На счастье

Никтория Мазуровская, 2020

Посуда бьется на счастье – так утверждает народная мудрость. А жизнь, разлетаясь на осколки, как самый хрупкий хрусталь, тоже?! И есть ли смысл собирать осколки прошлого вместе: склеивать, шлифовать, заглаживая трещины, заживляя раны? Или все же жизнь разбивается на «до» и «после» ? Содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 2

****

Вечер, темнота. Типичный двор многоэтажного комплекса зданий, недавно заасфальтированная дорога (солнечными друзьями из Таджикистана), опять вся в выбоинах. Фонари светят через раз.

Жители спешат домой. Кто-то идет, уткнувшись в телефон и с наушниками в ушах, — такие не заметят даже летящую на них на полной скорости машину. Кто-то же, усталый, с работы, с тяжелыми сумками, нагруженными продуктами, не замечает никого и думает только о том, как бы побыстрей попасть домой, руки от тяжести неприятно режет, и они немеют. Мерзнут. Кто-то же наоборот, бдительно оглядывается по сторонам, с любопытством поглядывает на окружающих и мысленно всем дает свою оценку: от бедра пошла молодуха в красивой одежде, и вся расфуфыренная — значит, шлюха; идет женщина средних лет с пакетами и там явно позвякивают стеклянные бутылки — по любому алкоголичка сама, или муж (если он есть); странный мужик в пальто шагает за девицей… той, что расфуфыренная — хахаль. Человек презрительно качает головой и идет по своим делам. Ему невдомек, что на самом деле происходит. Он пропустит мимо ушей испуганный вскрик, и даже не вздумает повернуться и просто посмотреть, что же случилось.

Он будет костерить окружающих, будет говорить о падении нравов, о том, что молодёжь не читает книг, не смотрит хорошего отечественного кино, а все больше гуляет по барам, пьет и шляется со взрослыми мужиками. Человек будет считать себя выше других. Но так ли это есть на самом деле? Даже не задумается о том, что его надменность и полное безразличие к бедам других, помогло случиться ужасному.

****

Чужая рука на ее лице закрыла рот и нос, Ксюша не могла крикнуть и не могла вдохнуть. Пульс стучал в висках, в ушах шумело.

На шее удавка. И дыхание: сиплое и нетерпеливое. Мерзкое.

Она ощущает холод, ветер. Как чужие руки растягивают одежду, рвут колготки и тянутся к белью.

Она все это осознает умом, но поделать ничего не может. Замерла истуканом. От страха в глазах темнело, а тело начало неметь, кожа будто покрывалась льдом, замерзала.

Вокруг огромный город и темнота подворотни.

Ее приложили головой о стену, по замёрзшей коже потекли горячие струйки крови, но обидней было за светлое пальто… странная мысль.

В голове набатом: «Саша!»

Она мысленно тянется к нему! Зовет! Кричит! А он не слышит!

«Саша! Саша! САША!»

Рот был закрыт, но шея освободилась. Она ощущала себя будто пьяной, не могла стоять на ногах.

И последнее, что помнит — это глаза.

Холодные, жадные. В них она увидела свою смерть.

А Ксюша… она хотела жить. Несмотря ни на что, она хотела жить.

****

Даня и Кир — братья близнецы. Вместе в школе, вместе в универе. Как раз возвращались с гулянки и были навеселе, но еще способные дойти до дома самостоятельно. Не на автопилоте, а очень еще даже соображая.

До дома оставалось минут пять ходу, они шли и возбужденно обсуждали кто сколько выпил, кто к кому подкатил и так далее. Два молодых парня, которых больше интересуют девчонки и секс, нежели учеба. Первый курс, вкус практически вольной жизни. Но все же шли пешком и через дворы, чтоб мамка не пропалила как от них несет алкашкой и куревом.

Обычно-то ездили на автобусе, а тут решили пройтись, проветриться.

Видимо, это была судьба, не иначе.

Кир первым заметил какую-то возню в тупиковом повороте, а дальше шли гаражи. И звук. Хлюпающий. Сначала посмотрел туда и решил, что парочка не дотерпела до дома, даже собрался пошутить, но почему-то замер на полушаге и присмотрелся внимательней.

Картина ужаснула.

Девушка ревела. И дралась с мужиком, больше ее ростом и комплекцией. Отбивалась и царапалась.

— Эй, мужик, ты че делаешь? Я ща ментов вызову! — Кир заорал, как дурной и кинулся в подворотню, Даник потащился за братом.

