Вляпались. Весёлые истории строителей коммунизма

Николай Сычев, 2023

Одной ногой мы в коммунизме были, подножку нам подставил Горбачёв. А Ельцин, друг его заклятый, страну пропил и развалил. Но сначала он КПСС запретил, потому как к той поре партия деградировала до маразма. Честных коммунистов во власти становилось всё меньше, зато росло число лицемеров, хапуг, карьеристов. Особенно в союзных республиках. В этой весёлой книжке нет ни выдуманных имён, ни придуманных ситуаций. Только в пяти сюжетах изменено место действия. Здесь всё просто: автор, проработавший 40 лет в журналистике и немало поездивший по стране, вспоминает разные истории из жизни коммунистов. А в целом книжка эта лечит, потому как прочитав её, мы от души смеёмся, зарядившись доброй энергией на долгое время. Так что читайте, веселитесь и лечитесь.

Партийная диспепсия

Дай Бог не вляпаться во власть.

Е. Евтушенко

Как-то аборигены Африки взяли в плен американца, француза и русского и заявили, что следят их живьём. Но если кто из них задаст вопрос, на который аборигены не смогут ответить, того они помилуют.

— Ракета! — заявил американец.

Пошушукались людоеды и говорят:

— Это такая штуковина, что по небу очень быстро летает, — и сьели американца.

Тут француз заявляет:

— Телевизор!

— Это такой ящик, что картинки всякие показывает, — и сожрали француза без соли и перца.

Тут русский говорит:

— Райком партии.

Совещались людоеды долго. Потом говорят:

— Беги отсюда. Не знаем мы, что это такое…

— Ребята! Вы не знаете, что такое райком партии, а где ж вы тогда людей жрать научились?

Этот бородатый анекдот вспоминается всякий раз, когда слышишь истории о коммунистах — передовых строителях светлого будущего.

* * *

В конце пятидесятых годов прошлого века вернулся Хрущёв из Америки и обязал всех работников села взяться за выращивание кукурузы. Культуру эту и до него кое-где выращивали, хоть и в малых объёмах. Но тут размах взяли всесоюзный. И правильно сделали. Потому как культура эта — корм белковый и молокогонный для крупного рогатого скота. И как бы сейчас не посмеивались над Никитой Сергеевичем, но без кукурузы не поднять бы стране производство молока и мяса. Так что все хозяйства на селе не обходятся без неё до сих пор.

Установка партии коммунистов в те далёкие годы была только на выращивание кукурузы. (В СССР без перекосов то в одну, то в другую сторону не бывало). Ну и стали её сеять что на юге, что на севере. В Вологодской области тоже не отставали от веяний времени: приказ дан сеять всюду и как можно больше. Клевер, люцерну, горох, вику и прочие культуры потеснила тогда «царица полей» — так коммунисты окрестили кукурузу.

Толковые земледельцы начали было возражать против такой монополии, но аргумент партийных властей в адрес роптивых: «У вас что два партбилета?», — воздействовал. Но в одном из хозяйств на севере области нашлись-таки смелые крестьяне. Бригадир кормодобывающей бригады Иван Зырянов предложил председателю колхоза и агроному на одном из островов (гектаров эдак в семь) не перепахивать уже растущую там многолетнюю люцерну, чтобы занять участок кукурузой.

На остров этот летом можно было попасть только на лодке, что и делали косари, когда подходила пора сенокоса. Метали там стога, а зимой, когда все протоки замерзали, вывозили люцерновое сено на лошадях. Замечу, что сено этой травы — первейший корм для бурёнок перед и после отёла, а также для телят. Скармливание кукурузного силоса тут только вред нанесёт. Истину эту знает каждый животновод.

Словом, порешили не трогать островок с люцерной. Но пришлось в отчёт включить, что засеян «царицей полей», потому как обком партии требует. Кто проверит в такой глухомани, да и кто из коммуняк районных знает про участок этот?

К весне в колхозах растёлы коров начались. По всей Вологодчине. Точнее, по всей Руси великой. И падёж телят тоже начался. И абортирование бурёнок. Но особенно телят диспепсия (понос) косила. Ветврачи, ветеринары, зоотехники покоя не знали, старясь снизить беду сию. Специалисты понимали, что главная беда — скармливание силоса стельным и растелившимся коровам, но другого-то корма мало. Нехватка острая.

