Гарем. История, традиции, тайны

Норман Пензер, 2007

Сложный этикет, жесткие, почти монастырские правила гарема и полная изоляция от внешнего мира порождали множество далеких от реальности слухов. Автор увлекательно повествует о том, что в действительности происходило за высокими стенами Сераля, рассказывает об иерархии султанских наложниц, жен и евнухов, призванных наблюдать за ними. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Введение

Вероятно, на Востоке нет другого такого явления, которое, с одной стороны, широко известно всему западному миру, но, с другой, смысл которого был бы столь туманен, как гарем. Впервые о нем мы слышали, вероятно, еще в детстве: это — место, где держат взаперти сотни красивых женщин только для того, чтобы они ублажали своего единственного властелина. Мы взрослеем, но наше представление о гареме почти не меняется. Возможно, мы даже узнаем о существовании там жен и наложниц, о том, какое положение они занимали в соответствии с традициями магометанства. Нам, не исключено, также удастся выяснить, что лишь немногие турки могли позволить себе иметь двух и более жен и слуг, числом более, чем кухарка-негритянка, выполнявшая к тому же всю работу по дому. Но почти каждый из нас по-прежнему думает, что султан — это старый греховодник, все свое время проводящий в окружении сотен полуобнаженных женщин в гареме, где стоит запах терпких ароматов, журчат прохладные фонтаны, тихо играет музыка и где он предается всяческим излишествам и порокам, какие только может придумать ради удовольствия своего повелителя коллективный разум ревнивых, изголодавшихся по мужчинам женщин.

Наверное, есть две причины, почему так долго бытуют на Западе подобные совершенно не соответствующие истине представления. Во-первых, гарем султана всегда окружала плотная завеса тайны, и лишь в очень редких случаях можно было узнать о нем что-нибудь достоверное. Во-вторых, грань, отделяющая правду от вымысла, была очень тонка и плохо различима. В Западной Европе широкая публика узнала о гареме только в начале XVIII века, когда Антуан Галлан опубликовал «Арабские ночи», и была настолько покорена новизной и очарованием самих рассказов, что у нее даже не возникло желания подробнее расспросить очевидца или постараться развеять флер романтики, плотно окутывавший эту вновь открытую сторону жизни Востока.

Туманные, а иногда явно противоречивые описания путешественников более поздних времен, сухие отчеты английских гувернанток и компаньонок, письма и дневники жен послов и секретарей были единственным источником информации. Но и это мало кто читал, что уж говорить о значительно более ценных свидетельствах очевидцев, которые так и оставались в рукописях и со временем оказывались где-то в пыльных архивах или на полках государственных библиотек забытые и некаталогизированные. Поэтому разные нелепости, преувеличения, искажения, а иногда и преднамеренная ложь, как правило, вносили изрядную путаницу к немногочисленным беспристрастным рассказам о гареме.

Искаженное представление существовало не только о каких-то тонкостях дворцового этикета, но и о более существенных вопросах, необходимых для понимания всей системы гарема. Например, до сих пор многие считают, что время существования гарема приходится на дни расцвета Османской империи — на правление первых султанов империи: Мурада, Баязида, Мехмеда, Селима и Сулеймана Великолепного. На самом же деле появление института гарема не следует связывать с расцветом империи турок-османов, его стоит рассматривать как начало ее заката и падения. Ранним правителям Турции гарем был неизвестен — тогда в нем не было нужды. Они были слишком заняты борьбой с многочисленными врагами и созданием империи, и у них не было возможности систематически предаваться утонченным наслаждениям — ведь это возможно, когда ты чувствуешь себя в безопасности, твоя казна полна и у тебя много свободного времени. Тем не менее не следует делать вывод, что в конечном итоге основная причина падения Османской империи — институт гарема. Плох был не он, как таковой, а те, кто управлял им. Гарем не был женским царством, где в мраморных залах в ожидании внимания своего господина бездельничали сотни женщин, — он был небольшим самостоятельным мирком, который управлялся твердой и одновременно заботливой рукой, и совсем не мужской, а женской! У каждой из обитательниц были свои конкретные обязанности, каждая должна была придерживаться правил и законов, которые во многих отношениях были столь же строгими и жесткими, как в монастыре.

