гадючий взгляд.

— Времени достаточно, до ночи разберусь. С кем имею честь говорить?

— По старорежимному выражаешься, старшина. Старший лейтенант госбезопасности Сахно Максим Фёдорович, хм… если угодно.

— Стараюсь быть вежливым, но что-то не получается.

— Я назначен в вашу роту представителем органов безопасности и заодно буду исполнять обязанности комиссара.

— Наша рота особого назначения сегодня уходит в глубокий рейд, можно сказать — в самое пекло, и посторонние люди могут помешать выполнению боевой задачи. У нас не место всякому встречному-поперечному.

— Эт-то кто тут посторонний?! Кто тут поперечный?! Я?! — он с трудом совладал с собой и заморгал от удивления.

— Да, вы. Во-первых, согласно уставу, комиссар и начальник особого отдела назначается только с уровня полка и выше. Во-вторых, непонятна ваша роль в нашем подразделении. В-третьих, что вы будете делать в ответственном и опасном рейде? За бойцами приглядывать? Политинформации им читать? Уговаривать быть смелыми? Или пугать расстрелом, чтобы гнать в атаку? Всего этого моим бойцам не требуется. А посему я более не желаю развивать эту тему.

— Т-ты… забываешься, с-старшина… Я тебя привлеку! — его голос сорвался на крик, и к нам подтянулись бойцы, зыркая на гебешника взглядами голодных питбулей.

— Обязательно привлечёте, товарищ старший лейтенант. Вот как только мы немца расколошматим, так и привлечёте, если к тому времени вас самих не привлекут за попытку срыва задания особой важности. И один добрый совет: прекратите тыкать незнакомым людям. Нехорошо это. Неприлично. Я вас не задерживаю.

— Это ты!! Меня!! Не задерживаешь!! — От гнева его глаза остекленели. Он рванул крышку кобуры и тут же обмяк в железной хватке здоровяков Старикова и Махрова. — Этот бунт вам даром не пройдёт! — рычал гебешник, оглядывая всех налитыми кровью глазами, и пересыпая угрозы оборотами богатого разговорного языка.

Я хмуро кивнул ребятам на эмку и повернулся к обеспокоенному капитану. Мы отдали друг другу честь, и через пару минут эмка укатила в город. Ей вслед неугомонный Сашка сделал понятный жест.

Бойцы втиснулись в забитые боеприпасами и имуществом кузова, и машины тронулись в сторону Слонима. Во главе колонны громыхала гусеницами наша тридцатьчетвёрка, а я, сидя в кабине следующего за танком Опеля, под шум моторов принялся просматривать полученные документы и карты.

Пятьдесят километров мы тащились полтора часа и в полдень подъехали к мосту через Щару. За эти дни здесь вырос настоящий укрепрайон с дзотами, блиндажами, капонирами и прочей фортификацией. Дважды нас останавливали пулемётно-пушечные посты, и каждый раз, пропуская, бойцы долго провожали взглядами наши необычно раскрашенные машины и орудия. По всем признакам Красная армия начала выходить из шока первого удара, и эти разительные перемены зажигали в душе огонёк надежды.

Миновав городские окраины, мы, наконец, выбрались на ведущее из Слонима в Ружаны шоссе, но теперь катили в обратном направлении. По меркам военного времени ехали мы недолго, но жара и теснота могли измотать кого угодно. Немного облегчали жизнь подходящие вплотную к дороге деревья, высокие кроны которых скрадывали июньский зной. Через двенадцать вёрст показалась окраина пущи, справа блеснула водная поверхность, и впереди открылось поле нашего прошлого боя. Колонна прижалась к обочине, и я дал команду «к машинам».

Не успел я разогнуть затёкшую спину, как к нам подбежал лейтенант-пехотинец, а среди деревьев справа и слева в нашу сторону шевельнулись стволы сорокапяток.

— Что за часть? — хриплым голосом проорал летёха, стараясь перекричать рычание танкового дизеля.

— Отдельная рота спецназа.

— Куда прёте?! Там немцы!

— Уже никуда не прём, припёрлись. Мы у вас тут задержимся до ночи. Старшина Батов, — представился я, протягивая лейтенанту документы.

— Какой, Батов? Тот самый?

— Товарищ лейтенант, я не знаю, что значит «тот самый», но пять дней назад мы тут немного повоевали.

— Вот это, да! Да, мы тут за вами с дороги еле-еле горелое железо разгребли. А поле до сих пор ржавым хламом завалено. Надо ребят кликнуть. Такие люди здесь! — восторгался летёха, при этом тщательно изучая мои документы.

Я чуть прихватил летёху за руку:

— Товарищ лейтенант, не надо шуметь. У нас особое задание.

— А-а-а. Ясно. Всё понял. Побегу комполу доложу. А вы располагайтесь, как вам удобно. Держите, — вернул он бумаги. — Свои, отбой, — лейтенант махнул рукой в сторону опушки, и стволы отвернулись.

Когда мои орлы выбрались из машин, изо всех ближних окопов и щелей повылезали воины и потихоньку начали подтягиваться к шоссе. Необычный вид нашей формы, техники и пушек вызывал у пехоты неподдельный интерес, «махра»глядела на нас чуть ли не с открытыми ртами. И, судя по репликам и реакции, было понятно, что по местным понятиям одеты мы были откровенно похабно. Вместе с тем мои бойцы, не обращая внимания на окружающих, тоже разглядывали друг друга и машины на фоне леса, только сейчас осознав смысл камуфляжной окраски.

— Кто здесь старший? — Я обернулся. На шоссе стоял высокий ладный майор с пехотными петлицами с пронизывающим взглядом. Я вспомнил, что видел его около генерала, когда мы сдавали позиции.

— Командир отдельной роты спецназа, старшина Батов. Здравия желаю.

— Хм. Старшина, говорите? Командир роты? — Я понимающе кивнул и протянул комполу удостоверение и предписание из штаба корпуса, заверенное корпусной и армейской печатью. Майор вернул документы и представился, — майор Заклевский, командир полка. Прошу в мой блиндаж.

Отдав распоряжения взводным, я отправился вслед за комполом. Шагая по дороге, а затем по овражку, я всматривался в знакомую местность. Теперь две линии окопов были объединены в общую систему обороны с пулемётными гнёздами, блиндажами и дзотами. В глубине, на тыльном склоне высотки появились землянки и небольшой склад. Чуть дальше в лесу дымила кухня. С другой стороны, от шоссе тоже поднимался дымок. Вокруг было непривычно людно. Навскидку только вблизи дороги разместилось не меньше батальона пехоты с усилением. Наверняка по батальону находились слева и справа.

А впереди открылась панорама, представляющая поистине эпическое зрелище. «Бутылочное горлышко» расчистили от битой техники, которая теперь грудами валялась под откосом, частично погрузившись в болотистый грунт. На истерзанном боем поле и пустыре за прудом на полверсты в глубину сплошь громоздились уже заметно порыжевшие от ржавчины повреждённые и горелые танки, остовы грузовиков и коробки броневиков. Сейчас при дневном свете в спокойной обстановке я сбился со счёта, пытаясь определить количество подбитой вражьей брони.

— Что, старшина, любуетесь сломанным железным кулаком Гудериана? Можете не считать, тридцать девять танков и полсотни прочей мелочи.

— Благодарю. В ту ночь так и не удалось ничего толком разглядеть, а, тем более, подсчитать. Видимость никакая, сплошной дым и гарь. А утром мы уже были в дороге. Вот и смотрю сейчас.

— Так лейтенант правду сказал, это ваша работа? Точно. Я вспомнил вас, вы позиции нам передавали. Но тогда видок у вас был: оторви и выбрось.

— Работа не только наша. Два лейтенанта-артиллериста со своими бойцами были с нами. По правде сказать, их четыре пушки и решили исход боя.

— Строгов и Батура? Так они здесь. Теперь у них шесть стволов. Лейтенантов Строгова и Батуру ко мне, — отдал он приказ бойцу.

В пахнущем свежим деревом и смолой блиндаже майора Заклевского веяло приятной прохладой. По фронтовым меркам компол устроился шикарно. Жердяные стены, четыре бревенчатых наката перекрытия, две накрытые плащ-накидками и шинелями лежанки справа и слева. У сколоченного из снарядных ящиков стола с коптилкой из гильзы пристроились те же ящики для сидения. Рядом с завешенным плащ-палаткой входом висел на гвозде автомат ППД. В узком окошке-бойнице в сторону поля смотрел ручной пулемёт. За жердяной перегородкой кто-то орал в телефон, вызывая какую-то «ромашку».

— Присаживайтесь, старшина. Обед у нас закончился, если хотите, могу предложить консервы.

— Спасибо, товарищ майор, я сыт. А, что касается сломанного железного кулака Гудериана, позволю с вами не согласиться. Нам его ещё ломать и ломать. Кстати, опережая ваши вопросы, скажу сразу, сегодня, как стемнеет, мы уйдём на ту сторону. К вам, видимо, ещё не дошёл приказ. Поэтому, строго между нами, по плану контрнаступления, вслед за нами двинет ваша дивизия. К утру вы должны занять Ружаны. Теперь, по существу. Нашей роте придётся столкнуться под Ружанами с танковыми батальонами, а для такого боя стволов и мощности залпа у нас маловато. Завалим, сколько сможем, но они тоже на месте сидеть не будут, расползутся, сволочи. Поскольку батарея Строгова и Батуры у вас, а вам всё равно наступать, не могли бы вы придать их нам для флангового прикрытия. У них прошлый раз здорово получилось.

— Нет, старшина, я не вправе принимать такие решения. Да, и приказа не было.

— Всё равно советую начать подготовку к наступлению, чтобы потом не суетиться.

— Спасибо за совет.

— Хотел спросить, склад-то в лесу ещё стоит?

— Стоит то он стоит, только почти пустой. Тыловики три дня его выгребали. Нам кое-что перепало. Насколько я знаю, сейчас там немного топлива осталось.

— То, что надо. А запас карман не тянет. Перед рейдом зальёмся под пробки и с собой прихватим. Кто знает, как там всё обернётся?

— Да, старшина, работёнка вам предстоит аховая. Не страшно?

