Сторно

Олег Артюхов, 2023

Хочешь, не хочешь, а судьба так и норовит всё вывернуть по-своему, пока не возьмёшь её в свои руки. И уж коли тебе опять выпало встать в первом ряду в битве за будущее, дай своенравной судьбе щит и меч и поставь её рядом. Цикл «Сторно» одним файлом.

Глава 4

Рассвет 22 июня 2014 года застал нас на подъезде к Славянску со стороны Краматорска. То, что в наше отсутствие обстановка разительно изменилась, заметно ухудшившись, стало понятно, когда нам в левую скулу ударили пулемёты и гранатомёт. Оказывается, укры уже добрались до городских окраин и закрепились вблизи шоссе, наспех оборудовав блокпост. Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы понять, что до полного окружения города оставался один шаг.

— Внимание всем. Здесь Бор. К бою! Противник слева. Хакас, подкинь горячего любителям укропа. Рокки, тоже сыпани им под хвост. Сержант, Ромео, проверьте в работе свои дудки. Работаем коротко и точно, без фанатизма.

Из БТРа пролаяла пушка, потом ещё пару раз. К ней присоединился пулемёт Рокки, несколько раз резко ударила крупнокалиберная винтовка Сержанта, за которой выстрелы Ромео почти не слышались.

— Всем отбой, — скомандовал я через пять минут, — доложить о результатах боя.

— На связи Хакас, всё в порядке, врезалив самое хайло, но видать угощение не понравилось.

— Здесь Сержант. Снял командира и ещё одного с ним рядом, остальные разбежались стараниями Рокки.

— Ромео на проводе. Минус три.

— Принято. Едем дальше до штаба.

Развороченная взрывами дорога немилосердно трясла. Я смотрел в окно на руины пригорода и думал о странной дате 22 июня. Может быть, для кого-то она ничего не значила, а для меня стала поистине роковой.

Едва мы подкатили к штабу, как тут же попали в окружение неприветливых людей с нацеленными на нас автоматами и гранатомётами. Их угрюмый и настороженный вид означал популярную здесь пару вопросов: кто такие, и какого буя припёрлись? Обстановка разрядилась, едва мы выбрались из машин и нас узнали. Стволы тут же исчезли, и со всех сторон раздались приветственные возгласы. Многие ополченцы стояли, разинув в изумлении рот.

Вскоре пожаловал Стрелков в окружении свиты, в которой я разглядел Царя и Тора. Они смотрели исподлобья, и их рты непроизвольно гадко кривились. Похоже, эти пиявки прочно присосались к кормушке и, судя по напыщенному виду, чувствовали себя, как минимум, местными «кардиналами». Этакая наглядная демонстрация народной мудрости, что гуси свиньям не помеха. Ладно, кабаны, гуляйте пока, придёт время, и с вами разберёмся.

— Экие вы шикарные, — слабо улыбнулся Стрелков, пожимая мне и всем остальным руки. — Ставьте технику на том краю двора, а Бор с заместителем ко мне на совещание.

Мы с Ромео кивнули в ответ, я отыскал глазами Сферу и махнул ему рукой:

— Поставь охрану, и смотрите в оба, а то местная гопота все наши ништяки враз слижет.

В штабе местный бомонд с нескрываемой завистью и неприязнью разглядывал меня и Ромео и по привычке громко галдел. Нестерпимо захотелось встать и уйти из этого балагана. Стрелков безуспешно попытался всех успокоить и, не смотря на неприличный гомон, продолжил прерванное совещание:

— По данным разведки, противник готовит очередной штурм Славянска. К сожалению, недостаток сил и плохое взаимодействие батальонов привели к фактической блокаде города. На сегодняшний день простреливаются обе дороги на Краматорск и Артёмовск, снабжение прекращено и поддержки, скорее всего, не будет. Пяти тысячам наших ополченцев противостоят две крупные группировки: западная минимум в пятнадцать тысяч штыков со стороны Изюма и Барвенково и северная численностью пять тысяч со стороны Красного Лимана. Против нас сосредоточены два танковых батальона, пять гаубичных дивизионов, три дивизиона реактивных систем залпового огня. Не секрет, что на днях против Славянска впервые использовали фосфорные боеприпасы, что говорит о крайней решительности и жестокости противника. Со вчерашнего дня в городе нет воды и света. Страдают старики и дети, больные и раненые без должной помощи умирают в больницах. Украинская сторона требует полной и безоговорочной капитуляции с последующими репрессиями. Адекватно нам ответить нечем. У нас, да, и в Донецке и Луганске отмечается острый дефицит оружия и боеприпасов. Выгребли всё подчистую, в том числе и стволы времён Великой Отечественной войны. Поэтому малочисленность нашей группировки не связана с отсутствие добровольцев, а исключительно — с недостатком оружия. Против двух полнокровных танковых батальонов противника мы сегодня можем выставить только три снятых с постаментов и два трофейных танка, десяток гранатомётов и полдюжины музейных ПТР. Ко всему прочему, нам противостоят несколько сводных бригад укронацистов. В последние дни поступают данные об небывалой жестокости и зверствах этих карателей. Они пришли с запада на землю Донбасса убивать и пытать без жалости и пощады. Но они не просто убивают, а изощрённо издеваются и мучают. Имейте это в виду, когда, попав к вам в плен, они будут трястись, пускать слюни и говорить, что их заставили, что дома у них дети, а вам придётся решать щадить этих людоедов или нет. Сейчас получите новые карты. К сожалению, они из Гугла и отпечатаны на принтере. Но других нет. Сегодня и завтра будьте особенно внимательны на блокпостах. Все свободны кроме вновь прибывших.

Когда вышел последний комбат, Стрелков нас внимательно осмотрел, хмыкнул и отошёл к столу.

— Неплохо вас упаковали, а как с планами на повоевать?

— Планы есть, Игорь Иванович. Подготовили нас по высшему разряду, но и задачу нам предстоит решить непростую, — я старался быть убедительным. — Как вы сейчас сказали на оба города готовы напасть свыше 20 тысяч вооружённых до зубов головорезов. Вот с ними мы и схлестнёмся. Первыми. Ресурсы наши ограничены, но будем искать возможности их пополнить. Сегодня до полуночи выступаем в северном направлении. О времени и месте операции прошу никому не говорить.

— Да-а, изменился ты, Сергей Борисович. Даже жуть берёт, что они там с вами сделали. В любом случае желаю вам удачи и мужества.

Я смотрел на этого странного человека и понимал, что он не врал, когда говорил: «Я представитель думающего сословия. Нас несистемных патриотов игнорируют, потому что мы не относимся к лагерю либералов, а значит, мы не респектабельны и маргинальны».

Ромео направился на выход, и я уже шагнул за ним, когда, отнимая мобильник от уха, Стрелков окликнул меня буквально в дверях:

— Сергей Борисович, задержитесь, с вами хочет поговорить известный вам человек.

Я вернулся к столу, а Стрелков, кивнув мне головой, скрылся в дверном проёме. Через пару минут в подвале появился Валет.

— Здравствуйте, Сергей Борисович.

— Здравствуйте, Юрий… не знаю вашего отчества.

— Неважно. Просто, Валет. Насколько я знаю, задача поставлена, а, значит, будем её решать.

— Работы предстоит уйма, и большое желание повоевать имеется. Однако есть маленький нюанс. Стволов у нас немного, значит, расход боеприпасов будет огромным.

— Насколько позволит ситуация и мои возможности я прикрою вам тыл и прослежу за снабжением. Воюйте спокойно.

— Фу-у, как гора с плеч. Хорошо, если так.

— Не волнуйтесь, пока для меня это не проблема. — Он окинул меня задумчивым взглядом и продолжил: — Все эти вопросы решаемы, но сперва я хотел бы спросить, что за обработку вы сделали своим бойцам и технике?

— Узнаю родимую контору, — я скривился в презрительной усмешке, поражаясь, как быстро меня раскусили, — везде успевает сунуть нос. Следили, слушали, или из наших кто барабанит? Если из наших, то за успех операции не поручусь.

— Не волнуйтесь, Сергей Борисович, не то, не другое и не третье. Случайно узнал, подслушал разговор. Ваши много болтают.

— Теперь точно болтать перестанут, подрежу засранцам языки. А что касается обработки, то это обычная психотехника… хотя нет, вру… Знаете, Юрий, это очень щекотливая тема, и я обещаю вам всё рассказать без утайки, когда кончится операция. Пока для умного человека сказано достаточно. Договорились?

— Ну, хорошо. Примите к сведению, что в группировке противника присутствует несколько подразделений ЧВК «Академия». Это иностранные элитные наёмники-профессионалы. Около четырёх сотен бойцов из бывшей кампании «Блэквотер». Слышали? Так вот. Помимо них в карательном батальоне «Азов» вся разведрота — наёмники из Швеции, Польши и Прибалтики, профессиональные снайперы и диверсанты. Командует ими 37-летний швед ярый нацист и русофоб Микаэл Скилт. Сам он снайпер и инструктор по организации карательных операций и зачисток, короче говоря — профессиональный убийца. Эти «дикие гуси» все поголовно хладнокровные и умелые убийцы. Будьте внимательны. В память вашей рации спецсвязи зашиты несколько частот и кодов, седьмой канал мой. А вот эта кнопка аварийного сигнала. На случай крайней опасности. Теперь по поводу топлива запомните адрес…

Выйдя из душного подвала, я расправил плечи, глубоко вздохнул и на выдохе упёрся взглядом в группу граждан в тёмно-синих бронежилетах и касках с надписью «press». Поистине, у этих журналюг собачий нюх и ампутированное чувство страха. Здесь со дня на день начнётся жуткая мясорубка, а они своими микрофонами в морду тычут и радуются любому бреду, придурки. А может, вовсе и не придурки, а напротив смелые и честные работяги, рискующие жизнью ради крупиц правды. Поистине, кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Буквально через пару минут мои размышления подтвердила практика. Крепкий невысокий корреспондент зацепился за меня взглядом, присмотрелся и махнул рукой оператору. Э-э-й, вы куда это? А, ну-ка, стоп!

