Падение грани

Олег Артюхов, 2023

«Грань – граница, предел, конт, край, кромка, конец и начало, черта раздела…». Толковый словарь Даля.Никто не знает, что случится с ним в следующий миг и куда его забросит чужая воля, почему-то называемая судьбой. Мог ли подумать 32-летний москвич Антон Латов, что причина и следствие, жизнь и смерть вдруг поменяются местами, а он окажется в центре невероятных событий…Часть трилогии.Обложка создана мной лично в фоторедакторе. Авторство обложки подтверждаю.

Глава 4

Время приближалось к полудню. Не успели мы с Ольгой Ивановной выпить по чашечке чая, как в квартиру шумно ввалился Вовка, взъерошенный и разгорячённый.

— Баушка, отец, это я. Всё в порядке, я в отпуске. Бессрочном. Как только профессору про тебя рассказал, он сам вытолкал меня вон, и взял слово, что я всё зарегистрирую и запротоколирую. Чёрта лысого. Делать мне больше нечего. Да здравствует свобода! Когда отправляемся, бать?

— Прямо сейчас. Только сядь и перекуси поплотнее. Когда придётся есть следующий раз не знаю.

— Я не хо…

— Садись и обедай, — пристукнул я ладонью по столу, — иначе отправлюсь без тебя.

Владимир кивнул головой, уселся за стол и начал усердно уплетать приготовленный бабушкой обед. Ничего себе, «не хочу». Я улыбнулся, и, глядя на сына, слегка позавидовал его молодости. Проглотив еду, Владимир ухмыльнулся и нахально облизнул ложку. Я погрозил ему пальцем и махнул головой, приглашая выйти из-за стола.

— Ольга Владимировна, спасибо вам, — я слегка поклонился пожилой женщине, — За нас не переживайте. Всё будет хорошо. Вы же меня знаете.

— В том то и дело, что знаю, — вздохнула она, и краешком фартука промокнула глаза, — ступайте с богом.

Распрощавшись, мы вышли на лестничную площадку. Я взял Владимира за плечо и через миг мы уже стояли на дороге напротив ворот церкви Николая Угодника, что в селе Лошаки. Мгновенно оказавшись в новом месте, Владимир замер с широко открытыми глазами, не в силах скрыть удивление и восторг. Слегка встряхнув парня, я привёл его в чувство и спросил без тени иронии:

— Не правда ли, удобный способ перемещения?

— Ну, батя…, ты даёшь! Как такое… возможно?

— Не надо опережать события, сын. Если захочешь, ты и сам сможешь делать то, о чём и помыслить не мог. Ты по рождению обладаешь необычными способностями. Пока они тебе недоступны, но я могу их разбудить. И тогда ты встанешь на особый, опасный и трудный путь. Тогда ценой многих испытаний и страданий тебе откроются безграничные возможности, но назад дороги не будет. Ты сам вправе решать, измениться, или остаться таким, каков есть сейчас. Ты свободен, и я приму любой выбор.

— Как это остаться? Да, это ж немыслимо. Нужно быть полным идиотом, чтобы отказаться от своей судьбы. Я хочу быть таким же, как ты и мама. Но… я ничего не понимаю. Прошу тебя, растолкуй…

— После, после. Сейчас мы с тобой отправимся к дому деда Семёна. Там кроется тайна, и нам предстоит её открыть. Пошли.

Мы шагнули на дорогу и по обочине направились в сторону околицы. На зеленом лужке справа паслась дюжина гнедых лошадей. Чуть дальше виднелась грубая изгородь, из-за которой доносился ядрёный аромат навоза. Обогнув заросший сиренью палисадник, мы вышли к крайним домам. Однако на месте дома деда Семёна мы наткнулись на глухое ограждение из волнистого серо-зелёного пластика. В поисках прохода я решил обогнуть забор, и сразу же за углом нос к носу столкнулся с тремя крепкими мужиками, одетыми в защитный камуфляж и шляпы. В их руках я заметил нагайки, а на поясах ещё какое-то снаряжение.

