Круги ада

Нина Еперина, 2016

Каждому человеку Бог дарует возможность исправления, если его жизненный путь не совпадает с предначертанным, но…, а если он совпадает? А если это кармическое и жизнь, которую тебе дали в этой инкарнации является одной из учебных для возможности понятия, что такое хорошо, а что есть плохо. Ведь не просто так рождаются на свет Чикатило или в нормальной семье ребенок вдруг становится нетрадиционной ориентации? Что это? В наказание или для опыта? Почему Души наши должны пройти разными дорогами и испытать за время проживания своих семидесяти или более жизней разные судьбы? Монаха или бандита, проститутки или «синего чулка», судьи или преступника? В этом романе женщине выпала суровая судьба, судьба человека с самого дна человеческого общества. Проститутки. Но, даже посылая нас на Землю с такой страшной судьбой, ОН дарует нам варианты выбора, как поплавки, за которые мы можем ухватиться. Вопрос? А хотим ли мы хвататься за эти поплавки или поплывем по течению жизненного потока в черную стремнину будущего, в надежде на что? На удачу в следующей инкарнации?

Сергей

Она прошла по проходу между столиками и уселась на своё постоянное место недалеко от эстрады, на которой гордо восседали «лабухи», музыканты в количестве пяти человек. Она их знала очень хорошо, потому что уже давно в этом ресторане все перемешались телами, и официанты, и музыканты, и кухня, и они в том числе. Каждый из них был ей очень хорошо знаком каждым кусочком своего тела. Она помахала им приветственно рукой.

За столиком сидело трое «девушек». Тамара и ещё две постоянно «работающие» в «Пекине», Ира и Лариса. Последнее время они почти всё время оказывались за одним столом с ней и Тамарой, но самой Насте они не очень нравились, хотя были красивыми и холёными «тёлками» с длинными ногами и кукольными личиками. На их фоне Настя и Тамара были миниатюрными малышками и поэтому шли вторым номером, когда Иру и Ларису уже уводили. Но устраивать разборки с «мамочкой» она не хотела, потому что это были её протеже, и терпеливо переносила двух красивых, но глупеньких, с её точки зрения, дурочек рядом со своей персоной. Она кивнула им головой и обратилась к Тамаре:

— Привет. Ты здесь уже давно?

— Да нет. Где-то минут двадцать. Я уже всё заказала нам на стол.

— Как сегодня клиентура?

— Да пока ничего путного не видать. Только наши козлы. Фирмачей двое, но они со своими самоварами.

— А ты хорошо проверила? Может это переводчицы?

— Может и, правда, переводчицы. Ты сама посмотри попозже, они сидят вон за той колонной. — Тамара указала на третью колонну по проходу.

Из их дуэта золотой глаз профессионалки был у Насти, потому что опыта было больше, да и умом Бог не обидел. Тамару на панель «выбросило» только два года тому назад, когда нормальная семейная жизнь дала трещину, «подогретую» Перестройкой ещё в Тбилиси. Пришлось перебираться в Москву. Средств к существованию не оказалось никаких ни в то время, ни в перспективе. Они познакомились буквально сразу же, как только Тамара оказалась в кругу «жриц любви» и сразу же нашли общий язык. Тамара была хотя и не очень далёкой, но похожей на Настю каким-то своим, внутренним восприятием жизни, мнением и жизнестойкостью. Они были как душевные близнецы, внутренне поделённые однояйцевые личности, похожие не столько внешне, сколько внутренне. Даже темперамент у Тамары был такой же жгучий и необузданный, темперамент «голодного зверя».

Наконец-то у Насти появился человек, с которым она могла обсуждать свои внутренние ощущения, и оказалось, что эти ощущения целиком совпадают с Тамариными. Её тело было такое же ненасытное к мужским ласкам, поэтому и «вынесло на панель» в «свободную любовь» без особенных моралей со стороны собственной совести.

Эти душевные беседы, которые они вели в основном по утрам, тогда, когда Тамара ночевала у Насти после совместных «походов», окончательно успокоили её.

— Наверное, моя мать права. — решила Настя. — мужчина нужен в жизни только для обеспечения женщин средствами к существованию. Он обязан за всё платить, а совесть это вещь для свалки и в жизни, особенно моей, малопригодна.