Куда там! Оба щелкопёра словно гончие уже взяли след, и, похоже, сейчас Штирлиц окажется на грани провала. Спасаясь от репортёров, я не нашёл ничего лучшего, как нырнуть обратно в тёмный зев подвала. Но напрасно я надеялся, через десяток секунд в проёме показалась фигура корреспондента.

— Здравствуйте, мы из России.

— А, чего это вы сразу с порога угрожаете?

Поскольку страшно не люблю, когда меня загоняют в угол, я слегка и очень вежливо прихватил его за броник и притиснул к стенке.

— Не надо, Евгений, — я специально грозным шёпотом назвал его по имени, поскольку в прошлой жизни не раз видел на экране. Его звали Евгений Поддубный спецкор ВГТРК «Россия».

— Вы меня знаете? Никто и не думал угрожать. Почему не надо? Да, отпустите же меня, чёрт побери! — выпулил он разнокалиберную очередь.

— Не обижайтесь. Это неудачная шутка. Но всё равно сегодня снимать не надо. Вы же военный корреспондент, прошли многие горячие точки: Афган, Ливан, Чечню, Абхазию, Осетию, Сирию и кучу других, и должны понимать, что такое «не надо».

— М-м-да, конечно. Простите. Всё понятно. Мы сейчас уйдём.

Мне почему-то стало его жалко, вернее, стали понятны его мотивы и нелёгкий труд. Свой кусок хлеба он зарабатывал, реально рискуя головой. Снимать репортажи на передовой решится совсем не каждый. Чтобы стоять с камерой и микрофоном под пулями и надеяться на чудо, что тебя минует чаша сия, нужно быть или героем, или бесстрашным идиотом. На идиота он не похож. Ладно, мы, вояки, но эти, по сути, мирные люди сознательно рискуют ради нескольких нужных фраз, нескольких удачных кадров в надежде на то, что дыхание смерти на этот раз их не коснётся.

— Послушайте, Евгений, в качестве компенсации за невольную грубость, приглашаю вас в гости в наш отряд. Но с условием: никаких вопросов, съёмок и записей. Согласны?

— Ещё бы! Конечно, согласен. Как мне вас называть?

— Просто Бор. Бор, и всё.

— Хорошо, пусть будет Бор.

Мои бойцы уже вовсю хозяйничали на окраине двора. На старом кострище они развели огонь и стряпали немудрящий хавчик. Корреспондентов приняли нормально. Кто-то уже видел репортажи Поддубного, кто-то что-то слышал, а потому к гостям отнеслись снисходительно уважительно. Уже через полчаса все дружно сидели вокруг костра и травили байки.

— И чего это Украина на Россию окрысилась?

— Ясный перец. Друзьям не платить за газ неудобно, а тырить у врагов, самый раз.

— А, вот аналогичный случай в тему. Заблудился мужик. Ночь. Замёрз. Вышел на дорогу. Видит, машина стоит. Вокруг никого. Обрадовался. Залез, на заднее сиденье греется. Задремал. Вдруг машина поехала! Мужик очнулся и обалдел. А из темноты в левое окно волосатая рука просунулась и исчезла. Совсем от страха плохо мужику. Так ни жив, ни мёртв докатился до посёлка. Машина остановилась. И тут в окно просунулась небритая потная физиономия: «А ты чё тут делаешь?». «Так еду я…». «Охренеть! Я уже две версты тачку толкаю, а он едет!!»

Мужики от души хохотали, а москвичи сидели с распахнутыми глазами, и я видел, как рука Евгения машинально тянется к микрофону и тут же отдёргивается. Он сразу разглядел наш шикарный прикид, наше оружие и технику, и, конечно, всё понял.

Мы оживлённо болтали, сидя в кружок в тени деревьев, укрывших нас от жаркого послеполуденного солнца, когда услышали за спиной громкий окрик:

— Всем сидеть! Не шевелиться! Вы арестованы, как диверсанты и предатели свободного Донбасса. Сидеть, я сказал!! Дёрнетесь, будем стрелять!

Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд. Это кто ж такой борзый образовался? Я поводил глазами. На нас нацелили стволы приблизительно два десятка мрачных вооружённых людей в разнообразном камуфляже. На первый взгляд ситуация безнадёжная: мы сидим к ним спиной, они стоят с оружием наизготовку, к тому же их больше. Корреспонденты сначала недоумённо завертели головами, а после резкого и грубого окрика замерли, опустили глаза и втянули головы в плечи. Ну, что ж давайте потанцуем. Я усмехнулся и коротко крикнул:

— Бой!!

Наш круг будто взорвался. Из положения сидя бойцы разом кувыркнулись назад, вскочили на ноги, качнули маятник из стороны в сторону и молниеносно врезали нападавшим по шоковым точкам: пах, глаза, шея, нос. Через десять ударов сердца все противники либо корчились от боли, либо тихо лежали прижатые башмаками к земле. Я не подал виду, но душа пела от гордости за ребят. Они впервые действовали вместе в условиях близких к боевым и не облажались. Ни единого выстрела, а противник нейтрализован.

Едва мы успокоили пленных, как из штаба выскочил Стрелков и кучка его прихвостней.

— Что происходит!! Бор, ты что творишь?!

— Игорь Иванович, всё в порядке. Мы сидели вместе с корреспондентами, отдыхали, перекусывали, чем бог послал, а тут эти. Окружили, обвинили в предательстве, угрожали оружием и хотели арестовать. Мы сочли это неприемлемым и пресекли беззаконие. Только и всего.

— Дурдом какой-то! Отпустите их, я сам разберусь. Их стволы сложите в штабе.

Я кивнул, соглашаясь, и моргнул стоящему рядом Лео, указав ему глазами на главаря и чуть мотнув головой в сторону БТРа. Бойцы стали поднимать пленных и сгонять в кучу, а Лео под шумок затащил языка в броневик.

На логический анализ только что произошедшей дьявольски изощрённой подлости ушло несколько минут, и, похоже мне удалось нащупать верную версию. Когда все угомонились, я собрал отряд. Корреспонденты топтались неподалёку, но я не возражал, ведь они тоже поучаствовали в приключении.

— Вот так, братцы. Ехали к своим, а выяснилось, что здесь кое-кто вовсе не свой. Будет время, потом разберёмся с этим бардаком, а сейчас нужно срочно валить отсюда. Мы только что прибыли, а отряд уже конкретно прессуют, да ещё и под политическим соусом. Вряд ли враг точно знает о наших планах, но совершенно ясно, что только своим присутствием мы кому-то из вышестоящих наступили на хвост. Случайно или нет, но они без подготовки попытались нас жёстко блокировать именно накануне рейда. Так действуют только от отчаяния. Это опасный симптом. Я и раньше знал, что в ополчении полно предателей, засланных или продавшихся тварей, а теперь убедился в этом. Кто знает, что ещё придёт им в голову. С этого момента мы переходим к автономным действиям и не контактируем ни с кем, кроме нашего куратора. Вопросы есть? Нет. По машинам.

— Товарищ Бор, — я оглянулся и увидел стоящих кучкой корреспондентов, — позвольте нам ехать с вами, — Поддубный старался сохранять спокойствие и быть убедительным. — Я с вами полностью согласен, что здесь противно воняет предательством и заговором. Но инцидент произошёл при непосредственном нашем участии, и, как только вы уедете, велика вероятность, что нас просто зачистят, как свидетелей, тем более они не знают, снимали мы или нет. Вы же понимаете, что наша бригада может легко и бесследно исчезнуть в прифронтовой неразберихе, а не хотелось бы. У нас есть предложение. Давайте мы будем снимать не вас, а только то, что происходит вокруг вас. Если что не понравится, вы сами уничтожите сомнительный материал.

Я усмехнулся, оценив хитрую въедливость Поддубного, который явно собирался увязаться за нами следом. Потом я быстро прокрутил в голове ситуёвину. Во-первых, с большой долей вероятности беззащитные журналюги могут «случайно» погибнуть или здесь, или по дороге отсюда. Во-вторых, насколько я знаю, Поддубный честный и смелый мужик, и не должен стать обузой, поскольку они независимы и на своей машине. В-третьих, есть смысл снять видео о рейде, что позволит нам в нужный момент заявить о себе и заодно показать события без лживой пропаганды и прикрас. У меня шевельнулось к нему доброе чувство.

— Сначала, Евгений, я скажу прямо: хотите жить уносите отсюда ноги. И побыстрее. Вы же догадываетесь, чем мы будем заниматься. Дело смертельно рискованное, и чем всё кончится неизвестно. А посему рекомендую вам срочно отбросить все скороспелые мыслишки.

— Вы всё правильно говорите, но… — возразил он, — нарваться на пулю или мину можно каждую минуту где угодно. Тем более, после всего случившегося. Мы видели, КАК вы работаете, и считаем, что самое безопасное место рядом с вами.

— Ладно, уговорили. И там будет опасно, и здесь вам точно не поздоровится, а бежать из города по насквозь простреливаемой дороге, всё равно, что играть в прятки со смертью. Сейчас пристраивайтесь в хвост колонны. Сначала заправимся топливом. Вам советую сделать то же. На сколько вёрст хватает бака вашего «крузака»?

— От дороги зависит. Я полагаю, на полтыщщи километров с хвостиком.

— Неплохо.

Попетляв по пустынным улицам, мы отыскали нужный адрес. За глухим заросшим бурьяном забором оказалась с виду заброшенная АЗС с тремя ржавыми обшарпанными колонками. Однако к моему удивлению топливо оказалось свежим и качественным. Рассчитавшись рублями с пожилым заправщиком, мы двинулись в северном направлении, миновали пригороды и через полчаса добрались до леса напротив Райгородка, где и решили переждать до ночи.