Громила отскочил от девушки, отбросил что-то в сторону и натурально зарычал на них и кинулся с кулаками.

Их, конечно, было двое, но спортом никто из них не увлекался, поэтому раскидал он их легко и убежал. Они и очухаться не успели, а того мудака и след простыл.

Даник приложился о стену, ободрал руку, но на ногах стоял твердо, а вот Кир упал и стукнулся головой, у него все пространство кругом шло.

Но они оба смотрели на девушку и не знали, что делать.

В разорванной одежде, с проступающими синяками на шее.

Глаза, полные ужаса и паники, слезы, размазанные по лицу, поплывшая тушь. Руки дрожат, ногти обломанные и в крови, держит полы пальто и пытается его застегнуть, но не хватает пуговиц.

Но хуже было с лицом.

Отпечатки пальцев на лице еще не проступили синяками, но заметны из-за разводов туши. И кровь.

Они оба только сейчас начали понимать, что тут произошло. Практически под носом у кучи людей, идущих по улице.

Даник прокашлялся и подошел ближе, но девушка отскочила и что-то захрипела, задрожала еще сильней.

— Я тебя не трогаю. Он ушел, видишь, — он поднял руки раскрытыми ладонями вверх, показывая, что не причинит вреда, — Ты… ты… он успел что-то…

Но ответа не потребовалось. Успел.

Пусть и было темно, но брат уже светил фонариком от телефона и звонил ментам.

Даник заметил голые икры, почему-то один сапожек на ноге, пальто было до середины бедра и по внутренней стороне стекала белесоватая жидкость.

Гением тут быть не надо, и так ясно.

Весь хмель выветрился из головы моментально.

Эти ее глаза, полные ужаса, паники и дикой ярости, зрачки почти на всю радужку он запомнит на всю жизнь.

Когда девчонка посмотрела на свои бедра… зашаталась, ее всю ощутимо тряхнуло, и она съехала по стенке, теряя сознание.

Рядом завыла сирена подъезжающих машин.

****

Что может ощущать мужчина, отец двоих детей, когда ему звонят среди ночи и говорят, что его старшая дочь, живущая в другом городе, сейчас находится в больнице?

Это напугает любого родителя, который любит своего ребенка.

Петр Афанасьевич с дочерью был не в самых лучших отношениях, но звонил ей раз в неделю и пытался эти самые отношения наладить.

После развода с ее матерью, Ксюша встала на ее сторону и отказалась даже попытаться услышать его, ее отца.

Не брала у него деньги, хотя он регулярно их высылал, отказывалась от подарков даже, врученных на ее день рождения. В общем, объявила бойкот. И несколько лет его игнорировала. Чуть повзрослев, переросла, и пыталась наладить отношения.

Петр был хоть порой и резким, но единственную дочь любил, и зла на нее никогда не держал. Потому ухватился за возможность перемирия двумя руками и даже зубами.

Дочь взрослела, вот-вот должно его малышке стукнуть двадцать два, совсем взрослая и самостоятельная. Хотя для него она всегда будет маленькой принцессой.

В последнее время, живущая одна в квартире, — мать то усвистала в брачное путешествие. На его взгляд, слишком рано дочь начала сама жить, пусть и недолго. Не среди небожителей живут ведь, а в реальном мире.

Он пытался дочь к себе упросить переехать, да все никак, уперлась рогом, и все тут.

А теперь вот звонок офицера полиции и сообщение про больницу.

Ему стало страшно и тревожно. С роду его малышка никогда в больнице не лежала, даже в детстве. Вот к другу своему бегала, да. Но, чтоб самой болеть и лежать, — нет.

Она у него крепкая, вся в отца. Жизнь любила.

Но когда он спросил почему его дочь в больнице и записывал адрес, где именно, услышал «На нее напали. Нападавший скрылся с места преступления…»

Формулировка могла подразумевать ограбление, просто шпана на улице прицепилась, да что угодно.

Но подумалось сразу о худшем. Когда говорят нападение, понимать под этим нужно изнасилование.

Ему не требовалось никаких доказательств, он уже знал, что ЭТО случилось с его малышкой. Сердцем знал.

Он преуспевающий юрист. Он знает, что такое жертва изнасилования или жертва насилия.

Как-то даже целое исследование пришлось прочитать и вникнуть, потому что вел дело в суде, где против его клиента были подобные обвинения. Недоказанные, кстати.

У него поджилки затряслись и задрожали ладони, стоило представить через какой ад будет каждый день проходить его девочка, чтобы пережить этот кошмар.

