Один оборот

Олег Аникиенко

Книга о жизни небольшого северного города России времен «рыночной экономики». Проза не развлекательная, она о нас, горожанах глубинки, живущих трудовым заработком, своими мыслями и делами.Как изменились внутренние связи людей в постсоветский период? На что опереться современному городчинцу, устоявшему в культе потребительства, «жизни для себя»?Герои – простое человечество эпохи временного помутнения ценностей, упадка нравственности и культуры. Но совесть, человечность – остаются…

Хорошее настроение

Иван Петрович Малый работал столяром — оформителем в учреждении городской культуры. Трудился много лет и, в общем, считался работником полезным. Годами он смазывал дверные петли кабинетов, подтягивал расшатанные стулья, а также строил всякие нужные людям выставки. Дело свое он знал и особенно отличался, когда ему попадались задания творческие.

К примеру, он мог придумать витрину для иконы какого-нибудь архангела Иегудила или быстро выпилить Бабу-Ягу к новогоднему празднику. В таких случаях он напрягал фантазию и мастерил чудо-подставку: Яга стояла крепко и, в то же время, падала при попадании в нее детским мячом. Позже, Иван Петрович признавался, — первоначальный план его был сложней. Макет Бабы Яги должен был вскрикивать при ударах в лоб: — «Тебе б так!» Но его педагогическую идею наверху не поняли. Тем не менее, на свое пятидесятилетие Иван Петрович получил кактус в горшке и грамоту с красивой подписью заместителя зав. культуры Евг. Удачного.

Случались и другие истории. Так Иван Петрович заслужил полбутылки виски от механика передвижной выставки «Динозавры». Облезшие муляжи — монстры поистрепались в дорогах, и многие уже не открывали пасти, едва шевеля головами. Проявив смекалку, Иван Петрович с фонарем на лбу проник внутрь чудовища. Там, внутри металлического скелета, он скрепил наугад два проводка. А выбравшись, сделал из пенопласта два новых клыка, закрепил их шурупами и подкрасил. Старый ящер помолодел и, по-прежнему, пугал ребятню…

«Нам радость творчества дана,

когда палитра без г — вна»

Такая глубокомысленная запись появилась в тот вечер в дневнике слегка нетрезвого Ивана Петровича. И вот здесь можно открыть одну из тайн нашего героя.

Иван Петрович давно мечтал стать художником. Всю трудовую жизнь он пронес в себе любовь к картинам. Какие-то наброски ему удавались в тетрадке… Но на серьезные работы времени не хватало. А, может, — решимости? И теперь, когда до пенсии оставалось всего полгода, его планы на жизнь запылали огнем.

Порой он вспоминал отца — офицера, который после выхода в отставку страдал неприкаянностью. А потому свою любовь к руководству изливал на домочадцев. Старый командир ходил по квартире, выискивал пыль и устраивал развод на работы. А раз в неделю проводил семейную политинформацию.

Одно время отец даже надеялся видеть в сыне продолжателя династии. Но небесам лучше знать. От всего военного мальчика тошнило. Мечтательному Ване нравились кисти, а от запаха масляных красок он впадал в труднообъяснимый ступор.

Так или иначе, но отслужив в армии, возмужавший Иван уже не смог ужиться с родней. С добродушной приезжей девушкой, он уехал на север, прихватив с собой лишь несколько книг и пакет апельсинов на свадьбу.

Так и пошла, покатилась жизнь. В тоскливый час лекарство известное — музыка, да винцо тайком. После рождения детей — борьба за общежитие, за место в детсад… Мечты о картинах отодвигались в будущее, и краски с тихим вздохом медленно засыхали в кладовке.

Вулканы

«…и далеко, а кажется, что рядом,

волнуя напряженной немотой, —

вулкана леденящая громада

нависла совершенством….»