— Здорово живёте, господа хорошие. Что ищете? — проговорил один из них.

— И вам не хворать, стражники. Чего охраняете? — принял я манеру самоуверенных мужиков. Они переглянулись и разошлись пошире, напряжённо вглядываясь в нас с Вовкой.

— Невежливо не отвечать на вопрос, — насупился старшой, помахивая нагайкой.

— Ну-ну, не так грубо, ребята. Мы к своим родичам приехали. К дедам Семёну да Пахому, а тут забор. А у забора вы с хлыстиками, да с вопросиками. Теперь сами посудите, кто из нас невежа?

— Как это к дедам… А вы кто?

— Я их зять Антон Латов, а это их правнук Владимир.

— Вы… Избранный? Тот самый?.. Извините. Мы уходим.

— Нет, служивые. Так дело не пойдёт. Я думал, что бойцы Корпуса мне помогут, а вы «уходим».

— Простите. Приказывайте.

— Да, хватит вам. Расслабьтесь. Какие приказы. Пошли, покажете, что там случилось.

За оградой я увидел знакомый круглый гладкий «выгрыз» в земле, похожий на константинопольский. Ага. Значит, здесь тоже произошёл пробой реальности и переброс вещества между двумя временами. Я мерил шагами воронку и прикидывал, как всё это могло произойти.

В моей схватке с Великим Аттрактором червоточины в пространстве-времени появлялись случайно при сумбурном перемещении чёрных дыр. И всё это происходило в космической пустоте. Здесь же дефекты появляются на поверхности земли в веществе высокой плотности и в точно рассчитанном месте. Это совсем иной уровень воздействия на реальность, похожий на прицельную стрельбу.

Внимательно осматривая идеально гладкую поверхность огромной воронки, я отметил точность нанесения удара. В этакой переделке выжить почти невозможно, однако меня по-прежнему не оставляло предчувствие, что деды не погибли. Пораскинув мозгами, я понял, что мои сомнения вполне обоснованы.

На самом деле, если в Константинополе пробой действительности забросил к нам людей из будущего, то почему точно такой же перенос не мог произойти наоборот? Стоп. Если это так, то где-то здесь должен находиться обратный выброс вещества. Я огляделся и шагнул в сторону крутого речного берега. Посмотрев вниз, я увидел завал из переломанных огромных деревьев, земли и обломков мела. Очень хорошо. Значит, там, куда унесло клок здешней земли, растёт старый лес. Какой год называли гвардейцы? Кажется, две тысячи восемьсот пятьдесят четвёртый. Любопытная зацепочка.

У меня появился план. Но прежде предстояло решить судьбу Владимира. От этого зависело, буду я действовать один или вместе с сыном.

Я решил предложить ему пройти третье посвящение, без которого путь за Грань был невозможен. Парень имел достаточно сил, выносливости и разума, чтобы вступить на путь совершенствования. Лично мне пришлось пережить нечеловеческие испытания, после которых энергии Стихий стали мне доступны. Не желая подвергать сына подобным мучениям, я мог помочь ему и сгладить крайние перегрузки.

Всё бы ничего, но меня не оставляли противоречивые чувства, порождающие сомнения. Прежде всего, меня смущала вынужденная поспешность в этом серьёзнейшем, я бы сказал судьбоносном деле. Оно слишком ответственно, чтобы свершить его походя, между прочим. Торопливость снижала высокую значимость события, превращая в некую процедуру. Скажу откровенно, это меня не просто смущало, а слегка коробило. Но время и обстоятельства не оставили выбора, и, скрепя сердце, мне пришлось с этим смириться.

