Знаменатель

Оксана Алексеева, 2017

Система появляется в момент рождения и состоит из шести элементов: Осознание, Память, Логика, Эмпатия, Агрессия, Умиротворение. Но Знаменателем станет только один. Логика имеет все шансы просчитать, кто доберется до нее первым. А на что вообще способен человек, если у него появляется шанс стать полубогом?

Глава 2. Осознание и Логика

Осознание — элемент, который уже в детстве понимает свое предназначение, знает Цель Системы и чувствует остальные элементы. После полного самоопределения Осознание начинает стремиться к Цели. Отличается тем, что игнорирует вторичные задачи, потому в любых взаимодействиях, не связанных с Целью, выглядит равнодушным, замкнутым или циничным. В Системе занимает первое место по вероятности стать Знаменателем.

Логика — элемент системы, обладающий самым рациональным мышлением. Легко выстраивает причинно-следственные связи, склонен к анализу и самоанализу, успешно классифицирует собственные эмоции. Имеет синтетический или аналитический склад ума. В Системе занимает второе место после Осознания по вероятности стать Знаменателем.

* * *

У Даньки была отличная машина, которую я не стеснялась использовать в личных нуждах вместе с водителем.

Мы прокатились по магазинам, купили маме подарок на предстоящий юбилей, а потом завалились к нему — там быстро закончили последнюю лабораторную и уселись смотреть фильм. Это был самый обычный день из сотни подобных, но с едва заметным отличием: Даниил выглядел немного задумчивым и разговор о новичке поддержать не захотел. Видимо, вошел в свое обычное состояние, при котором терпеть не мог обсуждать знакомых, уподобляясь сплетницам на лавке. Сказал только:

— Вик, возможно, он положил на тебя глаз. Но ты в омут с головой лучше пока не бросайся. Для начала, что за человек.

Я легко отмахнулась:

— И не собиралась!

Я лукавила. Данька, вероятно, уловил мою первую реакцию на новичка и оттого сделал выводы, даже не подозревая.

Скорее всего, Штефан на самом деле мною заинтересовался, поскольку на следующее утро в институте снова подошел.

— Мы можем поговорить? — В Германии, наверное, не принято здороваться. — Наедине.

— Нельзя, — опять ответил за меня Даня, а.

Штефанне настаивал. Но после этого я внимательнее следила за другом. Если мы и раньше держались рядом, то теперь как-то само собой выходило, что я не оставалась без присмотра Даньки. Даже когда на перемене подсела к девчонкам поболтать, он оказался рядом. Создалось ощущение, что таким образом он мешает Штефану поговорить со мной один на один. Хотя того и рядом-то не было. Потому девчонки закономерно переключились на самую интересную тему:

— Хорошенький-то какой! Но вы слышали, как он отвечал на нелинейных динамических системах? Дебил, что ли? — начала Ксюша.

— Может, еще не адаптировался? И в вузах же отличается программа. А он разницу-то сдал? — попыталась оправдать новичка Катя.

— Он не дебил, — заметила уравновешенная Ольга. — Такое чувство, что он выбрал не свою специальность. По кибернетике ведь неплохо ответил! Как если бы он… — она задумалась ненадолго, — изучать это начал совсем недавно и какими-то кусками…

— Что? — неожиданно вмешался Данька и тут же сам себе задумчиво ответил: — Точно.

На него девчонки внимания не обратили, потому что имелись темы поинтереснее, чем системность знаний Штефана. Ксюша наклонилась вперед и заговорила тише:

— Я слышала, что у него родители — супер-пупер дипломаты! Может, в посольстве работают. И не странно ли, что они своего избалованного сыночка запихнули к нам, а не куда-нибудь в МГИМО?

— Да где ты это слышала? Никифоров с программирования сказал, что он вроде бы сюда из Питера перевелся. Они давным-давно в России живут и никакие не дипломаты!

— А лаборантка на физике сказала, что он у нее попросил список литературы с первого курса!