Никто не знал принятого в гареме этикета лучше, чем сам султан, и, пока этот этикет соблюдался, проблем не возникало. В противном случае, даже если султану удавалось договориться с такой влиятельной дамой, как собственная мать, и со своим визирем, оставались еще янычары, с которыми султану тоже приходилось считаться. Он мог заходить в своих действиях достаточно далеко — нельзя было только переступать определенную черту: тогда смещение с трона было неизбежным, а смертный приговор весьма вероятным.

И все же трудно винить во всем человека, который, возможно, всю жизнь провел взаперти в дворцовых покоях, а потом вдруг был провозглашен султаном и стал свободным в своих поступках. Неудивительно, что он часто мог выходить за пределы разумного, и последствия этого для окружающих были весьма печальны. Цепь прочна настолько, насколько прочно ее самое слабое звено. Нация, рожденная и выросшая в рабстве, попадает в зависимость от этой системы — ведь ее существованию ничто не угрожает до тех пор, пока все детали механизма работают нормально, но стоит сломаться винтику, может остановиться и вся машина. В то же время на ее изучение, вероятно, есть смысл потратить время: это может оказаться для нас интересным и, возможно, даже поучительным.

Например, необычайно кипучая жизнь дворца, похоже, совершенно выпала у всех из поля зрения, и в то время, как основным предметом праздного любопытства всегда был гарем, совершенно игнорируется тот факт, что во дворце имелось отличное военное училище, более дюжины мечетей, десять двойных кухонь, две пекарни, мельница, две больницы, различные бани, кладовые, площадки для занятий спортом и т. п.

Невозможно понять, что такое гарем, если не рассматривать его как один из винтиков в большой и в высшей степени сложной системе.

По мере того как мы будем узнавать о гареме все больше и больше, нам откроется истинная картина; для нас это уже не будет всего лишь термин, используемый как синоним слова «сераль», а с помощью подробного плана и немногочисленных фотографий мы узнаем его подлинные размеры. Необходимо пояснить понятия гарем и сераль. Сначала о слове «гарем». Оно заимствовано из арабского, в котором harām означает «то, что противоречит закону», в противоположность слову «halāl» — «то, что соответствует закону». Таким образом, можно сказать, что весь регион вокруг городов Мекка и Медина — это harām, и здесь есть некоторые запреты на то, что разрешено в других местах. Благодаря особому характеру тех святых мест это понятие приобрело также такие значения, как «святой», «защищенный», «неприкосновенный» и, наконец, «запретный». В светском употреблении это слово использовалось для обозначения той части мусульманского дома, где жили женщины, потому что это был их harām, их убежище. Турки смягчили звучание до harẽm, затем добавили суффикс «lik» со значением места, и слово «harẽmlik» стало обозначать женскую часть мусульманского дома, где живут жена, дети и слуги, буквально: «место, где есть убежище».

Краткую форму harẽm более правильно применять по отношению к населению harẽmlik, хотя теперь почти повсеместно принята именно она. Однако в случае со словом «selāmlik», означающим «покои мужа», никаких изменений не произошло. Их и не могло произойти, ведь слово «selamlik» означает «приветствие», и местом в доме, служившим для приема гостей, естественно, был selāmlik.

Развитие взаимоотношений с государствами Запада вскоре привело к появлению слова, значение которого охватывало не только harẽmlik и selāmlik, но и использовалось для обозначения всего комплекса принадлежавших султану зданий. Благодаря итальянцам, забавно исказившим персидское слово на свой манер, возник термин seragliо — сераль, со временем принятый и европейцами и турками. Интересна этимология этого слова, она помогает понять его точное значение. Современное слово «seralio» образовано непосредственно от итальянского «serraglio» — «клетка для диких животных», оно легко было усвоено языком благодаря случайному сходству с персидскими sarā и sarāi, имевшими значение «здание» и «дворец». Здесь вспоминается слово «караван-сарай» — «приют для каравана верблюдов» и «гостиница для путников». В своем прямом смысле — «здание» и «дворец» — слово «sarāi» широко использовалось татарами, от которых пришло в русский язык, где оно обозначало неказистые хозяйственные постройки. А у франков-левантинцев оно превратилось в serail и serraglio. Именно на этом этапе и произошла ошибка: значение итальянского слова «serrato» — «нечто закрытое» — было перенесено на название женских покоев, недоступных для посторонних. Тем не менее в значении обоих слов — serail и seraglio (последнее стало писаться с одним «r») — сохранилась первоначальная коннотация — «дворец», и по общему согласию ими стали называть весь дворцовый комплекс, расположенный на холме на месте древнего византийского акрополя. Собственно говоря, и сам полуостров получил название мыс Сераль, под этим названием он известен и сегодня.