Раньше у неё никогда не было подруг из обычного человеческого общества, живущего своими семейными законами, да ещё и замужних по настоящему, поэтому задушевные откровения Тамары открывали ей глаза на весь бытовой мир обыкновенных взаимоотношений. Действительно, получалось, что замужние женщины при ближайшем рассмотрении могли быть такими же жадными на ласки, как и она, если бы их не «заедал» быт и испокон веку сложившееся мнение о греховности сексуальных отношениях внутри семьи. Наверняка в каждой спальне по ночам происходило то же самое, что и у них, «на панели», только темперамент и оплата разная. Они получали одноразовое вознаграждение, а замужние женщины были на постоянной оплате. Постоянное всегда надоедает, как стенка в совдеповской гостиной, которая стояла не только незыблемой основой материального положения семьи, но и воздвигалась как «Большая Китайская стена» между супругами. Именно от обыденности, именно от неё, этой стенки, и бежали женатые мужчины за «развратом», пытаясь скрасить скуку семейной жизни «сладеньким» и запретным. Эта мысль укрепляла её в размышлениях о нужности её профессии. Она поняла, те женщины, замужние дамы, которые всегда прикрывались порядочностью и лживыми добродетелями на самом деле такие же, как и они, девушки «лёгкого поведения». Им мешало стать раскрепощёнными извечное «а что скажут люди»? Именно поэтому они отодвигали от себя соблазн познания «запретного плода» и принятие телесных удовольствий, как должное. А может быть, всё дело было в том, что их некому было раскрепостить в пастели? Разбудить? Они принимали материальную оплату на «постоянной основе», не отдавая весь жар желания своего тела собственному мужу. Не отдавали, потому что не разбужены. Или из-за собственной недалёкости, стесняясь плотского порыва своего Я? Может быть, именно поэтому они старались не показывать своим мужьям родившегося желания, если таковое и появлялась в их пуританских головках, прячась за семейную перегородку обязательных отношений, но… НО часто, спекулируя сексом в своей семейной жизни, как это делала она с дедушкой в своей ранней молодости. Так что главным в семейной жизни оказывалась опять же «оплата сексуальных услуг»!

Эти обрывочные мысли мелькали в её голове, а вечер шёл своей привычной чередой. Они сидели за столом, ели салаты, пили из водочной бутылки газированную воду, настоящее шампанское, изображали порядочных девушек, скромно сидящих в ресторане, а сами стреляли глазами по соседним столикам в поисках спроса, выставив себя на полное обозрение, опять же в поисках предложений. И предложения посыпались. Ларису и Иру увели танцевать и не привели больше за их столик, можно было и им начинать рабочий вечер. Настя решила проверить вначале фирмачей за колонной и отправилась туда. Заодно она решила пройтись по залу, себя показать и по сторонам посмотреть, определив количество «коллег по работе», девушек за столами. Не могло быть такого, чтобы в той, соседней половине ресторана не было её товарок. В субботний вечер все столы в ресторане всегда были заняты, а сегодня угадывался полный аншлаг даже её, плохим зрением.

Она два раза прошла вдоль столиков, томно и медленно поводя плечами и бёдрами, старательно рассматривая прищуренными, близорукими глазами, сидящий за столами контингент. Товарок видно не было, но из-за одного из столиков поднялся молодой человек и тут же заинтересованно направился в её сторону. Он был высокий, симпатичный, такой же, как и она черноволосый, черноглазый и, как ей показалось с первого взгляда, не совсем русский. Что-то в его взгляде было ей очень знакомым, может быть даже родным, близким, но что именно она поняла не сразу. С первого взгляда глаза были самыми обыкновенными. Глаза как глаза, хотя и очень привлекательные. Но что-то в его глазах очень сильно возбудило её интуитивное любопытство. Из-за близорукости она не могла рассмотреть его лучше, поэтому прищурилась. А молодой человек шёл ей навстречу.

Может он идёт ко мне? — подумала Настя и тут же остановила себя. — Нет. Он ведь может идти и по своим делам?