— Отбоялись своё. Без патронов идти в штыковую против автоматов было страшнее.

— Лихие вы ребята, как я погляжу. Ладно, отдыхайте. Если будут новости, я вас найду.

Я выбрался из блиндажа, и нос к носу столкнулся с моими летёхами.

— Василий Захарович, вы здесь? — искренне обрадовался Строгов и приобнял за плечи.

— Здравствуйте, Василий Захарович, — смущённо проговорил Батура, но по его глазам я видел, что он тоже рад. Я крепко пожал его руку и по-приятельски тряхнул.

Стоящий в проёме блиндажа компол не скрывал удивления от таких дружеских чувств между каким-то там старшиной и лейтенантами. Ничего оботрётся. Война только началась и со временем гонора у него поубавится. Если жив останется.

Разместив бойцов на отдых, я тоже хотел маленько вздремнуть, но, открыв карту, настолько углубился в размышления, прикидывая варианты рейда и шлифуя план операции, что просидел до самых сумерек, едва не свернув мозги набекрень. В конце концов, плюнул на все расчёты и решил действовать «по нахалке», исходя из сложившейся обстановки. От невесёлых думок меня оторвал голос посыльного от компола.

В командирском блиндаже коптящее пламя самодельного светильника более-менее освещало только центр стола. Майор Заклевский внимательно изучал карту и делал на ней пометки.

— А, старшина. Заходи. Вот мозгую и прикидываю. Приказ пришёл, полк начал подготовку к наступлению. Долго думал над твоим предложением, но батарею отдать не могу. Поставить её, где нужно — пожалуйста.

— Тогда так. Не доезжая примерно два километра до Ружан, — я ткнул пальцем в карту, — шоссе пересекает широкая наезженная просека. Налево она тянется до вырубки Заготлеса. Туда отправятся наши трёхтонки с боеприпасами и пушки Строгова. Наши машины останутся в готовности на окраине леса, а батарея продвинется дальше до господствующей высоты 177,4 между Павловым и Долками, — я снова ткнул в точку на карте. — Оттуда до шоссе двести-триста метров и простреливается всё пространство за той дорогой. С трёх сторон перед высоткой протянулись мокрые низины, поэтому немецкие танки обойти батарею не смогут. Мы же открыто въедем в город по главному шоссе. Трофейные машины и камуфляж должны сбить немцев с толку, к тому же я неплохо знаю немецкий. Вы более неповоротливы, поэтому советую вам выдвигаться сразу следом за нами и сосредоточиться на рубеже той самой просеки. Наша рота перекроет подходы к городу с востока, а штурмовая группа атакует штаб корпуса и свяжет боем пехотный полк, расквартированный в городе. Рассчитываю на ночную неразбериху и внезапность нападения. Ваш полк должен начать наступление сразу после первых выстрелов, иначе нас просто сомнут количеством. Полчаса вам хватит, чтобы преодолеть два километра. После того, как мы выполним задачу в городе, вся рота сосредоточится против танковых батальонов на восточной окраине. В драке с нами гансы подставят батарее Строгова борты. Главное, чтобы комбат выдержал и ударил, когда немцы сконцентрируются и втянутся в бой. А качественную подсветку мы организуем. К утру Ружаны будут освобождены, а наша рота двинется дальше на Коссово.

Майор долго и внимательно вглядывался в карту, морщился и поджимал губы, потом поднял глаза и совсем другим тоном задумчиво проговорил:

— Сегодня я никак не мог взять в толк, почему такой боевой ротой командует старшина. Сейчас понял. Однако, Василий Захарович, у вас всего рота, а вы лезете к чёрту в зубы. Не много ли на себя берёте?

— Сколько навалили, столько и тащим, — я облокотился на стол и ненадолго задумался. — Стволов маловато. Может не хватить плотности огня. Вот тут-то вы нам и поможете. Мы, как ледокол, пробьём проход, а вы в него и заплывёте. Надеюсь, у дивизии стволов хватит.

Пока я загружал компола своими мыслями, с востока подкралась ночь. Едва погас жутковато красный закат, наползла и сгустилась серая летняя темнота. Я торопился сам и торопил роту, боясь опоздать, и слегка успокоился, лишь когда силуэты натужно рычащих машин один за другим стали расплываться в потёмках.

Это только кажется, что ночная темень беспросветна и непроницаема. Летом даже в безлунную ночь глаза быстро привыкают, и через некоторое время неплохо различают даже мелкие детали. В свете едва народившейся луны и огромных мерцающих звёзд наша колонна свободно двигалась посередине шоссе между тёмных стен ночного леса, пока в мою головную машину не упёрлись лучи фар двух мотоциклов. Я выбрался на подножку и замахал руками, требуя пропустить. Но полевую жандармерию на нахалку не возьмёшь.

— Halt. Wer sind Sie? (Стоять. Кто такие?).

— Spezielle Kommando dem Armee. (Специальный армейский отряд).

— Ihren Papier. (Ваши документы).

— Frag general Lemelsen oder bei den Behörden in Berlin. (Спроси у генерала Лемельзена или у начальства в Берлине).

— Ich berate nicht zu scherzen. (Не советую шутить).

— Es wird dir lustig, wenn ich erschieße dir den Kopf. Steigen! (Это тебе станет не смешно, когда я прострелю твою башку. Пошёл вон!).

Пока я валял ваньку, изображая немца, под откосами дороги проскользнули четыре тени. Через пару минут со стороны поста раздались сдавленные вскрики, короткая возня и всё стихло.

— Можно ехать, командир, — на вымазанной углём физиономии Сажина светился хищный оскал, — взяли в ножи. Четыре жмура и два трофейных пулемёта с коробками.

— Добро. Мотоциклы под откос, пулемёты в кузов и по машинам.

У просеки колонна задержалась, дожидаясь пока наши загруженные боеприпасами трёхтонки и полковые ЗИСы с пушками на прицепе свернут налево и скроются в лесной темноте. До высотки недалеко, но на ощупь батарее тащиться туда минут сорок. За это время мы как раз выйдем на городские окраины. Минимум минут двадцать пушки будут устраивать на позициях. Итого час. Значит, начинаем через час.

Следующий армейский пост у крайних домов головорезы Сажина сняли тихо и незаметно. После этого лиса влезла в курятник. Четыре машины с сорокапятками, одной зениткой, миномётами, двумя отделениями первого взвода и шестью пулемётами сразу свернули налево в объезд города, чтобы блокировать основную развилку дорог на Павлово и Березницы. С ними отправились и оба сапёра со своими опасными «игрушками». Тридцатьчетвёрка, вторая зенитка, оба ДШК, отделение бойцов и шесть пулемётчиков с тремя пулемётами направились на развилку на Байки. Оттуда простреливалась параллельная дорога из Карасей, поэтому здесь путь танкам в город тоже будет закрыт.

Два Опеля с боевиками Сажина и вторым взводом, с шестью трофейными пулемётами тихо вползли лабиринт улиц и двинулись в сторону городского центра. Не смотря на тёплую ночь, слегка потряхивал озноб, но волновался я напрасно. Обнаглевшие немцы напрочь утратили чувство опасности. От победного начала блицкрига они настолько уверились в собственной исключительности и безнаказанности, что спали в захваченном городе, как у себя дома. Два полусонных патруля тихо отправились в ихнюю Вальгаллу, даже не поняв, что их уже убили.

За квартал до площади я дал команду к высадке бойцов, которые с вымазанными сажей лицами и головными платками были слегка похожи на обитателей преисподней. Машины стали разворачиваться, чтобы встать на ход, а мы по обеим сторонам улицы осторожно двинулись в сторону здания горсовета.

Как в большинстве провинциальных городишек перед горсоветом, или по-здешнему — городской управой, раскинулась небольшая площадь с клумбой в центре. На фасаде по краям от входа в здание висели длинные красные флаги со свастикой, чуть подсвеченные грустно покачивающейся одинокой лампочкой. В пятачке света топтался часовой. У дальнего края площади просматривались три грузовика и броневик, а перед парадной лестницей стояли небольшая легковушка и какой-то богатый лимузин.

Распределившись на шесть групп по числу пулемётов, бойцы разбежались по периметру площади. Две группы заняли центральную площадку, с которой просматривались все четыре подходящие к городскому центру улицы. Оба снайпера и наш охотник Седых тоже исчезли в темноте.

Сам я с четвёркой боевиков Сажина и десятью наиболее опытными бойцами, скрываясь в тени домов и деревьев, направился к зданию штаба. По моему знаку боевые тройки скользнули вдоль стен справа и слева, а с оставшимися я приготовился нанести визит в немецкий штаб. Укрываясь в тени колонн, двигаясь бесшумно по-кошачьи, Сажин подобрался к часовому, бросил в сторонку камешек, и одним рывком перехватил ножом горло отвернувшемуся немцу.

Я осторожно потянул тяжёлую дверь и заглянул в фойе. Здание наполняла тишина. Пахло пылью и старой бумагой. За столом у входа дежурный унтер безмятежно похрапывал, уронив голову на руки. Савченко знал своё дело не хуже Сажина. Аккуратно положив голову мёртвого немца на стол, он собрал в пучок провода телефонов, одним движением перерезал их и присоединился к нам.

Я приложил палец к губам, поманил всех в тёмную нишу под лестницей и показал руками, чтобы все склонились ко мне. Внешне сохраняя спокойную уверенность, я жутко волновался, и, чтобы случайно не отчебучить что-нибудь не то, решил действовать жёстко и особо не церемониться.

— Нападаем сразу на обоих этажах, — прошептал я, — сигнал к атаке выстрел из пистолета. Внизу трое вправо, трое влево. Действовать спокойно и решительно. Гранат не жалеть. Винтовки за спину. Работать пистолетом и ножом. Ты, ты и ты сюда, ты, ты и ты туда. Сажин и Савченко со мной наверх. Золотопогонников и лампасников брать только живыми. Пошли.

Поднявшись на второй этаж, мы уже начали тихо расходиться, когда снизу ударил по ушам взрыв гранаты, затем второй, третий, и понеслось. Донеслись громкие крики и истошные вопли. Судя по шуму и грохоту, там разгорелся нешуточный бой. Снаружи тоже послышались выстрелы, взрывы гранат, и ударили пулемёты. Счёт времени пошёл на секунды, и мы заметались по второму этажу в поисках трофеев. А эти самые «трофеи» сами выскочили в коридор.