Я пытался уравновесить все «за» и «против», и при этом точно знал, что обстоятельства непреодолимой силы всё равно втянут нас в грядущие события. А раз так, то пусть Владимир имеет реальную возможность выжить и победить в борьбе за жизнь и свободу. Однако последнее слово оставалось за ним. Он, и только он мог решить, проходить посвящение, или нет.

Мы обошли стороной пустой и безжизненный дом деда Пахома, сиротливо стоящий на краю траншеи, и направились по тропинке вдоль крутого берега. В своих путешествиях я видел немало удивительных чудес и красот, но всегда вспоминал здешнее бесконечное небо с завитушками облаков и трепещущим в вышине жаворонком, рассыпающим радостные трели. Порой я мучительно тосковал по золотому убранству полей, и бывали моменты, когда я полжизни мог отдать за дуновение ветерка, напоенного волшебным ароматом луговых цветов, за радужный трепет стрекозиных крыльев и за берёзовый шорох листьев. И теперь я всё это видел, слышал и ощущал, и хотел, чтобы сын навсегда впитал в себя дух родины.

По крутой тропинке мы с Владимиром спустились к воде, где я отыскал старое, вросшее в песок бревно, и шлёпнул по нему ладонью, приглашая его присесть. Пришло время для серьёзного разговора. Владимир должен знать всё. Под тихий плеск донской воды, шевелящей водоросли у кромки берега я начал свой рассказ и закончил под вечер. Вовка слушал, затаив дыхание, и я видел, как он искренне переживал и сочувствовал.

— Всё это я рассказал тебе для того, чтобы ты понял, что близится конец времён, и прямо спрашиваю: хочешь ли ты помочь мне, маме, деду Николаю, дяде Александру и миллионам наших единомышленников в борьбе за Землю? Подумай. Если ты скажешь «нет», для тебя ничего не изменится. Для меня и мамы тоже. Мы тебя любим, и будем любить всегда. Если ты скажешь «да», то изменится всё. Ты станешь одним из нас и встанешь на трудный и опасный, но достойный путь борьбы за добро, жизнь и счастливое будущее. Давеча ты уже ответил, и я услышал, но опять спрашиваю, поскольку от твоего ответа зависит, отправишься ли ты со мной в будущее, чтобы отыскать там пути решения нынешних проблем. Сейчас я пойду искупнусь, а ты подумай.

Я скинул одежду и с превеликим удовольствием вступил в воду, взглянул вниз на своё искажённое течением отражение, плеснул в него водой и кинулся в тугие донские струи. Река сразу узнала меня, ласково обняла и понесла, баюкая и слегка подталкивая в бока. Я плескался, стараясь не отплывать далеко, и река в этом месте перестала течь и начала медленно кружить. Уф-ф, хорошо! Красота!

Выбравшись на берег, я попрыгал на левой и на правой ноге, вытряхивая воду из ушей. Затем, не спеша, оделся и подсел к Владимиру, по-прежнему сидевшему на старом бревне и неподвижно смотревшему на водный простор.

— Что скажешь сын?

— Я говорю «да», отец. Почему-то я всегда знал, что этот день придёт. Может быть, поэтому меня тянуло в глубины вселенной.

— Хорошо. Только не надо так торжественно и драматично. Ты во всём останешься самим собой, и при этом поднимешься на другую ступень существования. Скажу откровенно, будет тяжело, но я тебе помогу. Мы не пойдём в зал Четырёх Стихий, я имею достаточно прав, чтобы познакомить тебя с Силами здесь. Крепись, я не знаю, как они примут тебя, а ты их. Это будет трудный экзамен, но запомни: всё в тебе.

— Я готов.

— Тогда начнём. Раздевайся догола.

По большому счёту, нарушив ритуал, я рисковал, но по праву Творца я мог импровизировать, а веские причины оправдывали риск.

Вибрации Металла, Огня, Воды и Земли зазвенели во мне словно величественный аккорд. Затем по моей воле пространство скрутилось в кокон, отсекая все иные энергии. Я сжал руку Владимира и направил на него первую Силу, окутавшую его зелёным свечением. Он вздрогнул всем телом, заскрежетал зубами, вскинул свободную руку, дёрнулся и затих, окутанный изумрудными всполохами.

