Мачеха для Золушки

Нина Васина, 2008

Золушка – Зоя Лушко, больше всего хочет женить своего отца – это непременное условие, чтобы сказка про Золушку стала явью… Отец – спасатель МЧС Виктор Филимонович Лушко, больше всего в жизни хочет счастья своим трем дочерям и… обладать красавицей-фотомоделью Медеей… Мачеха – фотомодель Медея, больше всего в жизни хочет остатья неузнанной… Сестры – Маринка и Иринка, больше всего в жизни хотят заполучить принца… Принц – Тамерлан, сын лучшего друга Виктора Лушко, волей-неволей должен жениться на Золушке… Крестная – вопреки всякой логике состоит в тесном родстве с мачехой. Самый таинственный персонаж. Кто она, можно узнать, только перелистнув последнюю страницу романа…

Мачеха

Медея. Рост — 187, брюнетка, бюст — 92 идеальной формы (импланты), талия — 63, размер ноги — 40, не работает обнаженной, без вредных привычек, вынослива (до трех показов в сутки), 5 иностранных языков, коммуникабельна, не замужем, детей нет.

Медея прочла резюме под своей фотографией в справочном дайджесте и хмыкнула. Она летела в самолете на один-единственный показ — ожерелье и диадема с изумрудами. Волнами прибоя снизу, от земли, накатывал рассвет. Три с половиной минуты прогулки по подиуму. Пять-шесть минут — позировать фотографам. Еще от полутора до двух часов — фотосъемка с профессионалом под яркими лампами, в присутствии четырех охранников — драгоценности стоят баснословные деньги. И все.

Лондон не нравился Медее. Ее напрягала строгая сумрачность зданий и равномерная сочность зелени. В полдень — показ, самолет — поздно ночью, в гостинице — скука. Поехать, что ли, в одно-единственное место, которое только и интересно в Англии? В сад камней — Стоунхендж?.. А что? На вертолете можно быстро обернуться. Этот круг из каменных глыб, собранных кем-то за пару тысяч лет до нашей эры, действовал на Медею как затяжное успокоительное — еще несколько дней после посещения капища она нравилась себе до любования, а все проблемы казались ничтожными. Решено. Медея позвонила своему агенту в Англии и заказала вертолет. После этого закрыла глаза и стала думать о работе. Точнее — об изумрудах. Ей шел зеленый цвет, но Медея никогда не встречала в изумрудах той зелени, которая может точно определить принадлежность к цвету. Для Медеи изумруды делились на прозрачные и тусклые. Камни с отличной огранкой улавливали любой проблеск света, преображаясь изнутри до самых разных оттенков золота в зелени. Тусклые изумруды мерцали болотной тайной и нравились Медее больше.

Демонстрировать себе камни — особая привилегия фотомодели. Это тебе не пройтись в эпатажном платье по подиуму, затянув глаза паутиной скуки. Между ожерельем и диадемой живет лицо, его-то и нужно подать определенным образом, а вот выражение этого лица Медея как раз и не могла для себя определить, пока не увидит камни.

Медея посмотрела на свои руки. Они были ее проблемой. Совершенно непостижимым образом они привлекали к себе внимание в самых навороченных нарядах и при катастрофически инопланетном макияже. В конце концов модельеры стали использовать эту часть ее тела с пользой, слегка украшая запястья или пальцы, но Медея все равно опасалась даже простых движений и невинных касаний одежды пальцами. Ее длинные породистые ладони завораживали странной пластикой, и вот уже зрители первого ряда, зацепившись глазами за малейшее движение пальцев, напрягаются и следят за перемещениями двух изящных зверьков в ярком мелькании тканей, да еще с такими лицами, как будто нашли наконец загадку, что искали в женщине, но, в общем, никогда не верили в нее.

Объявили скорую посадку.

Руки придется спрятать за спиной… Чушь. Хотя?.. Почему — чушь? Пройтись нашкодившей школьницей, руки — за спиной, взгляд — мечется, рот — приоткрыт, потом прикусить нижнюю губу. Ну и чушь — ссутулиться все равно естественно не удастся — выучка не позволит.

— У нас есть очень интересное предложение для создания образа, — слишком суетливо начал агент уже в аэропорту. — Понимаете, ваш облик…

У них, оказывается, проблемы с ее образом и обликом!

— Почему вы не пригласили Кармаль? — перебила его Медея, а про себя подумала: «Вот уж кто всегда готов к любому образу! Взахлеб. Любимый ответ на самые невероятные предложения — ладонь поперек лба в пионерской клятве».

— Кармаль? Но она же… — агент застыл, потом определился: — У нее ведь природный цвет волос — рыжий!

— Рыжий. Тело розовое. Такое, знаете… Редкий перламутровый оттенок — как внутренность рапана.

— Вот именно! — взвился агент. — Изумруды — на розовом?! — так искренне ужаснулся он, что Медее стало смешно.

— Ладно, согласна — это безвкусица, — бросила она небрежно, указывая пальцем на багаж.

Агент не поверил, что у нее с собой только саквояж.

— Я же приехала на один день, — добавив в это напоминание вопросительную интонацию, Медея внимательно посмотрела агенту в лицо.

