На ИВС прекрасная погода

Олег Анатольевич Борисенко, 2003

Повесть изначально называлась "Байки из КПЗ, или Записки вечного кума". Но впоследствии автор изменил название. Это юмор. Повествование о сложных взаимоотношениях преступного мира с охраной. Реквием по действительно народной и безвременной ушедшей милиции. Сюжеты службы переплетаются с охотой и рыбалкой на просторах акватории Оби. Повесть – не автобиография. Образ главного героя сборный. Рассказ идет о тех милиционерах и арестованных, которые ныне, как музейные экземпляры, встречаются весьма редко.Фотография на обложке и все рисунки в книге автора.Содержит нецензурную брань.

Глава 4

Следующее утро началось, как всегда, с рассмотрения пачки заявлений в различные инстанции.

— Прошу вызвать адвоката Кашимова. — пробубнил майор и передал листочек с заявлением Юрику.

Юрка внимательно, как будто пытаясь найти в нем тайну золота Колчака, осмотрел заявление и разочарованно кинул его в урну.

— В отпуске! — проговорил он при этом.

— Прошу вызвать следователя Ряшина, — зачитал вслух кум.

— В командировке, — сделал заключение Юрик, и заявление плавно опустилось в корзину для мусора.

— Прошу ознакомить меня с копией приговора, — продолжал Барсуков.

— Зина, зарегистрируй, — произнес Юрик и, отложив в сторону заявление, с грустью посмотрел на ведро под столом.

— Прошу выдать мне одноразовый станок, завтра суд, — читал майор.

— Ногтями пусть бреется! — радостно рявкнул Юрка, кинув заяву в урну.

— Прошу выдать мне ложку, — произнес майор.

— Ложку, трубку и жену не дам никому! — придумал ответ командир отделения, проделав с заявой то же самое.

— Прошу выдать нам ножницы для подстрижки, — проворчал кум.

— Четыре удара, восемь дырок! Не положено! — объяснил машинально Юрчик, торжественно опуская очередное заявление в корзину с мусором.

— Прошу выдать мне Уголовно-процессуальный кодекс для написания кассационной жалобы.

— Читай старые письма! — блестя глазами, рявкнул Юрик, протягивая руку к урне.

Но майор его опередил. Он вырвал почти налету заяву и внимательно ее осмотрел.

Это был маяк, арестованный просился на важную беседу.

Барсуков подмигнул Юрчику и сунул заявление в карман.

Зина, сидя за печатной машинкой, молча наблюдала за их титаническим трудом. Она знала, что адресатам попадет только процентов десять заявлений, а остальные будут любезно опущены Юриком в почтовый ящик, стоящий у края рабочего стола. Наконец-то час цензуры кончился, на столе осталось пяток заявлений, зато урна под Юркиным столом наполнилась чуть ли не до краев. Больше разбирать было нечего. Никто не угрожал голодовкой, никто не обещал вскрыть вены.

— Пятьдесят лет баскетболу! — двигая ногой полную заявлений мусорную корзину, пошутил Юрка.

Майор пошел в свой кабинет, который находился в камерном блоке.

Надо было выдать УПК человеку, который что-то хотел сказать куму.

Вызвав в кабинет любителя юридической литературы, Барсуков почерпнул новости ИВС за прошедшие сутки. А новости были довольно-таки разнообразные:

— Из третьей камеры пустили прогон, что новичок проиграл в шашки девять тысяч пинков и теперь его объявляют фуфлыжником.

— Романов кричал Кузе, что кого-то, когда-то, где-то обоссали, а он сухарится и сидит в общей хате.

— Арестованный Зимин боится ехать на этап, так как в СИЗО по вольным делам его ждут разборки.

После получения инструктажа собеседник майора вернулся в камеру с полными карманами сигарет «Прима» и лег спать, чтобы ночью приступить к вахте по фиксированию переговоров.

Для беседы Олег ежедневно вызывал человек по двадцать и, чередуя решение возникших проблем у арестованных со сбором оперативной информации, вел свою линию так, что слыл среди начальства и босоты человеком на своем месте.

Зная все движения в ИВС, характеристику почти каждого содержащегося, а то и имея компру на некоторых неугомонных, он умел построить работу так, что поднять бузу в подвале было так же невозможно, как получить оправдательный приговор в период массовых репрессий.

Вычислить тех, кто стучит на Барсукова, было довольно трудным делом, так как, вызывая по пять-шесть человек из камеры в день, кум так путал мозги антикумам, что они сходили с ума в поисках подсадных.

Майор решил начать беседы с арестованными с Зимина.

Вызвав его в кабинет, Барсуков объявил, чтобы он собирался на этап. Хотя это не планировалось.

Зимин потемнел лицом и начал канючить, говоря о том, что у него нет теплых вещей, что он больной человек, и довел до кума еще несколько весомых доводов. Оперативник, внимательно выслушав Зимина, сделал озабоченное лицо.

— Я бы с удовольствием тебя оставил, но не могу: прокуратура давит, больше десяти суток находиться в ИВС нельзя!

— Что же мне делать? — справился зек.

— Есть один вариант, но это твое личное дело, — предложил ненавязчиво майор.

— А что надо? — вкрадчиво поинтересовался Зимин у Барсукова.

— Кража есть за тобой бензопилы в СУ-62, — ошарашил кум зека.

