ПатоГен

Оксана Останина (2024)

Хадис, переживший «взрывную» чуму, не верит, что в мире остался один только город Insula salutis (Остров спасения). Животные уничтожены, растения выжжены, вода упакована в трубы, бетон — гарант безопасности. Но Хадис чувствует несостыковки. Город окутан ложью. Доказательство — игуана, сбежавшая от умершего соседа. Посетив квартиру покойника, Хадис понял: его обманули. Растения не опасны, животных можно спасти. Остается пойти против системы, докопаться до правды и спасти погибающий мир.

Глава 2

Облака, гонимые ветром, менялись: распадались и вновь сливались в единое нечто. Хадис вспомнил, как однажды был с классом за городом, еще до чумы. Учитель сообщила за день до похода и Хадис не спал, ждал, наступления утра. Скажи она раньше, все бы не стали учиться. Мама выдала бутерброды, баклажку с морсом и плед с гордым оленем. Уроки в тот день отмени.

Ватагой шли по осеннему лесу. Он примостился на окраине города. Затем, найдя небольшую полянку, ели то, что взяли с собой. «Шведский стол» ломился от вкусностей, но больше всего Хадис запомнил невзрачный пирог. Он съел два куска, после чего одноклассник признался: испёк его сам, взяв три вида муки. Шерс был любителем экспериментов. «Что же с ним стало? — задумался Хадис. — Говорили, взлетел высоко, точнее, скрылся в лаборатории под бетонной подушкой и вскоре исчез». Хадис хлопнул ладонью рядом с собой и сжался от внутренней боли. Для полного счастья ему не хватало травинки, которую можно жевать, перекатывать стебелёк по зубам, чувствуя терпкие соки земли. Вот и сейчас он шарил рядом с собой. Искал то, чего уже нет. Столько лет пронеслось, а Хадис не принял, не смог, не смирился. Обычная радость теперь недоступна и Дэну: пикник на мягкой траве и белоснежные клочья на небосводе.

Колкий озноб забрался под куртку, заставил подняться. Хадис вернулся в машину, сел на сиденье, ударил кулаком по рулю. Тот взвыл направленным в небо сигналом, и Хадис взревел. Все было глупо: Калачин и игуана, он сам и побег. Зачем поддался инстинкту? Кому и что доказал? Впереди лишь бетон. Мир погиб, а сам он изгой, несущий заразу в стерильную жизнь. Хадис прислушался к телу: голова не болела, давление в норме.

Подлая память напомнила о недавнем ток-шоу. Два оппонента спорили страстно. Один, пожилой в безупречном костюме, смеялся над парнем в рваной футболке. Второй из протестных, шёл против системы.

— Вы утверждаете, что на Земле, кроме нас есть ещё те, кто остался в живых! — кричал пожилой и брызгал слюной. — Все карантинные меры излишни. Может, вы с ними знакомы?

— Да, — твёрдо ответил парень.

— Вы им звонили?

— Да.

Студия замерла.

— Вызов не проходил.

Студия задрожала от смеха.

— Возможно, у них отсутствует связь. Куда делись те, что ранее негодовали? Не все рады новому мироустройству. Ушли за периметр и… — доказывал парень.

— Подохли от голода или чумы. Хотите проверить, отправиться следом? — насмехался костюм.

Хадис вытащил из кармана смартфон. Антенна мигала зелёным. Хадис сжал его и закричал долго и громко, пока не устал, не выдавил злость всю до капли. За суетою побега он забыл о семье. «Анна небось поседела, и Дэн весь в слезах. Надо им позвонить, сообщить, что живой и вернусь», — говорил себе Хадис, хоть и не верил, что это возможно.

«Вызов запрещён принимающей стороной», — отчеканил голосовой синтез. Хадис оторопел и принялся набирать всех подряд: друга, коллег, полицейский отдел. Ответ был стандартным.

«Если нет выживших, то кому запрещают звонить?» — спросил себя Хадис и замер. Мозг пытался найти объяснение: «Вышку не отключили, шутки персонала или парень в футболке был прав?». Последнее было бы глупо. Если есть ещё люди, к чему маскарад?

Хадис вновь вышел из автомобиля. До боли внизу живота хотелось отлить, но нигде не укрыться. «Да брось, кого здесь стесняться, только себя. Вокруг ни души», — бормотал он крутясь. Помявшись, сплюнул под ноги, спрятался за машиной. Хихикал: «Лужа — единственный след на бездушном бетоне». Потом стало горько, как от похмелья. Что, если парень в футболке ошибся и людей больше нет? Но должна быть земля. Где-то осталась голая почва, а в ней червяки и бактерии, плесень, грибы. Земля — это жизнь, её не спрятать по монолит из песка и цемента. Хадис сорвался: скрёб бетон до кровавых полос, но тот не сдавался, держал оборону.

Солнце упало за горизонт. Холод усилился. Хадис забыл, что весною рано темнеет. Для него течение суток дет десять зависит от яркости ламп. Поднялся порывистый ветер, несущий мелкий песок. Пришлось вернуться в машину. «Окно сейчас бы не помешало, и «Какобакако» в стаканчике с подогревом», — поёжился Хадис. В желудке предательски ныло, урчало. Игуана, наплевав на душевные муки спасителя, жевала листок за листком.

Хадис лёг сзади, поджал озябшие ноги и ахнул от боли. В ребро упёрся твёрдый предмет. Консервы! Как он забыл? Достал из кармана железную банку и дёрнул колечко ключа. По рукам побежало солёное масло, показали хвосты небольшие сардинки. Хадис ел жадно. Заглатывал рыбок одну за другой. Выпил весь соус и даже немного обрезал язык, вылизал банку. Забытые вкус ожёг горло, провалился желудок.