В правом крыле с треском распахнулась дверь, в коридор вывалилась группа офицеров, и сразу затрещали автоматы. Пули защёлкали по туловищам и головам. Отмахнувшись от них, Сажин и Савченко начали спокойно из ТТ укладывать немцев одного за другим.

Я рванулся в левое крыло, заметив, что, воспользовавшись шумихой, к пожарному выходу метнулись четверо. В неярком свете двух аварийных лампочек блеснули витые погоны и мелькнули широкие лампасы. Ого! Эту лакомую добычу надо брать. Я кинул им под ноги невзведённую гранату и завопил:

— Vorsicht! Granate! (Осторожно! Граната!)

Оба лампасника и двое других, как подкошенные, рухнули на пол, закрыв головы руками. Подбежав к ним, я сразу прикончил из пистолета двух оберстов. Перепуганные и ошеломлённые генералы таращились на меня белыми от ужаса глазами. Я вздёрнул за шиворот одного из них и, глядя в узкое лицо с большим хрящеватым носом, острыми скулами и слегка запавшими глазами, прорычал:

— Aufstehen! Die Stunde der Abrechnung ist gekommen! Für Sie der Krieg vorbei ist! (Встать! Вот и пришёл час расплаты! Для вас война закончилась!)

Подбежавшие Сажин с Савченко ловко скрутили генералам руки, воткнули в рты их собственные носовые платки, и замотали головы какими-то тряпками.

— Командир, в том крыле — чисто. Здесь надо осмотреться.

Они метнулись по кабинетам, и вскоре из одного донеслась стрельба.

— Этаж чист. Вот портфели с документами и карты.

Внизу стрельба продолжалась, а снаружи и вовсе творилось что-то невообразимое. Грохот боя далеко разносился в ночи. Вспышки взрывов, короткие пулемётные очереди, команды, крики и ругань на русском и немецком.

— А, ну, не трепыхайся, превосходительства, вашу машу! — прикрикнул на пленных Сажин, стаскивая пленных по лестнице. Внизу мы столкнулись с запыхавшимися и слегка растерявшимися нашими штурмовиками. Слева коридор был завален полуодетыми трупами, а в глубине правого огрызался пулемёт и несколько винтовок.

— Командир, патроны и гранаты вышли! — бойца слегка потряхивало.

— Ну-ка! Прекратить панику! Трофеев вам мало!

Отмахиваясь от назойливых пуль, я подхватил у мёртвого немца автомат и выпустил весь магазин в глубину коридора. Не спеша поменял магазин и опять влупил все пули туда, где плясали язычки выстрелов. Трассирующие пули, с визгом и искрами рикошетировали от меня во все стороны. Вдруг выстрелы затихли, и из коридора донёсся дикий вопль:

— Sparen Sie sich! Es ist Teufel! Ihre Kugeln nicht töten! Es ist eiserne Teufel! (Спасайтесь! Это дьяволы! Их пули не убивают! Это железные дьяволы!).

Из-за моей спины ударили очереди. И крики стихли.

— Внимание! Собрать пулемёты, автоматы, патроны и гранаты. Быстро!

Через пять минут мы осторожно выбрались из здания штаба, волоча генералов и закрывая их собой от случайных пуль. Здесь я уверенно контролировал обстановку, но вокруг в ночном городе творилось непонятно что. Кое-где контуры строений подсвечивали всполохи начавшихся пожаров. Грохот боя доносился со всех направлений, и понять где, кто из наших бьётся было практически невозможно. Оглядевшись, мы заскочили за угол. Я быстро прикинул варианты, поскольку каждая минута промедления грозила провалом операции.

— Максим, — подозвал я Сажина, — найди водителя, надо этих карасей срочно отправить к нашим. Прохор, обеги вокруг здания, собери бойцов. Ребята, прикройте этих рыб, не дай бог подстрелят.

Я метнулся к лимузину, вырвал из-под рулевой колонки провода, напрямую соединил зажигание и подал машину задом к углу здания. Там уже собралась вся наша штурмовая группа.

— Командир, вот Сергей может рулить, — проговорил Сажин, придирчиво оглядывая лимузин.

— Генералов и документы в машину. Ты и ты с ними. Пистолеты гадам в бок, и глаз не спускать. Встретите наших из дивизии, передадите трофеи и бегом назад на развилку в сторону Павлово. Всё ясно? Вперёд. Остальные за мной.

Во все лопатки я рванул на позицию наших пулемётов в центре площади. Вокруг засвистели пули. Плевать.

Пулемётчики уже отстреливались из винтовок. Вокруг валялись пустые ленты и патронные коробки. Все ведущие к площади улочки были завалены трупами, горели три или четыре мотоцикла, на перекрёстке дымился Ганомаг.

— Как тут у вас?

— Всё нормально, товарищ командир, ленты пустые. Постреливаем помаленьку, — ребята были необычно спокойны и уверенны, видимо почувствовали мощь личной брони.

— Собрать все ленты, короба, стволы и приготовить пулемёты к транспортировке.

— Есть приготовить.

Я достал из подсумка ракетницу, и запулил в небо тройную красную ракету. Сигнал общего сбора. Разрозненная, но плотная стрельба и взрывы гранат по-прежнему раздавались со всех сторон, но на северной и западной окраинах уже грохотал настоящий фронтальный бой. Значит, в город вступила дивизия. Но меня больше всего тревожили звуки боя с восточного направления, где наши ребята грудью встали на пути танковых батальонов. И пока я считал минуты и секунды, со всех сторон к центру площади поодиночке и группами начали подбегать бойцы. С каждой минутой людей вокруг становилось всё больше. Похоже, всё оборачивалось не так уж и плохо.

До своих машин добрались без проблем, но прежде, чем тронуться пришлось немного повозиться, растаскивая с пути трупы немцев. Освободив дорогу, мы рванули на восточную окраину.

После очередного поворота стало видно зарево, и резко усилился грохот боя. Справа обстановка накалилась до крайности, и мои бойцы держались на пределе. И виноватым в той ситуации я посчитал себя. Вся беда в том, что за ум и глупость отвечают одни и те же извилины, неудачно шевеля которыми, давеча я направил направо небольшие силы, считая, что основной удар немцы нанесут слева вдоль главного шоссе. А тут на правом фланге ни с того, ни с сего из темноты вылезла туева хуча железных гансов, не меньше танкового батальона. А пехоту вообще подсчитать невозможно. Всё пространство перечеркивала густая сетка строчек трассеров. Огненные росчерки тут и там упирались в стены, землю, броню, брызгая красными и зелёными искрами рикошетов. Впереди во множестве мелькали смутные фигуры и тени. Наполненная дымом тусклая летняя ночь, подсвеченная пламенем горящих танков и деревянных строений, позволяла разглядеть кое-какие детали. К тому же с той стороны смутное марево продавливали лучи десятков фар.

Фактически всю оборону держал наш танк, который занял удачную позицию между остатками стены и нагромождением битого кирпича. На ближней дороге в свете бензинового пламени виднелся десяток горящих и дымящихся корпусов с крестами. Дальнюю дорогу было видно хуже, но и там пожары выхватывали из темноты перекошенные стальные коробки. Немало подбитой техники раскорячилось между дорогами на поле. Я не мог поверить глазам и удивлённо присвистнул.

Однако и нашим танкачам тоже изрядно доставалось. Вся земля около танка была растерзана десятками воронок, а саму тридцатьчетвёрку густо покрывал слой комьев земли, разного мусора и обломков кирпича. Правее в темноте хлёстко лупила зенитка, контролирующая дальнюю дорогу. Рядом с ней коротко рычал ДШК. Левее танка за остатками фундаментов в стене зияла дыра, и из того проёма с кузова Опеля частыми очередями стрелял другой ДШК. Слева в стороне главного шоссе на фоне зарева громыхали пушки, вспыхивали взрывы. Темноту рвали вспышки и всполохи. Выброшенная в воздух земля не успевала оседать, а ночной воздух, казалось, загустел от свинца, рваного железа, дыма и поднятого мусора. В грохочущем месиве людей и железа что-то двигалось, лязгало, пыхало выхлопами, взрывалось, чадно горело и сверкало вспышками выстрелов.

Резкий удар выстрела нашего танка заставил дёрнуть глазами в ту сторону. Д-ду-х, и в поле полыхнул очередной факел. Вдзи-инь, вдзи-инь, — один за другим ударили снаряды в башню и улетели мгновенными прочерками в темноту. Башня коротко гуднула. Какой бы не была надёжной броня, но ребятам внутри сейчас приходится туго.

Не желая попусту рисковать, я отвёл штурмовиков от танка влево, где ДШК прочерчивал темноту яркими прочерками трассеров. Здесь рулил Сашка, который из-за оглушительного грохота и шума орал, не выбирая выражений.

— Жив, командир! — чумазая физиономия Сашки оскалилась в улыбке.

— А, шо нам будет.

— Добро! — и он выдал замысловатое ругательство. — Ставьте вон там пулемёты, а то пехота и лёгкая броня прут беспрерывно!

Немцы раз за разом пытались прорваться по обочинам дороги и под откосом. В багровом полумраке мелькали фигуры в касках с ранцами, и наши пулемёты уже устали собирать свою кровавую жатву. А сзади со стороны города с нарастающим грохотом накатывали волны большого сражения.

Однако постепенно и, как-то незаметно, грохот со стороны города превратился в шум, потом остались только отдельные звуки. У нас тоже вдруг немцы откатились, прекратив обстрел и атаки. Не доверяя свалившейся тишине, я выждал с четверть часа, пока не убедился, что противник на самом деле отступил.