Одна за другой силы Огня, Воды и Металла окружили моего парня багрянцем, лазурью и золотом. Берег, река, небо над нами исчезли, сменившись невероятным пространством без верха и низа, полыхающем всеми цветами радуги. Чувства достигли наивысшего накала. Я отпустил руку Владимира и отправил его в плавание по океану энергии Стихий. Я видел его страдания от ярких и жутких видений и несколько раз порывался его поддержать, но вмешаться в таинство инициации невозможно, и мне оставалось только потихоньку уменьшать чрезмерные эффекты и сглаживать перегрузки.

Когда совсем обессилевший Владимир начал падать, я подхватил его на руки, уложил на тёплый песок и погрузил его в глубокий восстанавливающий сон. Он крепкий парень и полчаса ему вполне хватит для начальной перестройки. Но Вовка очнулся раньше и вопреки моим опасениям выглядел вполне прилично. И только взгляд приобрёл загадочную глубину и силу.

— Как ты?

— Бывало и лучше, — глухо проговорил он и растерянно огляделся, — чувствую себя, как человек, разобранный на молекулы и собранный заново. И жрать хочется, спасу нет.

— Знаю. Сейчас что-нибудь раздобудем из съестного. У стражей попросим, авось не откажут.

Мы забрались по обрыву наверх и на самой кромке столкнулись с тремя стражами. Они замерли в нелепых позах и глядели на нас, как на привидения.

— Эгей, воины, — окликнул я их, — отомрите. Что случилось, или привиделось что?

— Там… такое! Вы оба… в свете… цвете разном… потом всё исчезло… и вот опять.

— Очень содержательный рассказ, — я поскрёб бороду, и, взглянув на совсем ошалевших стражей, переключил тему, — братцы, нам бы срочно чего перекусить.

— Да, да! Пойдёмте с нами. У нас в палатке полно припасов.

Пройдя через утоптанную лужайку с остатками костра, мы подошли к просторной армейской палатке, пристроившейся прямо к ограждению. Внутри я увидел трёх отдыхающих мужиков в камуфляже и походную обстановку: стол, раскладные табуреты и кровати, большой ларь, тусклое освещение, а также рацию и пирамиду из трёх карабинов. Ребята щедро поделились с нами едой, которую с устрашающей скоростью начал уничтожать Владимир. Под восхищёнными взглядами стражей он опустошил большой котелок каши с тушенкой, жадно высосал три банки сгущёнки и смолотил каравай хлеба. Затем он выпил два литра воды и начал клевать носом. Я уложил сына на свободную раскладушку, снял обувь и укрыл одеялом. Он повернулся на бок и мгновенно заснул.

Вернувшись к столу, я принялся расспрашивать стражей о том, о сём, а в основном о том, что известно о здешнем происшествии.

— Мы толком не знаем. Здесь установлен пост из двух троек. Каждый месяц охрана меняется. Мы здесь около недели, и пока всё тихо. А, что касается подробностей, то болтают, что год назад здесь среди ночи произошёл какой-то странный взрыв, после которого исчез дом вместе с двором. Но по виду за забором вовсе не воронка от взрыва. Видел я их без счёта. Здесь от края ямы травка растёт, а поверхность траншеи, как от большого проходческого щита.

Я мотал всё на ус и посматривал на спящего Владимира. Однако пора и честь знать.

— Спасибо, ребята, вы нас здорово выручили. А теперь мы пойдём.

Под ошеломлёнными взглядами стражей я бережно подхватил сына на руки и осторожно вынес из палатки. День нехотя уступил место ночи. Солнце догорело за кромкой дальнего леса, оставив за собой багровый закат. Осмелев, из низин выполз туман, за которым подступили и сизые сумерки.

