Пассажир без лица

Николя Бёгле, 2021

«Ты ищешь не одна». Это анонимное послание, оставленное на коврике у входной двери, произвело эффект сильнее удара электрошокера. Инспектор шотландской полиции Грейс Кемпбелл поняла, что на этот раз у нее нет выбора. Она должна открыть давно запертую дверь тайной комнаты, расположенной в глубине ее квартиры. И встретиться лицом к лицу с жуткой историей, которая преследовала ее столько лет…

Глава 11

Припарковав машину, Грейс быстрым шагом прошла через парк, в котором в полумраке заканчивающегося зимнего дня различила несколько скамеек и статуй. Несмотря на непрекращающийся ветер, на земле не было ни листочка. Эта аккуратность контрастировала с жалким видом таблички-указателя, виденной ею по дороге. Быть педофилом-насильником, оказывается, прибыльное дело, — подумала Грейс, обходя влекомую горячими конями каменную колесницу, украшающую фонтан. Прогнав свой горький цинизм, она поспешила на свет фонарей, висевших по обе стороны входной двери; ей хотелось поскорее встретиться лицом к лицу с одним из главных действующих лиц своей драмы.

Совладав с раздражением, она поднялась на крыльцо и позвонила. Ей открыли, и она вошла в величественный холл, выложенный каменными плитами. Слабый запах эфира смутно напоминал больницу. В глубине коридора был виден изгиб широкой лестницы, позволяющей подняться на верхние этажи.

Грейс собиралась обратиться к суровому охраннику, сидящему за стойкой, но тут послышался стук каблуков по ступеням.

— Директриса идет, — сообщил охранник монотонным голосом. — Мне нужен документ, удостоверяющий личность, чтобы выдать вам пропуск.

Грейс протянула свое полицейское удостоверение и сдержанно поприветствовала направляющуюся к ней сурового вида женщину. Высокая, худая, лет пятидесяти, темные волосы собраны в узел, тонкие губы почти не заметны на костлявом лице. Она напоминала гувернантку из былых времен.

— Добрый вечер, инспектор. Мне сказали, что вы хотите видеть мистера Скотта Дайса. Его в чем-то подозревают? Принимая во внимание его состояние, меня бы сильно удивило, если бы он нарушил закон в недавнее время…

— Он может располагать важнейшей информацией, относящейся к делу о похищении человека, которое я веду сейчас.

— Не хотелось бы вас разочаровывать, но Скотт Дайс практически не разговаривает, и я даже не уверена, осознает ли он разницу между сном и явью. Он очень стар, к тому же предпринятая несколько лет назад попытка самоубийства оставила свои следы.

— И тем не менее я бы хотела попытаться.

— Да, конечно, — согласилась директор. — Он сейчас в своей комнате. Это на третьем этаже.

Через минуту две женщины уже шли по скрипучему паркету коридора, куда выходили комнаты постояльцев. На стенах были лепнина и старинные картины в потертых рамах, изображающие сельские сценки, коров, лошадей и овец. Вся эта деревенская атмосфера, далекая от больничной суровости, придавала лечебному учреждению сходство со старой усадьбой. Тусклое освещение, характерное для заведений такого типа, уступило место маленьким лампочкам в консолях из акажу, освещавшим коридор через равные интервалы.

— Сейчас время коллективных игр в салоне. — Директор посчитала, что должна объяснить тишину за закрытыми дверями, мимо которых они проходили. — В своей комнате остается только мистер Дайс.

— На этаже сейчас никого больше нет? — удивилась Грейс.

— Разумеется, есть. Дежурная медсестра Кетти.

Она остановилась перед комнаткой, где белокурая молодая женщина с вьющимися волосами укладывала в шкаф коробки с медикаментами.

— Кетти, представляю вам инспектора Грейс Кемпбелл, — сказала директор. — Она из полиции, приехала навестить мистера Дайса. Миссис Кемпбелл, это Кетти Ходжес, дежурная по этажу сестра, которая все знает о своих пациентах.