Она опустила голову и пошла дальше. Когда прямо перед ней остановились чьи-то ботинки, и прозвучал вопрос, Настя даже вздрогнула:

— Девушка, вы не меня случайно ищите, ааа? — весело, и как-то, очень радостно, сказал молодой мужчина, кому принадлежали ботинки, остановившиеся прямо перед ней. Это был именно он, тот, на ком задержался её взгляд.

Она тоже медленно остановилась напротив и так же медленно подняла на него свои тоже красивые, чёрные глаза, всё ещё щурясь близоруко, чтобы лучше рассмотреть. Она делала так всегда. Вначале она стеснялась рассматривать мужчин так откровенно, как сейчас рассматривала его, но Тамара сказала ей, что со стороны это не смотрится как откровенное разглядывание и действует на мужчин очень возбуждающе. Ещё она знала, что при знакомстве всегда нужно держать паузу, и это действует ещё более возбуждающе. Поэтому она задрожала ресницами на его откровенный взгляд и затянула паузу, давая ему возможность рассмотреть себя получше. Паузу она держала ровно столько, сколько и положено, пару минут, после чего зарделась лицом и, опустив ресницы, тихо сказала:

— Ну почему вы решили, что я должна искать непременно вас? Я ищу подругу, но её что-то не видно. Она пригласила меня на день рождения.

— Ой! А у нас тоже день рождения! Может быть, вы присядете за наш столик? Неудобно очень красивой молодой женщине ходить по залу просто так. Вы присядете к нам, а когда ваша подруга появится, вы к ней пересядете. Правильно? — опять как-то радостно и торжественно сказал парень.

Она сразу же определила, что его откровенное предложение продиктовано наивностью и даже немного удивилась. В современной действительности трудно было найти наив не знакомый с ресторанными нравами. Парень был явно не из ресторанного мира и, судя по всему, ничего не понимал в девушках свободных взглядов. Это ей показалось до любопытного забавным. Она подумала, — если «фирмачи» действительно заняты, она, пожалуй, согласится на предложение этого парня. Может быть, он из новых богатеев. Сейчас разобрать было очень сложно, уж больно много их появилось в ресторанных стенах в последнее время.

— Может быть, я и соглашусь на ваше предложение, но вначале я должна обойти весь зал. Если моей подруги ещё нет, я подойду к вам. Вы согласны?

— Мы согласны! — радостно улыбаясь, выпалил он, и тут же как-то элегантно подхватил её под локоть и предложил. — А можно я буду Ваши «сопровождающие лица»? Свита.

Они мило продефилировали мимо «фирмачей». Она увидела — они действительно пришли со своими девушками из того, другого мира, в который она так стремилась. Это были цивильные, холёные красавицы из-под папиного крылышка, она определяла их сразу же. В министерствах было очень много чиновников имеющих дочерей, а Перестройка родила столько же «новых русских» с набитыми кошельками и такими же дочурками, которых нужно было «пристраивать» замуж. Последнее время в ресторане стали всё чаще появляться вот такие папины дурочки и, как правило, или с «фирмачами», или с очень ухоженными русскими мужиками, «укомплектованными» деньгами под завязку. Делать рядом с ними сегодня было нечего, и она опять остановилась посреди зала и опять подняла на своего сопровождающего трепещущие ресницы:

— Пока, я её, что-то не вижу. Может быть, действительно, нам пойти за ваш столик?

— Конечно! Пойдёмте.

Он увлёк её прямо к столику, чуть согнувшись в талии в её сторону, не выпуская руку, которой она держала его под локоть, а даже как бы задерживал её, положив сверху свою и нежно поглаживая, как это делал когда-то дедушка Морис. Насте это очень понравилось и сразу же родило глубоко внутри её Я тёплое ответное чувство комфорта и защищённости.

— Меня зовут Сергей. — сказал он ей очень мягко и ласково почти на ухо. — А вас?

— А меня Анастасия, можно просто Настя. — скромно ответила она, ещё раз затрепетав ресницами и стараясь подхватить его нежную интонацию.

— Какое красивое имя! Царское! Оно мне всегда нравилось. У меня ни одной знакомой Анастасии ещё не было! — сказал он, теперь уже улыбке передав теплоту своего голоса, отчего глаза его заблестели, а улыбка получилась очень красивой и нежной.