Я осторожно уложил Владимира на сено в подклети во дворе деда Пахома. Старое сено потемнело и слежалось, но было сухим и даже сохранило запах трав. Я с тревогой посматривал на сына. Сейчас его начнёт лихорадить и лучше в этот момент побыть с ним рядом. И, действительно, через полчаса Вовка застучал зубами, и его заколотил крупный озноб. На ощупь его температура подскочила под тридцать девять градусов. Он взмок, а его светлые волосы потемнели и слиплись на лбу. Дождавшись кризиса, я снял у него лишнее напряжение и исправил аномалии биополя. Помнится, у меня перестройка организма заняла около двух суток, Владимиру при моей помощи будет достаточно несколько часов. Я надеялся, что всё обойдётся без проблем.

И, действительно, через пару часов Владимир очнулся и попросил есть. Я накормил его позаимствованными у стражей консервами и хлебом и напоил свежей водой из колодца. Почти не просыпаясь, он слопал всё это и опять рухнул в сено. Лихорадка прошла, и теперь я мог его оставить до утра, а заодно поразмышлять, чтобы скоротать время.

Среди сонной тишины ночь окончательно захватила мир, осветив его добела раскалённой луной и обрызгав одуряющим запахом ночных растений. Земля окрасилась в серо-бирюзовые цвета, и лишь пляшущие языки пламени недалёкого костра стражников и движение едва заметных теней нарушали холодное бесцветье. Я уселся на сложенные во дворе старые брёвна, задумался, и время потеряло всякое значение.

Очнулся я перед восходом солнца оттого, что совсем окоченел. Скинув одежду, я сделал несколько энергичных растяжек, разогрелся, потом набрал в колодце ведро воды и вылил на себя, прогоняя остатки дрёмы.

Вернувшись к подклети, я увидел, что Владимир проснулся, спустился вниз и отряхивается от прилипшего сена. С хрустом потянувшись, он зевнул, и его лицо озарила лучезарная улыбка. Внешне он почти не изменился, и лишь налился силой. Никто ничего бы не понял, но я-то отлично видел, что теперь Вовка стал совсем иным человеком. За ночь его организм стабилизировался, но предстояло его заново осваивать и привыкать к изменениям. Придирчиво осмотрев парня, я уселся напротив и подробно объяснил ему, что случилось. Владимир таращился во все глаза и, похоже, не верил.

— Запомни, сын, теперь силы Стихий стали тебе доступны. Но не обольщайся, ты не их господин, а всего лишь разумный проводник. Всегда и везде они придут тебе на помощь, лишь настройся на них и позови. Тонко чувствуй их и уважай. В своё время они не раз меня выручали, выручат и тебя. Дай-ка руку.

Я чиркнул зажигалкой и поднёс пламя к его дрогнувшей руке. Жёлто-голубой огонёк прижался к его коже, растёкся по кисти и медленно пополз вверх.

— Ух, ты! — его переполнял щенячий восторг, — здорово!

— У тебя ещё будет время пообщаться с водой, землёй и металлом, но не злоупотребляй. И пусть здравый смысл охранит тебя от ненужных ошибок. Кстати, поаккуратнее со своей силушкой, сейчас ты стал сильнее раз в двадцать, — я протянул ему толстую жердину, — сломай.

Он пожал плечами, взял орясину, сломал её как спичку и радостно засмеялся. Я улыбнулся и, легонько похлопав его по крутому плечу, сказал:

— Ступай, окунись. Заодно и Водой познакомишься. И не вздумай пугаться. Беги.

Глядя на него, я радовался и грустил. С одной стороны, он приобрёл необычные способности и серьёзную защиту, с другой — он потерял часть своей человечности. Возможно, вы меня осуждаете и вправе сказать: как же так, ведь ты сам возмущался, когда тебя без твоего согласия начали превращать в сверхсущество. Всё так, да не совсем. Я изначально уважал личность сына и его свободу. Он сам сделал выбор, и пусть будет так. Не скрою, я хотел его инициации, ибо это возвысит его. А поскольку Владимир добрый и умный человек, то использует силу во благо.

