Прощённая

Нэн Джойс

Ничего не предвещало беды, когда Алиса с Антоном собирались на романтическое свидание. Но роковая случайность перевернула всю жизнь. Теперь Алису обвиняют в преступлении, и под угрозой не только её свобода, но и безопасность мамы. Правда, есть особенный способ искупить вину. Алисе придётся на месяц остаться в чужом доме. Она должна делать всё, что захочет его хозяин. А хочет он больше, чем просто проучить её.

Глава 6

Малика, светловолосая женщина за пятьдесят, отвела меня на четвёртый этаж. Её сурово поджатые губы и наморщенный лоб совсем не вдохновляли на попытку к диалогу. И я шла за её низкой фигурой молча. Тем более, после случившегося, мне лучше сначала как следует оценивать обстановку, чтобы опять кого-нибудь с кем-нибудь не перепутать.

Щека до сих пор побаливала. Очень некрасиво получилось. Представляю, в какой ярости была Влада, пока я стояла на коленях перед её женихом и целовала его руку. Но ещё больше меня смутило, каким взглядом смотрел на меня он.

Когда последняя ступень осталась позади, я бросила взгляд на встретивший нас обильно залитым солнечным светом холл. И отметила, что в доме, оказывается, есть лифт. Широкий, как грузовой.

А ещё, в противоположной стороне от того коридора, в который прошла Малика, была металлическая дверь со щитком домофона. Если я правильно представила, сколько места за ней скрывается, то это удивительно — этаж над целым крылом здания, и под замком. Что за сокровища они там хранят? Что прячут?

«Крайняя комната» оказалась тёмным помещением без окон. Но роскошно обставленная. Здесь была широкая круглая кровать, которых я вживую никогда не видела. Атласные подушки тёмно-бордового цвета лежали как у её кованого изголовья, так и на плюшевом шоколадно-малахитовом диване. Рядом стоял низкий журнальный стол, с изящным бронзовым основанием, а под стеклянной поверхностью на белых волнах песка лежали красно-оранжевые лобстеры в россыпях камней, ракушек и морских звёзд. На столешнице блюдо с витиеватыми стенками и волнистыми гранями держало фрукты.

Вздрогнула, когда дверь за мной закрыли.

Я осталась здесь одна. И звук ключа в замочной скважине пронзил осознанием, что меня заперли.

Постояла ещё несколько секунд, пытаясь унять нарастающую в пальцах и плечах дрожь. Паника стала перекрывать горло. Я бросилась к двери, и дёрнула ручку. Толкнула. Нет. Я заперта. И теперь должна ждать, когда он придёт.

Сняла туфли, чтобы лучше чувствовать под ногами твердь пола. Честно говоря, в голову стали закрадываться мысли о том, чтобы сбежать. Попытаться выскочить в дверь, когда он войдёт. Только как я смогу оттолкнуть этого крепкого мужчину? Может, ударить его? Тем же блюдом? Встать сбоку от двери, и напасть неожиданно. Пытаюсь поднять тяжёлую вазу для фруктов, и в запястья сразу же отдаёт боль.

Плохая идея. Да и куда мне бежать? Они знают, где я живу. И, что самое ужасное, знают, где живёт моя мама. Ещё более беззащитная, чем я. Вспоминаю тех мужчин в нашей квартирке. Они были как два огромных медведя, напирающие волосатыми лапами на кукольный домик. Трогали всё липкими пальцами. Крушили. И могли сделать столько плохого, если бы я не согласилась быть сейчас здесь.

Какая же я была дура. Сомневалась, что стоит подарить Антону свою невинность. Он ухаживал за мной так красиво. Дарил цветы. Возил в институт. Водил на прогулки. Смешил байками и шутками. Познакомил со своим другом. Представил маме. Ждал, пока я решусь. Хотел устроить нам романтическую ночь в прекрасном домике с видом на озеро.