На развилке дорог открылась потрясающая картина разгрома немецкой техники. И хотя предутренние сумерки и дым мешали разглядеть подробности, а колышущийся воздух искажал перспективу, привыкшие к неверному свету глаза увидели многое. Удачно поставленная засада, а также фланговый кинжальный огонь шести пушек устроили жуткое побоище. Видимо здесь располагались основные танковые силы дивизии. Ошеломлённые ночным нападением гансы спросонья ломанулись в город, как стадо баранов, и с разбега угодили в ловушку. Между воронок и разного мусора громоздились обгорелые глыбы танков и остатки машин. Кое-где полыхала техника, тут и там доносился треск горящих патронов и хлопки снарядов, стоны и умоляющие голоса раненых. И среди этих звуков отчётливо слышался гул танковых моторов, удаляющихся в сторону Коссово.

Постепенно стали возвращаться чувства, и накатили волны вонючего дыхания войны — отвратительная смесь запахов от горящего железа, нефти, тротила, пороха, содержимого кишечников и палёной человеческой плоти. Наверно этот убийственный запах теперь будет преследовать меня даже во сне.

Из укрытий тут и там поднимались бойцы усталые, но ужасно счастливые, что все живы и здоровы.

— Всё, братцы. Победа, — я не узнал своего сиплого бесцветного голоса, на эмоции сил уже не осталось.

— Ура! — повинуясь порыву, закричали бойцы, — качай командира!

— И-э-эх, я высоты боюсь. И-э-эх, хорош, братцы. И-э-эх, отпустите. У-ф-ф. Вижу сил у вас ещё достаточно, — я шутливо отмахнулся от протянутых рук, — где взводные? Андрей, возьми грузовик и отправь разведку по шоссе в сторону Коссово. Всем командирам подсчитать расход боеприпасов, потери свои и противника. Бойцам привести оружие в порядок. Вторым номерам пулемётов, как чуть развиднеется, пополнить в поле запас трофейных патронов и набить ленты. Алексей, — обратился я к Бале, — найди Курянина, нужно связаться с машинами с боеприпасами. Семён Иванович, раздай бойцам сухпай и что-нибудь горячее, чай, или хотя бы кипяток.

На правом фланге народ тоже радовался благополучному окончанию боя. Многие без понукания уже начали приводить оружие в порядок. Танкисты отогнали танк с позиции, выбрасывали отстрелянные гильзы, проветривали башню, лопатами и вениками из веток убирали с брони землю, щебень и мусор. Зенитчики возились со своей пушкой. Сашка весело орал на расчёты ДШК.

А горизонт уже изнутри подсветила приближающаяся заря. С трудом оторвавшись от завораживающего зрелища рождения дня, я опустил глаза и, поморщившись, отвернулся, натолкнувшись взглядом на подбитый танк с намотанными на катки и гусеницы остатками человеческих внутренностей.

Я присел на крупный обломок стены, и невольно задумался о невесёлой действительности. Сражаясь плечо к плечу с бойцами, я ясно видел происходящие с ними изменения. Внешне они остались прежними, но, почувствовав надёжность новой защиты, стали уверенными, спокойными и смелыми. Во многом эти перемены подтверждали мои догадки о том, что слабость и нерешительность даже самых сильных и убеждённых людей кроется в их беззащитности от обстоятельств. Однако при этом я не мог не понимать опасность и тёмной стороны нового состояния бойцов. Ошибочное представление о собственной неуязвимости могло привести либо к безрассудной и легкомысленной неосмотрительности, либо к бездушной нахрапистости. Что с этим делать я пока не знал, и думать не хотел. Сейчас для меня важнее всего было то, что из безнадёжного боя люди вышли победителями, в полном составе и без единой царапины.

Сзади со стороны города ещё изредка постреливали, несколько раз хлопнули взрывы гранат, но по всем признакам Ружаны уже были освобождены. Я не знал реального положения, но даже с моей невысокой колокольни был виден весьма неплохой дебют начавшегося контрнаступления.

— Иван, отыщи связиста.

— Курянин к командиру!

— Красноармеец Курянин по ва…

— Вячеслав, пиши шифровку: «Командарму 10. Штаб 17 германского корпуса разгромлен. Взяты в плен два генерала и документы. После ночного боя остатки бронетанковых батальонов противника отходят по направлению Коссово. Через четыре часа приступаем ко второму этапу операции. Просьба срочно обеспечить боеприпасами. Командир ОРСН». Отправишь шифровку и сразу свяжись с 155 дивизией или с полком Заклевского. И батареи побереги, пока стоим запитывай рацию от аккумуляторов.

Кромку леса осторожно просветил розовый рассвет, когда передо мной возникла долговязая фигура лейтенанта Строгова с запылённой и прокопченной, но счастливой физиономией.

— Здравствуйте, Василий Захарович! Как мы их? — и он обвёл рукой забитое повреждённой техникой шоссе, обочины и два больших скопления в поле.

— Здравия желаю, Валентин Борисович. Хорошая работа, качественная. Молодцы, хорошо повоевали, не то, что мы бездельники.

— Кх-м. Ну, это я от излишней впечатлительности приврал маленько. Но вот те у МТС и справа от дороги точно наши.

— Наши, ваши, какая разница. Главное, Валентин, — я впервые назвал его по имени, и он понял, что стал своим, — то, что мы ещё раз серьёзно ранили танковую группу Гудериана. А на данный момент, в немецкой группе армий «Центр» она является главной фигурой. И сегодня нам предстоит ещё раз схватиться с этой зверюгой. Примерно часа через четыре мы выступаем в направлении Коссово.

— Василий Захарович, товарищ командир, а как же мы? — он нервно закусил губу.

— Во-первых, вы сожгли почти все снаряды, во-вторых, майор Заклевский был против переподчинения батареи, в-третьих, на чём мы потянем ваши шесть стволов? А в-четвёртых, я жду шифровку от командования.

— Ясно. Снаряды подвезут, обещали. А с дивизией можно договориться, одно дело делаем.

— Как у тебя всё просто, «договориться». Легче на горбу пушку волочь, чем начальство уговаривать. Или сам не знаешь?

— Да, знаю я.

— Ладно, иди, лейтенант, приводи в порядок свои иерихонские трубы. По любому, с нами или без нас, сегодня будешь воевать.

— Товарищ командир, шифровка из штаба армии.

«Командиру ОРСН. Приказываю выступить район Коссово не позднее 8-30. Совместное наступление со сводной группой 30 танковой дивизии в 10-00. По окончании операции приказываю блокировать оба шоссе на Брестском направлении. Боеприпасами обеспечим. Командарм 10».

Вместе с появлением над горизонтом ослепительного края солнца я отдал команду к сбору:

— Внимание рота. Через три часа выступаем. Подготовиться к маршу и бою.

— Товарищ командир, связь с дивизией, — Курянин протянул мне трубку.

— У аппарата.

— Привет, ротный, это твой знакомый компол, узнал?

— Узнал, товарищ майор.

— Ну и дел вы наворочали, черти стальные.

— Отчего, стальные?

— Так теперь вас все так называют. Нам почти ничего делать не пришлось, только артполк на окраине гробанули, да пехоту в городе добили. Наши потери мизерные. Если бы ты знал, ротный, кого вы зацапали. Но о том не в эфире.

— Товарищ майор, через три часа выступаем. Нам позарез нужна артиллерия.

— Хитрый ты, ротный всё в одну точку бьёшь. Ладно, бери батарею Строгова, комдив разрешил. Временно. Но Батура нужен здесь. Увидишь его, передай.

— Спасибо, товарищ майор, до связи.

— До связи.

Перед самым выходом взводным всё-таки удалось подвести итоги нашей пятичасовой ночной битвы за Ружаны. Здесь на восточной окраине немцы потеряли 42 танка, 7 броневиков, 35 автомобилей, около тысячи солдат и офицеров. Подсчитать потери немцев от ночной атаки в городе не представлялось возможным. В роте потерь не было! Взводные доложили и с видом удивлённых тушканчиков уставились на меня, не веря своим словам.

— Товарищ командир, если бы кто другой сказал, нипочём бы не поверил, но я сам считал, — проговорил взволнованный Пилипенко. Хитрейший суровый хохол был потрясён и искренне по-детски счастлив.

Не смотря на всеобщее ликование, я хмурился и, глядя на окрылённых победой воинов, решил, что пора с ними серьёзно поговорить. Не откладывая разговор, я собрал взводных:

— Товарищи командиры, прошу обратить ваше внимание на состояние бойцов. Сейчас у многих может возникнуть ощущение полной неуязвимости и вседозволенности. Приказываю сразу пресекать такие проявления. Да, мы защищены от пуль, осколков и огня, но существует немало других поражающих факторов, и я не советую пробовать, убьёт вас у упор гаубичный снаряд или нет. А что касается воды, то она однозначно, утопит, также как утопит вас и любой конкретный интерес госбезопасности. Поэтому требую приглядывать за бойцами и вовремя помогать тем, кто забудется или возомнит о себе невесть что. Всё идите к взводам. Андрей, отправь посыльного к лейтенанту Строгову. Жду его для важного сообщения. Сашка, для предстоящей операции нужно срочно и обязательно найти четырёх лошадей и две повозки и конфисковать под расписку.

— Да, не вопрос, командир. Сейчас только штаны подтяну и сразу добуду, — хмыкнул он с изрядной долей иронии. Ну, никакого почтения к начальству. Не-е, этого хмыря уже не переделать, и все мои педагогические потуги абсолютно напрасны.

Мы уже начали грузить миномёты, снаряды, оружие и оставшееся топливо, когда прибежал запыхавшийся Строгов.

— Что случилось, Василий Захарович? — его потемневшие глаза тревожно блестели.

— Ваша батарея придана нам. Комдив распорядился. Как пополнишь боекомплект, сразу же выдвигайся. Ну, ну, не сияй, как медный самовар. Работа будет опасная и запредельно тяжёлая. Разворачиваться придётся белым днём, возможно, под артогнём, да и юнкерсы наверняка не упустят свой шанс нагадить сверху. Поэтому мы и спешим. Схема боя несложная, по сути такая же, как и здесь. Они с тыла нас не ждут, поскольку нацелены на окруженцев. Когда мы ущипнём их за гузно, они развернутся к нам, чтобы огрызнуться, и тогда им в спину воткнут кол окруженцы. Немцы начнут вертеться, вот тогда и придёт твоё время. Встанешь на прямую наводку вот здесь, я ткнул пальцем в карту, — на высоте 203,7, — и вдаришь им в бок. Посматривай на сельцо Милейки, вот здесь, мимо него проходит грунтовая дорога, ведущая к нам в тыл. Всё бы ничего, но к блокирующей группировке сегодня отошли потрёпанные нами танковые батальоны, а это от шести до восьми десятков разных танков. Утешает то, что отошли они в спешке с неполным боекомплектом. Поскольку мы уходим раньше, позаботься о транспорте и прикрытии сам. Рацию сейчас тебе принесут, управитесь с ней?