Имевший место в недавнем прошлом переход на латиницу и фонетическое письмо сопровождался появлением большого числа слов весьма необычного написания, и некоторые из них можно распознать не без труда. Сегодняшнему туристу, садящемуся в такси в Пере и желающему доехать до Сераля, следует просить отвезти себя до Топкапы Сарайи, ибо только это название сразу же объяснит место назначения. Как уже было отмечено, словосочетание Topkapi Sarayi означает «дворец у Пушечных ворот» — имеются в виду старые ворота, охраняемые пушкой, которые когда-то стояли на мысу Сераль. Несколько фрагментов этой пушки сейчас хранятся в Музее оружия, находящемся в древней церкви Святой Ирины. Путеводитель 1933 года по Сералю называет это учреждение Дворец у Пушечных ворот. Однако, несмотря на это, термин сераль используется очень широко, особенно среди иностранцев.

И все же приезжий может быть весьма озадачен, когда гид отеля спросит его, успел ли он посетить Старый Сераль, или Eski Serai. Недоумение гостя будет особенно велико, если ему известно, что Старый Сераль давным-давно снесен и что сначала, в 1870 году, на его месте было построено военное ведомство, а затем, в 1924 году, — университет.

Но на самом деле имелся в виду Сераль. Вот как это объясняется: после того как Мехмед II покорил Константинополь, в 1454 году на Третьем холме он построил дворец. Между 1459-м и 1465 годами на Первом холме был возведен новый дворец, получивший название Yeni Serai — то есть Новый Сераль. Первый дворец стали называть Eski Serai — Старый Сераль. Европейские авторы новый дворец обычно называли Большим Сералем. В 1853 году, когда обитатели покинули Yeni Serai, европейцы сразу же прозвали его Старым дворцом. Турки же предпочитают именовать его Topkapi Sarayi.

Но и это еще не все. В 1709 году султан Ахмед III начал строительство летнего дворца у Мраморного моря на мысу Сераль. Турки называют его Topkapi Sarayi, а мы — Летним дворцом. Он был полностью разрушен в 1862–1863 годах. Вот теперь вы видите, что такое сходство названий легко может сбить с толку. Мне кажется, что для большей ясности Сераль 1454 года следует именовать Старым Сералем, дворец, являющийся предметом данной книги, — Большим Сералем или просто Сералем, а дворец постройки 1709 года — Летним. В этом случае, я думаю, мы не запутаемся.

Поняв, какой смысл несут слова «harẽm», «selāmlik» и «seraglio», нам несложно определить, что если первые два могут использоваться для обозначения помещений только для женщин и только для мужчин соответственно, то словом «сераль» можно называть весь дворец со всеми его постройками.

Хорошо известно, что на Востоке любым воротам — будь то ворота крепостной стены, дворца или частной усадьбы — придавалось особое значение как с архитектурной, так и с политической точки зрения. Мы отмечали, что даже Сераль известен по названию ворот, как и место заседаний правительства Османской империи — Bab-i-Humayun, или Высокая Порта. Более подробно о воротах мы поговорим позднее; сейчас же я хочу обратить ваше внимание на то, что расположение ворот помогает понять план Сераля; кроме того, они примечательны тем, что по их названию именовались находящийся за ними внутренний двор и стоявшие там здания.

Например, хотя в Серале личные апартаменты домочадцев султана были представлены главным образом двумя типами помещений — haremlik и selãmlik, — у знаменитых Ворот блаженства, или Bab-i-Sa'adet, там имелись и другие здания. Так, вся часть Сераля рядом с Воротами блаженства была известна как Дом блаженства.

В одной из следующих глав мы прочтем, что открытый для доступа просителей Первый двор с внешней стороны был окружен толстой стеной и что желающие быть принятыми в Диване попадали в этот двор через находившиеся в ней Центральные ворота. Лишь одному султану было разрешено въезжать через них верхом на лошади. Из Второго двора в Дом блаженства можно было попасть только через Ворота блаженства, причем это дозволялось только домочадцам султана.