Пришлось вызванивать водителя, сам за руль сесть побоялся, не то состояние. И лучше никому не станет от того, что он вмажется в столб или другую машину.

Пётр давно закостенел и мало что его трогало. Все думал: самое страшное, что было в его жизни — это дочь, отказавшаяся с ним общаться.

Его не трогали проблемы клиентов, не трогали мировые проблемы. Политика, войны и голодающие дети в Африке.

Он был эгоистом и волновался о себе и своей семье.

Теперь же на голову обрушилось понимание — самое страшное, что он отец, не сумевший защитить своего ребенка от ужаса, от насилия, и вряд ли теперь она сможет ему доверить свою безопасность.

Он мужчина, а значит, сейчас он ее враг.

***

Городская больница. Запахи лекарств и дезинфицирующих веществ.

Врачи и медсестры, санитары. Все бегают куда-то, что-то делают. А ему хочется орать во все горло. Бить стены. Бить людей, врачей, полицейских и даже следака. Хоть на ком-то выместить то, как заломило грудину так, что он не мог вдохнуть.

На него поглядывают, косятся. Он в их понимание мира не вписывается. А еще замечает злорадство и презрение.

С таким отношением, Пётр на своем веку сталкивался не раз, и научился срать на таких людей. Они ничто для него. Так, массовка и не больше.

Ведь встречают всегда по одежке. Вот и он в костюме, сшитом на заказ, дорогом пальто и эксклюзивными часами от известного модного дома, у этих людей вызывал зависть и презрение. Им не понять его горя. Они видят только то, что хотят видеть. Что дочку богатого человека изнасиловали, и теперь в отделении полно полиции, и весь город стоит на ушах. А ради простой девчонки такого бы шума не устроили.

Шепотки неслись вслед его шагам.

Даже пациенты, лежащие в отделении травматологии, и то смотрели осуждающе.

Людям ведь не объяснишь, что свой достаток и положение он заработал сам. Кровью и потом. Задержками на работе. Потерей первого брака. Нервами. И уже седыми висками. Хотя ему еще и сорока пяти нет.

Он и объяснять ничего не собирается. Всем рты не заткнешь. Его это не трогает. А вот его девочку затронет. Все эти взгляды, шепотки. Это поначалу будут сочувствовать, но надолго жалости не хватит. Начнут осуждать, говорить что-то типа «сама виновата» или «если сучка не захочет, кобель не вскочит». Адвокатская практика Петра Афанасьевича позволила сделать такие выводы. Некоторые жертвы насилия не выдерживают именно вот этого осуждения от общества, от родных и друзей, от сокурсников, и так далее. Итог: самоубийство, или его попытка. Кому как повезет.

Девушек и женщин, сумевших пережить ужас и насилие, добивает общественное порицание.

Но похоже, теперь он будет весь седой.

Его малышка. Его Ксюша несколько раз приходила в себя, но не понимала кто она и где находится. С ней рядом присутствовал психолог и следователь.

А вот Петр не мог.

Каждый синяк на ее коже, каждый ее потерянный, беспомощный взгляд… ножом по сердцу.

Она не говорила. Повреждено горло. Потому что ее душили удавкой.

Сейчас он еле стоял на ногах, вспоминая слова следователя.

Она боролась. Пыталась кричать и еще сильней этим повредила себе горло. И если бы не парни, что шли мимо и вспугнули насильника, возможно ее бы убили, как прошлых двух девушек. Ей хватило сил прокусить насильнику ладонь до крови, он ослабил хватку, и она смогла бороться активней.

Много ушибов и ссадин. Разбит затылок.

Криминалисты собрали много биоматериала (даже думать о том, что скрывается за этим определением, страшно, хоть он и так знает, юрист ведь), будут прогонять по базе. Так, как она единственная выжившая, предстоит составить фоторобот, описание. Подробная дача показаний.

Первые два часа после нападения она еще могла говорить, точнее сипеть, но следователь сумел разобрать пару предложений.

Сотрудники опергруппы нашли сумку, телефон, и потерянный сапог. Также установили последние звонки и сообщения.

Дозвониться матери не сумели и нашли отца.

Петра спросили о каком-то Саше. Вроде это парень его дочери, а он и знать не знает кто это.

Спросили не просто так. Парни, что нашли Ксюшу утверждают, что она произносила это имя. Точнее, шептала, как помешанная.

Оперативники проверили телефон. Куча сообщений, звонков.

Первый подозреваемый, но отмели эту версию быстро. Когда произошло нападение этот Саша уже летел в самолете в другую страну. Чист. Не привлекался, не женат. Ведет свой бизнес. В городе был пару месяцев, заключал контракты.