Пока народ обустраивал стоянку, мы со Сферой взяли в оборот пленного. Этот нехороший человек, похоже, крепко перетрухнул. В дороге, закатив от страха глаза, он растёкся по сиденью, обоссался и провонял весь салон.К тому же он совсем не пожелал говорить по делу. Едва избавившись от кляпа, он вдруг встрепенулся, скорчил зверскую гримасу, начал орать и грозить жуткими карами, попытался пугать высокими покровителями, потом опять скис и предложил деньги. Когда и это не прокатило, он сжал зубы и демонстративно отвернулся, потешно напялив маску героического высокомерия. Дурачок видимо не знал, что такое интенсивный полевой допрос.

Сначала решили пожалеть мудака и всего-навсего дали понюхать запах свежей смазки из дула хорошо прочищенного ствола. Вздрогнул, напрягся, но ещё больше стиснул зубы. Зря он это сделал. Когда в его ноге стали медленно ковырять ножом, он попытался кричать, но с плотно завязанным ртом это, как минимум, неудобно. Раскололся он на первой же минуте, когда Сфера прихватил пассатижами из мультитула его мошонку и поднёс к причиндалам нож. Естественно, калечить пленного никто не собирался, но напугать до усрачки пришлось.

Он говорил много и торопливо. Выяснилось, что за попыткой нашего захвата стоял всё тот же Царь, он же политический аферист Кононов, который рвался к власти и тайком искал компромат на Стрелкова, Захарченко и других лидеров сопротивления, и при этом старательно трудился на бандерлогов. По делу пленный выложил лишь кое-что, но и то, что рассказал, более-менее прояснило ситуацию. Достаточно того, что он сам лично видел, как Царь не раз тайком контактировал с безопасниками Украины. Другим контактом предателя являлся эмиссар Коломойского — диктатора Запорожья, олигарха, афериста, содержателя и хозяина нескольких карательных батальонов. Записав все показания на диктофон, я приказал завязать пленному глаза и руки, потаскать по лесу и отпустить отсюда подальше.

После допроса начали складываться отдельные части мозаики, и по всему выходило, что Царь не мог действовать в одиночку. На мутной картине всеобщего бардака в Новороссии начали проступать черты большого предательства в верхушке ополчения. Конечно, я понимал, что мои соображения — всего лишь домыслы, требующие подтверждения фактами и расследованием. Но мне и без доказательств было понятно, что о прибытии нашего отряда стало известно противнику. С другой стороны, наверняка укры не знали кто мы, и что собираемся делать. Поэтому рейд нужно начинать безотлагательно, скрытно, стремительно и эффективно. Не смотря на вновь открывшиеся обстоятельства, главной идеей рейда по-прежнему оставалось нанесение противнику максимального урона, ослабление его ударного потенциала и вместе с тем уклонение от прямого столкновения с многочисленной пехотой, чтобы не завязнуть в неравной схватке.

Что касается конкретных планов, то мой расчет был прост: в предстоящей акции мы приковывали внимание противника к северному фронту. Поскольку река Донец не позволяла маневрировать в западном направлении, в панической неразберихе укры скорее всего предположат, что мы двинемся вдоль северной окраины Новороссии в сторону Луганска. А мы, нашумев в Лимане, вернёмся по своим следам назад, пополним ресурсы и немедленно двинем на запад, потом прокатимся по вражьим тылам в южном направлении.

В девять вечера я попросил корреспондентов отдалиться, собрал бойцов и поставил задачу. Меня слегка колотил озноб от нашей наглости, ведь сунуть голову в гадючье гнездо, чтобы укусить главную гадюку, могли либо полные отморозки, либо непуганые идиоты. Считать себя теми или иными очень не хотелось бы. Но со стороны рейд пятнадцати сорвиголов против пяти тысяч карателей наверняка представлялся именно так.

В лесу мирно щебетали птахи, и закатное солнышко проблёскивало через листву. В этот тихий летний вечер неплохо бы посидеть у костра с шашлычком и пивом, слушая гитару и болтовню друзей, но злой рок уже разбудил задремавшую историю, которая встряхнулась и привычно расставила людские судьбы на чёрно-белых клетках добра и зла. А это значит, что нам предстояло сыграть с тем самым злым роком в кровавую игру. А история нас потом рассудит.

В глубине души суть Павла Смирнова противилась будущему кровопролитию. Врождённый гуманизм отчаянно протестовал, вытаскивая из памяти разные аргументы, и о том, что человек звучит гордо, и о том, что подставь другую щёку, и о том, что заплати за зло добром. Но все эти нюни напрочь сметались осознаванием реальности смертельной угрозы всему человечеству. С другой стороны, если за зло платить добром, чем тогда заплатить за добро? Поэтому я загнал все сопливые рефлексии поглубже, понимая, что через несколько часов мне придётся убивать и калечить, отложив в сторону извечный спор совести и справедливости.

За внешним спокойствием молчаливые мужики тоже прятали волнение, украдкой бросая взгляды на часы. В который раз проверено оружие и подогнано снаряжение, а время текло всё медленнее и медленнее.

Слава богу, меня от тревожного беспокойства спасали неотложные дела. В первую очередь я поставил на зарядку аккумуляторы и проверил генераторы в разных режимах, заодно незаметно обработав «композитором» машину корреспондентов, поскольку мне категорически не нужны трупы известных людей. Теперь в своём «крузаке» они могли спокойно пережить любой обстрел.

Вместе с тем я невольно поглядывал и на ту сторону за реку, где нас поджидала неизвестность. Подозвав Марка, я попросил его, пока не стемнело, запустить дрон. Уткнувшись в дисплей монитора, мы с Ромео принялись внимательно изучать местность на этом и том берегу Донца. Как и предполагалось, шоссейный и железнодорожные мосты перекрывали усиленные блокпосты укров, и просочиться мимо них было нереально. Но в паре километров справа мы разглядели старую дамбу, через которую проходила заброшенная и заросшая бурьяном дорога. На той стороне её перекрывала хлипкая баррикада из старых покрышек и десятка чем-то набитых мешков. Назвать эту пародию блокпостом язык не поворачивался. Среди той кучки мусора виднелась единственная пулемётная точка. Чуть в отдалении возле армейской палатки дымился костёр, и бродили несколько человек. Какой-либо техники и поста скрытного наблюдения мы не засекли.

Медленно надвигались летние сумерки. Лес потемнел, как и наши лица, размалёванные боевым гримом. Не зажигая огня, мы перекусили. Я проглотил содержимое банки и не почувствовал вкуса, так и не поняв, что съел.

Возле своей машины суетились корреспонденты. Они тоже готовились и не скрывали волнения. Я изредка поглядывал на них, и, чем ближе подходило время выхода, тем сильнее меня точил червяк сомнения в правильности решения об их участии. В конце концов, обругав себя нехорошими словами и обозвав идиотической дубиной, я подошёл к ним и предложил остаться.

— Ну, уж нет, — возмутился Поддубный, — в бой под пули мы точно не полезем, не идиоты чай. Опыт имеем, будем держаться в сторонке и спрячемся. О нас не думайте.

— Вольному воля, — я хмуро усмехнулся, покосившись на их бронированную машину.

Ровно в полночь я посчитал, что хватит тянуть жилы, и дал команду на выход. Не доезжая до реки, под недоумёнными взглядами ополченцев славянского блокпоста мы свернули с шоссе направо и в полной темноте на мягких лапах тихо покатились по грунтовке вдоль реки.

Не доезжая до дамбы с версту, из БТРа выбрались снайперы и растворились в потёмках. Ромео и Сфера побежали вперёд по дороге, подбираясь поближе к цели, а Сержант и Лео устроились неподалёку на небольшом холмике. Я расположился рядом и видел, как снайпер, не спеша навинтил глушитель на ствол своей аркебузы и включил тепловизор. Наконец, после четверти часа невыносимого ожидания глухо кашлянула тяжёлая винтовка, потом ещё раз. Впереди едва слышно тоже дважды тукнула винтовка Ромео. В гарнитуре щёлкнуло, и в ухе прошелестели тихие голоса:

— Сержант стрельбу окончил.

— Здесь Ромео. Минус два. Держу объект в прицеле.

Сержант и Лео запрыгнули в БТР, машины негромко рыкнули и тронулись дальше. Недалеко от дамбы мы подобрали Ромео и Сферу.

Ругаясь сквозь зубы, напялившие приборы ночного видения водители проползли по заброшенной и полуразрушенной дамбе. С блок поста не донеслось ни звука. Вскоре всё разъяснилось. Укры свободной смены валялись в стельку пьяными и, похоже, бухали не первый день, а с немногими трезвыми разобрались снайперы.

Поистине, ничто так не портит человека, как точное попадание. У бруствера, откинувшись на мешки, лежал пулемётчик, рядом другой, на той стороне дороги ещё двое. Честно говоря, не ожидал от Сержанта такой целкости, ночью с тысячи метров точно в десятку. Ромео тоже не подкачал.

В палатках пьяных укров взяли в ножи. Чуть погодя из темноты, тихо матерясь, вынырнул Черчилль, волочащий за шиворот языка со спущенными портками и перетянутым тряпкой ртом. Судя по погонам, нам достался старший сержант, а судя по виду — ветеран. Он бешено вращал глазами и глухо мычал. Вместе с Черчиллем мы по-быстрому допросили пленного у забрызганной кровью палатки. Впечатлённый видом побоища и нашими зверскими рожами взрослый мужик не стал ломаться и выложил всё, что знал, после чего картина более-менее прояснилась.

Перед нами в районе Красного Лимана сосредоточились три тактические группы. Многочисленную, но неопытную пехоту из призывников командование разбавило головорезами из карательных батальонов «Азов» и «Айдар», а также иностранными наёмниками. Но главной нашей трофейной дичью должны были стать тридцать шесть стволов гаубичной артиллерии, дивизион реактивных установок, две батареи тяжёлых миномётов и полевой склад боеприпасов ко всем этим стволам.

Вражеские группы расположились одна за другой вблизи главного шоссе. Ближайшее скопление техники находилось примерно в 2 километрах на прилегающем к дороге справа протяжённом пустыре рядом с заброшенным пионерским лагерем. Там сосредоточилась ствольная и реактивная артиллерия: гаубицы, миномёты и «Грады», предназначенные для штурма Славянска.