Теперь, когда мы знаем такие подробности, ранние описания Сераля уже не кажутся какими-то абстрактными, и нам значительно проще представить, каким пытались показать дворец наблюдатели и насколько они в этом преуспели.

В течение всего времени, пока Сераль был резиденцией султана, очевидцев, чьим рассказам о том, что они видели за Воротами блаженства, стоит доверять, можно было пересчитать по пальцам одной руки. А если прибавить к ним свидетельства тех, кто в то или иное время работал в самом дворце на различных должностях, то и тогда их не наберется больше дюжины.

Анализируя эти ранние свидетельства очевидцев, мы всегда должны учитывать, к какой из этих категорий принадлежал автор описаний. Но, даже прочитав воспоминания бывших дворцовых пажей, все глубже осознаешь, насколько изолированными были различные элементы системы под названием Сераль и насколько сомнительна информация о гареме, излагаемая принадлежавшими к ним людьми — в случае, если о гареме вообще были какие-то упоминания. Например, сообщения первых трех очевидцев — Анджиолелло (1470–1481), Бассано да Зары (ок. 1530–1540) и Менавино (ок. 1545) — относятся практически исключительно к дворцовой школе. Правда, следует отметить, что Басса-но да Зара рассказывает еще и о нравах и обычаях турок — к его воспоминаниям мы вернемся позднее.

Первые точные сведения о гареме содержатся в книге Доменико Иеросолимитано «Relatione della gran citta di Constantinopoli» 1611 года, посвященной описанию Константинополя. Подробнее об этой книге мы еще поговорим. Ее автор занимал совершенно уникальную должность — он был врачом при дворе султана Мура-да III (1574–1595), и уже только это объясняет знание им предмета. До момента свержения Абдул-Хамида в 1909 году все происходившее в стенах гарема было окружено такой плотной завесой секретности, что ни о чем нельзя было сказать с большей или меньшей степенью определенности, не говоря о том, что никто из посторонних не мог быть очевидцем этой жизни. Людей, с той поры и по наши дни посетивших какое-либо из закрытых помещений гарема, можно буквально пересчитать по пальцам. Поскольку эти ранние свидетельства имеют историческую ценность, в следующей главе о них будет рассказано подробно. Действительно, после 1853 года, когда Абдул-Меджид оставил эту резиденцию и перебрался на берега Босфора, в некоторые «парадные комнаты» был открыт допуск привилегированным иностранцам, при этом гарем оставался таким же закрытым местом, как и прежде.

В 1615 году известный путешественник Пьетро делла Валле в своей книге «Константинополь» написал, что о происходящем за Воротами блаженства узнать не представляется возможным. А совсем недавно, в 1926 году, ту же мысль, только более эмоционально, выразил и сэр Джордж Янг: «До наших дней Сераль и павильон Священной мантии продолжают входить в число тех немногих мест на земле, куда никогда не ступала нога англосакса или американца. Для туристов гарем султана и павильон Священной мантии — то же самое, чем был полюс для исследователей и чем до сих пор является Эверест для альпинистов».

Тайна гарема тщательно охранялась, и даже сравнительно недавно, при Абдул-Хамиде II, когда в Йылдызе^[1] проживало триста семьдесят женщин и сто двадцать семь евнухов, о нем ничего не было известно. Информация о гареме появилась только после смерти султана.