— Ну и что? Если у них программа была другая…

Я потеряла интерес к трепу, потому что тот уже ходил по кругу, да еще и щедро разбавлялся непроверенной информацией. И сделала вывод, что окажись новичком прыщавый ботан в очках с роговой оправой, никому из них и дела бы не было до его странностей. А тут такой экземпляр попался — сам по себе интересный. Вызывающий желание обсуждать его, даже когда и обсуждать-то нечего.

Сам он будто всеми силами пытался произвести плохое впечатление. Наташка на следующий день рассказала, как запнулась на лестнице и упала. А Штефан, который шел следом, перешагнул через нее и даже не обернулся. Сцена эта даже в пересказе выглядела вопиюще. Конечно, никто не обязан бросаться на помощь каждому, как это делает Даниил Романов, но и подобное ни в какие ворота не лезет. Особенно для человека, который только что явился в коллектив и должен был озаботиться собственной репутацией. Или у них там, где-нибудь в Лейпциге, принято вести себя по-свински? Сам он ни с кем не общался, на вопросы отвечал предельно кратко и с ощутимой долей негатива, мол, отстаньте, вы мне неинтересны.

Одна из подобных сцен случилась у меня на глазах. Наш одногруппник Никита, по обыкновению прямолинейный и бесхитростный, подошел к Штефану и сказал:

— Эй, новичок! Тебе не кажется, что ты зарываешься? Почему Танюше нагрубил?

— Кто из них Танюша? — Штефан только взгляд от конспекта оторвал, но не удосужился даже позу сменить.

Никита на секунду обалдел, но потом уперся руками в стол и заговорил злее:

— Ты тут учишься уже с неделю, но не знаешь даже своих одногруппников? Вот, — он показал в сторону, — Танюша! Танюша, познакомься, это мудак. А вон там Наташа. Наташ, помаши мудаку ручкой. А прямо перед тобой сидит Костя. Штефанидзе, ты помнишь Костю?

— А зачем мне помнить Костю? — почти вежливо поинтересовался Штефан. — Если мне понадобится Костя, я подойду к Косте. Поэтому я знаю тех, с кем взаимодействовал. И Танюше я не грубил.

Та охнула:

— Ну конечно! А не я ли к тебе с утра подошла и предложила помочь аудиторию найти? И что ты ответил? «Лучше себе помоги! А то с такими ходулями ты до второго этажа можешь и не дожить».

Штефан кивнул:

— Было. И где тут грубость? По-моему, это забота. Ты же едва ходишь, смотреть страшно, как утка на коньках.

Никита сжал челюсть так, что желваки заходили:

— А может, тебе просто морду начистить? В качестве заботы и для лучшей акклиматизации? — он выпрямился и посмотрел на Даньку — извечного третейского судью в любых конфликтах. — Разве я не прав?

Мой друг вздохнул:

— Ты прав. Но морду никто никому чистить не будет. Если вам не нравится новичок — не общайтесь с новичком. Ну а ты, герр Беренд, напрасно выбрал себе такую роль. И перед Танюшей бы извинился.

— Танюша, извини, — неожиданно покорно и спокойно сказал Штефан, вызвав в остальных только недоумение.

Совсем общаться с ним не прекратили, и если он обращался с вопросом, отвечали. Но в большинстве случаев новичок стиль общения так и не изменил. После пары подобных эпизодов девчонки почти перестали обсуждать его персону. Всем хватило ума отделить привлекательную внешность от непривлекательной личности. Таким образом, Штефан Беренд теперь не считался завидной партией. И если это имя всплывало, то только при обсуждении очередных косяков.

В четверг на большом перерыве мы с Данькой спустились в кафе и хорошенько перекусили — нам предстояло надолго задержаться в институте. И у кофемашины я видела Штефана, который теперь к нам уже не подходил, но смотрел издалека, точно натуральный маньяк! Всем грубит, а на меня смотрит, как на баварские колбаски вдали от родины.