Та обернулась и поприветствовала детектива; с ее губ явно готов был сорваться вопрос.

— Ничего серьезного, — опередила ее Грейс, которой хотелось поскорее остаться наедине с бывшим инспектором.

— А… ладно, — произнесла в ответ медсестра. — Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне, не стесняйтесь.

— Спасибо. Так его палата находится…

— Последняя справа. Самая большая и самая тихая.

— Я пойду туда одна, если вы не возражаете, — сказала Грейс, когда директриса двинулась вперед. — Перед уходом я зайду к вам.

— Хорошо, хорошо… как хотите. Значит, я вас оставляю.

— И последнее… У него диагностировали особые заболевания, вроде Альцгеймера?

— Нет. Однако это не значит, что он полностью в себе. Если вы знаете его досье так же, как я, то вам известно, что у этого человека… насыщенное прошлое.

Насыщенное. Насколько Грейс с сочувствием и пониманием относилась к подозреваемым, настолько же она не переносила, когда кто-то не решался называть преступления преступлениями, а изобличенных преступников тем, кем они были. Даже точные термины были недостаточно красноречивы, чтобы описать страдания жертв, тем более уменьшить их, а подобные уклончивые выражения были сродни новым актам насилия. Из-за нервного напряжения, в котором она находилась, ее раздражение сорвалось с губ быстрее, чем ей бы того хотелось:

— Изнасилование ребенка делает вас не человеком с насыщенным прошлым, а законченным мерзавцем, сломавшим невинную жизнь. Слова имеют значение, если мы хотим сохранить цивилизацию с человеческим лицом.

Директор и медсестра, разинув рот, остолбенели под твердым взглядом Грейс, на который она была способна, когда считала необходимым установить рамки.

— Да, вы правы, — сдалась директор. — Возможно, Кетти просто не хотела нас смущать, поскольку она, разумеется, в курсе преступлений своего пациента.

Грейс почти не слушала ответ. Этот обмен репликами еще больше усилил ее желание напомнить Скотту Дайсу о его преступлениях и заставить признаться во всем, что он скрыл от полиции в деле о похищении маленькой Хендрике.

— Я буду внизу, с другими пациентами, — сообщила директор.

Она ушла, а медсестра снова принялась укладывать в шкаф коробки.

Через секунду кипящая гневом Грейс была перед палатой Скотта Дайса. Она прижала ухо к двери, но не уловила ни единого звука. Та же мертвая тишина стояла и когда она ждала прихода своего мучителя перед железной дверью отвратительной камеры.

Взяв себя в руки, чтобы не поддаться злости и сохранить профессионализм, она дважды постучала.

Ответа не было. Грейс слышала только удары собственного сердца, внезапно участившиеся. Она заставила замолчать детские страхи, чтобы вернуться к реальности, взялась за дверную ручку, выдохнула из легких отравленный стрессом воздух и открыла дверь.

Комната была погружена в темноту. Единственным источником света была стоявшая на столике у изголовья кровати лампа. Ее тусклый свет оставлял во мраке углы помещения и едва высвечивал смутные очертания кровати, шкафа и стоящего у окна стола, возле которого в кресле-каталке неподвижно сидел Скотт Дайс.

Теперь, когда человек, частично ответственный за ее страдания, был в ее власти, Грейс не знала, что ей делать. Она поймала себя на желании подойти к нему со спины и задушить, выплеснув без остатка всю ту боль, что разрушала ее изнутри двадцать с лишним лет. Нет, она перестала бы быть собой, но разве то, что она вынесла, не оправдывало нарушение ею самых глубоких этических правил? Разве не почувствует она от этой инстинктивной мести большее облегчение, чем от рассудочной справедливости, тормозящей ее первобытные импульсы?