Другая группа разместилась полутора километрами дальше по другую сторону шоссе вблизи железнодорожного переезда. Там на большой лесной прогалине находились склады боеприпасов и топлива на всю краснолиманскую группировку. Там же разместились автобат, мехбригада с тремя десятками броневиков и танковая рота. Дальше по шоссе на окраине Красного Лимана расположился штаб и управление всей группировкой, обе сводные бригады карателей, отдельный батальон иностранных наёмников, десяток броневиков, тентованные грузовики для перевозки пехоты, автобусы и иной транспорт.

Пленного хохла я приказал связать и положить сверху на завалившуюся палатку. Пусть живёт. Завтра его свои подберут. Сверили время, определили начало операции ровно в два ноль-ноль и разделились.

БТР с семью бойцами первым укатил в темноту в сторону штаба карателей. Экипажи обеих квадроциклов отправились к складам боеприпасов и горючки. А мы на «Тигре» взялись ликвидировать артиллерийскую группу. Расчёт основывался на том, что все должны добраться до своих целей и атаковать одновременно.

Наверняка сейчас более-менее искушённые читатели, знатоки военного и диверсионного дела, опытные тактики и стратеги, а также нынешние маршалы и генералы скептически ухмыляются, сомневаясь в моём здравомыслии, или, возможно, матерятся не в силах терпеть бредни некомпетентного выскочки. Все они наверняка считают, что вражескую роту нужно атаковать дивизией и для этого готовиться и точить штыки не меньше полгода, а при наступлении после каждого отбитого у врага километра нужно строить бетонные окопы с кухнями, банями и кинотеатрами для последующего недельного отдыха. Всё правильно, господа, так и воюйте дальше до самой пенсии своих внуков. Баб в России много, ещё вам солдат нарожают. Единственная к вам просьба: не забывайте почаще красить и смазывать ваши явные или мнимые армады невозможно мощной и бесчисленной суперсовременной техники, а то её ржа насквозь проест.

На самом деле я полностью отдавал себе отчёт, что наш рейд был верхом наглого сумасбродства, и с точки зрения здравого смысла наши шансы приближались к нулю, и даже уходили в минус. Но опалённые войной ветераны знают, что боевая реальность напрочь отвергает всякую логику, и значение любой победы всегда пропорционально риску победителей, а, чтобы снять блокаду Славянска, нам требовалась большая победа. Кроме этого чашу весов отчасти уравновешивали профессионализм и опыт бойцов, дерзость исполнения, хладнокровная решимость и личная броня. С другой стороны, ни для кого не секрет, что в стане врага процветали беспечная анархия, неразбериха и управленческий бардак. Во многом это было связано с отсутствием единого командования, хаотичной переброской войск, постоянным перемешиванием подразделений и, как следствие, незнанием командирами своего личного состава. К тому же от безнаказанности, ненависти и презрения к жителям Донбасса укры совсем страх потеряли, и к тому же большинство бойцов ВСУ и нацбатов плевать хотели на дисциплину и не стеснялись крепко заложить за воротник.

Мы разделились, и подробности всех произошедших той ночью событий я узнал позже.

Проехав семь километров лесом, БТР добрался до Красного Лимана, миновал спящие предместья и вкатился на площадку перед каким-то учреждением. Со слов пленного хохла где-то там размещался штаб и батальон наёмников. Набравшись нахальства, мои архаровцы поставили машину открыто напротив длинного шестиэтажного дома со сплошным остеклением фасада. За этим похожим на административное зданием темнели какие-то корпуса, само же оно светилось всеми этажами. Справа и слева мерцали светом окна в домах поменьше. В проулках угадывались кабины грузовиков. Несмотря на глубокую ночь, из ярко освещённого здания доносилась музыка, громкие голоса и крики. По тротуарам шлялись пьяные военные.

Обе снайперские пары тихо выскользнули из машины и исчезли в темноте. Ромео и Сфера забрались на крышу трансформаторной подстанции и втянули туда АГС. Сержант и Лео затащили свою бандуру на второй этаж пустующего здания на дальнем краю площади. Хакас засёк ориентиры и приготовил пушку к работе. Отчаянный Стингер прихватил из БТРа увесистый мешок, обошёл по периметру площадь, расставил десяток направленных мин и устроился с автоматом и гранатами за боевой машиной, прикрывая подход со стороны переулков. Док взял на прицел другую сторону от шоссе. Заняв позиции, все проверили связь и приготовились к бою.

В это же время, оставив свои тарахтелки на лесной дорожке, наши минёры и пулемётчики нацепили приборы ночного видения, подхватили оружие, взрывчатку, снаряжение и осторожно краем леса направились к луговине, загромождённой штабелями накрытых брезентом ящиков, контейнеров и бочек. Ближе к проходящей по краю леса грунтовой дороге чуть в стороне от стоящих в ряд десятка бензовозов отдельными группами торчали армейские палатки. Ещё дальше в ночном сумраке едва виднелись контуры танков и броневиков, бочки и ящики. На самой дороге были поставлены на ход грузовики.

Тихо сняв сонного часового, Техник и Финн проползли между крайними палатками и проскользнули к штабелям с боеприпасами, осторожно волоча мешки со взрывчаткой, детонаторами и таймерами.

В то же время Черчилль с Хоттабычем краем леса добрались до выездной дороги, возле которой застыли ряды боевой техники. Снять клюющего носом часового не составило никакого труда. Двигаясь, как тени, пулемётчики добрались до намеченного места и установили «Печенег» наверху заросшего травой земляного отвала, который когда-то нагребли дорожники при прокладке дороги. Потом Хоттабыч притащил ещё две коробки с лентами и сумку с гранатами. Установив закладки, минёры осторожно отошли к опушке и залегли в сотне метрах от склада, перекрывая украм пути отхода к лесу.

Всё это я узнал позже, а сейчас Дитрих осторожно спустил «Тигра» с обочины, заглушил мотор и тихо самокатом въехал в низкий кустарник. Перед нами раскинулся протяжённый пустырь, заставленный разной техникой вперемешку с накрытыми брезентом штабелями ящиков и бочками.

Подгоняемые неумолимо ползущей минутной стрелкой, мы разделились. Дитрих и Рокки, сняв пост возле шоссе, осторожно шагнули к караульной палатке. А мы с Марком, нагрузившись мешками со взрывчаткой, скользнули к опушке редкого леса, затнённого ночным сумраком.

Скрываясь за стволами сосен и кустами подлеска, мы осторожно скользящим шагом двинулись вдоль края вражеского лагеря, поскольку в ночной тиши любой шорох слышится и воспринимается особо. Пробираясь от дерева к дереву, я слегка психовал, поглядывая на едва различимую полоску просветления на востоке. По опыту знал, не успеем и глазом моргнуть, как короткую летнюю ночь прогонит рассвет.

Однако мы продолжали беспрепятственно перемещаться по чужой территории, и я буквально охреневал от беспечности пришлых вояк. Чёрте что творится у этих укров! Вокруг куча техники, боеприпасов и сотни голов спящего личного состава. Должна же где-то быть охрана! Не может не быть! Или укры придумали какую-то хитрую подлянку. Я до боли в глазах всматривался вокруг, под ноги и вдаль. Но, нет. Ни подлянки, ни часовых! От безнаказанности, а может и от неопытности каратели настолько уверовали в своё исключительное превосходство, что расслабились до неприличия. Наконец-то я разглядел часового, который, пыхая сигаретой, сидел в открытой кабине грузовика.

Сзади в плечо слегка толкнули, и на рефлексе я рванул из чехла нож. Марк, твою дивизию в перекрёсток! Я показал кулак, молча, выругался и вопросительно вскинул голову. Что? Он указал рукой на стоящие за кустами заряженные «Грады» и транспортно-зарядные машины к ним. Неплохие цели. Молодец. Глазастый.

Дальше на краю пустыря едва виднелись контуры больших палаток и нескольких грузовиков. И всё. Значит, в основном большие стволы стояли ближе к шоссе. Пока пробирался, я насчитал четыре раза по двенадцать гаубиц. Плотными рядами. Между ними громоздились штабели ящиков со снарядами и зарядами и плотно загруженные грузовики. Не, ну, совсем укры обнаглели. Какому раздолбаю пришло в голову держать боеприпасы рядом с орудиями? Ещё больше из здравого смысла выпадали стоящие в полусотне метров ближе к противоположной опушке три топливозаправщика и плотные ряды каких-то бочек.

— Марк, — прошептал я ему на ухо, — дуй на ту сторону пустыря, поставь МОНки вон у тех палаток, потом взывчатку под наливняки, под штабели и так далее по той стороне вплоть до дороги. Я буду возвращаться по этой стороне. И не вздумай засветиться, яйца оборву. Коль заметят, иди нагло вразвалку, будто до ветру вышел. По-хохляцки что-нибудь вверни. Если совсем прижмёт, дуй во все лопатки к нашим и прикрой им правый фланг. Обо мне не думай, я вывернусь в любом случае.

И мы разошлись, вернее расползлись. Для начала — «Грады». Им первым подарок от дяди Бора. Под самую эрогенную зону, под головную часть ракет. Взрыватель на 2-00. На карачках перебираюсь к гаубицам. Стоят плотно, рядом в рост человека громоздятся ящики со снарядами. Зер гут. То, что доктор прописал. Пластид под них для полноты восприятия. Включил таймер. Перебираюсь дальше.

Я скользил по чужому лагерю, как тень, сам себя не узнавая. Адреналин бурлил и гнал горячую кровь, тело работало, как машина. Последний брусок взрывчатки я засунул в штабель боеприпасов метрах в трёхстах от нашей машины. Послушал тишину, и краем леса, пригнувшись, порысил к своим. Вот уже в ночной дымке замаячил контур кабины нашего «Тигра». Шёпот:

— Стой. Двадцать три.

— Семьдесят четыре, — ответил я тихо, задыхаясь от бега и волнения, и почти нос к носу столкнулся с Дитрихом, — какие тут дела?