После пар мы отправились в актовый зал. У нас сегодня имелась обязанность: присутствовать на репетиции первокурсников к Посвящению. Кто, если не Даниил Романов, сможет по справедливости отобрать лучших, а не любимчиков деканата? Кто, если не я, честно скажет в случае необходимости: «Отстой»? Поэтому наша неразлучная парочка часто попадала в подобные оргкомитеты.

До начала репетиции оставалось минут сорок, и один из кураторов утащил Даньку, чтобы обсудить детали выступления его группы. Впервые за несколько дней я осталась без присмотра. Поэтому даже не удивилась, когда рядом тут же нарисовался Штефан.

— Давай поговорим.

Я посмотрела на его профиль — на этот раз новенький ко мне не повернулся. И снова в груди ёкнуло. Симпатичный парень, ничего не скажешь. Но причина волнения была другой — он ассоциировался у меня с чем-то привычным, если не сказать родным. Но эта иррациональная эмоция была быстро отметена.

— Спрашивай, — сказала я. Вряд ли маньяк примется за свои маньячные дела в таком многолюдном месте, как институтский актовый зал.

— Na gut^[2], — он задумался. Странно, что он только теперь начал придумывать тему для долгожданного разговора. Или сразу собирался лепетать что-то на своем нерусском? — Насколько близко ты знаешь своего друга?

Ну ничего себе! Между этими двумя, кажется, вспыхнула непонятная страсть, а я тут вообще ни при чем!

— Очень хорошо знаю. Гораздо лучше, чем тебя.

— Ясно. — Уж не знаю, на самом ли деле так, но мне было совсем не ясно. — А тебе… не приходило в голову, что он подозрительный?

— И это говорит самый подозрительный человек из всех, кого я видела? — не удержалась я. — Если хочешь поговорить о Даньке, то лучше сделай это с ним самим.

— Но у нас с тобой больше шансов найти общий язык.

— С чего это вдруг?

Штефан не ответил, продолжая смотреть на свои руки. Я встала и направилась к выходу, не видя смысла в дальнейшей дискуссии. Он хотел заронить в мою душу сомнения в близком друге. Может, так выглядит ревность у маньяков? Я обернулась перед выходом — его уже не было, вышел в другую дверь. Неоправданное упущение, что при приеме в институт не требуют справку от психиатра. Я и сама не очень-то здорова, но хотя бы не веду себя настолько вызывающе подозрительно! Не лучшее ли доказательство наличия логики — а ведь логика на нашем факультете является обязательным атрибутом, если рассчитываешь тянуть предметы.

Эта задумчивая заминка и спасла меня. Или меня спас Чон Со, который сначала делает, а потом уже думает. Треск сверху заставил отскочить в сторону. После чего я с ужасом пронаблюдала, как тяжелая балка с грохотом рухнула вниз. Сверху летели щепки ломающегося дверного проема, я упала и отползла подальше.

Буквально через минуту меня окружила толпа — грохот тут же собрал студентов, оказавшихся неподалеку. Многие с открытыми ртами наблюдали картину разрушения, кто-то боялся подойти ближе, и только Даня тут же подлетел ко мне, испуганно ощупывая ноги:

— Вик! Ты в порядке?

— Нормально, — отмахнулась я и с его помощью встала. — Меня не зацепило. Что это вообще было?

Штефан тоже стоял рядом с остальными, но даже не изображал испуг или сочувствие. Просто пристально смотрел на меня темными глазами, как будто пытался прочитать мысли.

Тут же рядом обозначился и преподаватель с синим от страха лицом. Неудивительно, если представить, чем все могло закончиться. Не остановись я, чтобы оглянуться, не сработай приобретенный от Чон Со инстинкт, руководство и прочая челядь этого вуза по миру бы пошла. Профессор дышать-то начал только после того, как убедился, что я самостоятельно стою на ногах. Но все равно потащил в медпункт и бесконечно переспрашивал, не вызвать ли скорую.