— Естественно. Не переживайте, Василий Захарович, мы не задержимся, лишь бы боеприпасы доставили вовремя.

— На небо посматривайте. В первую очередь юнкерсов натравят на нас, но и от случайностей никто не застрахован. Да, чуть не забыл, Батуре майор приказал срочно вернуться в полк. Всё, ступай Валентин, и не подведи меня.

Пока мы собирались, наша тридцатьчетвёрка расчистила дорогу, раздвинув подбитые танки направо и налево. Хорошо всё-таки, что мы укрепили ей железо. Ни царапины на броне, и за гуски не страшно, не порвутся.

Пока всё складывалось весьма неплохо, однако бочку дёгтя всё-таки подпортила ложка мёда. В ночном побоище мы извели большую часть боеприпасов и на серьёзную драку выходили с опасно ограниченным боекомплектом. Благо, хоть трофейных патронов для пулемётов и автоматов набрали в избытке. Придётся как-то выкручиваться. Слегка добавляла оптимизма пара добытых подвод с лошадьми, которых ездовые уже погнали по шоссе в сторону Коссово. Где и как Сашка достал лошадиные силы, понятия не имею. Да и какая теперь разница.

За две версты до намеченного места ротная колонна обогнала подводы и покатила дальше. За деревней Альба разбитая танками дорога огибала небольшую рощицу, поворачивала налево и после моста через ручей тянулась по ровному полю прямиком в ближайшие сёла. По предварительным данным где-то там сосредоточилась блокирующая немецкая группировка из двух пехотных и одного механизированного полков, гаубичного дивизиона и отошедших к ним танковых батальонов. Здесь на месте я окончательно понял, что кто-то сошёл с ума, предположив, что вполне допустимо противостоять одной роте мощному соединению днём на неподготовленных позициях. Слон и моська в реальном исполнении.

Стараясь раньше времени не засветиться, мы высадились перед поворотом, и пока бойцы разгружались и готовились к бою, я собрал взводных. В целом командиры одобрили мой план: танк выдвинется по дороге вперёд, за ним в сотне метрах в обе стороны встанут зенитки. Позади на другом берегу ручья позиции двух ДШК в кузовах. Вместе с зенитками они образуют зенитный узел. А зенитки вместе с танком — противотанковый заслон. Первый взвод прикроют дорогу и танк, второй взвод, усиленный миномётами, расположится левее. Ещё дальше слева на высотке встанет батарея Строгова. Грузовики отъедут в тыл, а я с водителями, сапёрами и вестовыми обеспечу оборону моста и прикрою зенитки.

А теперь — козырь. По грунтовке, идущей вдоль опушки, обе сорокапятки на лошадиной тяге скрытно выдвинутся на полторы версты вперёд. Их прикроют Сажин со своими боевиками, пара пулемётных расчётов и пара снайперов. Группа Пилипенко займёт холм за селом, с которого открывается немецкий фланг и тыл.

Не теряя времени, по лесной дороге укатила группа Пилипенко, а остальные не спешили обнаруживать себя, давая время нашим пушкарям уйти, как можно дальше. Бойцы напряжённо вглядывались вдаль и нервно курили.

Но вот неумолимое время и вышло. Часы показывали половину десятого. Взревев моторами, машины с ДШК разъехались за ручьём, два других грузовика, растащив зенитки по обе стороны моста, укатили в тыл. Пока зенитчики вили свои гнёзда в сотне метрах друг от друга, танк продвинулся немного вперёд по дороге, а сопровождающие его бойцы первого взвода разбежались в обе стороны. Тут же замелькали лопатки, взводы начали поспешно окапываться.

Солнце поднималось всё выше. Я с тревогой посматривал в бинокль направо и налево, понимая, что опоздание или задержка группы Пилипенко и батареи Строгова будет стоить нам не только победы, но, возможно, и жизни. Понимая нашу уязвимость, бойцы изо всех сил спешили поглубже закопаться.

Конечно, все наши телодвижения не могли остаться незамеченными. Вдалеке с окраины села хлестнул винтовочный выстрел, потом ещё один. Не прошло и четверти часа, как на дорогу выползли два броневика и шесть грузовиков, из которых начали выскакивать солдаты. Прошло ещё четверть часа, и с той стороны донёсся шум мощных двигателей. Вот на шоссе появился первый танк. Тройка. За ним другой, третий. Началось.

10-00. Что-то мне совсем стало нехорошо, когда в полусотне метров от нашего танка взметнулся взрыв гаубичного фугаса. Второй взрыв прогремел ближе к лесу. Третий ударил рядом с ручьём. Немецкий артдивизион начал пристрелку. А это означало, что очень скоро нас начнут равнять с землёй.

От отчаяния я закусил кулак, но вдруг всё как-то неуловимо изменилось, когда с востока донеслись далёкие пушечные выстрелы. Сделав по нам только один залп, немецкие гаубицы замолчали. Правда, и этого залпа нам хватило за глаза. Близкий взрыв тряхнул зенитку, на состоянии которой, впрочем, это никак не отразилось. Но бойцам пришлось повозиться, снова устанавливая её на место и выводя горизонтали. Другим взрывом оглушило двух бойцов, одного из которых пришлось отправить в тыл.

Вражеская артиллерия внезапно замолчала, из чего я сделал вывод, что у немцев в тылу появились серьёзные проблемы. Мои догадки подтвердила далёкая канонада и докатившийся сюда глухой грохот взрывов.

Но, как говорится хрен редьки не слаще. Не гаубицы, так куча танков. И нынче, похоже, нам предстоит нажраться именно ядрёного хрена. Вдали немцы отцепляли от грузовиков пушки, в поле выползли танки, а за густо двинула пехота. Сначала я пытался считать, потом бросил.

Подозреваю, что немцы сообразили, что их собираются взять в клещи. А поскольку весь наш импровизированный заслон выглядел со стороны хлипко и никудышно, они решили всем кагалом пробиться именно здесь, чтобы соединиться со своим корпусом. Я выругался сквозь зубы. Только этого нам и не хватало!

Д-дух, ударила наша тридцатьчетвёрка. Есть! Немецкий танк вздрогнул, выплюнул тёмное облачко и окутался дымным пламенем. А вот и ответ. Башня и корпус тридцатьчетвёрки вздрогнули сразу от трёх попаданий. Бр-р. Каково там мужикам внутри. Однако, похоже, нашим танкачам не понравилась роль мишени, и они принялись маневрировать. Короткая остановка. Д-дух. Есть попадание. Молодец Варик, бьет как на стрельбище.

От моста стеганули сдвоенные выстрелы зениток, через пять секунд ещё, потом ещё. Вот теперь пойдёт карусель! В ближайшие полчаса-час вероятность налёта нулевая. Вряд ли немецкие бомберы будут работать во время атаки своих войск. А нам сейчас важнее любой ценой отбрыкаться от танков.

Немцы приближались. 500 метров. 400. 300. Вот уже ударили немецкие танковые трёхдюймовки, их поддержали полевые батареи, и вспухли взрывы, наполнив воздух, сталью, пылью и дымом. Слева начали огрызаться наши пулемётыи подключились миномёты. Справа и слева хлопотали наши зенитки. Поле боя затянула дымная завеса. Взрывы рвали землю по всему рубежу, оглушающий грохот забил уши, на зубах заскрипела висящая в воздухе пыль.

200 метров. 100. Немецкая пехота пошла в атаку. Пулемёты неистовствали и захлёбывались от перегрева стволов. Слева хлопали миномёты, молотя по очереди, как колотушка сторожа. Наши пули перепутались с немецкими, пронизав воздух свинцовой сетью. И в том оглушающем шуме отчётливо выделялся характерный звонкий стук попаданий пуль и осколков по бойцам.

Я напряжённо вглядывался в поле, пытаясь сообразить, что к чему. Но какие к лешему соображения! Бой уже стал жить своей собственной жизнью и шёл по своим неписаным законам. Бросив ломать голову, я принялся вгонять пулю за пулей в мелькающие среди дыма серые фигурки, тихо бормоча под нос:

А на войне, как на войне:

Патроны, водка, махорка в цене,

А на войне нелегкий труд,

И сам стреляй, а то убьют.

А на войне, как на войне,

Подруга, вспомни обо мне.

А на войне неровен час,

А может мы, а может нас.

Лежащий неподалёку под склоном связист Курянин от нетерпения ерзал на месте, но, помня о моём запрете участвовать в пострелушках, крепко сжимал мешок с рацией. Подозвав взмахом руки, я прохрипел ему в ухо:

— Давай связь с Пилипенко!

— Пока не отвечают.

— Вашу ж машу! Если всё обойдётся, я покажу ему, «не отвечают».

— Товарищ командир, есть, Пилипенко!

— Кузьма Петрович, что у вас? Приём.

— Вышли на рубеж, — прохрипело в трубке, — минут через пять начнём. Здесь их, как грязи. Наши стрелки и пулемётчики уже начали.

— Давай, Кузьма Петрович, поторопись, а то нас тут крепко прижали. Конец связи. Курянин, связь с батареей Строгова.

— Есть связь.

— Лейтенант Строгов, ответьте командиру…

— Здесь Строгов.

— Что у тебя, Валентин.

— Уже на позиции. В двух километрах на дороге слева вижу движение. Похоже, колонна танков. Есть мотоциклы и броневики. Ваш бой тоже, как на ладони.

— Ставь два орудия в сторону дороги и четыре в поле. Врежь гадам во фланг, но и дорогу закупорь. Мало будет две пушки, ставь три, но дорогу закрой.

— Всё понял. Сейчас начнём.