За столом, за который они уселись, оказалось человек двенадцать. В основном это были солидные мужчины и две полные дамы, похожие на обыкновенных жён. Сергей усадил Настю на стул и взялся на ушко знакомить со всеми. Её близорукость не позволила ей в тот первый момент, когда он остановил её в проходе между столиками, определить состав сидящих за столом мужчин, но сейчас она находилась в их кругу и рассмотрела всех вполне откровенно и понятно для себя. Компания представляла из себя очень интересное зрелище. Это был набор случайных, никак не подходящих друг другу людей.

Две степенные дамы и двое парней, включая Сергея, были похожи на вполне нормальных людей, а все остальные были явно «голубые». Она всегда старалась держаться от них подальше, не вступая в дружеские отношения. Эти были не ресторанные «голубые», которых она знала наизусть, эти были из «новых русских» или чиновников, имеющих жён, детей, и тщательно скрывающих от окружающих свои интимные страсти. Они позволяли себе развлекаться только на стороне и по собственной прихоти. Поэтому, неизвестно почему оказавшиеся между ними две дамы, смотрелись здесь совершенно неуместно. Было непонятно, как и зачем они попали за стол? Но если бы это и были жёны, то это было бы даже дико и пошло. Значит, это были коллеги по работе, которые, может быть, и догадывались о тайных страстях мужчин, но не обсуждали это вслух, тем более в кругу именно этих мужчин. Такие женщины или просто всегда молчат, или делают вид, что ничего не замечают.

Опять двойная мораль нашего загнивающего общества. — подумала Настя. — когда все всё видят, но делают вид, что на свете ничего такого нет и быть не может, прикрывая своим молчанием самый обыкновенный разврат тел и душ. — А нас наверняка презирают и ненавидят…

Странно, что именно сейчас она оказалась за столом, целиком расцветшим голубым цветом разврата, цветом «конкурирующей» ей части общества, хотя и мужского.

Она не понимала «голубых». Она считала, что Бог не создавал на свете белом таких неполноценных мужчин или женщин. Он создавал конкретно Еву-женщину и Адама-мужчину. Ни гермафродитов, ни лесбиянок, ни педерастов он не создавал. Наверное, это был сбой в генной структуре Божьего деторождения. Брак. Она не любила их ещё и потому, что они были постоянной конкурирующей командой в «уличном бизнесе», где она продавала своё тело, так же как и они. Хотя, на любой вкус — любые предложения…

Долгая жизнь на самом дне позволила ей вызубрить наизусть одно золотое правило: никогда не высказывать вслух своих мыслей и мнений, держать их при себе. Не высовываться! Поэтому она сделал вид, что ничего не поняла, переключив всё своё внимание на Сергея. Стала рассматривать его совсем откровенно и вблизи. Он не производил впечатления «голубого», она поняла это интуитивно и мгновенно, с самого первого взгляда. Это был самый обыкновенный парень, в ресторане таких называли «лохами». Он был из этой, новой жизни. Вполне возможно, что и из тех самых, новых, которые последнее время всё чаще и чаще покупали её услуги и швырялись деньгами почище фирмачей. Это бы её устроило, потому что расходная часть её быта с трудом сходилась с доходной. Дорогие тряпки и фирменная косметика стоили не мало, да и желанный косячок тоже отнимал много средств из её семейного бюджета.

Ещё полгода тому назад всё было хорошо, но сейчас у неё появился постоянный «клиент». Константин. Он тоже был из новых, хотя в прошлой, советской жизни, уже был «бывший спортсмен». Он упорно преследовал её и хотел регулярных отношений. Он стал появляться в «Пекине» всё чаще и чаще, привозил с собой большие компании, сорил деньгами, всем публично демонстрировал Настю и требовал, чтобы она была только с ним. Он откровенно не давал ей нормально «работать» и обеспечивать свои жизненные запросы, потому что постоянно отвлекал от хороших клиентов своими «загулами». Она старалась держать внутреннюю связь через швейцара дядю Славу и при появлении Кости ещё в гардеробе или у входа в ресторан, тут же скрывалась через кухню или второй этаж. Она его элементарно боялась. Она понимала, что он окончательно ушёл в бандиты, и ждать от него можно было всего чего угодно, тем более в «обкуренном» или «обколотом» состоянии. Последнее время он очень пристрастился к наркоте.