— Порядок, командир. До атаки пять минут.

— Где Марк?

— С тобой, где ж ему быть.

— Значит, не пришёл, — я не успел рассердиться, как услышал из кустов справа:

— Здесь я. В дерьмо вляпался в потёмках. Хохлы, млять, укропа нажрались и весь лес засрали, уроды. Кое-как отряхнулся, но всё равно пованивает.

В сумерках раздалось хмыканье Дитриха и тихий смех Рокки, который торчал в люке у пулемёта.

— Отставить смех. Все по местам. Марк — правый фланг и опушка. Дитрих — тыл и выезд на шоссе, резерв, если что. Я налево. В смысле — левый фланг. Ну, а тебе, Рокки, первая скрипка. Всем удачи и ничего не бойтесь.

Мы разбежались метров на двадцать в каждую сторону. Я плюхнулся на небольшой бугорок, бросив рядом разгрузку с магазинами и гранатами, застыл и прислушался. По всему было видно, что до рассвета рукой подать, и, как всегда, в мутной предутренней дымке начали размываться все формы. Напряжение момента нарастало с каждым скачком секундной стрелки, а терпение утекало вместе с безжалостным временем. В томительном ожидании последние секунды тишины тянулись, как резиновые, и падали словно камни.

Я уже начал прикладывать часы к уху, когда чуть раньше времени рвануло за лесом. Грохот взрыва тянулся бесконечные полминуты и явно разделился на три. Сначала — БУХ-БУХ! Потом — Б-А-А-М!! И затем БАБА-А-АХ!!! Вспышка и пламя взметнулись вверх на пару сотен метров. Славненький фейерверк устроили нам минёры. А через секунду рвануло и у нас!

Всё произошедшее далее слилось в сплошной бредовый кошмар, в котором мы увязли по самые помидоры. Я едва успел рот открыть, чтобы не оглохнуть, когда перед нами разверзся ад!

Сначала, словно очередь залпа грохнули взрывы в разных концах пустыря, а через мгновение взорвался весь пустырь. По земле прокатился огненный шквал, поглотивший воздух, поднявший тучи земли, мусора и щебня. Всполохи и языки огня рванули вверх. В адском пламени горела техника, разлетались снаряды и ракеты. Грохот, вспышки, завихрения чёрно-багрового дыма, казалось, заполнили всё вокруг. Над нами пролетали визжащие осколки и падали комья земли, ветки, куски железа.

А потом из этой преисподней в сторону шоссе, тоесть на нас полезли ошалевшие обгорелые укры. Пускать их на единственную соединяющую нас со Славянском дорогу было нельзя ни в коем случае. Коли так, держите гостинцы, гости дорогие.

Прицельными двухпатронными очередями я контролировал левый сектор и фланг. Справа от меня грозно и коротко рычал крупнокалиберный «Корд», ещё дальше потрескивал автомат Марка.

Я выцеливал мелькающие в багровых сумерках фигуры, когда услышал шум сзади. Оглянулся. Ё……!! На шоссе появились и начали неловко сползать в нашу сторону танк и пара БМПшек. В висках забился горячий пульс. Млять!! Откуда они взялись?! Скорее всего, из разгромленного минёрами лагеря. Да, какая теперь разница, если, ударив нам в тыл, они качественно обгадят всю малину.

В багажнике «Тигра» лежала одна противотанковая тандемная ракета, но мне стало до соплей жалко спалить такую замечательную «балалайку». И решение возникло мгновенно. На ходу застёгивая липучки разгрузки, я рванул к машине, одновременно криком подзывая Дитриха. Пока я выдёргивал из кофра «деструктор», он вынырнул из темноты.

— Давай на левый фланг, с коробками сам разберусь.

Скрываясь за редкой растительностью, я поспешил навстречу чужой броне, поскольку убойная дальность деструктора не превышала полсотни метров. В лицо бил свет сильных фар боевых машин, и, перебегая от куста к кусту, я прикрывал ладонью глаза, вглядываясь в контуры наползающих громадин, прикидывая варианты их «разделки». Вместе с тем меня слегка царапали сомнения, поскольку на таких массах деструктор ещё не испытывался, хотя расчёты показывали, что энергии должно хватить и на десяток подобных куч железа.

Как только моя одинокая фигура попала в прицел, по телу и голове застучали пули, и пару раз сильно толкнуло крупным калибром. Сопротивляясь ударам, я наклонился вперёд, будто шёл против ветра. Фу-у, как противно, ведь знаю, что броня спасает, а всё равно очко играет.

Когда до танка осталось метров шестьдесят, я начал забирать вправо и упал в одну из промоин среди редких кустиков. Наверняка укры подумали, что срезали меня пулемётной очередью и прибавили оборотов.Я лежал слушая нарастающий рёв дизелей, и вот борт рычащего бронированного чудовища появился уже метрах в пятнадцати. Я перевёл регулятор генератора в боевой режим и приготовился.

Подсвеченный всполохами пожара контур танка чётко выделялся на фоне посеревшего неба. Остро сфокусированным невидимым лучом я провёл поперёк трансмиссии. Стальной монстр издал скрежещущий звук, споткнулся на ходу, замер и задымил. Потом луч рассёк танк спереди. Вместе с солидным куском лобовой брони от башни отделился ствол и, грохнув по корпусу, свалился в траву. Убитый танк замер с огромной дырой на морде.

Убедившись, что с танком покончено, я начал осторожно подбираться к остановившимся БМПшкам. Тех, кто в них сидел, явно потрясла тихая и страшно непонятная кончина большого брата.

Недолго думая, я провёл лучём, выписав букву «V»срезав первому бронику моторный отсек и на обратном движении пушку и пулемёт. Вторая БМПшка начала пятиться, и попыталась спрятаться за первой, потому удалось лишь провести лучом наискось повёрнутого в три четверти корпуса. Как в замедленной съёмке у боевой машины отвалился правый угол передка вместе с колесом и гусеницей, а за ними рухнула часть башни с перископом. Чуть погодя из БМПшек, как тараканы, полезли укры и с воплями, сломя голову, бросились к шоссе. Не удержавшись, я им вдогонку разрядил автомат. Убедившись, что с тыла нам никто не угрожает, я липучками пристегнул «деструктор» к разгрузке, поменял в автомате магазин и повернулся в сторону горящего ада.

Не успел сделать и десяти шагов, как в голову сильно стукнула пуля, потом ещё раз. Снайпер. Сперва я рефлекторно дёрнулся, а потом ругнулся, задвинул подмышку пристёгнутый генератор, прикрыл его рукой и порысил к машине. Хрен с этим снайпером, пущай сдохнет от бессилия и злобы, паскуда. На самом деле был бы он мне плоскопараллелен, но я вспомнил предупреждение Валета, что здесь ошивается немало наёмников из Европы. Эта мысль слегка взъерошила, поскольку к этим «гусям» у Жданова Сергея Борисовича имелся большой личный счёт, за убитых наёмным снайпером на Кавказе двух лучших друзей и нескольких хороших ребят из его бригады.

Я остановился, присел и достал из кармана разгрузки семикратный монокуляр. Где ж ты засел, сволочь? С учётом жуткого разгрома на пустыре, пожара и задымления прицельно стрелять можно было только слева с окраины леса. Осмотревшись, я определил три наиболее вероятные позиции, в которые принялся вглядываться до боли в глазах. Есть! Чуть сверкнуло возле большого дерева на опушке, и мне в грудь ударила пуля. Ну, что ж, гадёныш, давай поохотимся друг на друга. И я уже знаю, кто кого ощиплет.

На часах 2-35. До окончания операции двадцать пять минут. Я щёлкнул по микрофону:

— Здесь Бор. Рокки на связь.

— Здесь Рокки.

— Видишь большое дерево на опушке. Там снайпер. Достань его. А я сбегаю, посмотрю.

— Плёвое дело, сделаю. Но, похоже, там ещё кто-то. В меня уже пуль десять всадили, сцуки.

— Марк на связи. Командир, приём.

— Здесь командир.

— По опушке укры ломятся, я уже пять магазинов расстрелял. Что делать?

— Тебе что, патронов жалко? Так в машине возьми. Но к дороге их не пускай, там наши скоро отходить будут. Гранатами попользуйся. Тебя учить что ли?

— Понял. Работаю.

Справа с небольшим интервалом донеслись три громких хлопка гранат. Всё загромождённое искореженной горящей техникой поле покрывал густой багровый дым, и оттуда на фоне гула огненного шторма раздавались частые взрывы снарядов.

На левом фланге Дитрих устроился на моём бугорке со всеми удобствами: под ним плащ-накидка, рядом фляжка, в рядок лежат гранаты и автоматные магазины.

— Ты что, собрался здесь фронт держать?

— Положено.

— Брось, через двадцать минут отходим. Сам-то как?

— Каком кверху. Все глаза запорошили и всего, гады, испятнали пулями да осколками. Броня выручает, а то был бы, как дуршлаг, хоть макароны откидывай. А так, ничего, живой пока. Спасибо, командир.

— Сейчас я быстренько сбегаю вон к тому высокому дереву и назад, а ты прикрой в случае чего.

Тут из машины коротко дважды рявкнул «Корд», потом ещё разок. Поглядывая по сторонам, я побежал к подозрительному дереву, решив наплевать на снайперский огонь. Надеюсь, кумулятивной гранатой в меня не стрельнут, а остальное переживём.

У толстого раскидистого дуба валялись два тела. Один изломанный, как кукла, труп почти без головы. Другая окровавленными руками зажимала обрывок ноги ниже колена, из которого обильно текла кровь. Снайперша! Сука поганая. Вот где встретиться довелось с «белыми колготками». Может быть, и не она прикончила моих ребят в Урус-Мартане, может её подруга, сестра или мамаша.

Она белыми от боли глазами на узком сером лице глянула на меня и прохрипела:

— Прош-шу, пом-мохи мне, я т-тепя отблахотарю.