Выбитая из колеи этим внутренним огнем, едва не заставившим ее потерять самоконтроль, Грейс отступила на несколько шагов, готовая выйти из комнаты, чтобы не совершить непоправимое. Прислонившись спиной к двери, она дышала так шумно, что удивительно, как мужчина в кресле не заметил ее присутствия. Осознание этой простой детали позволило ей восстановить контакт с реальностью и напомнило, что она пришла сюда в первую очередь не мстить, а получить ответы на вопросы. Поэтому она заключила сама с собой сделку, решив, что сначала выслушает от него правду, а потом решит, как поступить дальше.

Грейс восстановила ритм дыхания и негромко прочистила горло, чтобы обозначить свое присутствие. Никакого эффекта.

Она медленно приблизилась в темноте. Паркет скрипнул, но человек не шелохнулся. Спит? Глухой? Или находится в состоянии между сном и явью, о котором говорила директор?

Грейс передвигалась осторожно, даже настороженно. Ты больше не маленькая девочка-жертва, — повторяла она себе. — Сегодня ты взрослый человек, и преимущество на твоей стороне. Он всего лишь бессильный старик. Он не способен ничего тебе сделать. И тем не менее она не могла отделаться от мысли, что сейчас он внезапно обернется и набросится на нее, как хрупкая бабушка, внезапно обратившаяся в злого волка, чтобы проглотить маленькую Красную Шапочку.

Она остановилась в нескольких шагах позади него, подавив желание выхватить пистолет. Кровь била в ее висках, словно волна в пирс.

— Скотт Дайс, — позвала она.

Мужчина не реагировал, по-прежнему сидя лицом к окну, за которым виднелись кривые ветки, раскачиваемые ветром. Нервы Грейс не выдержали.

— Я знаю, что вы меня слышите. Я инспектор полиции и мне необходимо задать вам несколько вопросов.

Никакой реакции, даже плечи не вздрогнули.

Он и сегодня продолжал ее мучить, отказываясь облегчить задачу. При мысли о том, чтобы взяться за подлокотники кресла и развернуть его, по спине Грейс пробежала дрожь страха. Она прекрасно знала, что страх этот иррационален, но ее душевные травмы не зарубцевались с годами.

Она убедилась, что входная дверь за ее спиной по-прежнему приоткрыта, после чего с некоторой тревогой взялась за кресло и развернула его.

В ее памяти, как и на фото, вывешенных ею в тайной комнате, Скотт Дайс остался крепким человеком, с несколько одутловатым лицом и большими голубыми глазами. Она ожидала, что он постарел, изменился, но не этого.

Перед ней сидел скелет, обтянутый кожей. Его руки были скрещены на тощей груди. Он был не более чем лишенной эмоций восковой куклой. Глубоко в орбиты провалились два лазурных шарика глаз. Если бы Грейс не видела, что его грудь поднимается и опускается при дыхании, она сочла бы его мертвым. Его отсутствующий взгляд не позволял понять, осознает ли он присутствие рядом с ним другого человека.

Глубоко взволнованная, даже усомнившаяся в личности того, кто находился перед ней, Грейс попыталась найти в нем то, что оставалось от инспектора, которого она знала, когда была ребенком. Не без труда она все-таки отыскала морфологические признаки, не оставлявшие сомнений. В частности, характерную форму рта в виде перевернутой буквы U, придававшую ему вид принесшего дурные вести, сильно выделенную правую надбровную дугу, из-за которой казалось, что он постоянно кого-то подозревает.

Грейс придвинула стул, стоявший у стола, села на него и заколебалась, не зная, как начать.

— Меня зовут… Хендрике Кемпбелл, — произнесла она тихим голосом.

Лицо старика осталось невозмутимым, в его безжизненных глазах не загорелся огонек.

— Вы вели дело о моем похищении около двадцати трех лет назад, — продолжала она. — Хендрике Кемпбелл из Киркоуэна, маленькая девочка, которую вы оставили умирать, лишь бы только не подвергать опасности ваших дружков-педофилов. Вы меня помните?

Никакого ответа. Слегка наклонив голову, Скотт Дайс смотрел в одну точку, невидимую, а возможно, и несуществующую.