Телевизор пугал в новостях стрельбой и жуткими «разборками». Перестройка перестроила мозги народа в непонятную сторону, бездействие милиции, как сдерживающего фактора, не чувствовалось, а чаще всего она сама была в «доле» с бандитами. Раскрепостившаяся часть общества, та, что без внутренних тормозов, делила территории и сферы влияния, и жить на этом свете стало страшновато. Каждый вечер с ужасом ждала она Костиного набега с похищением её тела на неопределённый срок. Всё это мешало «снимать» нормальных «клиентов» и зарабатывать нормальные деньги.

Начались материальные затруднения. Всё бы было ещё ничего, она бы придумала, как ей «работать», не попадаясь Косте на глаза. Или поменяла бы кабак, или завела сутенёра на телефоне, но в последнее время не только он сам пристрастился к наркоте очень основательно, её доза тоже стала автоматически увеличиваться. Это и тянуло её к нему, и отталкивало. Она со страхом стала наблюдать за собой, как уже почти ежедневно по вечерам ей неотвратимо хотелось курнуть или нюхнуть и отключиться. Теперь без дозы она могла уснуть, только с трудом отвлекая себя от мыслей, о своём таком странном и мешающим жить желании. Ей нужно было как можно быстрее остановить этот процесс, но для этого, опять же, нужно было найти средства к существованию и в корне поменять свою жизнь. Нужно было найти хотя бы вот такого «нового лоха» со старыми, допотопными принципами, подмоченными гнилой, совдеповской моралью и новыми неограниченными денежными возможностями.

Может быть, этот и подойдёт? — подумала Настя, всё более внимательно разглядывая Сергея. — Он производит впечатление идиота, верящего в светлое и чистое, то есть в любовь и преданность. Если это так, то можно будет облокотиться на его плечо хотя бы временно…

Эти не очень весёлые мысли не давали ей возможности включиться в общее веселье. Сергей чувствовал её замкнутость, какую-то внутреннюю зажатость, и вовсю старался развеселить за столом. Он усердно подливал в бокал шампанское, подкладывал на тарелку вкусненькие кусочки, танцевал с ней почти каждый танец, и смотрел в глаза взглядом преданной собаки, готовой по её желанию встать на четыре лапы, вилять хвостом и лизать ей руки и ноги. Они почти не общались с остальными гуляющими, кроме сидящего рядом с Сергеем Славиком, который был не просто «голубой», а даже какой-то ярко-сине-голубой. Все его манеры, напоминающие манеры капризной дамы с капризными интонациями и такими же капризными движениями рук, Настю очень смешили. Он был уже не очень молодой, на голове, через редеющие и седые волосы, чётко и явственно просматривался череп, но по своему поведению он больше смахивал на молодящуюся даму в том самом соку, который уже чуть, самую малость, но с душком. Сергей явно был с ним на дружеской ноге, и Настя поинтересовалась:

— А Слава это кто?

— А! Славик? А Славик директор нашей киногруппы. Мы снимаем за свои деньги художественный фильм про пиратов на Ялтинской киностудии. Это у его друга сегодня день рождения и он меня пригласил в «Пекин». Я и сам здесь никого не знаю. — он очень красноречиво посмотрел ей в глаза, моргнул одним глазом, чуть улыбнулся уголком губ и сделал мимикой лица очень выразительный жест в сторону стола, чтобы не было заметно окружающим. Этот мимолётный жест и взгляд не только объяснили ситуацию, но и больно кольнули в сердце. Она поймала себя на абсурдной мысли и ещё раз очень внимательно посмотрела на Сергея. Вдруг Настю как будто ударило лёгким током и осенило! Она узнала это лицо и даже замерла от неожиданности с каким-то мистическим, внутренним откровением, похожим на шок!

Не может быть такого! — подумала Настя и опять внимательно, прищурившись для надёжности, посмотрела на Сергея.