— Да-да, конечно, — он тут же отвел глаза. — Просто это как-то… не по-женски.

— У вас есть проблемы? — остановилась Медея.

— Проблемы? Нет, какие… — помявшись, агент кивнул. — Да. Есть проблемы. Директор галереи сомневается, что ваш образ…

— Возьмите замену. Обойдусь без отказных — пусть оплатит перелет сюда-обратно.

— Понимаете… Директор не против вашего образа, просто…

— Сколько ему лет? — вздохнула Медея, поняв, что придется ехать в студию и беседовать с директором.

— Это женщина, — понурился агент.

— Женщина? Отличная новость. Поехали. — Она решительно направилась к выходу.

— Странно, ваши подруги…

— У меня нет подруг. Где ваша машина?

— Ваши коллеги предпочитают выяснять всякие производственные неловкости с мужчинами. — Агент едва поспевал за Медеей.

Что такое «производственная неловкость», Медея узнала уже через сорок минут. Директора галереи, которая организовала показ редкостного гарнитура, звали Карина. Англичанка с армянскими корнями, усиками над губой, миндалевидными — вдруг! — бледно-голубыми глазами под тяжелыми веками.

— Почему у вас перчатки — проблемы с кожей? — первым делом кивнула она на руки Медеи.

Пришлось снять перчатки. Карина долго смотрела на ладони модели, потом издала звук — среднее между русским хмыканьем и английским ругательством.

— Каким тренингом можно добиться такой гибкости пальцев?

— Скрипка. С пяти до шестнадцати лет по шесть часов в сутки. Хотя… — Медея задумалась. — Это может быть и наследственным.

— А вы не знаете точно?

— Не знаю. Я была приемным… ребенком, — сглотнув комок в горле, Медея удивилась — приступы болтливости с нею случались крайне редко.

— Не отращиваете и не красите ногти?

Медея покачала головой.

— А ноги?.. Я знаю, что вы предпочитаете самым изящным туфлям прогулки босиком по настилу.

Медея скинула туфли и изобразила любимую американскую расслабуху — водрузила ступни на стол, нога на ногу.

Директор галереи отсмотрела ногти на ее ногах, походила по кабинету, кивнула.

— Это неплохо. Я никак не могла представить оформление пальцев под эти камни… Цвет лака для ногтей, понимаете? А лака не нужно.

Медея понимала.

— Мой агент сказал, что у вас есть какое-то предложение для меня. — Она провела пальцами по скуле, Карина тут же отреагировала на этот рассчитанный жест — переключилась на лицо модели.

— Да. Есть. Я думала, смотрела… — кивнув на свой стол, она предложила посмотреть и Медее.

Ничего интересного. Дюжина фотографий Медеи с разных показов. Есть несколько редких — лицо крупным планом. Медея не понимала, почему армянка мнется. Она вдруг подумала, что та хочет предложить ей нечто совершенно экстравагантное. Например, пройтись голой в ожерелье и диадеме. Нет, не может быть. Медея — «рост 187, брюнетка, бюст — 92, талия — 63, размер ноги…» и так далее — не работает обнаженной. Сразу же после этих мыслей Медея вдруг представила себя частично обнаженной, а именно… без волос!

— Я хочу вам предложить кое-что изменить в своем образе. Например, для этого показа обрить голову.

От неожиданности Медея слишком резко опустила ноги со стола.

— За хорошую плату, — добавила Карина.

Пока Медея надевала туфли, «хорошая плата» увеличилась вдвое.

— Под ноль? — решила все же уточнить она.

Плата поднялась еще на двадцать процентов.

— Я видела фотографии гарнитура, но как-то не представляю это… на лысой голове, — созналась Медея.

— На бритой, — уточнила Карина, подложив ей лист бумаги.

Договор.

— Это подписывает мой агент, — покачала головой Медея.

В два голоса ей объяснили, что в Англии на предмет подобной наработки образа существуют свои законы, по которым обритая наголо модель может запросто подать после показа в суд как пострадавшая, если, конечно, предусмотрительно не заручиться ее письменным согласием. За время весьма эмоционального описания скандального поведения некоторых меркантильных моделей Карина успела подписать чек и положить его поверх бумаги.

— Покажите на болванке, — не прикоснувшись к ручке, попросила Медея.

Для подготовки болванки пришлось идти в хранилище. Карина несла муляж головы и по ходу объясняла что-то о полировке черепа, подрисовке скул и линзах. Оказывается, глаза под такой гарнитур должны быть «с зеленцой».

Так и сказала — «с зеленцой».

Когда в хранилище достали диадему, Медея не сразу отреагировала — была занята. Обдумывала особенности цвета с зеленцой. Но когда украшение надели на болванку, она застыла, ошарашенная, а потом внимательно всмотрелась в Карину.

Коренастая. Слишком большой зад для такой спины. Шея длинная. Руки замученные — сама что-то мастерит?

Тактично переждав осмотр, Карина открыто взглянула в глаза модели. Медея улыбнулась — слегка, не улыбка даже, намек. Улыбка-поклон за отличное чутье: диадема — золото, мелкие бриллианты и крупные зеленые изумруды — на голой болванке цвета слоновой кости смотрелась потрясающе. Карина улыбнулась в ответ — левым уголком рта: а ты как думала?..