Именно здесь закончилась история гарема — ведь несмотря на то что лишившемуся трона султану разрешили взять в ссылку на Салоники нескольких самых любимых женщин, конец гарема как института наступил — тут не может быть никакого сомнения — в 1909 году. Сохранилось много рассказов о закрытии гарема, о первом и последнем публичном появлении его обитательниц. Вероятно, наиболее интересные воспоминания оставил Фрэнсис Маккулла: «Из множества двигавшихся по улицам города в эти дни скорбных процессий, сопровождавших падение былого величия, одной из самых печальных была процессия женщин из гарема султана, перебиравшихся из Йылдыза во дворец Топкапы. Этих несчастных в возрасте от 15 до 50 лет было так много, что для перевозки их вместе с прислужницами потребовался 31 экипаж. Часть женщин была отправлена в Старый Сераль в Стамбуле, но этот дворец первых султанов пришел в такое ветхое состояние, что был признан неподходящим для их проживания, и дамы были возвращены в Йылдыз. В конце концов их всех собрали в Топкапы и устроили там самое необычное мероприятие, которое когда-либо проводилось в стенах этого дворца. Общеизвестно, что большинство женщин в гаремах турецких султанов были черкешенками — благодаря природной красоте женщины этой национальности ценились очень высоко и соответственно стоили очень дорого. Поскольку гарем Абдул-Хамида в этом плане ничем не отличался от других, правительство Турции телеграфировало в деревни черкесов в Анатолии, уведомляя о том, что семьи, чьи представительницы находились в гареме бывшего султана, могут забрать своих родственниц домой независимо от того, были девушки первоначально проданы в гарем собственными родителями или же, что тоже периодически случалось, были уведены из родного дома силой.

И вот в Константинополь двинулись толпы горцев-черкесов в живописных одеждах; в установленный день их всех впустили в старый дворец Топкапы. Там в присутствии специальной комиссии их проводили в длинный зал, целиком заполненный наложницами, кадинами и одалисками свергнутого султана. Женщинам разрешили открыть лица. Последовавшая за этим сцена была невероятно трогательной: дочери падали в объятия отцов, которых не видели много лет, сестры обнимали братьев, а бывало и так, что родственники, никогда прежде не встречавшиеся, могли установить свое родство только путем долгих выяснений и воспоминаний.

Внимание свидетелей этой необычной сцены не мог не привлечь контраст между нежным цветом лица и дорогими нарядами женщин и грубой, обветренной кожей приехавших за ними бедно одетых горцев; было заметно, что в некоторых случаях родных просто ошеломили красота, утонченные манеры и богатые одежды их соплеменниц. Однако складывалось впечатление, что последние были очень рады уехать из дворца, и, как правило, не теряя времени, они собирали свои вещи и покидали его, иногда после нежного прощания с другими одалисками. Так получили свободу 213 невольниц.

Однако воссоединение во дворце Топкапы не для всех было радостным: многие мужчины не нашли своих родственниц. Кто-то из девушек умер, других казнил Абдул-Хамид, третьи после свержения султана были увезены им на Салоники или тихо перекочевали в гаремы членов семьи султана, которым они приглянулись. Многие женщины, особенно не первой молодости, были чрезвычайно огорчены, что за ними никто не приехал. Вероятно, их родные умерли или перебрались на другое место или же просто не захотели приводить в свои бедные хижины в горах уже немолодых женщин, привыкших к дорогим еде и вещам и забывшим язык, на котором говорили в детстве… Несчастным женщинам, скорее всего, выпала участь провести остаток своих дней в компании себе подобных — из гаремов предыдущих султанов, — которые живут во дворце Топкапы и, в лучших традициях «Арабских ночей», громко вздыхают за его забранными решетками окнами да иногда роняют розы и надушенные носовые платочки перед проходящими по улице под окнами дворца привлекательными юношами».

Sic transit…^[2] И так прошло время гарема.

Как только для немногих оставшихся женщин подобрали жилье в городе, в Серале начали организовывать музей, и после довольно длительного периода подготовки доступ туда был открыт, правда, лишь для узкого круга избранных. Затем постепенно начали открывать для посещения все новые комнаты — в них, заплатив небольшую сумму за вход, мог попасть любой желающий.

Так, в местном путеводителе за осень 1924 года говорилось:

«В настоящее время доступны для посещения: павильоны Багдад-кешк и Мустафа-паша-кешк, терраса павильона Абдул-Меджида, Музей фарфора и приемная»^[3].

В течение следующих десяти лет для осмотра открывали одни покои за другими, и в 1933 году появилась возможность опубликовать официальный путеводитель, в котором было точно указано, в какие помещения есть доступ, а в какие нет. Сделать это было необходимо, так как прежде не существовало четких правил посещения дворца, и турист не знал, какие части Сераля он может осмотреть, а какие для него закрыты. Он был вынужден переходить от одного служителя к другому, расспрашивая, куда еще можно пойти и где находятся эти покои. И хотя полностью отказаться от этого пока не удалось, тем не менее повсюду развешаны указатели и информационные табло.