— Там же не доказывается, свидетелей нет, отпечатков. — начал было арестант. Но майор его перебил:

— Дело твое, нет доказательств и не надо, как говорится, хозяин — барин. Но если хочешь остаться, — продолжил милиционер, — послушай меня, как гинеколог гинекологу советую, грузись на пилу! Пока следственные действия проведут, ты еще на один месяц на КПЗ зависнешь!

— А других способов остаться нет? — спросил зек с надеждой.

— Нет, — отрезал Барсуков и отправил Зимина думать над заманчивым предложением.

А перспектива для Зимина создавалась следующая. Остаться в ИВС — значит получить срок на года два больше или уехать на этап и там потерять здоровье от кулаков своих недоброжелателей.

Кум давно знал, что за арестованным есть еще одна кража. Зимин сам проболтался в камере, но до поры до времени у опера не было возможности начинать его колоть. Как говорится, клиент тогда еще не созрел! Барсуков ждал момента и, кажется, дождался.

Следующей на беседу к Барсукову привели молодую девушку, осужденную по ст. 228.1 (хранение наркотиков).

Иринку Мухину Олег знал давно. Неописуемо красивая, статная девчонка, волей судьбы познакомившаяся с наркоманом со стажем, сама не заметила, как превратилась в зомби.

Жизнь Ирки полетела как в кошмаре.

Утром раскумариться, вечером подлечиться — на долгие годы стало целью ее существования.

Любила ли она своего сожителя Белю? Наверное, и сама-то Ирка не могла пояснить. Но однажды, при осмотре их жилища, был обнаружен наркотик, и Муха, не моргнув глазом, при понятых заявила следователю, что ханка принадлежит ей.

Так и покатилась Иринина юность по этапам и пересылкам.

В конечном итоге Муха получила срок 3 года, а Беля остался на свободе.

Майор знал, что Ирка во время следствия — да и вчера на суде — так и не призналась, кому же по-настоящему принадлежали наркотики, тем самым отмазав от срока своего любимого.

— Что ты наделала, Ирка?! Он же пес неблагодарный! — возмутился кум, глядя в красивые глаза вошедшей осужденной.

— Вы не любили, вам не понять! — горько, с сарказмом в голосе откликнулась Мухина.

За долгие месяцы катания по этапам она давно перекумарила, снова набрав округлые черты и былую красоту.

— Не понять, кого обнять, — усмехнулся кум и добавил: — Ирка, если этот дятел тебе письма писать не будет, мне пиши, я ему быстро мозги вправлю. Таких, как ты, на руках нужно носить.

— А какой у тебя, Анатолич, адрес?

— ОВД, ИВС, Барсукову, — произнес Олег, немного подумав.

— Завтра этап, ехать на голяках неохотно, — поникшим голосом проговорила Иринка.

— У меня наверху пару баулов чая и сахара лежит, я тебе отдам на погрузке, — заверил девушку Барсуков.

— Мне немного осталось, я ведь, Анатолич, уже год и два месяца откаталась, — воспрянув духом, защебетала Муха.

— Придет весна, и мы поженимся! — улыбнулся майор.

— И дочку Васей назовем! — поддержала шутку Ирка.

— А Белю? На мыло?

— На мыло! Слышь, Анатолич, а ты что, так один и живешь?

— Нет, у меня надувная баба есть, — рассмеялся от своей же шутки Барсуков.

— Где взял-то?

— Старшина мне на заказ из списанной камеры КА-700 склеил!

— И не стыдно тебе, Анатолич, всякую чепуху городишь! — слегка покраснев, произнесла, улыбаясь, Мухина.

— Я старый, мне можно.

— Какой же ты старый?! Ты еще ничего! — наигранно воскликнула Муха.

— Да, я парень неплохой, лишь мочуся и глухой, — согласился с доводами осужденной Олег.

— Ну вот опять хамишь, а я ведь на полном серьезе, — погрустнев, заявила Иринка.

— Это тебе с голодняку показалось, что я ничего. Попадешь в лагерь, там такие красавицы тусуются, что про мужиков и вспоминать не будешь.

— Нет, я этим делом не занимаюсь, — с обидой в голосе отвернулась Мухина.

— Ладно, Ирка, не обижайся. Просто я не первый год работаю и знаю, что у тебя отбоя не будет от коблов, ведь ты действительно красивая.

— Прямо уж Василиса Прекрасная, — жеманно пробубнила Муха.

Майор почувствовал, что попал собеседнице в самое сердце. И пока ее мотор был открыт для оперативного подхода, нужно было действовать.

— Ирка? А за что эту марамойку задержали, она же не украсть, не покараулить! — быстро, как будто невзначай, задал вопрос о сокамернице Барсуков.

— А?! Тыква! Она всю ночь, дура, проплакала, все твердит, что нагонят.

— Почему нагонят? — нагибаясь за упавшей ручкой, удивился кум.

— Она вещи с кражи сестре дала на хранение, а если вещей не найдут, то и кражу не докажут, — беспечно бросила Ирка и, посмотрев на Олега, внезапно прикрыв рот ладошкой, осознав, что сболтнула лишнее, замолчала. Но, увидав, как Барсуков, кряхтя, достает из-под стола якобы некстати упавшую авторучку, подумала: «Может, не услышал?»

— Че говоришь-то? — переспросил ее Барсуков, высовываясь из-под стола.

— Да так, не о чем я! — успокоилась Иринка.

Так они, «не о чем» поболтав полчаса, расстались, чтобы встретиться потом через год и десять месяцев.

А Зимин в камере думал, думал и думал.