Мужчина с каждым новым фактом приходил в ярость. Она хоть на какую-то долю, но укрощала душевную боль.

Бывшая жена не отвечала на телефон. У его дочери были отношения с мужиком, старше ее лет на десять, а он и не в курсе. Его девочку изнасиловали буквально в сотне метров от ее дома, и никто даже не попытался помочь, а людей там ходит много, он точно помнил. И если бы не этих два брата-акробата…

Он эту дуру, бл*дь, на куски собственными руками разорвет. Куда она смотрела? Жизнь свою строила, а дочь? Типа выросла, готова к жизни реальной? Девочка, воспитанная в тепличных условиях, оказалась один на один с этой гребаной реальностью.

Боже, если б он только мог такую мысль допустить, нанял бы охрану.

Он растерян и не знает, как правильно себя вести. Все знания и весь его опыт куда-то подевались, и Пётр превратился в отца, дочь которого подверглась насилию.

Ей больно, страшно. Она молчит и только смотрит. Моргает на вопросы следователя. Закрывает все тело одеялом, шугается касаний. Похожа на испуганного дикого котенка.

Для нее сейчас все враги. Угроза ее жизни.

И мать, которая должна быть рядом, не берет трубку, бл*дь!

Пётр сидел на кушетке, притащенной специально для него. Сидел возле палаты и пытался собраться с мыслями.

Не мог отстраниться и начать работать. Это ведь девочка, его малышка, которая в детстве выбила ему зуб пяткой, и любила играть в прятки. Не потерпевшая, и не клиент. Это его дочь.

Он настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как рядом присела женщина — психолог.

— Вы дозвонились до матери Ксении?

— Нет, но мои люди уже ищут по другим каналам, найдут ее мужа, может, хоть он ответит.

— Хорошо, думаю присутствие матери Ксении поможет.

— Вы… вы можете сказать, как мне себя вести? Что делать? По работе я сталкивался с разными случаями, но сейчас не могу сообразить, а ошибки в нашей ситуации могут стать фатальными.

Людмилу искренне поразил этот мужчина. Уже не молод, со своими принципами, жизненным опытом. Сильный, капельку властный, в меру эгоистичный. Такие, если признают поражения, то с трудом, но выносят урок на будущее. Но вот, чтобы признать себя неспособным что-то сделать и попросить помощи… это дорого стоит.

Его гнев и его ярость могли затуманить рациональную часть. Но он держит эмоции под контролем и готов к диалогу. Ради дочери.

А это значит, у девушки есть шанс пережить все случившееся, и жить дальше.

— Ваша дочь проявляет признаки посттравматического стрессового расстройства. Вы должны понимать, что сейчас ее состояние нестабильно и будет стремительно меняться, как только она полностью осознает случившееся. Все ее реакции будут уместны, вы должны это понять и объяснить другим родственникам. На нее нельзя давить или принуждать. Но это не значит, что нужно пускать ситуацию на самотек. Я порекомендую вам психотерапевта, но вы сможете его нанять только после разрешения Ксении.

— А она может отказаться?

— Ее психотип личности говорит именно об этом. Любая попытка принуждения будет воспринята ею, как насилие над разрушенной личностью. Она потеряна сейчас и не верит в случившееся. Но это только начало. Вам придется наблюдать за ней. Смотреть: что ее пугает, в чем она видит опасность. И по мере возможности на время избавить ее от этих факторов, а возможно даже людей. Процесс восстановления ее личности и здоровой жизни может занять месяцы, а то и годы. Ваша задача, да и психолога, помочь ей пройти все этапы лечения и восстановления как можно эффективней, а не быстрей.

— И с чего нам начать? Вы говорите: психолог только по ее желанию.

— Ваша дочь цеплялась за свою жизнь, боролась. Она борец по природе. У нее будут навязчивые мысли, чувство вины, фантомная телесная агония. Но она захочет снова бороться за себя, пусть не сразу, но такое желание появится, и следует ей помочь. Пока просто будьте рядом и ограждайте ее от чужих людей.

— Она не будет меня бояться?

— Вы ее били? Или как-то пугали? Если нет, то не должна.

— Спасибо вам!

Женщина ушла, а он снова остался один. Не рискнул зайти в палату.

***

Голова была будто ватная, какая-то бесформенная, и Ксюша не ощущала ее, как часть своего тела.

Перед глазами все кружилось, нечеткие очертания комнаты и те шли кругом.