Но когда дело дошло до бритья, и на пол в гримерной упала первая прядь, и еще этот звук — скрежет ножниц, с трудом справляющихся с густыми волосами…

— Не стесняйтесь, — подмигнула Медея растерянному стилисту. — Давно не видела свой череп.

Под скрежет ножниц, пробуксовывающих на слишком толстых прядях, к Медее пришел страх. Сначала — подкрался беспокойством, как будто с волосами она теряла силу. Потом вдруг стала думать, что диадему на гладком черепе трудно закрепить, потом — что охранники на этом показе будут охранять изумруды, а не следить за порядком в подсобках, как обычно. Интересно, какие даны инструкции в случае нападения на модель, чтобы сорвать украшения? Кого или что будут спасать?..

Сорок минут до выхода. Весь персонал галереи пришел посмотреть на «отполированный» череп Медеи. Нервный стилист в который раз повторил, что этот череп уникален и что египетские женщины не зря использовали головные уборы, удлиняющие голову — появляется ощущение принадлежности к небу. Обритая голова теперь была такого же бледного цвета, как лицо и плечи. От висков к макушке стилист наложил почти незаметные полоски теней золотистого оттенка, и Медея с удивлением увидела в зеркале, как от этого у нее вызывающе выступили скулы.

В присутствии двух охранников на нее надели диадему и ожерелье. Женщины ахнули — «инопланетянка!..». Охранники приоткрыли рты.

— Снимите брови, — приказала Карина.

Стилист раскрыл опасную бритву.

Теперь Медея стала точь-в-точь — болванка. Интересно, как армянка предложит ей оформить тело и руки? Медея потрясла головой. Тяжелая, однако, игрушка.

— Свалится, — сказала она.

— А мне говорили, что вы можете при самом размашистом шаге пронести на голове переполненный стакан с водой и не уронить ни капли.

— Если меня дернуть или толкнуть, диадема свалится.

— Кто это вас собирается толкать? — выступил охранник.

Стилист достал тюбик с клеем.

Медея остановила его руку и прочла надпись на тюбике. Покачала головой.

— Но!.. — растерялся стилист.

— Ищите что-нибудь натуральное. Я не могу остаться с обритой головой, покрытой язвами после такого клея.

— Никакого клея на диадеме! — охранник тоже проявил бдительность.

Карина взяла тюбик. Повертев его в руках и не обнаружив ни одного слова на английском — сплошные иероглифы, — она заметила:

— У вас было весьма разностороннее детство.

— Вы уже придумали платье? — Медея решила прекратить всякие обсуждения ее прошлого.

— Шелк. Серый цвет, металлический оттенок. Минимум деталей — сорочка на бретельках. До колен. И максимально открытые сандалии.

— А это что такое? — Охранник взял с подготовленного на столе платья наручники и потряс ими.

Все посмотрели на Карину.

— Я хочу попробовать этот образ в наручниках, — сказала Карина просто, как «теперь я хочу попробовать мороженое».

Все уставились на руки Медеи.

— Мы так не договаривались, — сказала она.

— А давайте все примерим, посмотрим, что получится, и договоримся, — предложила Карина.

Когда запястий коснулся металл, Медея подумала, что сегодня самый странный день в ее жизни. Ее обрили налысо — лишили даже бровей, на руки надели наручники и нацепили драгоценностей в полмиллиона долларов. Она попробовала себя успокоить — три минуты в наручниках и с изумрудами, всего три минуты. Охранники, толпа народу, фотографы. Что может случиться? На самом деле образ, который предложила Карина, был настолько странным и потусторонним, что не поддавался шаблонной классификации — в серой рубашке белокожая Медея с лысым черепом больше всего напоминала привидение в зеленом свечении болотного огня. Но наручники?.. Для привидения она не подходит. Интересно, как это зрелище обзовут потом журналисты — шикарное? Оригинальное? Стильное? Нелепое?

Медее нравилось рисковать: когда зал ахал и замирал, не зная, как реагировать на новую версию свадебного платья. И только от ее поведения на подиуме зависело количество аплодисментов. Именно в моменты самых смелых экспериментов модельеров она чувствовала себя всемогущей, без труда, в любом прикиде завораживала зал — телом, походкой, руками — и с радостью работала с новаторами.

— Что осталось? — спросила Медея, отходя от зеркала.

— Линзы, — протянула коробочку Карина. — Не спешите. Сейчас пойдут бриллианты, потом — жемчуг, ну а затем — ваш выход.