(Из стихов самодеятельного художника И. Малого)

Среди многих любительских набросков Ивана Петровича, выделялась подборка видов вулканов. Откуда пошел этот интерес ответить он затруднялся. Нравятся и все тут. Возможно, он ощущал какое-то родство с ними. Часто, после рабочего дня, рассматривал альбомные иллюстрации, на которых дымились, извергались или просто ожидали своего часа непредсказуемые вершины. И все же, никак не мог найти тот вид, который бы его удовлетворял полностью.

Многое не устраивало художника. Ему не нравился извергающийся вулкан, похожий на вскрытый чирей. Не нравился вид сверху, — заглядывать в кратер казалось ему неуважением к природе. Не нравились потухшие вулканы, чьи подножия обживали суетливые люди. Зимний вулкан наводил тоску. А весенний, с частично растаявшим снегом, напоминал своими полосами легкомысленную зебру. Не привлекали, также, далекие и слишком близкие планы. Иван Петрович искал для себя ту идеальную точку, с которой вулкан смотрелся бы грозно, без панибратства, и не терял чего-то человеческого…

Иногда вулканические фантазии просились в дневник. «Каждый час, — выписывал Иван Петрович из книг, — меняется его облик. Утром, освещенный солнцем вулкан — розовый, с густыми тенями во впадинах и ущельях. В полдень — парит в синеве крылатым видением. К вечеру, на зеленом небе, заполняет даль торжественно и вдохновенно, словно финал симфонии…»

Наконец, после долгих проб, ему удалось создать набросок «своего» вулкана. Представьте, — ранняя солнечная осень. Вы бредете по начинающему редеть лесу. Увядшая трава, серый мох, опавшие листья… Под ногами шуршание, хруст ветки. Лес чистый и благодатный. Но вот замечаете, — впереди свет. Лес кончается! Через несколько шагов — открытое, пересеченное буграми каменистое плато… Еще миг, и вы ступите с мягкой почвы леса на твердую застывшую лаву. Но — помедлите! Взгляд властно притягивает открывшийся план, где высится благородный вулкан, наполовину покрытый ледником. И вся картина пронизана осенним небом, терпким, слегка морозным, которым так хочется жить… Оставалось лишь правильно подобрать краски…

Мысленно, Иван Петрович уже входил в свою будущую картину. Но к вулкану не приближался. Просто стоял под последней березой леса, словно под ее защитой и — молчал, дышал.

Но, когда-то, Иван Петрович был уверен в этом, — после долгих лет своей творческой жизни он состарится. И лишь тогда, с февральской сырой метелью, он войдет в ту картину. Он будет идти, проваливаясь в снегу, сознавая, что это его последнее путешествие. И цель его — вовсе не взобраться, а — приблизиться, насколько хватит сил…

И когда он совсем ослабеет, — наступит тишина. И начнется равномерный, без малейшего ветерка снегопад. Будто и неземной вовсе… И обессиленный, повернется Иван Петрович на спину, глядя сквозь снегопад на вершину вулкана. С волнением он будет чувствовать, как остывает тело и тяжелеют веки. И как лицо присыпает снег. Лицо, на котором останется умиротворенность и покой…

Фронтовая посылка

Сегодняшний день как — будто обещал Ивану Петровичу везение. С утра ему поручили интересную творческую задачу, — помочь оформить выставку, посвященную Отечественной войне.

В зале уже распаковывали экспонаты из ящиков, раскладывали, примеряли стенды. С уважением он рассматривал пожелтевшие фотографии, мундштуки, письма фронтовиков. Подержал в руках смертный патрон, где хранилась записка с личными данными бойца. Передернул затвор карабина, тяжелого, с трехгранным штыком, которого так боялись враги. Ему захотелось хоть немного внести свой вклад в дело великой победы, почтить память солдат. С трепетом он расставлял пробитые осколками каски, оружие бойцов и выцветшие гимнастерки с дырочками для наград.

Увлеченный работой, Иван Петрович вызвался изготовить посылочный ящик времен той войны. Отыскав нужное фото, он сколотил по нужным размерам ящик, вымазал его грязью и даже опалил паяльной лампой. Посылка, пострадавшая от взрыва… Ящик стоял загадочно, передавая эпоху страданий, боли, эпоху необходимости людей друг в друге.