Она с трудом смогла разлепить веки, они ощущались слишком тяжелыми, и все силы уходили на то, чтобы просто смотреть перед собой.

Тело ныло. Болело. С нее будто содрали всю кожу и облили кислотой. Все чесалось и горело, жгло. И запах.

Боже, откуда этот мерзкий запах? Какой-то парфюм, слишком приторный и навязчивый. Невыносимый мерзкий запах.

Она вся провонялась им.

По коже пополз мороз.

Вспышка. И она видит глаза. Страшные. Злые.

И руки. Чьи-то руки. Они холодные. От них больно.

Ксюша хотела позвать кого-то, но горло обожгло болью так сильно, что на глазах слезы выступили.

Память возвращалась как-то урывками. Отрезками…

Они хотели увидеться. Саша ждал ее возле дома… И человек. Мужчина за спиной. Он…

Ее затошнило.

Ксюша с трудом смогла перевернуться на бок. Увидела тумбочку и какие-то лекарства. Но тазика не было.

Она ощущала вкус его крови во рту. Мерзкий. Железный.

Ее организм не выдержал. И рвотные позывы достигли цели, ее стошнило прямо на пол.

Видимо, ее возню услышали. Дверь резко открылась.

Она захрипела от накатившего ужаса, начала отодвигаться и не увидела, что это край узкой постели, кубарем свалилась на холодный пол и запуталась в одеяле.

Мужчина едва слышно ругнулся.

— Ксюша… — тихо позвал знакомый голос, — Это я, детка, это я — папа. Слышишь? Я не причиню вреда. Можно я подойду?

Мужчина стоял недалеко от кровати. Ее все еще трясло от страха, ужас морозом по коже, но умом она понимала, что это ее отец. Ее папа. Не тот мужчина.

Но сердце стучало бешено. Горло сдавило. Она поползла к стене. Забилась в угол и мотнула головой.

Папа кивнул.

— Хорошо. Я не буду подходить. Просто посижу рядом, ладно?

Ксюша кивнула. Рациональная часть все понимала и видела. Но что-то внутри нее тряслось и кричало от ужаса. Она не могла заставить себя встать или кивнуть.

Ее опять затошнило от привкуса во рту. Но тазика поблизости не находилось.

Она попыталась встать, наконец, увидела дверь в комнате, — ванная. Там должен быть унитаз.

Ноги не слушались. Она пошатнулась. Папа подскочил помочь и поддержать. Но ее снова сковал такой ужас, что она заорала, несмотря на боль в горле.

Кажется, она впервые в жизни заметила в глазах отца страх и слезы.

— Я не подхожу, детка, не подхожу! — мужчина поднял руки, — Тебя тошнит? Я принесу что-нибудь сейчас.

Ее всю снова затрясло. От боли в горле текли слезы по щекам. Голова гудела. Тело не слушалось и ныло. Она боялась смотреть на свои ноги. Боялась увидеть следы.

Папа вернулся не один, с какой-то женщиной в мятного цвета медицинском костюме. Она в руках держала что-то похожее на квадратный тазик.

— Помочь дойти до ванной? — у женщины был мягкий голос, но она выглядела такой хрупкой, а Ксюша ощущала свое тело чугунным, потому мотнула головой отрицательно. Тогда женщина подошла ближе и просто протянула тазик, — Пол холодный, давай помогу сесть на кровать.

Ксюша бы согласилась, на полу было очень холодно, ее начинало ощутимо знобить. Но стоило только представить, что кто-то коснется ее тела, и снова затошнило от ужаса, но теперь хоть было куда сплюнуть рвоту.

— Ты не хочешь, чтобы тебя касались? — папа снова сидел на полу и смотрел на нее, она кивнула, — У тебя что-то болит, детка? — она кивнула.

Папа смотрел на нее так странно. Смесь какого-то ужаса и скорби. Жалости. Любви. И чего-то еще. У нее сердце заболело от его взгляда.

— Извините, мы… мы можем ей дать какую-то таблетку или еще что-то?

Медсестра отошла от нее, смотрела настороженно, будто ждала, что Ксюша сейчас на нее с кулаками кинется.

— Я поговорю с доктором и дам вам знать.

— Хорошо, спасибо!

****

Петр просидел вместе дочерью на полу несколько часов.

Никаких дополнительных лекарств ей дать не разрешили. С ее сотрясанием это было опасно.

Его девочку рвало еще несколько раз. Но она упорно сидела на полу, прислонившись спиной к стене.

Они молчаливо говорили между собой, обмениваясь лишь взглядами.