Первый шаг на подиум — с левой ноги. Походка летит к черту, когда несешь перед собой, где-то в низу живота, руки в наручниках. Медея тренировалась ходить за кулисами, ужасно при этом нервируя охранников. Время! Первый шаг — с левой…

Обычно она была почти слепая на подиуме — куда бы ни смотрела, получалось, что только в себя. Но в этот раз Медея сразу обратила внимание на мужчину в белом костюме и красном галстуке. Он встал со своего места в первом ряду, как только Медея дошла до половины дорожки. И пошел параллельно с нею, задрав голову. Красный галстук. Седые волосы. К этому моменту зал как раз издал удивленный вздох, затем наступила полнейшая тишина. Один охранник тоже заметил мужчину в красном галстуке, но он был с другой стороны подиума — там, где разместили фотографов. Побежал, подпрыгивая, чтобы проследить за нервным зрителем. Кто-то из охраны галереи пошел рядом со стариком, уговаривая его вернуться на место. Медея остановилась — настало время отлепиться глазам зрителей от ее запястий в наручниках и замереть на изумрудах. Два удара ее сердца приходилось на одну секунду — за шесть секунд Медея хорошенько рассмотрела весьма утомленное годами лицо над красным галстуком. Выдернув руку, за которую его решил придержать охранник галереи, старик жадно разглядывал ожерелье и потел. В какой-то момент он случайно мазнул глазами по лицу модели, и Медея поняла, что сейчас она упадет.

Она ничего не могла предотвратить, разве что… Потом ей показалось, что руки в наручниках сами собой поднялись к голове, а ноги двинулись дальше по подиуму. Старик при первом же ее шаге, подпрыгнув, ухватил Медею за щиколотку и дернул вниз.

Падая, Медея увидела лицо охранника и подумала — кобуру заело. Когда тот наконец подбежал с выдернутым пистолетом, старик с Медеей уже упали на сидевших зрителей, причем он схватил модель за шею — не доставал до поднятых над головой рук с диадемой.

Подбежавший охранник выдернул из рук Медеи диадему и бросился прочь. Навстречу ему выскочил из-за кулисы напарник. Первый крикнул: «The neck!», и второй, не останавливаясь, бросился к свалке у подиума. «Neck» — «шея» в данном случае означало — ожерелье.

— Ну что ж… — процедила Медея, — Нэк так нэк…

Она ударила старика коленкой в живот, развернула его крепкое тяжелое тело спиной и бросила руки в наручниках ему на горло. Мужчина, упавший неудачней всех — он оказался под Медеей, — выбрался и стал тащить старика на себя. Тот отбился резким и почти незаметным ударом ребром ладони в горло. Мужчина захрипел и затих. Этот удар и нож сзади, на поясе старика заставили Медею сконцентрироваться. Нож она чувствовала бедром, как живое существо, он сейчас упирался ей в ногу — злобный затаившийся хищник из стали в кожаных ножнах. В этот момент случилось нечто странное, такое же необъяснимое, как предчувствие падения. Медея как бы пропустила сквозь себя — толчками крови — желание старика вонзить нож ей в горло, и покрылась мурашками. Тогда она перестала перетягивать его шею цепочкой наручников, обхватила ладонями седую голову и успела преодолеть сопротивление напрягшейся шеи и спины — он понял ее намерение! — резким разворотом влево до того, как подбежал второй охранник.

С момента ее падения прошло не больше двенадцати ударов сердца.

Подбежавшие секьюрити растаскивали упавших, стараясь пробраться к Медее. Второй охранник пошел просто по головам. Медея лежала, слушая, как конвульсиями затихает на ней чужая жизнь. Вид охранника, решительно прорывающегося руками к ожерелью — сверху, через чужое тело, — разозлил Медею. Еще не убрав ладони с головы старика, она ударила его головой охранника в переносицу. Дождалась, когда уберут его обмякшее тело. Потом — труп старика. Сразу несколько рук помогли ей подняться. Она встала на ноги, и люди отпрянули в стороны.

— Спокойно, — Медея попробовала ободряюще улыбнуться. — Это пистолет охранника. Я взяла у него из кобуры, не волнуйтесь. У меня сильное подозрение… Да, скорей всего, ключ от наручников остался у того, который убежал спасать диадему. Так что закройте уши и не беспокойтесь.

Чтобы выстрелить в левый браслет, пришлось сильно изогнуть правую кисть. Получилось с одного выстрела — цепочка отлетела.

«Вот дура… Они ничего не поняли — я же говорю по-русски!.. Бедный, бедный Штирлиц…» — подумала Медея и еще раз изобразила улыбку двум десяткам фотоаппаратов и камер: желающие разглядеть ограбление во всех деталях взобрались на подиум и нависали сверху, отсчитывая секунды сенсации.

В этот момент раздался громкий женский визг — видимо, кто-то пытался помочь подняться старику и понял, почему ничего не получается. И сразу же послышались грохот и крики. В зал ворвались полицейские в касках и с оружием. Всем было приказало лечь.

Пока зрители копались, укладываясь между рядами кресел, Медея проползла к другому выходу на четвереньках.

Она очутилась у запасного выхода. Судя по сирене, лифты в здании уже были заблокированы. Запасной выход, естественно, тоже… А если в другую сторону?

Левая рука болела у запястья. Ожог от близкого выстрела.