Сильный прибалтийский акцент выдал её происхождение. Я точно знал, что через пять минут она истечёт кровью, но я не мог заставить себя пожалеть ту, которая несколько минут назад влепила в меня четыре пули.

— Ты что делаешь в этой стране?

— Я тоброфольно… — и тут она поняла, что я не украинский солдат. — Т-ты… пешеный пёс… оккупант… я фас ненафижу… — и расплакалась, дура.

Я перетянул ей ногу её же ремнём, отыскал в карманах аптечку, шприц-тюбик с омнопоном и ширнул в здоровую ногу прямо через штаны.

— Ладно, живи пока, сволочь. Некогда мне, а то поболтали бы на тему о любви и ненависти. А за всё случившееся пеняй на себя.

Она тупо пялилась на меня, а потом спрятала лицо в испачканных кровью ладонях и глухо завыла.

Я подхватил её шикарную австрийскую винтовку с цейсовской оптикой, сумку с патронами и рванул к своим. До конца операции оставались считанные минуты. Да, и бой фактически угас.

Добежав до машины, я начал руководить:

— Рокки, продолжай следить за полем. Дитрих — за руль, готовься к отъезду. Марк, собирай манатки и в машину.

Я щёлкнул по микрофону и поправил гарнитуру:

— Внимание всем циркулярно. Здесь Бор. Ромео, Техник, Черчилль ответьте командиру.

— Здесь Ромео. Возвращаемся. Потерь нет. Подробности при встрече.

— Здесь Техник. Порядок. Без потерь. Подъезжаем.

— Здесь Черчилль. Аналогично.

На востоке заметно просветлело. Непроглядную ночь сменил серый рассвет. В 3-00 Дитрих развернул машину и, бросая косые взгляды на обломки танка и БМПшек, выехал на дорогу к стоящим на обочине квадроциклам. Ещё через пару минут, негромко рыкнув, затормозил наш БТР. Перед отходом я хотел по-быстрому переговорить со старшими машин, выбрался наружу и приглашающе махнул рукой. Но неожиданно из БТРа высыпали все мужики, а следом с квадроциклов соскочили и остальные. Лео за шиворот подтащил и поставил какого-то высокого чужака в серо-коричнево-зелёной натовской форме.

— Что за сборище? — я начал заводиться из-за ненужной задержки, поскольку уже пора было уносить ноги.

— Командир, этого гуся в Красном Лимане поймали. Не тащить же его в Славянск. Утверждает, что он иностранец, требует консула, а назвался Микаэлом Скилтом.

— Что-о-о!! Ах, мразь! Братцы, вы знаете, кого заловили? Это международный преступник, наёмник, убийца сотен мирных жителей по всему миру, командир карателей здешней группы «Блэквотер». В батальоне «Азов» он за деньги лично убивает жителей Донбасса.

Мужики набычились, а наёмник распрямился, гордо задрал подбородок, расправил плечи, с надменным выражением посмотрел на меня и процедил сквозь зубы:

— Ти есть глафарь этой панды? Уэлл. Ти есть смелий, пока я сфязаный есть. Бой отин на отин эллер ти есть трус. Скурк, са ду дёр, — он прорычал какое-то ругательство.

Спокойная ярость наполнила меня, и сердце погнало энергию. Моя душа жаждала справедливого возмездия.

— Развяжите его. Финн, дай ему нож.

— Командир, может не надо, — приблизился ко мне Стингер, — дай я сам. Зачем тебе руки пачкать?

— Ничего испачкаю. Всем отойти на пять шагов.

Через несколько секунд мы с наёмником встали лицом к лицу в окружении бойцов. Наёмник ухмыльнулся, подкинул нож, покрутил в руке, проверяя баланс, встал в свободную стойку и громко пробасил:

— Ти инте эн фег, не трус. Тепе нато опещать тать мне сфободу, кохда я тепя упью.

— Слишком хлопотно это. Ромео, обещай, что отпустишь его, если он победит.

— Но, Бор…

— Обещай!

— Хорошо, пусть будет так.

— Хватит болтать, начали, — мы непозволительно задержались, и я решил ускорить события.

Сделав вид, что резко дёрнулся вперёд, я качнулся в бок, потом быстро и широко шагнул в другую сторону.

Крупный и мощный швед сузил глаза, стиснул зубы, сделал движение навстречу, перекинул нож влево, резко крутанулся на пятке, далеко выбросив руку. Этот молниеносный приём должен был закончиться боковым ударом слева в сердце. И закончился бы. Но пригодилось слегка подзабытое айкидо. Я на автомате уклонился, перехватил его вооружённую руку, толчком перенаправил импульс движения, одновременно сильно нажав на кисть. Рука согнулась. Потерявший равновесие швед споткнулся и напоролся шеей на свой клинок. Крепко удерживая его руку, на излёте импульса я вогнал нож поглубже, а другой рукой пихнул ещё двадцать сантиметров холодной стали в грудь. Всё. Аут. Весь бой занял не больше пяти секунд. Адреналин бешено разогнал сердце, исполненное торжеством победы и чувством удовлетворения.

— Ну, ты командир и зверь, — выдохнул вместе со всеми Стингер, зачарованный видом смерти — я такого ещё не видел!

— Выбросьте эту падаль и по машинам, — хрипло проговорил я без малейших угрызений совести, вытирая клинок о камуфляж мертвеца.

В четверть пятого утра мы миновали блокпост ополченцев, на котором нас чуть не расстреляли. Потом разобрались. Но они не могли скрыть явно ошеломлённого вида. Как выяснилось, ополченцы всю ночь психовали из-за жуткого грохота, пожаров, взрывов и стрельбы на той стороне.

Перед заездом в Славянск я решил ненадолго остановиться на прежней стоянке в лесу напротив Райгородка, чтобы уточнить обстановку, выслушать доклады и привести себя и оружие в порядок.

Во время ночных событий я совсем забыл про корреспондентов и слегка удивился, увидев их среди оживлённо болтающих ребят. Поддубный умело протискивался в ту или иную кампанию и незаметно пропихивал вперёд диктофон. Я усмехнулся, встретившись с ним глазами, отрицательно покачал пальцем и кивком головы отправил в сторонку. Корреспондент понуро и послушно отошёл к своей машине, жестом подозвав оператора.

Выплеснув первые впечатления, мы, один за другим, не сговариваясь, повернулись на север, где за рекой полнеба затянуло чёрным дымом, тянущимся аж до горизонта. Каждый думал о своём, молча глядя на дело своих рук, но в каждом лице отражалась спокойная уверенность в нашей правоте. Теперь торопиться было некуда, и я махнул рукой, приглашая всех в круг:

— Поздравляю с успешным началом рейда, с удачной операцией и возвращением. Надеюсь, все целы?

— Почти, — усмехнулся Техник, — Финн пострадал.

Я быстро окинул взглядом нахмурившегося вполне целого «пострадавшего», ничего не понимая.

— В сортирную яму ихнюю влетел, когда отходили, — откровенно заржал Черчилль. Все остальные тоже зашлись от хохота.

— Тьфу, ты, — ухмыльнулся я, — у нас Марк так же пострадал, вот пусть на пару отмываются и делятся впечатлениями и опытом. Внимание. Через час выезжаем. Пополнимся в городе боеприпасами, водой, топливом, чуть отдохнём и дальше на запад. Сейчас всем привести себя и оружие в порядок. Разойдись. Ромео, Техник останьтесь. Коротко доложите. Давай Ромео.

Доклад Ромео больше походил на приключенческую повесть. Едва они успели занять позиции в Красном Лимане, как из дверей административного здания вывалился десяток вдрызг бухих айдаровцев. Все наши замерли. Стоит им только зацепить хоть одну МОНку, все планы полетят к чертям собачьим. Взрывы в ночи разбудят даже дохлых. Но эти аяврики, недолго думая, ломанулись прямо к нашему БТРу, стоящему на виду с краю площадки. Они принялись стучать по броне, орать, требуя подбросить их в город за бухлом, потом притомились, отстали и ушли. Лишь двое самых упёртых продолжали долбить в броню. До крайности разозлённый Стингер в два удара ножом прекратил безобразие и оттащил трупы в кювет.

Из открытых освещённых окон административного корпуса и из ближайших домов доносились звуки безудержного веселья. В переулках ошалевшие и обнаглевшие от горилки и безнаказанности каратели шатались поодиночке и кампаниями, орали песни, дрались, выясняли отношения, и отдыхали, лёжа на лавочках и под ними.

Особенно не скрываясь, Стингер прошёл вокруг площади по второму кругу, напихал взрывчатку с таймерами под некоторые загруженные грузовики и топливозаправщики и не спеша вернулся к БТРу. Слегка ошеломлённый от местного бардака Ромео ни на секунду не забывал про хронометраж и по рации координировал работу бойцов.

Неумолимо приближалось контрольное время, каратели пока развлекались, но старуха уже занесла свою косу над их головами, чтобы собрать кровавый урожай.

Распределив с Сержантом цели, Ромео начал операцию за пару минут до срока. В широких окнах второго этажа был отлично виден освещённый холл, где за составленными столами пьянствовали укры. Отдельно стоял стол, за которым пятеро потягивали коньяк или виски. От тяжёлой пули разлетелась голова одного из них. От пули Ромео упал другой. Второй выстрел крупного калибра вышвырнул из-за стола третьего, за ним ткнулся головой в стол четвёртый. Последний из командиров начал что-то соображать и бросился к двери, где его и настигла пуля Сержанта.

Когда со стороны шоссе донеслись мощные взрывы, озарившие вспышками ночное небо над лесом, грохнули взрывы и в переулках. Ярко и жарко полыхнули бензовозы. В лагере укров началась паника и из всех зданий ломанулась орущая толпа. Укры выбегали наружу одетые и раздетые, с оружием и без него. Тут и там раздавалась беспорядочная стрельба. Кое-где вспыхнуло уличное освещение, и тут начали взрываться МОНки. Начали громко рваться в грузовиках боеприпасы, и пожар перекинулся на стоянку БМПшек. В переулке справа продолжали срабатывать направленные мины. Повсюду бегали, корчились на земле, или неподвижно валялись каратели в разной форме, но все с жёлтыми повязками на рукавах. Из переулка на площадку выскочил броневик, за ним второй, и в дело вступила пушка Хакаса, вгоняя снаряд за снарядом в чужую технику.