Через пять минут ситуация резко изменилась. Получив бронебойный привет с фланга, немцы будто споткнулись. Справа тоже доносились хлёсткие хлопки сорокапяток. Тридцатьчетвёрка и зенитки поддали жару, и наступление немцев сразу забуксовало. Попавшие под фланговый удар танки пытались маневрировать, но подставляли борта нашим орудиям, вспыхивали и замирали неподвижными грудами железа.

Не будучи упёртыми дураками, немцы сообразили, что угодили в ловушку и, зло огрызаясь, начали отползать. Поредевшая немецкая пехота сначала залегла, потом поспешила за танками. Тридцатьчетвёрка продолжала лупить по пятящимся коробкам.

На нашу беду ветер дул с востока, прямиком на нас. Всё поле горело и дымилось, к тому же вдали тоже поднимались столбы чёрного дыма. Там на самом виднокрае в плотной дымной мути, широко накрывшей горизонт, виднелись отдельные вспышки. От наплывающих волн чадной вони к горлу подкатывала удушливая тошнота, и тогда я припадал к земле, пытаясь втянуть хоть немного чистого воздуха.

— Лёха! — кое-как отдышавшись, крикнул я Бале, — сбегай к зенитчикам и к Дашкам (так у нас называли ДШК). Пусть готовятся к налёту. Бегом!

Немцы скрылись за дымной завесой, и стрельба прекратилась, но со стороны батареи Строгова всё ещё раздавались редкие орудийные выстрелы. Справа тоже нехило дымило, но и там бой угасал. И только теперь стал слышен отдалённый грохот канонады и взрывов.

— Курянин, связь со Строговым!

— Есть связь.

— Командир беспокоит. Как дела, Валентин?

— Дорогу закупорили. Эти гады четыре пушки подбили, две осталось. Пару в полку можно починить, а две в хлам. Но и немцы огребли по самые помидоры, кто горит, кто так сдох. На дороге из десяти только две «четвёрки» назад уползли. В поле пока не считал.

— Смотри в оба. Похоже, наши их с тыла крепко за мошонку прихватили и сейчас ошейник одевают. Гансы с перепугу могут на тебя двинуть. Конец связи.

— Курянин, Пилипенко на связь.

— Есть связь.

— Кузьма Петрович, что у тебя?

— Порядок, командир. Они здесь кучей стояли, видать, к атаке готовились. Как мы начали долбать им по задницам, так немчура и забегала, как тараканы от тапка. А сейчас гансы сдаются. Не нам, конечно. Наши танки со стороны Коссово подошли. Кажись, всё закончилось.

— Добро. Пошли кого-нибудь к танкистам, а то они в горячке в нас пулять начнут. Конец связи.

— Курянин. Дай связь с танком.

— Есть танк.

— Командир на связи. Ну, что, тёмная сила. Все живы?

— Порядок, командир. Только башка гудит. Долбили по нам, не стеснялись. Если бы не наши стальные головы…

— Меньше болтайте про «стальные». Подтягивайтесь ближе к зениткам. Наверняка, сейчас юнкерсы пожалуют или ещё какие-нибудь летучие твари. Конец связи.

— Курянин. Второй взвод на связь.

— Есть второй взвод.

— Сурин? Это командир. Собирайте манатки и бегом с позиции в тыл. Скоро будет налёт. Конец связи.

— Иван, — повернулся я к Иванову, — сбегай в первый взвод, скажи, пусть отойдут направо в лес.

Я внимательно окинул всю панораму боя. Не смотря на сильное задымление, картина впечатляла. Курская дуга, едрёна шишка! Самому стало жутковато от того, что мы опять наворочали.

К сожалению, чудес не бывает, а вот херня встречается. Как и предполагал, вскоре высоко в небе появился и повис двойной тощий силуэт фоккера-рамы. Ну, раз чужой глаз объявился, теперь с минуты на минуту нужно ждать злых дядек с бомбами. И точно! Гул подлетающих самолётов послышался с юго-запада. Из-за леса вынырнули три тройки юнкерсов и на двух тысячах начали заходить на боевой курс. То есть на нас, моп их ять!

— Воздух!!

Бойцы вжались в землю, а зенитки и дашки задрали стволы вверх. Первый лаптёжник свалился на крыло и с нарастающим воем начал пикировать, и тут к нему навстречу потянулись бледные строчки трасс. Ага! Не нравится! Юнкерс раньше времени вышел из пике, и чёрная капля бомбы улетела в лес. Рвануло. Но вот уже другой пикирует, готовится третий.

Зенитки начали долбить очередями почти непрерывно. От них не отставали ДШК. Даже отсюда с земли было видно, что бомберам не по себе, а двое и вовсе попытались отбомбиться с горизонтального полёта. Однако бомбы стали рваться всё ближе, и вот уже мощный взрыв накрыл край наших позиций. В невероятном грохоте я не слышал сам себя, но отчаянно орал:

— Сашка!! Гаси гадов!! Сашка!! Давай!!!

Близкий взрыв сбил меня с ног, завалил комьями земли и вдобавок долбанул по спине чем-то тяжёлым, будто бревном приласкал. Дыхание перехватило и в глазах потемнело, но в последний миг я успел заметить, как вздрогнул юнкерс, и от него отлетела часть крыла. Выбравшись из-под земли, я отряхнул голову, продрал глаза и за околицей увидел клубок огня и дыма от взрыва самолёта. Один готов. Горишь, гад! Я погрозил ему кулаком.

Как всегда, встретив отпор, немцы покрутились, побросали бомбы куда попало, и скрылись за лесом. Откашлявшись, я встал и попытался пальцем выковырнуть звон из ушей. Огляделся. Вокруг и без того растерзанная во время боя земля напрочь лишилась травы и походила на карьерную разработку с дымящимися воронками. Слух медленно возвращался. На фоне затихающего звона в уши просочились слабые крики раненых и стоны умирающих немцев, доносящиеся со стороны поля.

С нашей стороны тут и там началось шевеление, бойцы вылезали из щелей и воронок, отряхивались и наспех очищали от пыли и грязи оружие. Я огляделся. Та-ак, кажется, на левом фланге что-то произошло. Через пять минут на дорогу вынесли тело бойца. Потом на плащ-накидке принесли другого.

— Прямое попадание, командир, прямее не бывает, — прохрипел, отплёвываясь Сурин, и злобно оскалился, — сотка ему прямо под ноги прилетела, чтоб им гадам ни дна, ни покрышки.

Обидно, но я не стал ругать комвзвода за промедление при отходе. Не время. Тело погибшего было похоже на изломанную куклу. Все конечности оставались на месте, но их сплющило и согнуло. Тоже самое с головой и туловищем. Обычное тело вообще распалось бы на молекулы, пыль и мокрую труху, а здесь мёртвый воин остался в целости. И оказавшихся вблизи взрыва бойцов лишь оглушило, а не порвало на куски.

— Курянин, общую связь. Здесь командир. Всем осмотреться. Привести оружие в порядок.

— Пилипенко вызывает командира.

— Слушаю, Кузьма Петрович.

— Здесь танкисты пожаловали, ихние майор и особист. В общем, пытаются нас задержать. Грозятся арестом.

— Что-о!! А, ну-ка дай мне кого-нибудь из них!

— Майор Иванюк, командир танкового полка. С кем говорю?

— Командир отдельной роты специального назначения старшина Батов. За что вы пытаетесь задержать бойцов, которые только что вышли победителями из боя?

— Что? Старшина, комроты? — он презрительно хмыкнул, — ты там не бредишь?

— Похоже, бредите вы. Оглянитесь. Посмотрите вокруг на кучи горелых каркалыг с крестами. Всё это сделали мои бойцы.

— Вот за это мы их и задержим, чтобы не приписывали себе чужие заслуги.

— Во-первых, вам не за что их задерживать, а если попытаетесь, то они дадут отпор, и тогда за ваше здоровье я не поручусь. Во-вторых, при чём здесь вы? От ваших позиций до битых танков, как до луны. В-третьих, если вы не прекратите самоуправство, то сегодня же за превышение полномочий командование вас разжалует. И на этом ваша карьера закончится.

— Что-о-о!! Ах, ты, сявка!! Ты мне угрожаешь!! Заслуженному командиру!!

— Слушай ты, заслуженный, тебе не надоело глотку драть?! — я завёлся не на шутку. — Ты драпаешь от самого Бреста, потерял и разбазарил свой полк. Ты сидел, трясясь в Коссово в окружении, не зная, толи застрелиться, то ли сдаться, толи уползти лесами. Вам помогли, а ты и хвост задрал!

— Что-о ты сказал?!! — взревел на том конце связи майор, — убью, тварь!!!

Я бросил трубку Курянину.

— Всем бойцам занять боевые позиции. Танк вперёд. Зенитки и дашки на прямую наводку.

Со стороны позиций Пилипенко донеслись два далёких винтовочных выстрела. И снова тишина. Я вышел на дорогу и встал перед танком. За мной встали Баля с Ивановым. Зенитки опустили стволы. На машинах пошевелились ДШК.

Вскоре вдали заклубилась пыль, и через минуту показались три БТшки, которые притормозили, чтобы объехать битых немцев. Кое-где им пришлось съезжать на грунт, и, наконец, они встали метрах в тридцати и зашевелили стволами. Потом из переднего танка выбрался человек в комбезе и шлемофоне, за ним ещё двое и направились ко мне. Но, сделав несколько шагов, майор остановился, будто налетел на препятствие и стал озираться. Постоял, вернулся, забрался на танк, чуть подался вперёд, поднял бинокль и стал осматривать панораму боя. Потом он опустил руки и голову, потупил взор и на минуту замер. Снова спрыгнул, махнул рукой сопровождающим и один зашагал ко мне.

Он остановился в трёх шагах. Внимательно в меня вгляделся и отдал честь.

— Майор Иванюк, — он нервно раздул ноздри.

— Старшина Батов, — я кинул руку к виску.

— Твоя работа?

— Наша.

— Никогда такого не видел.

— Война большая, и не такое увидим.

— Формально ты нахамил, но, по сути, прав. Половину полка я потерял. Какие ребята в первые же дни сгорели. — Его лицо исказила гримаса боли и страдания. — Спать не могу. Хлеб в горло не лезет.