Грейс не хотела верить в то, что он ее не слышит и не понимает сказанного ею. Может быть, притворяется глухим? Или действительно отключился от реальности? Как заставить его среагировать?

Она включила карманный фонарик и направила луч в лицо старика. Зрачки сузились, но он даже не моргнул. Тогда Грейс сунула руку в карман, вынула бумажку, найденную в доме матери, и показала ее бывшему инспектору.

— Я нашла это в своей бывшей детской комнате. Вам это о чем-нибудь говорит?

Пустой взгляд даже не дрогнул.

— Вы его узнаёте? — настаивала она, теперь показывая ему портрет мальчика, помогшего ей бежать из ее темницы.

Скотт Дайс оставался невозмутимым и непроницаемым.

Она показала другой рисунок.

— А этот полосатый костюм, который носил мой мучитель… вас это в то время не навело ни на какой след? А это анонимное письмо… Вы положили его ко мне под дверь?

Столкнувшись с этим упорным молчанием, Грейс замахнулась на старика, но вовремя спохватилась, злясь на себя за это проявление насилия.

Она несколько минут ходила по комнате, постепенно злость прошла, вернулось хладнокровие.

— Какой вам смысл уносить ваши тайны в могилу? Скажите мне, кто меня похитил? Кого вы защищали? Если действительно этого не знаете, скажите хотя бы, что вы скрыли, чтобы затруднить расследование! Сегодня, в вашем возрасте, вы знаете, какое зло совершили. У вас было время поразмыслить. Подумайте о жизнях, которые вы разрушили! Облегчите свою душу перед смертью, Скотт Дайс, и помогите мне спасти мою.

Последние звуки ее голоса угасли в мрачной тишине комнаты. Грейс подошла к мужчине и, преодолевая отвращение, в приступе ярости схватила его за плечи.

— Почему вы продолжаете меня мучить? Это продолжает вас возбуждать даже в вашем нынешнем положении?

Грейс дрожала от жажды мести. Все ее тело жило лишь желанием выплеснуть ненависть, тогда как мозг восставал против поступка, который был ей не характерен. Воспоминания о пытках и унижениях, пережитых ею, в это мгновение вынырнули из глубин памяти и открыли бездну страдания. Слезы ярости затуманили глаза.

Она вонзила пальцы в плечи инвалида и хорошенько его тряханула, но тот не отреагировал. Она могла бы еще больше усилить нажим, если бы не заметила, что руки инспектора не просто скрещены на груди, но цепляются за ткань. Несмотря на сильную тряску, поза Скотта Дайса не изменилась ни на секунду. Заинтригованная этим сопротивлением со стороны человека, не способного уже ни ходить, ни говорить, она разжала яростную хватку и поднесла руку к груди старика.

Под одеждой она почувствовала гладкую твердую поверхность, не имевшую ничего общего с человеческой плотью.

— Что вы там прячете?

— A к этому никто не прикасается, — прозвучал голос у нее за спиной.

Грейс быстро стерла слезы со щек и резко обернулась. Ей понадобилось совсем немного времени, чтобы узнать белокурую медсестру, чья фигура выделялась тенью в дверном проеме.

— Прошу прощения, я увидела, что дверь открыта, а поскольку сейчас мистеру Дайсу пора принимать лекарство, позволила себе войти, — извинилась медсестра, заметив укоризненный взгляд, брошенный на нее детективом. — Я зайду позже. Это не срочно.

— Никто не прикасается? — переспросила Грейс, наклонив голову.

— Это его папка с документами. Он всегда прижимает ее к себе. Даже когда спит.

Заинтересовавшись, Грейс выпятила подбородок.

— А вам известно, что внутри?

Медсестра смутилась.

— Ну же, — подбодрила Грейс, — меня трудно чем-то удивить или смутить.