Напряжение боя достигло апогея, когда затявкал АГС Ромео. Он прошёлся по всему периметру, и воздух загустел от мелких острых осколков. Ему подпевали шесть автоматных стволов, и аккомпанировали взрывы мин и гранат. Наши уже перестали считать попадания пуль и осколков, их охватил боевой кураж, и они не знали пощады. В головах стучала только одна мысль: «карателям и убийцам детей и стариков не место на донецкой земле!». Поняв, что их убивают, уцелевшие вояки попрятались по щелям, и площадь почти опустела. По команде Ромео все собрались у БТРа, последними пришли Сержант и Лео и приволокли пленного, потому что тот был одет необычно, командовал и орал не по-нашему.

Наши квадроциклисты пережили не менее опасное приключение. Установив закладки, минёры без происшествий отошли к лесу и залегли, с волнением отсчитывая минуты и секунды до взрывов. И дождались. Сначала рванули и полыхнули чёрным пламенем бочки с топливом и бензовозы, через несколько секунд — штабели с миномётными минами, последним сдетонировал весь склад тяжёлых снарядов и ракет. Жуткий грохот и ураганные взрывные волны ошеломили и оглушили. Мимо летели горящие бочки, обломки ящиков, куски металла и части машин, ралетались ракеты и снаряды. Ошалевших минёров крепко встряхнуло и засыпало землёй, перемешанной с острым металлом. Казалось бы, никто не мог выжить в этом адском пламени, но не прошло и пары минут, как со стороны дороги донеслись очереди «Печенега» и автомата. А потом из разгромленного лагеря стали выскакивать укры, надеясь укрыться в лесу. Техник и Финн лупили из автоматов на расплав стволов и даже пару раз сцепились в рукопашной. Постепенно затихая, бой длился почти час до самого отхода. Из того ада смогли вырваться только один танк и две БМП, стоящие дальше всех от эпицентра взрывов. Именно они и выбрались на дорогу, а потом вышли к нам в тыл.

Выслушав доклады, я отпустил мужиков, а сам связался с Валетом, обещав подробно всё рассказать при встрече. Потом, не изменяя многолетней привычке, вытащил из планшетки боевой журнал и грифельный карандаш.

— Кх-м, — раздалось за спиной.

Я обернулся. Метрах в пяти стоял Поддубный.

— Товарищ Бор, можно вопрос?

— Вы неподражаемы, Евгений. Чувствую хватку акулы пера.

— Не для интервью.

— Тогда валяйте, — я ободряюще кивнул.

— Во время боя мы мотались по шоссе. Не сердитесь, но немало наснимали. Несмотря на плохое освещение, кадры вышли фантастические. Но ручаюсь, в них, ни одного вашего лица.

— Ну, что ж, потом смонтируете и подадите в эфир, как успех армии Новороссии.

— Да, конечно. Но я о другом. Хотя мы береглись, как могли, в нашу машину попало не меньше десятка пуль и крупных осколков и даже ударило крупным обломком.

— Сочувствую.

–…и ни одной царапины! Как такое возможно?

— Повезло вам.

— Я в бинокль внимательно наблюдал за вами и ясно видел, как лично в вас попало несколько пуль и даже пару раз в голову, а вы спокойно побежали дальше. А то, что вы сделали с танком и двумя БМП вообще не лезет ни в какие ворота. Кто вы, Бор?

— Дорогой Евгений, я искренне уважаю вас за смелость, честность и преданность профессии. Но у вас слишком много вопросов, на которых сейчас у меня нет ответов. Безусловно, ответы есть, но их время ещё не пришло. Вся беда прессы в том, что она слишком много болтает лишнего.

— Та-ак, — он посмотрел виновато, — понятно. Не мой уровень. Но тогда я очень прошу взять нас в рейд.

— С какой стати? И откуда вы знаете про рейд?

— Кое-что слышал, многое видел. Сделал выводы.

— Хм-м. Это серьёзный аргумент. Но вот проблема: и отпускать теперь вас нельзя, и доверия вы пока не внушаете, и брать с собой обременительно.

— Товарищ Бор, не сомневайтесь. Мы с ребятами уже всё обговорили. Мы вам будем полезны, как бойцы.

— Да, ну-у? — я по-настоящему удивился и заинтересовался. — И каким же образом? А гранату-то вы кинуть сможете, чтобы кроме вас она ещё и противника зацепила?

— Не сомневайтесь. Скажу без хвастовства, я отлично стреляю из винтовки, знаю рацию, читаю карты. Наш оператор Николай в армии служил наводчиком орудия, у него феноменальный глазомер. А водитель Владимир тоже служил в армии, и может водить любую технику, я сам убедился. А главное, мы с вами солидарны и умеем молчать.

— Ну, насчёт «молчать» позвольте усомниться. Чтобы корреспондент, тем более репортёр умел молчать — это нонсенс. Хорошо, давайте посмотрим на проблему под другим углом: доверяй и тебя продадут, не доверяй — пропадёшь сам. Если вы меня поняли, то через пять минут соберётесь здесь все трое.

— Спасибо, товарищ Бор, — он осторожно пожал мне руку.

— Пока не за что. Называйте меня просто Бор. Конечно, я ваш товарищ, но выговаривается очень долго. И придумайте себе позывные.

Я закончил писать боевой журнал и задумался, уговаривая сам себя. Любой более-менее опытный оперативник все мои действия по привлечению к рейду корреспондентов немедленно отнёс бы к непростительной и даже преступной глупости. И на первый, и на второй взгляд явно напрашивался вывод, что я съехал с катушек, зарвался и в победной эйфории поставил всю операцию на грань провала. Тогда я так не считал. Посудите сами, волей случая корреспонденты стали свидетелями нападения на нас и фактического предательства верхушки славянского ополчения накануне рейда. Во-вторых, они наблюдали нашу боевую работу и видели эффективность нашей личной брони и генератора-деструктора. Исходя из слов Поддубного, они уже поняли, что мы непростой отряд. Значит, накануне важнейшего рейда их нельзя отпускать в кишащие шпионами и предателями Славянск и Донецк. В силу своей профессии они наверняка сразу полезут к кому ни попадя с разными ненужными вопросами о нас, после чего их обязательно возьмут за хобот и вытряхнут всё, что им известно. А, как выяснилось, корреспонденты имеют хорошую память, умеют слушать и подслушивать и уже много чего услышали. В таком случае, об успехе нашего рейда придётся забыть, и дай бог вырваться оттуда живыми. А корреспондентов наверняка зачистят, либо в лучшем случае упрячут в застенки, к бабке не ходи. Возникает вопрос: куда их девать? Не убивать же, не сажать под замок и не привязывать же к деревьям в лесу? К тому же во время боя они не струхнули, и говорят, что кое-что умеют. С другой стороны, признаюсь честно, все эти аргументы не стоили и выеденного яйца, и я уже сто раз пожалел, что связался с прессой, а теперь просто оказался заложником ситуации и искал причины и оправдания присутствия в отряде сугубо гражданских людей.

Однако, что толку переливать из пустого в порожнее, коль решение принято. Теперь волей-неволей придётся вводить новичков в строй и в первую очередь обеспечить им личную броневую защиту.

Вот так разные большие и малые обстоятельства начали путаться под ногами и ломать все предварительные планы и расчёты. Я терпеть этого не мог и с трудом скрывал раздражение, поскольку время поджимало, и буквально на ходу приходилось импровизировать.

Подошедшим новичкам я коротко объяснил суть предстоящей процедуры. Они сделали вид, что поверили и не стали возражать. Сам двухминутный сеанс обработки прошёл для каждого из них неощутимо и непонятно, единственно, что их удивило — это фантастический калейдоскоп фракталов в голове.

— Вот и всё, сказал я, убирая «композитор» в кофр, — теперь вы получили личную защиту и стали носителями тайны государственной важности. Разглашение её будет иметь для вас самые серьёзные последствия. Обратите внимание, я не беру с вас никаких расписок и подписок, поскольку не имею отношение к особому отделу. Но в случае утечки сведений должные радикальные меры по отношению к вам будут приняты незамедлительно.

— Честно говоря, я ничего не понял, — разочарованно протянул Поддубный, — что произошло то?

— А, вот что, — я достал пистолет, снял с предохранителя, взвёл и по два раза выстрелил в каждого.

— О-а-а-кх! — коротко прохрипел Евгений с выпученными глазами. Секундой позже в них появилось понимание. Он рванул одежду, ощупал себя и осмотрел ошалевших друзей. Потом резко повернулся и в его взгляде плескался ВОПРОС.

— Да, да. Теперь вы тоже неуязвимы для любого летающего металла. Это и есть тот самый секрет.

Через полминуты на выстрелы сбежались все с оружием наизготовку.

— Всё в порядке, братцы. Познакомьтесь, это наши новые бойцы, так сказать, юнги с испытательным сроком. Обещали не стать обузой и говорят, что умеют воевать. Придётся поверить на слово. Новички, представьтесь.

— «Ополь», — кивнул головой Поддубный.

— «Динго», — подал голос оператор.

— «Тула», — пробасил водитель.

Я снова взял слово:

— Теперь это ваши имена. Никаких Женей и Колей. Дитрих выдай им форму из запаса, я знаю ты ещё в Ростове заначил. Не жмись. Нам всё равно свою камуфлу во век не сносить. Ополь, возьми трофейную снайперку и патроны к ней. Динго, ты пока без личного оружия, возьми АГС. Ну, а тебе, Тула, пока гранаты, нож и сапёрная лопатка. Теперь всех касается, выступаем через пятнадцать минут.

Перед выездом я включил спецсвязь:

— Бор вызывает Валета.

— Здесь Валет. Семьдесят четыре.

— Двадцать три. Что слышно по нашему выходу?