Через полчаса Вовка вернулся мокрый и без меры возбуждённый.

— Я даже не мог представить, что такое возможно! Вот это, да! — его буквально распирало от восторга.

— Теперь ты совсем другой человек. Ты получил высшую защиту и стал могущественнее, всех людей, но именно это и возлагает на тебя огромную ответственность перед ними. Пойми это и прими безоговорочно. Сегодняшний день я посвящаю тебе. Я научу тебя выживать там, где выжить нельзя, действовать тогда, когда нет никакой надежды, понимать и прощать тех, кто низко пал и облик свой потерял. Запомни, главная ценность вовсе не жизнь и уж точно не смерть. Главная ценность — любовь. Многие тысячи лет мудрецы и учёные пытаются объяснить, что есть любовь, и не могут. А ведь это всё просто. Если ты сознательно и восторженно готов пожертвовать всеми своими свободами вплоть до самой жизни ради блага или спасения другого существа и радость при этом испытать — это и есть любовь. Достигнешь её, и считай, что жизнь ты прожил не зря…

За целый день тренировок и внушений неизвестно кому пришлось труднее, сыну, жадно впитывающему знания и умения, или мне, старающемуся сжать весь свой опыт в единственный урок. К вечеру оба мы изрядно измотались и если бы не короткий отдых и не харчи стражников, я бы точно откинул копыта.

По-хорошему, нам надо бы выспаться и отдохнуть, но, чувствуя неумолимый ход времени, я торопился, поэтому, не дожидаясь утра, я решил уже вечером отправиться в церковь к отцу Иоанну, который мог многое разъяснить.

Перекрестив лбы у ворот храмовой ограды, мы шагнули во двор. Стоя на гладких камнях мостовой, я замер и насторожился. В непривычно пустом дворе я не заметил ни одного человека, и даже пернатая живность почему-то облетала его стороной. Из настежь распахнутых дверей церкви не доносилось ни звука. Я поманил сына, мы ещё раз перекрестились и шагнули в пропахший ладаном полумрак.

В слабо освещённом вечерним светом помещении тихо молились несколько человек. Потрескивая, горели свечи у больших икон Божьей матери и Спасителя, а возле алтаря моргали огненными язычками десяток разноцветных лампад. Спиной к нам стоял священник, и я сразу же шагнул к нему. На звук шагов он обернулся, и я увидел бледное лицо с тёмными, гладко зачёсанными назад и собранными в хвост волосами, с тёмными бородкой и усами. Молодой батюшка взглянул на нас стального цвета глазами с маленькими булавочными зрачками и немного нараспев спросил:

— Молитвами святых отец. Чем могу помочь?

— Здравствуйте, отче, — я слегка кивнул головой, — меня зовут Антон Латов, а это мой сын Владимир. Хотелось бы увидеть отца Иоанна, мы с ним давние друзья.

Молодой священник внимательно в меня вгляделся, перекрестился, склонил набок голову и сделал приглашающий жест. Затем он бесшумно скользнул в тень левого придела. Пройдя за ним, мы попали в небольшую светлую, скромно обставленную комнату. Молодой священник остановился посредине и ещё раз приветственно кивнул головой, мне ничего не оставалось, как сделать то же самое. Уколов меня и Владимира коротким внимательным взглядом, он вытащил из-за пояса сложенную вчетверо скуфью, надел на голову и потом заговорил, немного растягивая слова:

— Я отец Паисий. Приветствую тебя, Избранный и твоего сына. Слава Творцу, — он перекрестился и ещё раз склонил голову, — я наслышан о ваших похождениях. Прошло немало времени, а вас и по сей день славят повсюду. Безмерно рад видеть воочию героя битвы за Землю.