— Хм, когда его привезли сюда, он время от времени еще разговаривал. Однажды, когда я хотела взять папку, чтобы положить ее в ящик, он стал орать, как будто его убивают. Он мне сказал, что никто к ней не притронется. Что там все его досье на детей и… — молодая женщина даже начала заикаться от неловкости, — и что он хочет их сохранить до самой смерти.

Грейс прищурилась от глубокого отвращения. Даже в этом состоянии он продолжал жить своим извращением.

— Что еще он вам говорил?

— Ничего, — ответила Кетти, пожав плечами. — Он больше не касался этой темы.

Грейс подошла и мягко повела медсестру к входной двери.

— За все эти годы вы наверняка имели возможность заглянуть внутрь папки, верно? Вы бы не позволили одному из ваших пациентов разгуливать с криминальными педофильскими фотографиями, не так ли?

Медсестра выглянула в коридор, чтобы удостовериться, что он пуст.

— Да, я посмотрела, но только для того, чтобы проверить, что внутри нет материалов, запрещенных правилами.

— Ну и что оказалось? — подбодрила ее Грейс.

— Она пуста. В папке ничего нет, абсолютно ничего.

— Что? Но…

— Да, я знаю, это может показаться абсурдным, но наши пациенты покинули свои дома, свои привычки и часто хранят при себе тотемный предмет. Какую-то мелочь из прошлого, которая их утешает, подбадривает.

— Я бы хотела сама в этом убедиться, если не возражаете, — шепнула Грейс, настолько разочарованная, что отказывалась верить словам медсестры.

— Вам не удастся забрать у него папку. Сил у него немного, но тут, я не знаю, откуда он их берет, но всю оставшуюся жизненную энергию он вкладывает в то, чтобы помешать кому бы то ни было прикоснуться к этой папке.

— Возможно, у вас это получится лучше, чем у меня, — предложила Грейс.

Эта идея, похоже, не вызвала у медсестры восторга.

— Я не имею права использовать силу, тем более для того, чтобы завладеть собственностью одного из постояльцев.

— Да, я понимаю, и это делает вам честь, Кетти. Но Скотт Дайс, возможно, располагает материалами, которые могли бы спасти жизнь ребенку, пропавшему чуть больше двенадцати часов назад. В таких случаях нельзя пренебрегать никакой возможностью…

Сиделка пригладила одну из своих светлых прядей, чтобы скрыть смущение.

— Мне придется его усыпить… против его желания.

— Сделайте это. Ответственность за возможные проблемы я беру на себя.

Медсестра глубоко вздохнула. Она размышляла.

— Хорошо, — проронила она наконец. — Я схожу за снотворным.

Медсестра быстро вернулась с таблеткой в руке, села напротив бывшего инспектора. Она ласковым тоном сообщила ему, что пришло время принимать лекарство, и поднесла стаканчик к его губам.

— Вот, хорошо. До скорого, мистер Дайс, — сказала она, уходя.

Она присоединилась к инспектору, оставшейся на пороге комнаты.

— Лекарство подействует минут через двадцать. Я вас оставляю.

Грейс понимающе поблагодарила ее и стала ждать, прислонившись спиной к дверному косяку. Ей показалось, что старик что-то бормочет, но через четверть часа он стал клевать носом, а затем его голова упала на грудь.

Грейс осторожно приблизилась к нему, словно воровка, боящаяся разбудить жертву. Дыхание Скотта Дайса было ровным и шумным. Он крепко спал.

Она взяла его за запястья и почувствовала сильное сопротивление, когда разводила руки в стороны. Бывший инспектор заворчал, и Грейс удвоила осторожность, приподнимая его пижамную куртку, чтобы взять оранжевую папку с обтрепанными краями.

Поспешность, с которой она ее открыла, была столь же велика, как последующее разочарование. Папка действительно была пуста. Ни на ней, ни внутри не было написано ни слова. Для очистки совести Грейс потрясла ею, но из папки ничего не выпало.