— Известны лишь общие результаты. По данным со спутника и агентуры. Предварительно в краснолиманской группировке противника безвозвратные потери составили свыше шестидесяти процентов состава, из выживших половина раненых и обожженных. Уничтожено свыше девяноста процентов техники, тяжёлого вооружения, боеприпасов, топлива и снаряжения. Теперь за Донцом волнуется обезоруженная неуправляемая обозлённая толпа в полторы тысячи раненых, голодных и перепуганных типов. Небывалая удача. Поздравляю.

— Спасибо за информацию. Нам нужно пополнить боекомплект, кое-какое оружие, топливо, запасы воды и сухпая.

— Запоминайте адрес. Улица Золочевского. Промзона. Вас там встретят. Пароль тот же.

8-00. Улица Золочевского закончилась тупиком. От площадки в конце дороги направо в прилегающий лесок отходила слабо накатанная грунтовка, а слева в глухом бетонном заборе, виднелись поржавевшие железные ворота, возле которых стоял мужик в джинсах и клетчатой рубахе и махал нам рукой:

— Привет от Валета. Здравия желаю.

— Тридцать пять, — назвал я начало пароля.

— Шестьдесят два, — ответил мужик и распахнул ворота.

По его указанию наши машины развернулись и задом подъехали к грузовому пандусу одного из складов. Я передал «клетчатому» список необходимого пополнения, в том числе и оружие для новичков, и он скрылся в глубине склада. Спустя четверть часа в приоткрытой двери появились четверо в синих комбинезонах, осмотрелись и начали подтаскивать к краю платформы ящики, коробки и упаковки. Когда груз распределили по машинам, я мысленно похвалил себя за приобретение «крузака» корреспондентов. В него мы втиснули всё второстепенное барахло и продукты, оставив в боевых машинах только оружие и боеприпасы.

У дальнего края двора торчали заправочные колонки, из которых мы заправили полные баки. На выезде я расписался в накладных и актах приёма-передачи. Выехав из ворот, наша колонна пересекла асфальт и по грунтовой дороге углубилась в лесок.

Грунтовка закончилась туристической площадкой с кострищем, брёвнами для сидения и столиком с примитивным навесом из грубого горбыля. Машины разошлись веером и встали. Мужики плотно перекусили, разобрались с оружием и боеприпасами, и я почти силой уложил всех спать, поскольку считал, что после ночного боя сразу гнать отряд в долгий и опасный рейд было крайне неразумно. Поставив часового, я убедился, что всё в порядке и сам провалился в глубокий сон без сновидений.

Очнулся я в три часа пополудни от вибрации и писка рации спецсвязи. Я поднялся и включил приём.

— Валет вызывает Бора. Валет вызывает Бора.

— Здесь Бор. Пятьдесят пять.

— Сорок два. Извините, что разбудил.

— Вы что, подглядываете, что ли? — ухмыльнулся я.

— Ещё чего. Я и сам бы после такого боя придавил ухо минут триста. Теперь слушайте внимательно. Как я уже говорил, на западе сосредоточено крупное соединение в составе трёх тактических групп. Для усиления им приданы мехбат, танковая бригада, три воздушно-десантных, три аэромобильных бригады и головорезы нацгвардии. Среди них также замечены иностранные наёмники. Исключая танковые, артиллерийские и механизированные части, общая численность пехоты противника достигает 15 тысяч. Большая часть группировки сосредоточена в районе Барвинково и южнее. Меньшая группировка в Изюме, где в основном размещены склады боеприпасов, топлива, а также центры подготовки новобранцев. Основные силы рассредоточены вдоль магистрали. Против Горловки стоит группировка ВСУ численностью в 3 — 4 тысячи. Там же разместились батальон танковой бригады, мехбат, две тактические группы, спецназ и карательный батальон «Днепр». Это ещё 3 тысячи штыков. Далее на юг. Против Донецка сосредоточена группировка численностью до 7 тысяч бойцов. В том числе мехбат, сборная бригада нацгвардии и в резерве батальон всё той же танковой бригады. К тому же где-то там находятся основные силы карательного полка «Азов» числом до полутора тысяч. Так что, Бор держись. Противник у вас многочисленный и вооружённый до зубов. Голову зря не подставляйте. До связи.

Я убрал рацию и машинально проверил стоящие на зарядке аккумуляторы. Отошёл от машины, присел на поваленное дерево и задумался.

— Извини, Бор, не помешаю? — я оглянулся на подошедшего сбоку Поддубного, тоесть теперь уже Ополя.

— Нет. Присаживайся.

— Возможно, мой вопрос и неуместен, но скажи, вам не жалко людей, которых вы сегодня убили, ведь у них матери, жёны, дети?

— Типичный вопрос гуманитария.–И только потому, что он не показался мне хлюпиком, я передумал посылать его в пеший сексуальный поход, решив поставить точки над «ё». — По большому счёту именно сейчас это не имеет значения. Но, если ты так ставишь вопрос, давай разберёмся раз и навсегда, и не будем передёргивать. Безусловно, война — это весьма гнусное занятие, грязное и жестокое дело, но самое страшное, что оно естественное и… необходимое. По законам распределения Гаусса в любом обществе всегда в каждом поколении появляются социально крайние типажи: с одного края — экстремисты и живодёры, с другого — маргиналы и извращенцы. И, если общество мирно проживает два-три поколения, процент носителей таких крайностей становится закритическим. Исторически сложился механизм избавления общества от этого социального мусора — войны. Экстремисты взаимно уничтожаются, маргиналы и извращенцы не выживают и вымирают. К сожалению, в наше время в этот процесс вмешались общечеловеки и глобальные корпорации, мать их в паровоз. Используя методы НЛП, а также возможности СМИ, мировую паутину, искусство и тайные человеческие страсти, мировой олигархат стал ловко играть на этих инструментах, добиваясь своих корыстных целей. Главной их нынешней затеей стало перемешивание всех крайних порочных типажей с основным населением, что в мирное время в любом обществе неизменно вызывает общественный хаос, почему-то называемый толерантностью. Пользуясь новыми возможностями, мировые воротилы так наловчились промывать мозги оболваненному населению, что по своей прихоти получили возможность устраивать кризисы, войны, перевороты и революции, в ходе которых решали свои корыстные задачи. Вся беда оболваненных современных людей в том, что они сами, как покорные бараны, исполняют указания своих убийц, мучителей и палачей.

Теперь, что касается несчастных вдов и сирот, которые сегодня ночью появились и ещё появятся на Украине. Дело в том, что с точки зрения травы и корова хищник. Погибшие сегодня вояки сами добровольно избрали такую судьбу. Как только украинцы бросили в избирательные урны бюллетени за нынешнюю фашистскую киевскую хунту, они стали живыми мертвецами, поскольку не только приняли на себя ответственность за преступления этих мерзавцев, но и добровольно согласились стать пушечным мясом. А киевские заправилы, отлично зная, что их власть преступна, не остановятся ни перед чем, чтобы создать общественный хаос и в том мутном болоте замести следы своих преступлений. Проще всего и дешевле это сделать, развязав гражданскую войну и стравив население на национальной или религиозной почве. Тебе Ополь, как никому известно, как изменились современные украинцы, и горожане, и последняя деревенщина. Все они вдруг искренне возненавидели всё русское и самих русских. Причём эта ненависть истая, поднявшаяся из самых тёмных и потаённых глубин души, и вызвавшая отчаянный восторг. Помнишь, как у Высоцкого: «…чую с гибельным восторгом, пропадаю, пропадаю…». И теперь на Украине самой главной жизненной мотивацией стал девиз: «убей в себе русского». А я бы добавил, и не только в себе. И именно с этим лозунгом украинские матери, со слезами, крестя в след, отправили своих сыновей убивать женщин, детей и стариков Донбасса. А ведь ещё в святом писании сказано: «…по делам аз воздам…». Пришли убивать, получите той же мерой.

— Логично и во многом правильно, но жестоко, Бор. К этому надо привыкнуть.

— Только дураки думают, что в жизни есть единственный смысл. Надеюсь, ты так не думаешь, Ополь, или уже, Евгений? Ещё не поздно дать задний ход. Можете остаться. А мы пойдём дальше вершить справедливость, бороться с убийцами и карателями и принуждать обезумевших укров к миру.

— Да, ты что, Бор! Как ты мог так о нас подумать? Но вам проще, вы военные профи, а мне надо сознание поломать.

— Так зачем мучиться? Поезжайте в Донецк снимать репортажи из прифронтового города.

— Ты опять неправильно понял. Я и мои ребята уже всё решили и решений менять не собираемся. Пойду готовиться. Надо с винтовкой и автоматом разобраться, патроны подготовить.

Он ушёл, а я улыбнулся, подумав, что, как и мы, этот благополучный огурец разозлился на жизнь и начал потихоньку обрастать колючками, становясь кактусом. Закончив заполнять боевой журнал,яопять задумался о предстоящем рейде и очнулся от лёгкого толчка в плечо:

— Время, командир, 16-30.

В лагере все уже приготовились к выходу. Машины загружены, и люди только ждали команды.

— Внимание всем. Строиться!

Я не стал устраивать показуху с «равняйсь, смирно», и начал инструктаж:

— В 17-00 выступаем. Первая цель — Изюм. Там расположены два полевых лагеря ВСУ, базы подготовки новобранцев, а также большие склады боеприпасов и снаряжения. Нас там точно не ждут. Оттуда сворачиваем на юг и ночью атакуем крупнейшую группировку в Барвенково. Там на фактор внезапности уже рассчитывать не придётся. Связь у противника имеется, и они обязательно начнут дудеть во все колокола и звонить во все трубы. Плохо то, что в том районе они рассредоточены, поэтому придётся действовать решительно, стремительно, нахально и максимально эффективно. Нам помогут ночь и сами укры непуганые, самоуверенные и разобщённые. Дальше двигаемся на юг. В общей сложности придётся преодолеть с боями минимум четыре сотни вёрст по вражьим тылам. Задача почти невыполнимая, но и мы не лыком шиты. Вопросы? Нет. По машинам.