Она поразилась этому сходству, сходству её любимого портрета в кружевных манжетах и бархатном камзоле с этим неизвестным ей Серёжей. Её любимого, который каждое утро радовался её пробуждению, и жил с ней её жизнью. Он жалел её, оправдывая и сочувствуя всем своим нарисованным, но таким живым для неё лицом. Он дышал с ней её воздухом. Он единственный поддерживал её в этой тяжёлой жизни своим оптимизмом легкой улыбки на губах и силы в его глубоких, карих глазах. А сейчас он сидел около неё! Он улыбался такой же улыбкой, смотрел на неё такими же глазами!

Сергей как будто что-то почувствовал и вдруг улыбнулся ещё откровеннее и подморгнул одним глазом. И как будто два незнакомых человека вдруг слились воедино, одинаково моргнули ей глазом и улыбнулись чуть уголком губ. От такой неожиданности у Насти выступили лёгкие капельки пота над верхней губой и вспотели ладошки. Но она боялась сознаться себе, что сходство может быть таким поразительным, таким точным до миллиграмма. Нужно было отвлечь себя от этой мысли, которая могла оказаться навязчивой. Отвлечься на окружающих, на соседей, на этот странный стол, населённый такой разномастной публикой, включая её саму.

Она сразу всё поняла и про стол и про Сергея. Он как бы объяснял ей и улыбкой, и мимикой, и глазами, что был в курсе о сплошной голубизне. Может быть, поэтому и бросился к ней, как к спасательному якорю на своём пути. Ещё она поняла, что не сможет теперь уйти от Сергея по собственному желанию, и, как приклеенная, будет ждать от него решения своей участи хотя бы на сегодня…

Она опять стала рассматривать его, прикрыв ресницами своё любопытство, чтобы не показаться навязчивой. Он производил впечатление совершенно нормального мужчины, и её это обрадовало. Обрадовало, что она не ошиблась в нём. Обрадовало, что он не портит первого впечатления о себе и становится похож на портрет всё больше и больше не только внешне, но, может быть, и внутренне, своим восприятием мира и пространства…

Но ещё её обрадовал рассказ про кино. Обрадовал и заинтересовал. Это означало, что и в этом она тоже не ошиблась. Значит, Сергей действительно из новых богатеев и можно будет попробовать его «охмурить», может быть, применяя и своё умение, и древнюю магию? Тем более, что это удивительное сходство стояло перед глазами и не отпускало. Настя приняла решение «прощупать» Сергея более основательно, боясь своей собственной возможности ошибиться и разочароваться. Она стала постепенно включаться в игру, называемую ею самой — «заарканим козла». Эта игра нравилась ей всегда, а сегодня она включилась в неё с внутренней дрожью и боязнью ошибки. Ох! Как бы не хотелось ей ошибиться именно сегодня…

Она стала смотреть на него за столом чуть сбоку, чтобы лучше выделялись её густые и чёрные ресницы, чуть трепеща ими и покрываясь еле заметным нежным румянцем. Она умела делать это ещё с детского дома, когда её вызывали к директору на «ковёр». Она стала бросать взгляды из-под бровей, соединяя и подкрепляя их каким-нибудь очень заинтересованным вопросом, который она задавала нежным, «девичьим» голоском, так, чтобы он и видел и любовался её ресницами, глазами, бровями, всем её лицом, и как будто бы она старалась, чтобы нет. Она открыла любовную охоту, игру с тончайшей и невидимой сетью, в которой он должен был запутаться. Она танцевала с ним так, чтобы не соприкасаться телами, а если и соприкасаться, то якобы нечаянно, случайно, после чего поднимала на него извиняющиеся глаза и опять вздрагивала ресницами, но уже сильнее. Это была та самая, главная «фишка» в её умении завлекать мужчин, она отшлифовала её с тех, ещё детских лет и до полного совершенства. Игра эта получалось у неё отменно, она владела ею точно так же, как и заливаться девичьим румянцем, от чуть заметного, до яркого, малинового, помогавшего показать ей лицом смущение, как девочке.