Из ранений у меня обнаружилась только неглубокая царапина на руке, да пятая точка ныла от неудачного падения. Я же оставалась спокойной — в таких ситуациях на первый план выходила личность Лии, которая подсказывала, что паника никогда и ничему не помогает. А в отсутствие опасности вообще лучше избегать лишних телодвижений. Поэтому произошедшее никакой внутренней тревоги во мне не оставило. Ровно до той секунды, пока я не начала анализировать.

Балка вряд ли крепилась непрочно. И такие объемные сооружения не рушатся за одну секунду — если бы там образовалась трещина, то обвал произошел бы после провисания. Вероятно, настолько длительного, что это бы заметили. Конечно, место теперь тщательно осмотрят и, насколько я могла судить, обнаружат или рычаг, или трос, который и позволил за мгновение обрушить заранее подготовленную конструкцию.

Я молчала о своих подозрениях, пока не получила подтверждение — так оно и было. Балку распилили и зафиксировали деревянной планкой. Кто-то дернул за трос и сорвал ее как раз в тот момент, когда я оказалась в эпицентре. После этого в институт вызвали полицию, но под подозрением оказались десятки человек, которые были поблизости. А поскольку найденная веревка была длинной, то провернуть это могли и из актового зала, и из коридора, и из операторской будки.

Данька не отходил от меня ни на шаг, постоянно успокаивая. Наверное, моя заторможенность наталкивала на мысль о необходимости моральной поддержки. На самом деле я думала. О том, что рядом со мной незадолго до эпизода был только Штефан. Странный и подозрительный Штефан, у которого, как и у десятка других, тоже не нашлось железобетонного алиби. Конечно, полиция не делала никаких заявлений, но сама я чувствовала, знала, что меня хотели убить или покалечить. Не кого-то случайного, а меня. И главным подозреваемым логично стал тот, чьи поступки до сих пор были непонятны.

Кто знает, насколько я преувеличивала, называя его маньяком? Он преследовал меня с первой минуты знакомства. Потом состоялся бессмысленный разговор — словно парню хотелось поболтать, но темы он так и не придумал. И сразу после этого балка, подготовленная заранее. Эти мысли я озвучила только Дане. Он обдумал, кивнул, согласился, но предостерег, чтобы я об этом не распространялась — ведь если нет стопроцентной уверенности, можно оклеветать невиновного. В любом случае мне стоит держаться подальше от новичка и быть осторожной. Этот совет был лишним: теперь я до ужаса боялась, что Штефан в самом деле окажется маньяком.

Даня же подкинул и другую мысль: если некто хотел меня убить, то гораздо проще было организовать покушение вне института. И это правда, такая подготовка не оправдывалась результатом. Напрашивались два возможных вывода. Первый — цель не я. Какой-то психопат долго готовился, чтобы просто посмотреть, что выйдет. Второй — маневр был направлен на меня, но не для обязательного причинения вреда, такое можно сделать более простыми способами. Тогда для чего? Испугать? Посмотреть, как я реагирую? Показать кому-то, как я реагирую? На этом я прекратила строить логические цепочки, а то так, не ровен час, и в паранойю скачусь. А я и без нее сумасшедшая.

Следующие дни все в институте ходили словно пришибленные и строили теории заговора. В деканате меня слезно умоляли не писать жалобы во всевозможные инстанции — я и не собиралась. Институт я любила, да и у полиции сложилось мнение, что все было подстроено, а не стало следствием чьей-то безалаберности. Так какие у меня могут быть претензии к любимому учебному заведению? Сама я к Штефану не приближалась на пушечный выстрел, да и он оставил меня в покое.

Правда, через два дня уверенно направился к нашему с Данькой столу перед началом очередной пары.

— Больше я ни о чем с тобой разговаривать не буду! — уверенно заявила я, до сих пор не определившаяся со своим отношением к произошедшему.