Через час все шестиэтажное здание было обыскано. Первый этаж — закрытые склады с неповрежденными замками и своей системой охраны. Второй и третий — галерея. Четвертый этаж — выставочный зал художественного салона, его обежали быстрее всего: никакой мебели, только картины и скульптуры. Пятый и шестой этажи — апартаменты хозяйки галереи — замки не тронуты, своя система охраны. Зрителей отпустили, записав их данные. Охраннику с перебитым носом оказали помощь. Мертвого старика вывезли. Большая часть полицейских тоже уехала, остался инспектор и шестеро его помощников из отделения, получившего вызов по вооруженному нападению на показе драгоценностей.

Вооруженного нападения как такового не было. Единственным оружием, которое выстрелило, был пистолет охранника с перебитым носом. Пистолет валялся у подиума, где его бросила модель. Показания охраны о нападении неизвестного — теперь уже мертвого — мужчины на модель в изумрудах были весьма невнятны. Получалось, что первый, кто выхватил изумруды у упавшей модели, был охранник, который и привез гарнитур на показ. Объяснения второго охранника о полученной травме заставили инспектора проникнуться чувством жалости к несчастной модели, у которой эти типы сначала отняли диадему, а потом, вместо того чтобы оказать ей помощь, пытались сдернуть с шеи ожерелье.

Просмотрели пленку из камеры слежения. Получалось, что свалившаяся с подиума модель, вероятно, от страха (на этой версии настаивал стилист, объясняя в пятый раз, что такое иногда случается с самыми хладнокровными женщинами, если их обрить и надеть на них наручники), собственноручно свернула шею напавшему старику, когда увидела прорывающегося к ожерелью охранника.

Хозяйка галереи, сама не своя, не отходила ни на шаг от молодого инспектора, уверяя того, что Медея от страха забилась где-то в угол в укромном месте. Охранник уверял инспектора, что модель с изумрудами на шее уже очень-очень далеко, а старик был ее напарником в ограблении. Агент Медеи клялся, что более порядочной и исполнительной модели в своей практике не встречал — работает с нею три года.

Ждали представителя владельца изумрудов, но он все не ехал.

Инспектор еще раз просмотрел, как модель уползает из зала на четвереньках. Еще раз послал своего подчиненного пройти запасную лестницу и убедиться, что двери на первый, пятый и шестой этажи заперты. Подчиненный шел с неохотой — он уже дважды облазил эту лестницу с подвала до крыши.

— Крыша! — услышал агент и стал торопливо объяснять: — Конечно — крыша! Стоунхендж! Она заказала вертолет на сегодня!

Первым по лестнице шел инспектор. Если честно, он ни на что уже не надеялся. За ним — двое его людей. Потом пострадавший охранник. Этот с каждой ступенькой просто зверел, подробно объясняя, как хитро была задумана и совершена кража ожерелья, ищи теперь эту модель в небе! Когда он перешел к обсуждению криминальных генов всех русских, Карина, поднимавшаяся за ним, сказала, что Медея немка. Агент, который плелся за Кариной и уже начал сожалеть о своей болтливости, заявил, что Медея японка. Потому что до шестнадцати лет ее воспитывала японская семья. За агентом, нервничая, что не успел протиснуться на лестницу сразу за инспектором, поднимался стилист. Он поправил агента — не японка, а кореянка. Клей, который она отвергла, был корейский, и надпись, соответственно…

Люк на крышу был поднят. Все желающие насладиться видом пустой крыши и выражением лица инспектора после этого уставились на спускающийся вертолет. И только инспектор и хозяйка галереи смотрели на сидящую у приоткрытого мансардного окна женщину в холщовых коротких брюках, свободной футболке и с платком на голове, завязанным сзади как бандана.

Преодолевая сильные потоки воздуха от винта, инспектор побежал к этой женщине, уговаривая себя не нервничать: другая одежда, наверное, это какая-то зрительница с перепугу забралась на крышу. Но когда подбежал и женщина встала ему навстречу, он зацепился глазами за наручники с обвисшей цепью — женщина протянула руки, как будто хотела, чтобы их сняли. Инспектор, шаря взглядом ее по голой шее, рефлекторно вытянул свои, и от неожиданной тяжести в ладонях, и от осознания, что именно ему свалилось в руки, присел.

Ожерелье. Женщина была спокойна. Левое запястье забинтовано.

Инспектор посмотрел на приоткрытое вверх окно. Потом на хозяйку апартаментов, из которых окно выходило на крышу.

Карина как раз растерянно шарила глазами по своей одежде на Медее и показывала на окно.

— Ванная… Там моя ванная комната.

— Конечно! — пробурчал инспектор. — Замки, сигнализация, да? А сами окно на крышу оставляете открытым! Вы куда-то собрались лететь? — обратился он к Медее.

А про себя подумал: «Если скажет сейчас, что в Стоунхендж, придется эти наручники снять, а другие — целые — надеть. Глупо как-то получится».

— К Джеймсу Бонду, в отдел вашей внешней разведки, — бесстрастно заявила женщина.

— Куда? — опешил инспектор.

Ему ужасно мешало ожерелье в руках. Наконец он вывалил эту тяжесть в подставленный напарником пакет.

— В МИ-6. А куда еще? В русское посольство меня не пустят — мои документы остались в гримерной. Ладно, не смотрите так, я не сумасшедшая. Можно, на худой конец, и в Скотланд-Ярд. У вас там есть крыша с вертолетной площадкой? Неохота спускаться вниз, а за вертолет с моей карточки уже сняли деньги.