От его явного притворства у меня начало кривиться лицо, будто от зубной боли. Я всегда терпеть не мог любого славословия, и тем более в присутствии сына. Не зная, что делать, я неловко закашлялся, закивал головой и перебил священника:

— Отец Паисий, благодарю вас, но мне бы с отцом Иоанном повидаться.

— Понимаю. Понимаю вас. Но, сожалению, ничем помочь не смогу. Во время известного прошлогоднего происшествия вместе с домом исчезли несколько человек, в том числе и отец Иоанн, — сообщил он вкрадчиво, стараясь придвинуться ко мне как можно ближе и заглянуть в глаза. — Наш настоятель имел немало лет, но сохранял крепость тела и духа. Мы его очень любили, и нам его не хватает. Я знаю — в том злосчастном доме жили ваши родственники, и соболезную в связи с их исчезновением, — он всё-таки добрался до моих глаз, взглянул прямо в зрачки, отшатнулся, передёрнул плечами и, запинаясь, продолжил: — Э-э-э… хранитель этой земли пока не назначен, а… м-м-м… известный вам объект охраняется Корпусом Стражи.

Я слушал священника, и меня не покидали смутные сомнения. Что-то во всём этом было не так.

— Скажите, отец Паисий, а кто ещё был в том доме? Вам это известно?

— Отчасти. Как я уже сказал: отец Иоанн, Семён Прокофьевич, Пахом Прокофьевич, и, кажется, старшина стражи Сергей.

— А, вы не в курсе, что они там все вместе делали ночью.

— Не ведаю.

— Благодарю, отец Паисий. Нам с сыном нужно спуститься вниз.

— Ваша воля. Мир вам. Ступайте с богом, — ответил священник, снова осторожно кольнув меня холодным взглядом.

За время моего отсутствия хранители перекрыли вход в подземелье мощным стальным затвором. Рядом я увидел приборы сигнализации. Сам затвор и приборы управления защищала толстая железная решётка. Едва мы приблизились к входу в подземелье, как нам заступили путь трое стражей в касках, бронежилетах и с автоматическим оружием наготове.

— Прошу остановиться, — раздался громкий голос одного из них, — предъявите пропуск, пожалуйста.

— Не понял, — искренне удивился я, — и кто же нынче здесь пропуска выдаёт?

— Не умничай, дядя, — грубо ответил старший наряда, выдвигая вперёд короткий ствол, — документы то хотя бы у тебя есть?

— Нет. Документов у меня вовсе нет.

— Тогда — кругом, и шагом марш.

— Но зачем же так грубо и некультурно? Я бы обязательно получил пропуск, но те, кто мог бы мне в этом помочь: отец Иоанн, хранители Семён и Пахом, или ваш старшина Сергей исчезли. Ну, не отправляться же за разрешением в Иерусалим к моему родичу Верховному Советнику Николаю, или в Рим к Координатору Александру.

— А-а… вы кто?

— Слава Творцу, я слышу первый нормальный вопрос. Меня зовут Антон Латов.

— Избранный?.. Вы тот самый Антон Латов?

— Я не знаю, что означают ваши слова «тот самый», но я, действительно, Антон Латов. А это мой сын Владимир. Так как, дверь откроете?

— Приносим свои извинения, проходите, пожалуйста. Вас проводить?

— Нет, мы сами. Ваше дело дверь караулить. Бывайте здоровы, служивые.

Посмеиваясь, я шагнул в проём открывшейся двери и оказался на отлично освещённой лестнице. Стало немного грустно. Электрический свет стёр незабываемый флёр романтики и тайны. То ли дело раньше — мрачные подземелья, факелы. Красота.