У него сердце рвалось на части, когда мысли дочери возвращались к тому, что случилось. От отвращения ее опять тошнило.

Но хуже было другое.

Ее глаза. Теплые, яркие, живые… теперь потухли. Будто кто-то выключил какой-то рубильник, и ее внутренний свет погас.

Он видел в ее глазах обреченность, страдание. Полный мрак и ни капельки былого света.

Она спрашивала у него глазами.

«За что, папа? Почему я?»

А он не мог ей ответить. Разве он знает за что им это? Почему именно с его девочкой такое случилось?

Не объяснять же ей, что она просто внешне подходила под типаж жертвы. Миниатюрная светлая брюнетка, молодая, красивая. Носящая юбки, и любящая светлые оттенки. По словам следователя, все жертвы ходили в одно и то же место. Районный дом культуры, там кружков разных полно. А Ксюша с детства обожала танцы, так и продолжала ходить туда после поступления в университет.

Это он свой дочери должен сказать?!

Если эту гниду не поймают, он всю жизнь будет его искать. Сам. И закопает. Тоже сам.

Ксюша вырубилась через четыре часа. Он подумал, что заснула, но как сказал врач, скорее потеряла сознание. Ее организм испытывает сильный стресс, и нервная система просто не выдержала. Нажала на кнопку «стоп» и решила перезагрузиться.

Пока его девочка спала, ее обмыли, поменяли больничную рубашку, постельное. Убрали следы рвоты и волосы тоже промыли, там еще была засохшая кровь от раны на голове.

Петр, наконец, смог немного ближе побыть с ней.

Просто взять за руку. Погладить по голове. Поцеловать в лоб.

Хоть сейчас мог коснуться дочери и не испугать при этом.

Если бы хотел описать свое состояние, то не смог бы. При всем своем красноречии не находилось слов для той агонии, что творилась в душе.

Врачи обходили его стороной. Сейчас он уже не напоминал богатого властного человека. Весь мятый, посиневший лицом. Тут уже не до прежнего пиетета.

Но Людмила, психолог, как-то из массы местных эскулапов выделялась.

Взгляд проницательный, спокойный, знающий. Ее присутствие вселяло в него хоть какую-то надежду.

— Ее тошнило. Несколько раз, как я понял началось сразу, как она все вспомнила.

Людмила сидела рядом на кушетке, которую занесли в палату, и теперь они никому не мешали. Говорили полушепотом.

— И у нее что-то болит. Я правда, не совсем понял, что именно.

Женщина кивнула, но взгляд от бедной девочки не отводила. Ей было жаль и ее, и ее отца. Страшно представить, что будет с ними дальше.

— Как я уже говорила, все ее реакции объяснимы. У нее может болеть, как и все тело, так и части, которые пострадали. Это психосоматическая реакция, то есть боль есть только в ее голове, а на самом деле физически она пострадала не так сильно.

— Она меня боится.

— Этот страх продиктован инстинктами. Она ведь сидела с вами потом, значит, умом Ксюша понимает, что вы — это вы, а не тот мужчина. Такая реакция пройдет скоро, но на других мужчин останется на долгое время.

— У нее есть друг. Они росли вместе с самого рождения практически. Понимают друг друга с полуслова.

— И где он сейчас?

— В другой стране, я пока не ставил в известность его и родителей. Решил спросить вас.

— Они только дружили или было что-то еще?

В двух словах тут ответить сложно. Петр помнил, как однажды заметил этот взгляд у Давида: собственнический, жадный. Но решил не вмешиваться, дети сами разберутся. Не разобрались, к сожалению.

Возможно, будь Давид рядом, и не случилось бы ничего. Петр, конечно, понимал, что его злость на парня неправильная, но не злиться не мог. Ведь Давид всегда Ксюшу домой провожал, когда они вместе были где-то, да и вообще старался, чтобы его дочь одна вечером домой не шла.

Правда, если вспомнить о наличии этого непонятного Саши, картина отъезда парня в Лондон приобретает другие краски.

— Как вам сказать? Давид был влюблен, а Ксюша видела в нем друга и брата, но не своего мужчину.

— Тогда молодому человеку не стоит быть здесь сейчас.

— Почему? Я должен ему сказать, мы семьями дружим столько лет.

— Этот парень любит веселую и красивую девушку. Он знает ее прошлую. А Ксения сейчас будет другой. Она возненавидит себя прошлую и будет лепить из разорванных кусков кого-то другого, понимаете? И напоминание о прошлой жизни будет только причинять ненужную боль. Возможно, когда она будет готова, позже, Ксения сама расскажет своему другу все. Когда не будет считать себя виноватой, грязной и недостойной. Когда не будет стыдиться.