— Я не к тебе. Даниил, мы можем поговорить?

Перевела удивленный взгляд на друга, но тот остался невозмутимым. И поскольку уже раздался звонок, кивнул:

— Поговорим. После пар. Вик, доберешься сегодня сама?

— Без проблем.

Одного часа и двадцати минут вполне достаточно, чтобы разработать план и воплотить его в жизнь. Как только преподаватель попрощался, я вскочила с места и схватила сумку.

— Ну все, Дань, до завтра. Разговаривайте тут, а потом мне все перескажешь, лады?

— Лады.

Я знала, что друг себя в обиду не даст. Даже маньяку. Но и сомневалась, что он мне обо всем расскажет. В отношениях этих двоих присутствовало что-то такое, чего я не понимала. Поэтому и решила не полагаться на дружескую искренность. Лучше потом извиниться перед Данькой и пережить терзания совести, чем остаться в неведении.

На следующий день я зашла в ту же аудиторию, чтобы забрать телефон. Вчера, когда Данька выходил делать доклад, я прилепила мобильник скотчем под крышку парты. Зарядки и объема памяти должно было хватить на то, чтобы записать даже двухчасовой разговор. Сам Даня на расспросы ответил только: «Кажется, он полный псих!» И больше ничего.

Прослушать запись я смогла вечером. И после этого поняла, что вовсе не сумасшедшая. Похлеще меня экземпляры найдутся.

— Зачем ты пытался убить Вику? — раздался голос Дани.

В аудитории стих шум, и лишь после того они заговорили. К счастью для меня. Ведь могли и другое место найти — в этом случае я ничего бы не узнала. Вероятно, они не доверяли друг другу настолько, не могли вместе куда-то пойти. Все-таки в институтской аудитории, если кто-то и начнет швыряться дверными проемами, выпутаться и привлечь свидетелей проще.

— Я не пытался, — ответил ему Штефан. — И почти уверен, что это сделал ты.

— Зачем? Мы проводим вместе столько времени, что если бы мне пришла в голову такая мысль… Неважно. В любом случае сама Вика уверена, что это ты.

— И ты наверняка приложил к этому руку, — усмехнулся Штефан. — Почему тебе так важно, чтобы она боялась меня? Не станешь же ты отрицать, что мешал моим попыткам поговорить с ней. И не ты ли предупредил одногруппников, чтобы не давали ее номер?

— Я, — неожиданно признал Данька. — Потому что думаю, у тебя не все в порядке с головой. И мне не нравится, что в твоей больной башке засела мысль о моей подруге. Я считаю себя обязанным защищать ее.

Штефан, кажется, тихо засмеялся:

— Допустим, так и есть. Допустим, вы правда друзья, а я все придумал.

— Что придумал? — задал Даня тот вопрос, на который я сама хотела бы узнать ответ. — Что вообще происходит, герр Беренд?

Голос того стал слышен отчетливее, наверное, парень пересел ближе или наклонился:

— Ты хочешь от меня откровенности, но сам ничего не скажешь, ведь так? — Пауза. — Хорошо. Я расскажу тебе кое-что. Если ты в самом деле не в курсе, то просто убедишься, что башка у меня совсем больная.

— Ну же, рассказывай! — нетерпеливо поторопил Данька, а я перевела колонки на полную громкость, хотя и без того было прекрасно слышно.

— Система состоит из шести элементов. Вика — Логика. И она не представляет, что происходит. Догадывается, конечно, но не понимает до конца. И не поймет, если ей прямо об этом не рассказать. Своим ощущениям не поверит. Логика не склонна верить ощущениям, она принимает только то, что доказано.

Я нервно рассмеялась от такого странного и неточного описания моего характера, но голос у Даньки оставался спокойным:

— Логика? А ты тогда кто? Кретинизм?