— Понимаю.

— Сегодня мы атаковали, будто крылья выросли. Наконец-то дали немцам по зубам. А тут твои подвернулись.

— Всякое бывает. Главное теперь гансы нашей земли вволю нажрутся. Товарищ майор, прикажите отпустить моих ребят. Они тоже на взводе, могут бед натворить.

— Теперь верю, что могут, — процедил он сквозь зубы, — давай связь.

Я махнул рукой Курянину, тот подбежал с рацией за спиной и протянул телефонную трубку.

— Пилипенко ответь. Командир вызывает Пилипенко.

— Слушает Пилипенко, — прохрипела рация, — что там у вас. А то мы тут этих психов слегка повязали.

— Отпустите немедленно! Передайте трубку старшему.

— Майор Иванюк на связи. Немедленно прекратите конфликт. Это нормальные и честные бойцы. Извинитесь перед каждым и возвращайтесь в полк.

Майор отдал трубку связисту и с неподдельным интересом оглядел нашу экипировку и оружие.

— Скажи, старшина, чем вы столько железа и немцев наколотили? Неужто, одним танком и двумя зенитками?

— Да, ими. И ещё батареей трёхдюймовок в шесть стволов на высотке, теми двумя сорокапятками, парой ДШК за ручьём, да тремя взводами с парой миномётов.

— Ой, что-то не верится, — буркнул он и сдавленно фыркнул, — этот танк что ли?

— Он самый. Специальная конструкция.

— Что значит, специальная?

— Подойдите, гляньте на броню.

— Броня, как броня, а, впрочем…, — он всмотрелся и повернулся ко мне, — на лбу странные пятна и сплошные царапины на краске до металла.

— Это следы попадания бронебойных болванок и подкалиберных снарядов.

— Не может быть!! — он забрался на танк и принялся щупать, гладить и чуть ли не носом водить по броне. — Не увидел бы сам, ни за что бы не поверил! Поразительно! Вот это броня!

Он спрыгнул, походил вокруг танка, как кот вокруг сметаны, повздыхал и вернулся ко мне:

— И что много у вас такой техники?

— Вся что есть здесь и имеет особое бронирование.

— Удивительно! Вернусь к своим, ведь не поверят.

— И не надо. Дело важнее, товарищ майор. У меня приказ командарма о блокировании брестского направления и о взаимодействии с вашей дивизией. Я полагаю к вечеру нужно встретиться и договориться о совместных действиях.

— Всё ясно. Чёрт, как неудобно получилось. Прости, старшина, погорячился я. Забудь. Давай руку. Мир?

— Конечно, товарищ майор. Я тоже погорячился и тоже прошу прощения. Меня зовут Василий Захарович.

— Пётр Иванович. Встретимся в Коссово в здании горсовета, там разместился штаб дивизии. Я доложу комдиву. Бывай здоров, комроты. Не поминай лихом.

Он добежал до танка, привычно забрался в люк и оттуда отдал всем честь. Танки разом развернулись и, виляя между битой техникой, поползли обратно.

С возвращением второго взвода собралась почти вся рота, но настроение у всех было не победное. Бойцы смертельно устали. Бессонная ночь, два тяжёлых боя и урчащие от голода животы не добавляли бодрости. Но главное все воочию увидели первые потери и поняли, что убить их всё-таки можно, пусть и прямым попаданием бомбы. В общем самоуверенности и беспечности у бойцов заметно поубавилось.

Небольшое оживление вызвало появление группы Пилипенко, показавшейся на лесной дороге. Обратно лошади шли бодрее и быстрее, поскольку телеги опустели, а бойцы, чтобы не утомлять скотину шагали рядом.

Я пожал всем руки и приобнял Пилипенко:

— Спасибо Кузьма Петрович, выручил нас, а то мы тут уж зашиваться стали.

— Да-а, — он кинул вокруг цепкий взгляд, — крепко вам досталось. А мы то чуток опрохвостились. И ведь не виноваты, а неудобно вышло. На подходе низинка там поганенькая попалась, а телеги тяжёлые, увязли. Но вроде успели. Сколько коробок пожгли, точно не считали, где-то около десятка. Все снаряды до одного вышли. Теперь дубинами драться будем.

— Что там за история случилась с соседями?

— Неприятно, конечно, — он подобрался и стиснул зубы, — Только отстрелялись, здасте пожалуйста. Явились. Мало того, что наших немцев в плен взяли, так сразу принялись права качать. Вы, говорят, кто такие и что тут делаете? Вроде, как они воевали, а мы к их победе примазались. Воюем, отвечаю, вон сколько навоевали. А они в крик, мол, это наши подбили, а вы бездельники и самозванцы. Особист там сильно распрягался, грозился всех под трибунал отдать за присвоение чужих заслуг. Ну, и взыграла обида. Возникли незнамо откуда и права качают. Ребят еле сдержал, не то б крышка им накрылась. Когда майор с вами полаялся и укатил на танках, особист и вовсе распоясался, пистолетик достал, да солдатиков стал науськивать. Наши снапе… снип…, тьфу язык сломаешь, короче, стрелки ворошиловские, пару раз пульнули им издаля под ноги. Те струхнули, а ребята Сажина их малёк прижали. Не сильно. А тут и вы команду дали. Короче, миром разошлись.

— Добро. Разобрались и ладно. Отдыхайте, приводите оружие в порядок. Время пока есть. Надеюсь, налёт не повторится.

Не-е, даже стальная рота может сломаться при таких нагрузках. В пересохшем рту появился противный привкус горечи. Я открыл фляжку, тёплая вода потекла по горлу и обрушилась в желудок. Нестерпимо захотелось жрать. Интересно, где там Дед с мальчишкой, хромым поваром и своим столовым хозяйством?

Батарейские грузовики притащили целые и подбитые пушки. Оба безнадёжно искалеченные орудия пришлось бросить, предварительно сняв затворы и прицелы. Все шесть ЗИСов с повреждёнными пушками, ранеными и убитыми сразу отправились в Ружаны в дивизию, чтобы сегодня же вернуться со снарядами и пополнением.

Постепенно люди приходили в себя. Взводные доложили об итогах боя: при поддержке шестиствольной батареи рота уничтожила шесть броневиков, 27 автомобилей, почти полторы тысячи пехоты и один бомбардировщик. Танков опять набили изрядно. Ещё 39 железных ганса останутся ржаветь на земле Белоруссии. Таким образом, с момента моего появления в этом времени за неделю наша рота уничтожила 119 фашистских танков разных типов! Цифра буквально не укладывалась в голове! Наверно раз десять пересчитывал. Всё верно. В прошлой истории такого прецедента точно не было! И хотя все события, ход и итоги боёв подробно и детально отражены в журнале боевых действий, сами по себе три наши победы настолько выделялись на фоне бесчисленных поражений, окружений и отступлений, что пока лучше о них помалкивать. А по большому счёту я был счастлив. Моя мечта о разгроме танковой группы Гудериана постепенно начала сбываться. Однако и рота начала терять «стальных» бойцов: один убит, двое контужены. У Строгова погибли двенадцать человек, одиннадцать раненых, трое тяжёлых. В батарее на две пушки в строю осталось пятнадцать человек и с гулькин нос снарядов.

Между тем оборотистый и неугомонный Сашка уже организовал трофейную команду и начал волочь с поля боя всякую нужную всячину, которая образовала большую кучу на расстеленном танковом брезенте. Отдельной кучкой лежали харчи и выпивка. На краю поля боя обнаружили брошенный грузовик с полным кузовом разных мин. Трофейщики прошли мимо, но наши сапёры-апостолы вцепились в него мёртвой хваткой. А главное, наш автопарк разросся до нужных размеров, и теперь к восьми «бронированным» Опелям-Блитц присоединились три почти новых четырёхтонных Мерседеса и тот самый набитый минами Магирус. Правда, и имущества прибавилось, но главное, что расчёты и взводы теперь могли не тесниться. Кстати, и проблему с топливом тоже решили за счёт трофейного бензина. Приказав Сашке не увлекаться мародёркой, я направился в деревню Альба, чтобы приглядеть дома для размещения роты на ночь.

Однако до деревни я не добрался. Протопав по дороге сотню метров, сразу за поворотом шоссе по ту сторону моста, я увидел стоящие у обочины гружёные с верхом машины. Вдоль двух ЗИСов и двух полуторок нервно прохаживался незнакомый лейтенант. Я подошёл, козырнул и представился.

— Командир роты спецназа старшина Батов.

— Лейтенант Черемисов, — ответил он бесцветным голосом, — товарищ старшина, целый день за вами гоняюсь. У меня приказ генерал-майора Петрова срочно передать вам груз. Я в Ружаны, вас там нет. Хорошо в штабе подсказали. Распишитесь в накладной.

— Что там?

— Боеприпасы. Приказано разгрузиться и сразу же назад, — он сложил подписанные бумаги в планшет и с недовольным видом забрался в кабину. Я ухмыльнулся. Лейтенант откровенно трусил вляпаться в переделку, и опасался, что его посадят в окоп и, не дай бог, прикажут стрелять. По требованию торопыги-лейтенанта ящики, лотки и коробки разгрузили прямо на дорогу, и опустевшие машины сразу же укатили. Часа полтора мы развозили и распределяли боеприпасы.

Измождённые бойцы бодрились и даже пытались шутить, но я-то видел, что они шевелятся на последних каплях энтузиазма. Понимая, что нельзя переступать предел человеческих сил, я решил дать ребятам возможность отдохнуть, спокойно перекусить и даже выпить соточку чего-нибудь горячительного, но строго-настрого предупредил, что недоперепивших аявриков накажу и прогоню к чёртовой матери. Оставив пулемётные посты за мостом и на дальней околице, я назначил дежурного и отвёл роту в деревню. Там же на невысоком холме мы похоронили нашего павшего бойца Лыкова Ивана Петровича.

С размещением бойцов проблем не возникло. В деревне половина хат пустовала, а в других жители с радостью приняли воинов на постой. В доме приветливой старушки, бабушки Пелагеи, как она назвалась, мы с Балей, Ивановым и Сашкой с удовольствием похлебали горячего борща, пожевали каши с тушёнкой и махнули по стописят трофейного коньяку. Баля отказался, как непьющий. После застолья потянуло в сон, но спать не пришлось. В хату забежал боец.