Он был высокого роста, может быть почти метр девяносто. Она со своим цыплячьим ростом имела возможность играть взглядом и ресницами в самой полной мере, завлекая его в эти тонкие, невидимые сети опытной женщины, не видные никакому мужскому взгляду. Захватывающая игра продолжалась весь вечер. Он должен был подумать о ней только очень хорошо. Он должен был! Он должен был не заметить её профессионализма и опытности, а увидеть обыкновенную русскую молодую женщину, немного наивную, как девочка, немного глупую и доверчивую, немного обиженную подругой, которая так и не пришла в ресторан. Она видела, что её игра его зачаровывает и затягивает, как в пропасть, всё глубже и глубже, может быть даже основательно…

Вечер закончился предложением поехать к нему домой в гости. О деньгах она решила ничего не говорить, сделать вид, что она, как обыкновенная простушка, может согласиться поехать в гости «за любовью». В такси он шутил и, рассказывая о семье, к которой они ехали, предупреждал:

— Ты представляешь? У моей названной матери, Нины, с которой меня жизнь свела, и у которой я сейчас живу, вчера тоже был день рождения! Ей тоже исполнилось, как и сегодняшнему соседу за нашим столом, сорок лет, но только вчера! Мы отмечали это очень шумно и весело — вчера, а сегодня народ весь день похмелялся и до чего опохмелился, я не знаю, поэтому ты не удивляйся! Можно увидеть всё!

В квартире, куда они приехали, действительно было видно присутствие большого праздника. Она была завалена цветами и не совсем трезвым народом. Народу, правда, осталось уже мало. Две молодые дамочки, которых Сергей представил, как своих сводных сестёр. Одного очень красивого молодого человека в плавках, хотя на улице и был октябрь месяц. Женщины средних лет, явной именинницы, которая, почему-то, была с кровоподтёком во всю правую сторону лица, с фиолетовым синяком под глазом, с содранными локтями и в ночной рубашке. Две девицы были трезвые и уже укладывались спать, а странная парочка сидела за столом в большой комнате, была сильно под градусом и спать явно не собиралась. Настя смотрела на них и вспоминала такие же пьяные застолья из своей молодости, которые всегда заканчивались драками с мордобоем, и вот такими вот синяками во всё, только её, лицо. Синяки ставил смешной и непонятный муж Лёня, сгинувший давно из её окружения, но оставивший неприятные воспоминания и представления о семейной жизни.

Сергей помог ей снять плащ в прихожей и ввёл в большую комнату.

— Вот. Знакомьтесь! — как бы подтолкнув её под локоть, и, таким образом, выдвинув чуть вперёд, сказал он. — Это моя любимая девушка Настя!

— А разве не я твоя любимая девушка, Саша? — сказал молодой человек заплетающимся языком, икнул, и нахально заулыбался. Его голова, при этом закачалась, как у китайского болванчика, который достался ей от дедушки и стоял дома на полке у кровати, очень древняя, китайская и дорогая фигурка из кости.

Эта его нахальная физиономия скопировала и выражение лица, и мимику ухмылок Лёни до такой степени похоже, что в её глазах, вдруг, всё отчётливо всколыхнулось в памяти и встало настоящей картинкой из прошлого. Настя испугалась этого места, куда она неожиданно попала. Ей показалось, что она опять вошла в кошмар первых месяцев проживания в однокомнатной одинцовской квартире и что вот сейчас, немедленно, всё в точности повторится. Вот сейчас из кухни выйдет пьяный Лёня и начнёт её бить головой об пол или стенку, а потом безобразно насиловать прямо при этих чужих людях, а они будут сидеть, и смеяться, наблюдая происходящее, а может быть и принимать участие. Особенно ей не понравилась эта толстая женщина в ночной рубашке с синяком. Она была похожа на её пьяную мать, из их узкой комнаты в коммуналке, которую подруги звали Клавка, и которую она тихо ненавидела.

Она точно так же отреагировала на реплику парня, как отреагировала бы и её мать, засмеялась пьяным голосом и на всю комнату, и на всю Настину голову, и на всю Настину жизнь так очень громко и противно, что её противный смех загремел прямо в черепной коробке. Она сразу же почувствовала, как её голова стала чуть подёргиваться. Она знала, что это такое. Это было началом приступа. Нужно было немедленно остановить этот надвигающийся кошмар!

Настю подхватила волна ужаса и за то место, куда она попала, и за возможный приступ, и вынесла из квартиры прямо на улицу в считанные секунды. Она еле успела схватить в прихожей свой плащ и сумочку. Она бежала по пустынной, ночной улице не зная куда, и боялась, что кто-нибудь её догонит и опять потащит в эту страшную квартиру с пьяными и дикими людьми. Но улицы ночной Москвы равнодушно взирали на её панику и не желали прислать такси.