В отделении полиции инспектор первым делом сделал запрос по документам Медеи Агали, русской, постоянно проживающей в Париже. Заодно бегло просмотрел ее досье как фотомодели — несколько ярких журналов, предоставленных агентом, и международный дайджест. Ничего для себя интересного из всего этого он не узнал, кроме того, что из пяти иностранных языков, которыми владеет эта дама, один — ток-писин. Что это такое, инспектор выяснил с трудом, запустив поиск по Интернету. Оказывается, на таком языке говорят в Новой Гвинее. Инспектор совершенно не помнил, где она находится, поэтому опять засел за компьютер.

Океания.

И тогда, по наитию, он запустил поиск на слово «агали». После почти получасового копания в Сети, он выяснил, что означает это слово. Оно действительно имело прямое отношение к Новой Гвинее, вернее, к ее мужскому населению.

К этому времени были зафиксированы показания обоих охранников, а изъятые при проведении операции драгоценности подробнейшим образом описаны и сфотографированы, после чего их отправили в хранилище, так как хозяин гарнитура все еще не давал о себе знать.

Задержанная с их первой встречи вела себя с завидным хладнокровием, на вопросы отвечала обстоятельно, а потом тактично попросила сделать один звонок и пригласить кого-нибудь из Российского консульства.

Только было инспектор принялся за отчет о выезде бригады по сигналу «вооруженное нападение», как ему сообщили, что прибыли двое представителей службы безопасности из отдела внешней разведки.

Он тихонько взвыл, распрощавшись с обедом. Попробовал выяснить, кому из его подчиненных пришло в голову выполнить просьбу модели? Оказалось, никто и не думал звонить. Оказалось, что прием, которым женщина свернула шею напавшему на нее старику, да еще будучи в наручниках, «что существенно уменьшало возможность охвата головы для рывка», — этот прием далеко не каждый специалист выполнит, как объяснил один из прибывших.

— Вы приехали только из-за этого? — удивился инспектор и собрался рассказать много чего поучительного этим зазнайкам в одинаковых костюмчиках. Вроде истории об уникальных метательных способностях чернокожей домохозяйки, убившей своего мужа-садиста запущенной в него туфлей со шпилькой. Не каждый снайпер может метнуть женскую туфлю так, чтобы попасть точно в глаз с расстояния в шесть метров!

Рассказывать не пришлось. Представители внешней разведки объяснили, что прибыли сюда, как только выяснилась личность убитого старика. А уже потом они узнали, как именно умер этот бывший офицер ВВС США, занявшийся после отставки продажей недвижимости.

— Так что, коллега… — скучно объявил инспектору один из синих в полоску костюмов, — соберите все документы по этому делу, будем оформлять их передачу нашему ведомству. Надеюсь, вы достаточно хорошо изолировали задержанную? И обыск ее был проведен тщательно?

Инспектор промямлил, что обыск не проводился. Не было причин — она сдалась добровольно, в напряженной обстановке сохранила ценности, хотя могла сбежать, и, кроме всего, сама просила позвонить в МИ-6.

Прибывшие напряглись и потребовали доложить, куда еще она просила позвонить. А тут и представитель русского консульства появился. И вместе с ним — адвокат, которого Медея вызвала по телефону.

Оставив всю эту теплую компанию ругаться в своем кабинете, инспектор успел сбегать к автомату с кофе, утащить с тарелки дежурного его бутерброд и яблоко, съесть все это, а в кабинете мужчины только перешли к яростной перепалке.

— Стильная штучка, — кивнул сержант в сторону занятого кабинета. — Она кто по национальности, эта Агали?

Инспектор поморщился — слово «стильная» никак не сочеталось у него с обритой головой — и, поспешно доедая яблоко, объяснил в двух словах, что означает это странное слово.

Дежурный не поверил.

— То есть, если мне попалась в постели стерва и я не смог… это самое, а потом стал бояться всех женщин, потому что они все стервы, и вот я иду к психоаналитику…

— М-м-м… — только промычал с набитым ртом инспектор.

— И он мне говорит, что я теперь — агали?

— Это только на Новой Гвинее так называется, — успокоил его, как мог, инспектор, вытирая рот.

Тут инспектору доложили, что его уже давно дожидается свидетельница, опознавшая мертвого старика. Пока он соображал, не отправить ли ее в мужскую компанию в кабинет, кто-то, весьма уверенный и нетерпеливый, постучал его сзади по плечу. Он резко повернулся.

— Где изумруды? — первым делом спросила женщина лет тридцати в изящном костюме, нервно тиская дорогую сумочку.

Инспектор, естественно, решил, что она хозяйка гарнитура, и вызвал дежурного сержанта, который в этот момент зачем-то разглядывал огрызок в урне — все, что осталось от его яблока.

— Мой отец был хозяином комплекта, — заметила женщина. — Это я его опознала. Его документы у меня забрали, а мои данные у вас записаны. Они в целости и сохранности?

— Что? — Инспектор ничего не понял.

— Изумруды. Я хочу взглянуть на них вблизи.