Она опустилась на стул перед Скоттом Дайсом и долго смотрела на обмякшее тело того, кто причинил ей столько бед и причинял новые, унося свои тайны в могилу.

Терзаемая разными чувствами, от досады до уныния, Грейс не могла решиться хладнокровно убить эту человеческую развалину. Она боялась, что это не принесет ей никакого успокоения, а лишь доставит новые страдания.

Взяв себя в руки, Грейс вложила папку в руки старика, чтобы у медсестры не было из-за нее проблем, и покинула комнату, в последний раз взглянув на спящего монстра, который, в своем воображении, прижимал к себе свои маленькие жертвы.

В коридоре, ведущем к лестнице, она услышала голоса, доносящиеся из комнаты дежурной по этажу. Очевидно, что у молодой женщины был напряженный разговор по телефону.

— Меня не для этого готовили! — бросила она. — Ваш подход кажется мне слишком рискованным… для пациента.

Увидев проходящую по коридору Грейс, медсестра прервалась.

— Ну как? — поинтересовалась она, прикрыв ладонью микрофон трубки.

— Вы были правы, папка пуста. Но все равно спасибо за помощь, Кетти.

Грейс направилась к выходу. На первом этаже она заметила директора в помещении, которое, очевидно, было салоном. Двинувшись ей навстречу, она вошла в комнату, где большинство пациентов заведения играли в шахматы, шашки или лото. Среди позвякивания чайных ложечек слышались приглушенные разговоры.

Контраст с тишиной третьего этажа был почти оглушительным. Несколько человек подняли глаза на Грейс, удивленные тем, что видят новое лицо.

— Вы получили желаемые ответы, инспектор? — спросила директор, удаляясь от любопытных ушей.

— Нет. Но он наверняка что-то знает.

— Как я вам уже говорила, даже если он владеет некой информацией, сомневаюсь, что его состояние, физическое и умственное, позволяет ему открыть что бы то ни было. Он уже не совсем с нами…

Грейс отказывалась соглашаться с тем, что ее расследование остановится на этом. Что все ее старания узнать правду о драме ее детства ни к чему не приведут.

— Я вернусь завтра и буду приходить столько, сколько нужно, чтобы он заговорил, — твердо заявила она.

Директор поджала тонкие губы.

— В таком случае вы должны будете представить мне официальные документы, чтобы я позволяла вам регулярно допрашивать постояльца, который не совсем адекватен и чье согласие не может быть получено. Как вы понимаете, мой долг заботиться о здоровье моих пациентов… каким бы ни было их прошлое.

Грейс догадывалась об этом требовании.

— Да, конечно, — ограничилась она ответом, зная, что никогда не получит необходимого разрешения.

Она не представляла себе, чтобы, даже несмотря на ее новый статус, начальство позволило бы ей заниматься расследованием личного дела, используя государственные возможности.

— Тогда я говорю вам до скорой встречи, — закончила директор.

Грейс попрощалась с ней, вернула на посту охраны пропуск посетителя и вышла из теплого здания в холодную ночь.

Ее разочарование было таким сильным, что она даже не чувствовала укусов ветра. Опустив голову, она механическим шагом шла по гравиевой дорожке через парк, между деревьями и статуями к автостоянке, ведя борьбу против самой себя, чтобы попытаться найти выход из своего поражения.

На полдороге она оглянулась через плечо. На третьем этаже все окна были темными, кроме одного. В слабом желтом свете вырисовывалась сидящая фигура. Бывший инспектор сидел спиной, как его оставила Грейс, или смотрел на улицу? Толкаемая ветром, с волосами, хлещущими по лицу, Грейс неотрывно смотрела на окно, почти желая, чтобы умирающий Скотт Дайс насмешливо помахал ей рукой.

Но на ее раздражаемые ветром глаза навернулись слезы, а она так и не заметила никакого движения.

Она оставила последнюю надежду и пошла к своей машине, но тут услышала позади себя шаги. Кто-то догонял ее бегом. Едва она успела обернуться, как на нее налетела тень.