Год так прошёл, второй. Почти по всем колхозам выявлен большой падёж, и не только приплода. А в хозяйстве смелых руководителей, где Ваня Зырянов бригадирствует, — рост молодняка. И падежа бурёнок нет. На сто коров сто два телёнка за год получено (такой подсчёт статуправление ведёт). Нигде нет таких хороших показателей. И на третий год кукурузного бума, и на четвёртый. Уже делегации стали за опытом ездить в глубинку эту, корреспонденты наведываться чаще и чаще. В газетах фотографии передовых телятниц и доярок замелькали с колхоза этого, носящего имя вождя революции. Премии маленькие перепадать стали труженикам ферм. Делегации всё просили опытом поделиться: как это, мол, у вас и падежа скота нет, и все другие показатели выше, чем у соседей.

Секрет-то весь в том и состоял, что месяца за два до отёла бурёнкам сокращали раздачу кукурузного силоса, но увеличивали дозу люцернового сена. И пока телёнок матку сосал — ей тоже почти одну люцерну давали. Тут, правда, приходилось хитрить, изворачиваться: как узнают доярки про визит начальства на их ферму, они из кормушек убирают люцерновое сено, прячут. Как иначе? Установка партии на кукурузу, а вы что даёте? Игнорируете указания партии? «Два партбилета у председателя»? Откуда люцерна тут взялась?

Шли хорошо дела в колхозе Ленина. Конечно, «секрет» никто не выдавал. Даже секретарь партийной организации, которым по совместительству являлся сам Иван Зырянов. Так бы и процветало животноводство в хозяйстве этом, но тут объявился инструктор райкома партии Петя Беленко, курировавший этот колхоз. Ему партия приказала брошюру написать об опыте животноводов передового хозяйства. Целый день на перекладных, а где и пешком добирался до колхоза.

Но грешок за Петей водился — любил уж больно он сорокаградусную. На ночлег его определили к Тимофею Назаровичу, скотнику третьей скотобазы. Тимофей в этот вечер обмывал Почётную грамоту — из области вчера приезжали. И ещё выход на заслуженный отдых.

Народ северный хоть и бедный, но уж и щедродушный, каких поискать. Это вам не южане, у которых ковша воды не у каждого выпросишь. Короче, партийный инструктор хорошенько обмыл и день рождения, и грамоту Почётную нового знакомого. Утром надо бы опохмелиться, но ничего в бутылках не осталось. Хотя Петя Беленко и был скупердяем, но в сельпо смотался. Тем более накануне ему выдали 15 рублей безотчётных командировочных и столько же аванса за будущую брошюру о передовом опыте животноводов. А вечером по пьяни Тимофей что-то говорил о секрете колхоза, но Петя запамятовал. И вот купил он белую с сургучной пробкой за 2 рубля 12 копеек, а на сдачу, за 88 копеек, Тимофею Назаровичу в подарок на день рождения рамку красивую под грамоту Почётную.

Рамка подошла почти в самый раз. От неё и от похмелки Назарович совсем расклеился и рассказал Пете об островке, на котором растёт вовсе не «царица», а спасительница телят и бурёнок колхозных. А к вечеру партийный инструктор первым из всей партийной элиты побывал на островке и воочию увидел «не царицу».

Дней через десять Иван Зырянов вместе с председателем колхоза Игнатом Даниловичем и агрономом Осипом Ефимовичем стояли навытяжку как школьники перед членами бюро райкома партии. За огромным, чуть меньше вертолётной площадки, красносуконным столом грозно восседал первый секретарь Тимошенко. Над его головой висел большой портрет Хрущёва, справа от портрета, на красном кумаче, утверждение Никиты Сергеевича: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», а слева лозунг: «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи».

При всей строгости, соответствующей должности, выражение лица Ивана Ивановича Тимошенко страдало недостатком мыслей. Все руководящие партийцы поднялись до этих высот из класса люмпенов, став первыми рабами ленинской партии. А любой раб, посаженный на трон, никогда не устоит перед соблазном злоупотребления своей властью. Он, как вампир, получает душевное удовлетворение, коего не мог получить раньше в силу разных обстоятельств: из-за прежнего нищенского существования, собственной лени, приводившей к малограмотности, бескультурью, душевной пустоте. И когда такой раб получает огромную власть, он радуется в душе, если удаётся унизить подчинённых ему людей. Получается почти как в законе о физике: огорчения одного дают радость другому.