Лестница привела нас в большой тамбур со вторым створом, который тоже изменился и представлял собой бронированную круглую дверь, толщиной около метра, какие обычно ставят в банковских хранилищах или в подводных лодках. Ого! Это уже серьёзно. Настежь распахнутый люк означал, что проход нам открыли. Мы нырнули в круглый проём, миновали высокий сводчатый коридор, бесшумно распахнули древнюю медную дверь и вступили в зал Четырёх Стихий. У хранителей хватило мудрости не трогать его и оставить в первозданном виде, но теперь он выглядел иначе. Яркое освещение выявило все закоулки зала и стёрло непередаваемый дух мрачной таинственности. Теперь помещение сильно смахивало на музейные руины, и только от сияющего аспидно-чёрными гранями куба портала по-прежнему исходила неисчерпаемая мощь.

— Вот, сын, это тот самый портал. Единственный и неповторимый. За ним неизвестность, бесконечность и река времени. Ну, как не передумал? А?

— Что ты, отец! Такое бывает раз в жизни. Мне представилась уникальная возможность прикоснуться к вечности и, кстати, получить ответы на многие вопросы. Я готов немедленно нырнуть в эту самую реку!

— Хорошо. Только давай без пафоса. Отнесись к происходящему серьёзно, ведь нам предстоит шагнуть в неизвестность. Даже мне трудно представить себе то, что нас ожидает. До сих пор я ходил за Грань в прошлое, которое уже произошло, сегодня же нам предстоит переместиться в будущее, которому ещё только предстоит свершиться.

— Здорово! Интересно, как выглядит вальс звёзд в будущем?

— Насколько я понял, ты говоришь о системе Великого Аттрактора?

— Ну, да.

Я внимательно посмотрел на сына, и почему-то в глубине души возникло глухое раздражение:

— Послушай, Володя, мы идём туда не за твоими научными изысканиями. Придёт время, и я открою тебе такие базы данных, что и представить себе не можешь. Позволю себе напомнить, нам предстоит отыскать причины опасных феноменов, а, в конечном итоге, найти способ борьбы с всесильным врагом, собирающимся уничтожить Землю, Солнце и весь этот сектор вселенной. И что я слышу? В то время, когда человечество уже подверглось нападению, тебя легкомысленно интересует феномен существования нашего злейшего врага. Запомни, нет никакого «вальса звёзд», а есть подготовка Великого Тёмного и его сателлитов к атаке на Землю.

— Да, да. Я всё понял, прости.

— Хорошо, если на самом деле понял, — меня всё больше охватывало сомнение в правильности моего решения о привлечении сына к борьбе, которая потребует убеждённости, самоотдачи и боевой злости. Я всё время приглядывался к Владимиру и пока не видел у него этих качеств. Он рассматривал всё происходящее, лишь как экзотическое приключение, организованное для любимого сына блудным могущественным папашей.

По ступенькам мы взошли на поверхность портала. Я посмотрел на сына, и недоброе предчувствие кольнуло в сердце. Доверяя интуиции, но, не понимая причины тревоги, я медлил с переходом. Время шло, а я продолжал стоять в нерешительности.

— Ты чего ждёшь, отец?

— Может, отложим?

— Ну, уж нет.

— Ладно, становись рядом.

Окружив нас защитой, я протянул четыре канала энергии к граням портала. Затем определил время переноса 2854 год, координаты смещения: по широте — 0, по долготе — 0.

Куб пришёл в движение, его рёбра поднялись вверх, превратив его в восьмигранник, и одновременно верхняя поверхность вместе с нами опустилась внутрь. Четыре поднявшиеся колонны начали вращаться с нарастающей скоростью, пока не слились в сплошную радужную завесу.

Пространство исказилось, словно потекло, а время понеслось вскачь.

Смещение длилось мгновение, я даже выдохнуть не успел. А, когда я выдохнул, то обнаружил себя стоящим в кромешной темноте в полном одиночестве. Владимир исчез! У меня оборвалось сердце, горло сжал холод, и по спине побежали мурашки, когда в пространстве раздался и угас дьявольский хохот.