Он бы любил меня. А теперь меня просто… трахнет какой-то человек, о котором я не знаю ничего, кроме его имени. И того, что он совершенно не умеет обращаться с цветами.

А ведь на секунду, там, в оранжерее, я подумала, что он сможет защитить меня. Что он станет моим другом. И вступится, если со мной будут здесь плохо обращаться.

А они будут. И он — самый главный источник предстоящей мне боли. Не только физической.

Ключ вращается в замке. Я жадно вдыхаю. Вскакиваю с дивана.

Илья входит бесшумно. Не смотрит на меня. Поворачивается широкой спиной, запирая дверь уже изнутри.

Он в плотно обтягивающей массивные лопатки чёрной футболке. И свободных спортивных штанах того же цвета. Свободных, но недостаточно, чтобы не прилегать так плотно к выпуклости ниже его живота. А мне даже отсюда видно, насколько она огромная.

Я с дрожью слежу за его жилистой рукой, убирающей ключ в карман. И с трудом сглатываю.

Можно было и не закрывать. Мне всё рано никто не поможет.

— Ты знаешь, что за воровство отрубали руки? — от его голоса подгибаются коленки. — В Эмиратах, например, — делает ко мне шаг, оказываясь в зоне света от низкой люстры. Я рефлекторно отступаю, упираюсь ногой в мягкий диван. И, не выдерживая его жёсткого взгляда, опускаю голову. — И до сих пор практикуют это наказание в некоторых странах. Нельзя брать чужого.

— Я ничего не…

— Разве я разрешил тебе разговаривать?

Мотаю головой.

Он расстёгивает ремень часов. Гладит их чёрную кожу длинными гибкими пальцами. Говорит размеренно, как недовольный учитель с нерадивой ученицей:

— Я хочу перевоспитать тебя. Пока ещё есть возможность. Тебе только девятнадцать. И не поздно встать на правильный путь. Ты больше не будешь воровать. И больше не будешь никого обманывать.

Идёт ко мне.

Об стол звенит циферблат его часов. Илья выдвигает ящичек из-под стекла, и в его руках появляется нож. С тонкой ручкой и узким лезвием.

Во рту пересыхает.

Он зажимает между пальцами кончик шнурка от своих штанов, одним надрезом убирает узел. Вытаскивает, наматывая чёрную верёвку на кулак.

Нож исчезает в ящике. Илья обходит стол, приближаясь ко мне неминуемо.

Я вгрызаюсь в собственные щёки.

Подходит очень близко. Закрывает своей широкой фигурой всё вокруг. Одна чернота его футболки, которую мягко трогает моё осторожное дыхание. К такой мощной грудной клетке хочется прижаться, и не бояться ничего. За такой может быть только очень сильное и выносливое сердце, которое будет биться долго. И пока оно бьётся, ничего не будет угрожать. Но всё наоборот, когда хозяин этого сердца — твой враг.

Его пальцы на моих запястьях. Отводят за спину мои руки. Он становится вплотную. Так, что моя грудь прижимается к его телу.

Больше не могу дышать спокойно. Вдох получается похожим на всхлип. От Ильи пахнет мыльной водой с ноткой можжевельника. Его размеренный ритм дыхания влияет на биение моего сердца. Неожиданным образом. Делая его ровным, как ход часов.

Мои запястья связаны. Мне пока не больно. Но я теперь окончательно обезоружена.

— Я хочу, чтобы ты… — он отходит от меня на полшага. — Посмотри мне в глаза.

Поднимаю взгляд. Его серые радужки чуть потемнели. И в самых зрачках заиграл неприятный блеск. Такой лихорадочно-безумный. Отлично дополняющий линию его губ, ползущую в ухмылку.

— Я хочу, чтобы ты представила, какого это — делать то, что тебя просят, без рук.

Он опускается на диван. Его ноги широко раздвинуты.

Нет. Пожалуйста. Только не это.

Приоткрывает губы, и голос его впервые звучит ласково:

— Поработай ртом.