Подкрепившись, Хадис почувствовал силы, задумался о костре и принялся рыться в машине: квитанция, уцелевшая чудом, монеты, давно не в ходу, паспорт — пластинка с запаянным чипом, их давно отменили. Старьё. Запылала надежда. Старик мог хранить спички, но они не нашлись. Исчезли, стали ненужными в мире здоровья и образа жизни без вредных привычек.

Закончив поиск в салоне, Хадис выполз наружу. Ледяной ветер колол, теребил шевелюру, рвал с плеч лёгкую куртку. Багажник был полон ненужным дерьмом: запаска, домкрат, обрезок ковра. Наспех заткнув им лобовое стекло, Хадис вновь забрался в машину. Покрутился, и, устроившись поудобнее, провалился в тяжёлый спасительный сон.

Он чувствовал, как топчется игуана, забираясь под куртку, слышал вой ветра и металлический скрежет. Под утро, когда непогода утихла, Хадису снились глаза. Они двигались вдоль машины, исчезали и вновь загорались красным огнем.

Хадис силился встать, но не мог. Незнакомая сила держала, не давала спастись из сонного плена. Преодолев паралич, он вскочил, отчего игуана свалилась на пол. Тихо. Лишь жажда сдавила пересохшее горло.

Пытаясь отвлечься, Хадис достал по привычке смартфон, вздохнул и хотел убрать обратно в карман, как заметил мигающий знак сообщения: «Рады приветствовать в сети Чернограда». Хадис не верил, читал раз за разом. Пытался понять: знал ли он раньше о том, что был такой город, и есть ли он в настоящем. Сообщение — это ошибка, насмешка, но не надежа.

Хадис смеялся как сумасшедший. Звук докатился до неба, отразился от сонного солнца, пробежал по росе, стекающей с корпуса автомобиля. Вода.

Хадис жадно втягивал струйки, плевался песком, и вновь тянулся к росе. Стекло вспучило жирными каплями. Хадис вылизал зеркало и на мгновение задержался: серая кожа, впалые щеки, щетина, местами уже побелела, и взгляд — острый, пронизывающий. Хадис похлопал себя по лицу. Когда он успел измениться? Из щекастого бугая стать худым стариком в свои сорок, пусть с хвостиком, но не большим. Не замечал перемен под искусственным светом или пустыня его измотала? Думать совсем не хотелось. Работа — спасенье от пагубных мыслей. Хадис вновь обрыскал машину. Если есть сеть, значит она имеет подпитку. План прост: найти вышку сотовой связи, позвонить Анне и Дэну, сообщить, что с ним всё хорошо. Он здоров и скучает. А там они вместе решат, что теперь делать.

Кусок коврика стал санями для батареи, а затёртый чехол от пассажирского кресла превратился в рюкзак. Хадис сложил инструменты. Чек и найденный паспорт спрятал в нагрудный карман. Зачем, он не знал, но чувствовал, пригодиться. Игуана, преданной собачонкой, бежала рядом с ногой. Солнце поднималось всё выше и выше, а бетонная пустошь только росла. Очертания вышки скрывал горизонт, но Хадис упорно тащился вперед. Он съел все консервы, теперь искал воду. Солнце палило, давило к бетону, который хранил холод ночи. Хадис падал и вновь поднимался. Если вновь принесёт песчаную бурю, человеку не выжить, сдохнет, высохнет под лучами горящего монстра. Хадис уселся на куртку и забрюзжал: «Баста, я выдохся. Прав был мужик в сером костюме, нет никого, только бетон». Игуана остановилась, лупилась крутящимся глазом. «Вот оно: мясо и кровь», — думал Хадис и отгонял порочные мысли. Тогда он останется вовсе один.

«Игуана во всём виновата. Не появись она в доме, ты бы сейчас не страдал», — зудело в уставшем мозгу. Хадис поднялся и поплёлся вперёд, болтая с проворной подругой: «Когда-нибудь мы посмеёмся над своим переходом. Будем чилить на пляже с коктейлем: виски и лёд. Ты что больше любишь? Может, текилу?».

Солнце ослабло, скрылось за тучей. Хадис остановился. Куртка промокла от пота и теперь охлаждала уставшее тело. Он сел и поднял глаза к небу. Лучи пробивались сквозь толщу небесного душа, и Хадис взмолился: «Давайте, проткните бурдюк. Пусть прольётся весенним дождём». На мгновенье ему показалось, что туча взмахнула крылом и Хадис отпрянул. Нет, он не ошибся. Над ними парил настоящий орёл. Птица зависла и камнем упала под ноги. Хадис застыл и тут же поднялся. Игуана лишь закряхтела и взмыла, пронзённая лапой с когтями. Хадис остался один.

Городские легенды не лгали. Где-то там, впереди ждала жизнь. Хадису хотелось бросить свой груз и побежать, но он не посмел. Оставить аккумулятор — значит забыть жену и ребенка.

Уставшее солнце склонилось к закату. Жара впиталась в холодный бетон. Навалившийся сумрак пугал неизвестным, но Хадис решил: «Буду идти, пока не свалюсь», — и упрямо шагал, проклиная себя и старика.

Сначала Хадис услышал шелест листвы, затем показались деревья. Исполины встали зеленой стеной. Хадис вновь проклял себя за минутную трусость и желание сдаться. Журчанье ручья казалось пением ангела. Хадис представил, как пьёт, давясь ледяною водой и задрожал. Лес мог быть миражом, галлюцинацией, вызванной жаждой. «Вот и антенны, а значит там вышка!» — кричал он сквозь немочь, словно слова закрепят увиденный образ, придадут ему жизни. Хадис сделал ещё один шаг, вскрикнул от боли. Земля ушла из-под ног. Жгучая боль пронзила затылок, растеклась по затёкшим плечам.