Сергей увёз её в противоположную часть города, а как выбраться отсюда она не знала. Она жила на проспекте Мира, а это было Южное Чертаново, незнакомый район, где она и была-то всего пару раз в своей жизни. Она не имела представления, в какую сторону ей нужно двигаться, куда бежать конкретно. Это заставило её остановиться и осмотреться, но ничего не объяснило.

Страх гнал вперёд. Она стала метаться на мостовой, понимая, что потеряла всякие ориентиры. На улице накрапывал мелкий октябрьский дождик, падающий на подмёрзлую землю и делавший эту землю невозможной для передвижения на тонких и высоких шпильках. Пришлось Насте медленно, почти ползком, двигаться по скользкой дороге, рассматривая дома и пространство вокруг них, в надежде увидеть там любого прохожего, но улицы были пустынны и молчаливы. В Москве была ночь…

Сергей догнал её уже за углом дома, на узкой и скользкой тропинке вникуда….

— Настя. Ты почему вдруг убежала? Саша пошутил. Мы же все знаем про Славу, поэтому он так и пошутил. Я со Славой уезжал из этого дома на день рождения, а когда уезжал, Саша шутил по поводу ночи. Говорил, что я могу из ресторана привести не Славу, а Сашу, или какого-нибудь Шурика. А ты не поняла.

— А что это за баба с «фингалами»?

— А это наша именинница. Нина. Вчера было очень много гостей, человек сто и все надарили ей горы цветов. Мы отмечали день рождения в ресторане, а когда приехали домой, и она выходила из машины около подъезда с охапкой цветов, то зацепилась каблуком за выбоину в асфальте, второй ногой поскользнулась по льду лужи и приложилась всей щекой прямо по ступенькам. А ты что подумала?

— А я подумала, что там была драка. Я не выношу драк категорически. Не приемлю их в человеческих отношениях.

— Да ты что! У нас дома никто и никогда не дерётся! Мы даже никогда не ругаемся. У нас в доме царит только любовь. Это ты зря испугалась. Пойдём обратно. Они тебя ждут. Не бойся, ничего плохого с тобой случиться не может. Может только хорошее.

Она подняла на него глаза, и вдруг он посмотрел на неё таким знакомым и любимым взглядом, что у неё почти подогнулись коленки. Она влюбилась в этот взгляд с того самого первого дня, когда они с матерью первый раз сидели в прихожей у дедушки. Она не смогла ответить — Нет. — этому прекрасному взгляду своего любимого принца и молча пошла следом за Серёжей.

В доме, и правда, было не страшно. Просто народ был сильно под хмельком и не совсем соображал, что делал. Уже буквально через полчаса все расползлись спать, и оказалось, что молодой парень Саша спит с этой старой бабой вместе, а у Серёжи была своя комната, куда они и удалились сразу же.

В постели он оказался на удивление ласковым и покладистым, что не помешало ему быть очень темпераментным, чему Настя обрадовалась несказанно, потому что хотела, чтобы он был непременно именно таким вот ласковым и таким же темпераментным, как и она.

Эта первая ночь была удивительной. Они не только телесно отдались друг другу, они отдались друг другу целиком. Эта близость соединила их так тонко и прекрасно, что каждая минута казалась им мигом, сотканным из необыкновенных ощущений полной откровенности. Они общались, перебивая друг друга, стараясь рассказать, как можно больше о себе, обнажив друг перед другом свои души, проболтав до самого утра всё свободное от телесной любви время. Она уже давно не отдавалась мужчине с таким удовольствием и совершенно бесплатно. Наверное, в этом были виноваты его удивительные глаза с такими знакомыми морщинками и юмористическими искорками, которые проникли в её душу и задержались там на многие годы, родив в её душе незнакомое чувство, которому она не знала названия, поэтому держала его в себе, удивляясь и оберегая от посторонних глаз. Только с ним ей хотелось разговаривать много и долго, бесконечно долго, и каждую минутку для них находилась новая тема для общения…

Конец ознакомительного фрагмента.