Слова были правильные, умом он это понимал. А вот сердцем… сердцем отрицал. Потому что его девочка ни в чем не виновата. Ей не в чем себя винить и стыдиться.

Но психика — это не то, что можно просто объяснить. Никакие аргументы в пользу его отцовского мнения тут не помогут.

Людмила права, он это знает. И его девочка уже начала этот путь самоуничтожения,-потухший обреченный взгляд тому прямое доказательство.

****

В коридоре отделения послышались какие-то громкие шаги, недовольные возгласы, плач. К палате кто-то стремительно приближался.

Петр посмотрел на дочь. Она хмурилась во сне. И спала, лежа на спине, хотя он знал: ей неудобно. С детства терпеть не могла так спать. Но даже сейчас, во сне, зная, что в реальности она в больнице, Ксюша прятала спину.

На нее напали со спины, закрыли рот и начали душить.

В голове складывалась полная картина произошедшего. Но только в голове. Душа требовала мести и крови.

Снова послышался возмущенный вопль, и он вышел из палаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Медицинский персонал таки заставил его бывшую жену накинуть халат и бахилы. То же сделали и Смолов с женой. Ну что тут сказать: цирк, да и только.

Камилла в ярком платье, сапоги на каблуке, кожа сверкает загаром. Лицо, одутловатое от слез, глаза лихорадочно блестят. На какой-то миг ему даже расхотелось ее придушить. Но только на миг.

— Где моя малышка? Что с ней? — заголосила женщина, нервно смахнула слезы со щек и попыталась войти в палату к дочери, но Петр преградил ей путь.

— Успокойся! — рявкнул тихо, не повышая голоса, дернул за локоть и поволок к выходу из отделения, они быстро оказались на пожарной лестнице, — Она спит и если ты ее разбудишь своим рёвом, клянусь, я тебя придушу!

— Не смей со мной говорить таким тоном, Петя, ты мне никто! — ее голос задрожал от слез и возмущения. Света Смолова бросилась подругу успокаивать и утешать, гневно зыркнула в сторону Петра.

Видит бог, он не хотел ее винить, устраивать скандал в стенах больницы. Но его нервы не железные. Он живой человек.

— Рот закрой и слушай сюда! — Кеша попытался его остановить, но Петр от его рук отмахнулся и надвинулся на бывшую жену скалой, — Твоя дочь попала в беду, а ты почти десять часов не брала трубку, бл*дь! И ты будешь мне тут устраивать слезливую мелодраму?!Какого хрена я должен искать тебя по всему миру через пятые лица? Ты совсем от мужика этого ополоумела? Ты ее мать, это ты должна быть рядом!

— А с тебя прям убудет с дочерью побыть? В кой-то веки ты со своим ребенком, и предъявляешь мне претензии. Она не маленькая, и она была не против моей поездки!

Истерика и страх о дочери уже позабыты. И, как всегда, при их встрече пошли упреки.

— Ты бл*дь тупая? Я мужик, понимаешь, мужик! А ее из-на-си-ло-ва-ли! Я для нее враг! Ты! Ты должна быть рядом, а не трахаться за бугром с каким-то альфонсом! Как только ей станет легче, я ее заберу к себе, поняла?! И живи с кем хочешь, и как хочешь!

— Ты не посмеешь!

— Ты слышала, что я сказал? Твою дочь какая-то мразь изнасиловала, а тебе важно заберу я ее или нет, потому что деньги я потом тебе переводить не буду?!

— Хватит-хватит, — Кеша встрял между ними, — Успокойтесь!

Света ушла за валокордином, потому что их всех начало трясти.

— Что мы можем сейчас сделать? Чем помочь? Она пришла в себя? Показания взяли? Что врачи говорят?

Кеша Смолов засыпал вопросами. Мужчина переживал за девочку, которую крестил через два месяца после рождения. Она на его руках выросла. Эта девчушка помогла его сыну пройти через ад в детстве. Не мог он быть равнодушным к ней, не мог. Хоть иногда и хотелось. Его сын был влюблен, безответно. Какой родитель будет спокоен в таком случае? Не он, точно. Но сейчас некоторая обида за своего наследника прошла, как и не было ее. Осталась только боль за эту девочку. И вина. Вина потому, что он мужчина.

Когда женщины хряпнули по рюмочке успокоительного, Петр, наконец, смог говорить нормально.