Целый день они с музейной художницей укрепляли привезенные экспонаты. Серьезная «дивчина» трудилось душевно и толково. У нее всегда был план работы, — рисунки, макеты, которые она мастерила дома. В то же время, как профессионал, она допускала импровизации, творческие находки. Так офицерские сапоги возле одетого манекена, она поставила не на бархатный подиум, а на обычный овощной ящик.

К вечеру, однако, Ивану Петрович почувствовал себя неважно. Словно зачерпнул от выставки лишнего. Какая — то тяжесть сдавила грудь, и домой он шел медленно, с остановками. Город жил своей жизнью, и прохожие возвращались с работы, не глядя на уставшего работника культуры. «Выпить, что ли?» — решал Иван Петрович.

Балда

О, наши тайны, уголки души!

Что мы без них?

Он пошел обходным путем, чтобы заглянуть в магазинчик. И проходя мимо мусорных баков, заметил старую выброшенную куклу, что валялась рядом с отходами. Обычная старая кукла… Глаза пупса белели стертой краской… Оглянувшись, Иван Петрович вызволил куклу из мусора и сунул в карман. Для чего? Поступок странный. Но, порой, мы все делаем что-то необъяснимое.

А дома Ивана Петровича ждал сюрприз. В записке жена извещала, что уехала в деревню на пару дней. А потому Ивану Петровичу придется самому готовить и вставать по будильнику.

— Нет худа без добра, — вздохнул мастер. Он вынул пупса, обмыл его и поставил на стол, прислонив к вазе с салфетками. Затем принялся чистить картошку, заодно раздумывая, как же ему устроить праздник одиночества. Здесь, правда, ему фантазия отказала в пользу обычной чекушки.

Балда.

Недолго думая, Иван Петрович решил нажарить картошки с лучком и острой приправой. Пока сковородка шкварчила, он с удовольствием походил по квартире в трусах. Приятная свобода, о которой он скучал, шевелила волнами тело. Сидя на унитазе, намеренно не закрыл дверь, разглядывал предметы в прихожей. Потом закурил на кухне, стряхивая пепел прямо в умывальник. Резиновый пупс неявно выражал сочувствие.

Иван Петрович дружелюбно рассматривал гостя. Таких теперь не делали, с одним туловищем и большой головой. Скорее всего, кукла изображала ребенка. Но оттого, что краска стерлась, пупс походил на старика — мыслителя, лысого, с ироничной улыбкой мудреца. «Сократус… Сначала тесал камни… Потом ходил по базарам. А может, Ляо — Дзи… Словом, философ — Балда».

Иван Петрович налил еще рюмку, смачно глотнул содержимое и нюхнул хлеб. Чекушка, не прячась, стояла на столе. Было приятно выйти в комнату, затем вернуться, — стоит себе… Опять выйти, вернуться — стоит! Настроение улучшалось.

Он сидел на мягком стуле, принесенном из комнаты, и поглядывал в окно на фигуры девушек. Даже теплая одежда не скрывала их приятных выпуклостей. «Когда-то и они состарятся…» Ему представилась седая бабуля, которая хранила свою куклу до последних дней. Но потом умерла, и внуки выбросили игрушку, вместе со старой мебелью и половиками. — Так — то, брат! Нелегко жилось? А ты — выпей, расслабься…

Иван Петрович поднес край рюмки ко рту пупса.

— Ну — ка, кусни… Измазался…

Иван Петрович вытер салфеткой куклу, развеселился. Ему нравилось молчание нового друга. Вновь пришли мысли о вулканах. Показалось, что в будущей картине не так уж много сложного. Еще потерпеть, жизнь наладится…

Иван Петрович не спеша убрал пупса в ящик с носками. Затем вымыл посуду, заметив, что сегодня не включал радио с новостями. «Ничего, — решил он, — завтра узнаю». А потом выключил свет и уснул безмятежным, почти крепким сном, как в детстве. Тогда ему тоже снились полеты над городом, вроде знакомым, приятным, но в котором он еще никогда не бывал.