— Товарищ командир, вас там требуют.

— Кто?

— Лейтенант, который под Слонимом немецкие гаубицы прикончил.

— Батура?

— Не знаю, я с ним не знакомился, — и он вышел их хаты.

Млять! Совсем оборзели, вошёл, вышел, разрешения не спросил, разрешения не дождался. Надо их погонять, а то махновщину развели тут. Анархисты, машу вать!

За околицей у нашего поста стояли батарейские ЗИСы, уехавшие после боя с подбитыми орудиями, ранеными и убитыми. Теперь они вернулись с четырьмя пушками на прицепе, снарядами и бойцами в кузове. А рядом с машинами, действительно стоял и улыбался Батура.

— Здравствуйте, Василий Захарович. Вот я и добился своего, — он бросил вызывающий взгляд из-под белёсых бровей, — принимайте пополнение.

— Здравствуйте, Евгений Михалыч, прямо скажу, не ожидал и очень рад. Какими судьбами?

— В штабе все бегают, как угорелые, после ночного боя. Толком не знают кто вы, и что вы. За голову хватаются от количества битой техники. Часов в десять шифровка пришла из штаба армии с приказом оказывать вам всевозможную помощь. Какую помощь? Как оказывать? Никто понятия не имел. А тут Валькины машины с ранеными и убитыми пришли. Ну, водители всё и рассказали. Батарею 76-мм УСВешек вам переподчинили. Меня комбатом назначили. Принимайте. Вечером обещали ещё снарядов подбросить.

— Вовремя вы. Нас сегодня чуть в блин не раскатали. Если бы не Валентин, уж и не знаю, как всё бы повернулось. Кстати, вот и он.

По дороге со стороны деревни почти бежал Строгов. Лейтенанты пожали руки и обнялись. Пока я осмотрел пушки, они оживлённо обменивались новостями.

— Евгений, — я прямо дал понять, что он стал своим, — построй бойцов. Хочу познакомиться.

— Батарея! К машинам!

— Здравствуйте товарищи.

— Здра жла трищ шна.

— Я, старшина Батов Василий Захарович командир отдельной роты специального назначения. Сокращённо ОРСН. Вы приданы нам для усиления, значит, теперь вы тоже бойцы этой роты. Опережая ваш вопрос, скажу, что днём и ночью, на позициях и во вражеском тылу мы уничтожаем превосходящие силы противника. Вы скажете, все воюют. Да все. Но мы никогда не считаем врагов. Наш девиз: враг должен лежать в земле. Сейчас располагайтесь в деревне, познакомьтесь с бойцами, пообщайтесь. Возможно, найдёте знакомых или друзей. Завтра с рассветом выступаем в сторону Брестского шоссе.

Раздав указания, около шести вечера я засобирался в Коссово в штаб дивизии. Ванька Иванов перекинул через борт полуторки трофейный пулемёт и сам забрался в кузов. Я сел за руль, а Баля, заведя аппарат с ручки, уселся рядом.

Когда мы тронулись, я сразу горько пожалел, что выбрал полуторку, посчитав её более компактной и лёгкой, чем трофейные «немцы». Но, как выяснилось, она оказалась особым видом самобеглой коляски, и являлась механизированным гибридом необъезженного жеребца, деревенской телеги и керосинового примуса. Короче, я сел за руль и поскакал. Благо ехать до города было всего около девяти вёрст. Но и того лично мне хватило, чтобы по приезду пощупать все ли зубы на месте. Про Ваньку в кузове я уже молчу. Обратно поеду шёпотом, иначе роте придётся искать нового командира.

В штабе царил активный беспорядок. Заняли старинный особняк только вчера, и обитатели ещё не освоились. Добиться толка от пробегающих мимо оказалось делом безнадёжным. Наконец, на фамилию Иванюк отреагировал проходящий мимо майор, а, когда я назвал цель прибытия, он указал на ведущую на второй этаж лестницу с вытертыми за полтора века мраморными ступенями. Наверху разместились старшие командиры в том числе и комдив. В «предбанник» перед его кабинетом входило и выходило немало командиров с разными петлицами и нашивками, аж рука устала приветствовать начальство. Но, слава богу, никто надолго не задерживался. Заправляющий здесь лейтенант, выслушав меня, нырнул за обитую дерматином дверь, через минуту выглянул и кивнул:

— Заходите. Комдив ждёт.

В комнате два полковника и капитан нависли над картой, накрывшей большой массивный стол, и что-то обсуждали.

— Разрешите войти. Командир отдельной роты специального назначения 17 мехкорпуса старшина Батов. Здравия желаю.

— Так вот ты какой, герой, — один из полковников приблизился, другие принялись меня разглядывать, — давай знакомиться. Командир 30 танковой дивизии, полковник Богданов. А это начальник штаба полковник Болотов и начальник особого отдела капитан Хвощинский. Не удивляешься, что мы с тобой запросто общаемся?

— Нет. Все мы из одного праха. Причуды судьбы.

— Вот как. Интересно. Майор Иванюк доложил, что твоя рота почти полсотни немецких танков наколотила. Так?

— Сегодня 39 единиц подбили и кучу иного железа помимо танков. Для того и воюем.

— И сколько всего на счету?

— В целом по боевому журналу сто девятнадцать единиц бронетанковой техники. Танкетки и броневики не считали.

— Товарищ полковник! — вскочил особист, — мне уже докладывали, что они занимаются приписками и фальсификацией побед, но теперь то вы сами слышали. Это же невозможно! Сто девятнадцать! Три полнокровных немецких танковых батальона! Без одного батальона дивизия!

— Прошу прощения, товарищ полковник, — я начал закипать, — не хочу вступать в бессмысленную дискуссию по несуществующему вопросу, и не собираюсь никому, ничего доказывать. Вы спросили, я ответил. А для ясности товарищу капитану государственной безопасности достаточно прокатиться по ружанской дороге. Вся наша «фальсификация» там ещё дымится. А если проехать дальше, то в восточном пригороде Ружан ещё одно поле завалено битой «фальсификацией». Да, и у Слонима её немало ржавеет. И ещё. Не советую товарищу капитану кричать на меня при мне.

— Всё, всё. Успокойтесь оба. А ты смелый, старшина. Не боишься особого отдела?

— Я немцев не боюсь, а своих почему должен? Зачем бояться, когда поздно беспокоиться.

— Хм. Ловок, — полковник Богданов ухмыльнулся и покосился на пунцовое лицо особиста, — но перейдём к делу. С чем пожаловал, старшина?

— Согласно приказу командарма, наша рота спецназа после разгрома ружанской и коссовской группировки немцев должна совместно с вашей дивизией заблокировать брестское направление южнее Ивацевичей, на время армейской операции. У меня недостаточно крупных стволов. До сих пор нам везло, и обстоятельства были за нас. Предварительные прикидки показывают, что для успешного выполнения приказа роте спецназа потребуется помощь двух рот тридцатьчетвёрок и роты танкового десанта для их прикрытия. Причём БТшки с их тонкой бронёй и слабой пушкой, сами понимаете, для заслона не годятся.

Полковники переглянулись и уставились на меня, как на пришельца.

— Э-э, вы, действительно старшина, или… До войны многих командиров осудили, — полковник Болотов покосился на капитана.

— В данном случае я командир ОРСН. Не сомневайтесь, за мной нет преступного прошлого.

Полковник Болотов оживился:

— И как же вы планируете действовать, — он указал на карту.

— Южнее Ивацевичей находится лесной массив Зелёный Бор, — я обвёл на карте круг. — На этом участке обе Брестские дороги сближаются и идут параллельно примерно в пятистах метрах друг от друга. Окружающие их влажные леса и болотистые низины не позволят немцам обойти это место. Напротив придорожного села Нехачево ровная грунтовая дорога, пересекает и соединяет оба шоссе, по сути являясь рокадой. Немного дальше у села Зелёный Бор проходит точно такая же поперечная рокадная дорога. Вот на этом квадрате со сторонами пятьсот на пятьсот метров и нужно разворачивать заслон. До места мы доберёмся по старому и надёжному большаку, проложенному прямиком через пущу. По той же дороге можно наладить сообщение с дивизией. До выяснения замысла противника оборону нужно выстроить в обе стороны, а рокады позволят маневрировать средствами при разных вариантах и направлениях атаки. Тоесть в любом случае мы будем иметь и тыловое прикрытие, и резерв. Танковые засады устраиваем по обычной схеме в максимально узком месте с ударом в два огня и закупоркой участка шоссе.

— Ну, вы старшина…

— Батов Василий Захарович.

— Ну, вы Василий Захарович, прямо как Чапай. Но логика безупречна, — проговорил комдив.

— Более чем, Семён Ильич! Более чем! — затараторил начштаба, — план полностью одобряю. Но у нас огромные потери. И в каждом из четырёх батальонов средних танков вряд ли наберётся более полутора десятков.

— А КВ?

— Тяжёлых у нас всего шесть. Но они там не пройдут, грунт слабый.

— Решено, две неполные сводные роты средних танков под командованием майора Иванюка. Это всё, что могу дать, — поднял на меня глаза комдив, — нам ещё со Швеппенбургом драться.

— Насколько я знаю, этот корпус в Ивацевичах атакуют три стрелковые, одна механизированная и две танковые дивизии, а вашему ослабленному в боях соединению поставлена задача перекрыть юго-западное направление и не дать немцам отступить. Тоесть мы частично выполним и вашу работу.

— Удивительный вы старшина, Василий Захарович. Добро. Тридцатьчетвёрки и десант завтра утром прибудут в район Зелёного Бора.

— Одна просьба, товарищ полковник, пусть танки загрузят на две трети бронебойными.

— С боеприпасами у нас не густо, но для заслона изыщем. Что-то ещё?

— Нет. Разрешите идти?

— Идите, Василий Захарович. И удачи вам.

Я уже закрывал дверь, когда услышал негромко сказанную полковником фразу:

— Узнайте о нём всё, капитан.

Похоже, на этот раз я опять слишком много наговорил и о том уже жалел.