К сожалению, путеводитель был опубликован только на турецком языке, но директор сообщил мне, что вскоре он надеется выпустить его на французском или английском языках. В путеводителе имелась великолепная карта с указанием точного маршрута осмотра, в приложении — список помещений и двориков. В нем две колонки: в левой перечислены все открытые для публики помещения (всего их сорок два), а в правой те, куда доступ закрыт (их тридцать восемь). Таким образом, на первый взгляд складывается впечатление, что посетитель имеет возможность осмотреть больше половины Сераля. Однако внимательное изучение списка показывает, что это не так: дело в том, что в числе открытых несколько комнат, входящих в одни покои, отмечены как отдельные. При составлении списка помещений, куда доступ закрыт, такой прием не использовался. Кроме того, на карте дворца есть непронумерованные комнаты — за счет этого число недоступных для посещения оказывается существенно большим.

Но, даже не имея возможности увидеть богатства Сокровищницы, внимательный посетитель может получить вполне адекватное представление о дворце и осмотреть интерьеры, отделанные мастерами турецкой, сирийской, арабской и персидской школ. Но если он не изучал историю Сераля специально, экскурсия по дворцу будет для него недостаточно познавательной: ведь все, что он увидит, — это лишь несколько маленьких, безвкусно оформленных комнаток, не идущих ни в какое сравнение с величиной и великолепием залов во дворцах Европы и Ближнего Востока. Он будет разочарован и подумает, что в мире больше не осталось интересных и овеянных мрачной романтикой мест. Для того чтобы дать посетителю Сераля эту недостающую информацию, пусть и не во всей полноте, и была написана эта книга.

Каждый автор, рассказывающий о Константинополе, с большим или меньшим успехом пытается дать общее представление о дворце в целом. Но какими бы живыми и полными ни были описания, они не смогут дать такую точную картину, какую передают фотографии. Однако сделать их всегда было чрезвычайно сложно, и в путеводителе 1933 года неоднократно повторяется, что фотографировать там не разрешено.

Фотоснимки некоторых частей дворцового комплекса и большинства экспонатов музея были сделаны официально, они есть в продаже. Но и официальному фотографу руководство музея разрешило запечатлеть очень немногое. Снять же общий вид дворца можно только с такого опасного места, как карниз под окном на самом верху башни Дивана. Но надо сказать, что результат вполне оправдывает все трудности: вид на крыши гарема действительно в высшей степени необычен, и мои читатели, увидев фотоснимки (ил. 7, 8), наверняка согласятся с этим.

Я прекрасно осознаю, что я не первый публикую фотоснимки крыш гарема, но дело в том, что на всех предыдущих снимках дворцовый комплекс изображен только в одном направлении, что не дает представления о расположении гарема относительно селямлика. Тем не менее сделать фотоснимки крыш — это одно, а определить, под какими именно из леса каминных труб и множества куполов находятся те или иные помещения, — совсем другое. Для этого необходимо очень хорошо знать дворец, поэтому я не прошу извинения за слишком подробное комментирование фотографий. Особо хочу отметить, что данные снимки были сделаны мной 28 сентября 1934 года.

На фото (ил. 7) представлен вид дворцовых построек, протянувшихся вдоль вершины холма Сераль к Босфору. Это практически весь селямлик и строения, расположенные слева от зала Дивана. Внизу, в центре, на переднем плане, видна крыша навеса во дворике черных евнухов. Слева — окна и крыши школы принцев (см. план Сераля, поз. 36), в левом нижнем углу начинаются крыши спален черных евнухов (поз. 35). На переднем плане в центре — покои казначея и гофмейстера (поз. 38, 39), а справа — купола государственной казны, сейчас там Музей оружия (поз. 26). В самом центре и немного левее — низкие и высокие купола покоев начальника черных евнухов (поз. 37). У стены справа — мечеть дворцовой школы, сейчас там библиотека (поз. 98). Вдали, прямо до того места, где сливаются воды Босфорского пролива и Мраморного моря, протянулись строения, среди которых можно выделить опочивальню султана (поз. 111), павильон Священной мантии (поз. 110), зал Обрезания (поз. 94), покои принцев, известные под названием Клетка (поз. 90), а также Ереванский и Багдадский павильоны (поз. 113, 114).