— Осознание. Но я уверен, что ты и сам догадался. И у меня не было ресурсов, чтобы добраться до нее раньше. Но мой дед был русским, повезло. Я знал, где искать, однако мне стоило немалых трудов оказаться тут хотя бы сейчас. Ты же нашел ее раньше. Зачем и каким образом? Я не верю, что вы оказались рядом случайно.

— Что за бред ты несешь? — поинтересовался друг, но в интонации не звучало любопытства. — Какая еще логика, какое осознание? Кто кого нашел?

Штефан будто и не услышал его:

— Но меня интересует другое: кто ты? Ты не из нашей Системы.

— Солнечной? — несмотря на всю абсурдность разговора, Даня чувства юмора не растерял. — Межгалактической?

— Системы Знаменателя, — спокойно ответил безумец. — Но я чувствую в тебе ту же энергию, что и от других элементов. Кто ты? Другая Система? Я думал, это невозможно.

— А мне интересно, — Данька проигнорировал вопросы, — почему ты все это мне говоришь, а не Вике? Мог бы эту ересь и в моем присутствии нести. Я-то думал, ты на нее с поцелуями и удавкой кидаться начнешь.

— Она не должна ничего знать. Стать Знаменателем можно только после смерти остальных. И я пока не уверен, что она не захочет им стать. Так кто ты, Даниил?

Я услышала какое-то движение, возможно, один из них встал. А потом тихий шепот — неразборчиво, даже говорящего определить невозможно. И как бы я ни вслушивалась, сколько раз бы ни отматывала назад — ровным счетом ничего уловить не смогла. Это Штефан сказал очередную глупость Даньке на ухо, или Даня ответил нечто, после чего разговор продолжать было бессмысленно?

На этом все. Вывод простой: с головой у Штефана полный капут. Но и что-то в словах «Система состоит из шести элементов» заставляло бесконечно мысленно возвращаться к этой фразе. Я вспомнила о яростном Чон Со и тихой Лие. Штефан назвал меня Логикой. А что, если и у двух моих субличностей тоже подобные имена? А что, если они на самом деле существовали, а после смерти стали частью меня? Стали ли они и частью Штефана, раз уж он «в нашей Системе»?

Я всегда знала, что сумасшедшая, но только теперь по-настоящему испугалась этого понимания. Почти до утра я лазила в интернете по ключевым словам «система», «знаменатель», «логика», «осознание» и, естественно, ничего толкового не нашла. Потому что это были общие термины, встречающиеся повсюду. Настолько простые и привычные, что никакого дополнительного посыла обнаружить по ним было невозможно. Единственным, за что зацепился взгляд, оказалась фраза в блоге, где обсуждались достижения науки. И там некий аноним назвал Джеймса Уатта Знаменателем. Может быть в другом значении, но теперь я досконально исследовала биографию этого ученого.

Ничего необычного. Кроме того, что Джеймс Уатт отличался исключительной невезучестью: при завидных мозгах он нищенствовал, занимался мелкой подработкой и словно был обречен кануть в небытие, как и миллионы таких же неудачников. Но его жизнь изменилась в одночасье — как будто переписали. Или… дополнили. После этого он вступил в выгодное партнерство, начал заниматься исследованиями, которые потом изменили картину мира до неузнаваемости. Особенно меня заинтересовало упоминание многогранности его личности, казалось, во всем он отличался глубокими познаниями. Да и модели паровых двигателей неоднократно создавали до него, но посмотрите-ка, история человечества резко изменилась именно после его разработки! Был ли Уатт гениальнее Ньюкомена и прочих своих предшественников? А может, все дело в том, что он был Знаменателем, личностью, которая способна организовать промышленную революцию или подобное по грандиозности событие? А как же другие ученые, которые тоже в этом деле поучаствовали? Они были Знаменателями или помощниками в истории?

Все эти рассуждения имели бы смысл только при уверенности, что я не додумала детали сама для заполнения пробелов.

Примечания

2

Na gut (нем.) — ну хорошо; ладно.