— Это гарнитур вашего отца? Который… которого вы опознали? Это ваш отец набросился на показе… — Инспектор лихорадочно шарил в ближайшем чужом столе в поисках магнитофона и делал знаки своим подчиненным.

— Да, да, да, — три раза кивнула женщина. — Позавчера он прочел в журнале о редком гарнитуре с изумрудами, который будет показан вместе с другими дорогими украшениями в Лондонской галерее. Там была фотография гарнитура. Мы сразу поехали в аэропорт и едва успели на самолет. Я уговаривала отца не лететь, хотела все выяснить сама и потом… А он не мог успокоиться, он, понимаете… После одиннадцатого сентября он совсем перестал себя контролировать, чуть что — набрасывается на обидчика, а ведь отец был военным разведчиком, вы понимаете? Я не пошла с ним в галерею. Я больше не могу предотвращать его приступы, ходить по судам… А потом увидела репортаж по телевизору, и вот…

— У вас украли эти изумруды при катастрофе 11 сентября! — догадался инспектор.

— Я не знаю, — пожала плечами женщина. — От офиса ничего не осталось, он был на втором этаже. Сказали, что сейф тоже оплавился до комка… — Женщина попробовала показать руками размер куска оплавленного металла, потом очнулась и опять вцепилась в сумочку. — Так я могу на них посмотреть?

Инспектору доложили, что прибыл фургон для доставки драгоценностей в банковское хранилище.

— Где вы остановились?

— Нигде. Я ждала отца в кафе недалеко от галереи и там увидела по телевизору репортаж.

— Почему у вашего отца не было с собой документов?

— Не могу понять. Хотя… Знаете, однажды он шел наказать очередного обидчика и все документы оставил дома. Взял только армейский нож. Сказал, что нож и кредитки несовместимы.

— Задержитесь на полчаса, я попробую все узнать.

Модель заявила, что если ее будут обыскивать, то только в присутствии кого-то из консульства, а еще лучше сразу позвонить в Службу внешней разведки России. Представитель консульства впал от такого заявления в истеричное состояние и долго связывался по телефону с ФСБ — пусть служивые сами решат этот вопрос. Отдел внешней разведки ФСБ захотел поговорить с английскими коллегами, после чего по факсу в Москву было послано профессиональное досье Медеи Агали, гражданки России, постоянно проживающей в Париже, фотомодели, рост — 187, брюнетка, бюст… и так далее, а также ее сегодняшнее фото с обритой головой.

Москва думала больше часа. По этому поводу адвокат процедил сквозь зубы, что таким снимком кого хочешь можно вогнать в длительный умственный ступор, а уж русских!..

За это время случилось много всяких потрясений. Были полностью оформлены бумаги на передачу изумрудов. Гарнитур в бумажной коробке отнесли в фургон.

Бронированный банковский фургон с водителем и двумя охранниками взорвался, не отъехав и пятидесяти метров от участка. Почти все присутствующие в отделении полиции упали на пол под звон вылетевших стекол и завывание сигнализации пострадавших соседних автомобилей.

Что еще?.. Приехали пожарные тушить фургон, а на инспектора напала дочь старика и била его по голове сумочкой из крокодиловой кожи за то, что он так и не дал ей посмотреть на Элизу. Ее кое-как оттащили, усадили и выяснили, что Элиза — это название гарнитура. Оказывается, у него было имя и длинная кровавая история всех владельцев изумрудов, уходящая корнями в семнадцатый век. И эту историю дочь старика в подробностях рассказывала двум очумелым полицейским минут тридцать, а те покорно слушали, нервно трясясь — это именно они относили коробку в фургон.

И вот когда предел терпения у всех присутствующих в кабинете инспектора был превышен настолько, что даже вид большого факела на улице (уже сильно стемнело) и процесс тушения огня пожарными не помогал отвлечься, им доложили, что у задержанной есть важное предложение.

Привели Медею.

Фотомодель сказала, что может ускорить процесс выяснения всех вопросов, если ей дадут тридцать секунд на переговоры с Москвой. Только пусть человек из консульства еще раз наберет тот самый номер, а то она не знает, куда звонить.

Прозвучало это все по-женски бестолково и провокационно, поэтому мужчины принялись горячо спорить. Решение было принято единогласно, когда Медея сказала, что никому не придется выходить из кабинета и даже затыкать уши — никаких секретных кодов. Ей дали трубку телефона. К полному разочарованию всех, она сказала только одно слово:

— Моцарт.

Через пять минут представители английской службы разведки под усиленной охраной вывезли ее из полицейского участка. Инспектор, которого шатало от голода, усталости и всех ужасов этого нелегкого дня, вышел на улицу и, хрустя битым стеклом, топтался там несколько минут. Сначала он смотрел, как модель сажают в машину, и думал, почему этой представительнице так называемого слабого пола пришло в голову взять себе псевдоним Агали, означающий «комплекс страха после неудачного сексуального контакта у мужчин Новой Гвинеи». Потом ему стало важно досмотреть, как машина скроется за поворотом, потом он просто давил стекло каблуками, закрыв глаза, без единой мысли в голове — и это было здорово.