План Сераля будет очень полезен при идентификации различных строений.

На фото (ил. 8) изображена местность к западу в направлении бухты Золотой Рог. Здесь видны все здания гарема и часть селямлика, не уместившаяся на фото (ил. 7). В правом нижнем углу можно заметить часть карниза, с которого был сделан снимок. Слева и на переднем плане — крыши спален черных евнухов. Слева, кроме того, видна высокая восьмиугольная башня, ниже, с обеих сторон от нее, — крыша галереи, опоясывающей дворик гаремных прислужниц-рабынь (см. план, поз. 44). Дальше, слева, вплоть до деревьев, идут крытые переходы к больнице для рабынь (поз. 56), а также покои главной няни (поз. 54).

Вдоль внешней стены находились покои султанши-матери (поз. 65–68) и Селима III (поз. 83) с заостренным навершием купола. Еще дальше можно различить стену павильона Османа III (поз. 85). Три квадратных в сечении дымовых трубы обозначают местонахождение каминов в примыкающих к внутреннему дворику покоях матери правящего султана, под левым куполом находится ее трапезная (поз. 67).

Башенка с черным верхом, расположенная слева, принадлежит школе принцев; большой купол и еще один позади него — это зал Приемов султана (поз. 77) и опочивальня Мурада III (поз. 87).

Могу без лишней скромности отметить, что на момент написания этой книги я не знаю таких, кому удалось бы увидеть больше зданий и сооружений Сераля, чем мне. Этот факт имеет большее значение, чем может показаться на первый взгляд. Изучающий историю или социологию Востока может поехать в Стамбул, запасшись письмами к директору общественных работ, куратору музея и т. п., и после многочисленных переговоров с властями и длительного ожидания ему, в качестве жеста доброй воли, покажут те части дворца, которые закрыты для широкой публики. Исследователю, проведшему в Серале не один час, осмотревшему огромное количество покоев, переходов, внутренних двориков, кухонь и других помещений, вежливо скажут, что он увидел все. И вряд ли он с уверенностью сможет возразить. К тому времени его голова настолько перегружена впечатлениями от этого места, подобного лабиринту, что оценить, насколько полно он ознакомился с дворцом, просто невозможно. Дело не в том, что власти хотят ввести посетителей в заблуждение, просто по ряду причин многие помещения Сераля находятся не в том состоянии, чтобы их демонстрировать. И когда говорят, что показано все, имеется в виду то, что находится в более или менее приличном состоянии, и то, что, по их мнению, может представлять интерес.

Каждый раз, приходя в Сераль, я обнаруживал то, чего раньше не видел: иногда это был коридор между помещениями, которым я прежде проходил, не обратив на него внимания, в другой раз какая-нибудь небольшая комнатка, не обследованная мною прежде. Однажды я обнаружил лестницу, о наличии которой не подозревал. Моя настойчивость привела меня в больницу для рабынь, где раньше не бывал даже мой гид, а одна дверь была так основательно затянута густой паутиной, что вначале нам пришлось снимать ее длинными палками. Я говорю об этом, чтобы показать, насколько этот дворец необычен и полон тайн, и чтобы стало понятно, насколько сложно составить план многочисленных зданий всех форм и размеров, выстроенных в разных стилях, в разное время и, что хуже всего, на разных уровнях.

Даже сейчас я убежден, что во дворце остались какие-то помещения, не осмотренные мною должным образом: одни — из-за настолько плохого состояния полов, что по ним опасно ходить, другие до такой степени завалены мусором, упаковочными ящиками, сломанными подсвечниками и т. д., что в них вообще невозможно войти, в третьих постоянно проживают сотрудники музея и т. п. Тем не менее мне кажется, что не обследованные мною помещения дворца не имеют особой важности (за исключением зала Священных реликвий), и их тщательное изучение едва ли существенно изменило бы составленный с таким трудом план, который я постарался сделать максимально точным.

Примечания

1

Йылдыз — дворец турецких султанов в Стамбуле. (Примеч. пер.)

2

Sic transit gloria mundi (лат.) — так проходит слава мира. (При-меч. пер.)

3

Автор использует другие названия помещения — зал Аудиенций, или Тронный зал. (Примеч. пер.)