— Физически она пострадала не страшно. Разрывы… в общем там ей все зашили. Голову тоже…, она сильно ударилась и получила сотрясение. Ссадины, царапины. Хуже с горлом. Повредились хрящи гортани и мягкие ткани. Там пока отёк сильный.

— Как повредились? — Камилла ахнула и схватилась за сердце, — Ее… ее…

Кажется, до нее только сейчас в полной мере дошла ситуация.

— Ксюшу душили, да, — хрипло выдохнул, а самого снова затрясло внутренней дрожью от ярости. Она никуда не делась. Но и выхода дать ей он пока не мог.

— Ксюша может говорить? — Кеша видел с каким трудом старый друг контролирует себя.

— Нет, пока что. Спадет отек и будет видно, так говорят врачи. Психолог считает, что это еще и моральная травма для нее, и не факт, что как поправят ей горло, она сможет себя пересилить.

— Психолог?

— Да, она из консультации жертв насилия. Сразу начала работать с малышкой.

— Ты просил не говорить Давиду, но, если она не говорит, он лучше других сможет ее понять. Они ведь… ты же помнишь, что с ним было, Ксюша всегда его и без слов понимала.

Петр вперил в друга тяжелый взгляд, пригвоздил того к полу.

— Психолог говорит, что не нужно, значит, не нужно, — агрессивно заговорил, — И, если кто-то из вас попробует ему сообщить, и парень примчится из другой страны… я не посмотрю ни на что, изобью всех, а потом нахрен выброшу из больницы.

Все трое опешили от этой ярости, откровенной угрозы во взгляде и позе. Петр был готов броситься закатать любого из них в асфальт или в бетон.

— Твой парень может ее добить, понимаешь? Физически ей не так плохо, а вот психическое здоровье… Я вас очень прошу не делать ничего, если вы не обсудили этого с психологом. Хотите помочь, пожалуйста, никто не возражает. Но помочь нужно правильно.

Света и Кеша кивнули, а вот Камилла полыхнула взглядом.

— Я ее мать, я не могу ей навредить!

Нервы сдали.

Резко выбросил руку вперед, схватил эту дуру за шею и притянул к себе. Нос к носу.

— Одумайся, очень тебя прошу! Открой свои глаза и заставь мозги работать, иначе, богом клянусь, я тебя удавлю.

— Петя, успокойся! — кто-то попытался его отодвинуть, но ему все равно, ярость затуманила сознание.

— Да, иди ты нахрен со своим «успокойся»! Мою девочку какой-то урод изнасиловал, у нее был роман со взрослым мужиком, а эта курица все никак не поймет, что это и ее вина тоже! Она мать, она должна рядом быть!

Мужчина отпустил напуганную женщину.

— При разводе ты обещала о ней заботиться, поэтому я уехал. Ты обещала мне! Это твоя забота??? Бить себя пяткой в грудь и кричать: я ж мать, — ты можешь. Бросить ребенка одну в городе и укатить хрен знает куда и насколько, ты тоже можешь. А взять трубку вовремя — нет. Как так? Твоя дочь билась в истерике, когда увидела меня, потому что я мужчина. На тебя бы она реагировала по-другому! Но теперь ты хрена с два будешь рядом. Ты не способна заботиться о ней.

— Ксюше давно восемнадцать, она сама решит где ей жить!

— Пять часов в самолете лететь, мне интересно, что ты делала в это время? Может быть, поискала хоть какую-то информацию про случаи насилия, просто, чтобы знать, что твой ребенок переживает?!

— Прекрати делать из меня идиотку! — женщина взвизгнула, топнула ногой, — Думаешь ты один такой умный? Весь из себя крутой!?

Петр продолжать скандал отказался, просто развернулся и ушел в отделение. Хватит того, что они и так устроили представление на публике.

— Я не закончила, вернись немедленно!

Если б Кеша ее не дернул, он бы впервые в жизни ударил женщину.

Можно было бы списать все на шок, но нет. Шок сейчас у Ксюши, а у ее матери это хроническое состояние идиотизма.

Петр никогда не стремился открывать дочери глаза на мать. Предпочитал быть злом в их семейной истории. Теперь же все будет по-другому.

Захочет помочь Ксюше, то только под его присмотром, не иначе.

Он тихо вошел в палату и сразу наткнулся на острый взгляд. Ей страшно. Но она силится улыбаться.

Для него. Его девочка сильная, она все сможет пережить. Поэтому он тоже улыбнулся. Так же, как и она, сквозь слезы и боль. Кривой улыбкой, но все же…