Медею привезли в отель с решетками на окнах и камерами слежения в каждой комнате, включая ванную. Двери в таком отеле открывались пластиковыми карточками, а заказать еду или еще что-то по необходимости можно было в динамик у двери — никакого намека на телефон.

Осмотрев двухместный номер, содержимое холодильника и набор полотенец в ванной, Медея открыла шкаф и удивленно присвистнула.

На плечиках висела ее одежда, причем вот эту блузку и летний жакет явно заботливо достали из саквояжа. На полке лежали туалетные принадлежности и косметичка — все из того же саквояжа. Рядом документы, кредитки, ключи от парижской квартиры. Все — из небольшой сумочки, которой здесь не было.

Медея легла на кровать и стала думать. Кроме как о кокаине в небольшом тайнике в сумочке, беспокоиться было не о чем. Она улыбнулась, представив, как серьезные мужчины, специалисты английской разведки, потрошат упаковку презервативов, раздирают два тюбика с кремом — этого нет в шкафу — и ищут банковскую ячейку, ключ от которой они тоже унесли в сумочке.

Она уже знала уровень сервиса в подобных отелях, поэтому, собравшись принять ванну, разделась до трусов, открыла воду и выключила свет. Выкатила кресло в коридор и расслабилась.

— Раз, два, три…

На счет «пятнадцать» свет в ванной комнате зажегся сам собой. Отлично, значит, там нет камеры с прибором ночного видения, как в спальне. Экономят. Медея представила человека, наблюдающего за ее действиями где-то здесь, в отеле, и как ему скучно сидеть помногу часов перед экраном. Ладно, развлекайся! Она осмотрела электропроводку, достала из косметички пилочку для ногтей и за полторы минуты вскрыла выключатель и сломала микросхему под крышкой. Свет в ванной погас. Медея нажала на клемму выключателя костяной ручкой пилочки — свет загорелся. Еще раз нажала — погас. Пятнадцать секунд прошло — сам не зажегся. Вот так-то. Она вставила под ручку входной двери спинку прочнейшего стула, прихватила с собой из бара бокал со свечкой и, пустив желтый язычок плавать у своей груди, спокойно отлежалась в ванне, потихоньку восхищаясь высокой квалификацией английских электриков. Лет пять?.. шесть назад такие действия в подобном шведском отеле для так называемых государственных нужд привели к глобальному замыканию во всем здании — электроника повредилась.

Все, что последовало за ее играми с пилочкой для ногтей, было абсолютно предсказуемо. Когда стул у двери пал, Медея надела халат и вышла из ванной с бокалом и горящей свечкой в нем.

Вошли трое слегка раздосадованных мужчин. Двое — в костюмах, один — в рабочем комбинезоне. Бокал у нее тут же отняли, свечу загасили, отвели Медею в спальню и потребовали ответить на вопросы, пока тот, что в комбинезоне, заменял электросхему в выключателе ванной. Медея отвечала спокойно, говорила медленно, тихим голосом, и мужчины понемногу расслабились, потеплели глазами и узнали, что…

— она слишком дорожит своим телом, в которое вложены бешеные деньги, чтобы просто так, бесплатно, без разрешения на съемку, кто-то мог воспользоваться своим служебным положением. Кроме того, она любит расслабляться в ванне в темноте, давая отдых глазам и мыслям и допуская при этом разве что живое маленькое пламя. Но!.. она прекрасно понимает раздражение присутствующих здесь профессионалов в области слежки и поведенческого анализа, поэтому просит прощения за свои действия. А чтобы предотвратить попытки обвинить ее в сокрытии чего-либо на теле и учитывая договоренность их разведки с русской о невозможности личного досмотра, готова показать присутствующим специалистам свою наготу, но! — не более трех секунд.

Загипнотизировав своей речью мужчин до состояния умственного ступора, при котором невозможна быстрая реакция, Медея под глазком камеры распахнула халат, а потом и вовсе сбросила его, сделав один поворот вокруг собственной оси. После чего взяла с кровати короткую алую тунику, надела ее и подвела итог:

— Надеюсь, трех секунд моей наготы достаточно, чтобы заметить — никаких татуировок с микросхемами, вшитых ампул с бактериологическим оружием и миниатюрных атомных бомб в пупке, замаскированных под пирсинг на мне нет.

Мужчины только синхронно кивнули — никаких.

Этот ритуал повторился. Дни проходили в монотонной бессмыслице созерцания тридцати трех телевизионных каналов, еда была невкусной, красное вино так и не принесли. Поэтому еще два раза Медея выводила из строя выключатель, чтобы расслабиться в ванне. После просовывания под дверь длинных металлических предметов стул заваливался, входили представители службы наблюдения и электрик, с чисто английской выдержкой спрашивали — зачем она опять повредила электронику? Медея почти слово в слово повторяла свое проникновенное выступление, которое заканчивалось трехсекундным стриптизом для демонстрации, что после ее пребывания в темноте ничего нового на ее теле не появилось. После третьего раза у нее отобрали пилочку для ногтей и вынесли из номера все четыре стула. Это было не очень обидно, потому что на четвертый день наконец появился представитель ФСБ.