Умный человек тем и отличается от других, что он не любит властвовать. Он любит творить. А что может творить люмпен, которого Всевышний умом обделил?

Слева от Тимошенко, за длинным столом, словно шайка удальцов около своего атамана, уместились с невозмутимым и безгласным видом фараонов окаменевшие, черногалстучные, выдрессированные партией Ленина члены бюро: предрайисполкома, второй и третий секретари райкома, прокурор, начальник управления сельского хозяйства, заворготделом райкома партии, начальник райотдела милиции. Партийное бюро, а их в СССР было до десятка тысяч, оправдательных решений не выносило. Это карательный орган для каждого, кто нарушил букву партийных постулатов, поэтому бюро состояло из лиц самых высоких должностей, самых грозных партийцев, которые получили прививку от честности, когда ещё вступали в члены КПСС. Все они были заранее согласны с любым решением первого секретаря, которое он выносил тоном, не терпящим возражений, потому как воспитаны постулатом демократического централизма Устава партии. Постулат этот чётко определил ещё Ленин: «Меньшинство подчиняется большинству». Такой великий теоретик, а не понимал, что ум-то как раз и у меньшинства. Большинство — толпа, которую ведёт именно меньшинство. А порой и один человек. А толпа, воодушевлённая этим одним — она и в пропасть понесётся, если убедят её в такой необходимости. Толпа думать не может.

И хотя первый секретарь один, а членов бюро 7–8 человек, но каждый был сам по себе, каждый мог выразить только своё мнение, с которым могло быть несогласно большинство. Но это грозило неприятностями в карьере. В партию все и всегда вступали только ради карьеры, благ, преференций. Беспартийный человек никогда в СССР не мог бы занять пост повыше, реализовать свои добрые идеи, претворить в жизнь хорошее дело, поэтому он вынужден был вступить в единственную партию страны. Исключение составляли, пожалуй, красноармейцы на полях войны, вступавшие по велению души, когда нужно идти в бой, возможно, последний в жизни. Воодушевлённые идеей победы над врагом, там не задумывались о карьере, потому как пуля не выбирает жертву. На войне все равны. И атеистов там не было. В атаку шли с Богом в душе.

В мирной жизни всё не так. Потому что не грозит пуля, и у каждого есть желание более полно реализовать себя. Наконец, просто жить лучше. Но в СССР без членства в КПСС это было невозможно. Вот и вступали, чтобы сделать карьеру. Пусть не в росте профессиональном, хотя бы материальном или творческом. Хотя люди, оболваненные партийными идеями, порой и не думали об этом. Всё вытекало из условий сложившихся обстоятельств. Зачастую на вопрос: «Почему вступаешь в партию?», — новички искренне отвечали: «Хочу быть в первых рядах строителей коммунизма». Уже и не мыслили, что коммунизм построить невозможно, а кому приходила в голову эта мысль — тот не писал заявление о приёме в КПСС.

В торце стола этого карательного отряда с кипой бумаг и с паршивой раболепной улыбочкой стоял инструктор Петя Беленко. С мелкой тщеславностью он стремился до конца использовать свою победу в этом простецком деле, которое ему доверили. Слухи ходили, что скоро завобщим отделом райкома на повышение в область уходит, и на его место утвердят Беленко. Колхозная троица у входной двери стояла, как было заведено в этом кабинете.

— Ну что, товарищи, лет пять партию обманывали? Не сеяли кукурузу, а только отчитывались? — гремел первый коммунист района Иван Иванович Тимошенко.

Колхозный агроном пытался объяснить, что на остров тот не проехать никак никакому трактору; председатель Игнат Данилович втолковывал, что там искони люцерна растёт, да и островок этот в севооборот не включён; бригадир Зырянов о пользе люцерны начал рассказывать. Перебил его грозный секретарь, годами почти ровесник с Иваном, но уже политически выдрессированный партией:

— Ты шо, бригадир, нас тут за дураков считаешь? Партия не знает, где что сеять треба? Диспепсией нас пугать вздумал? Куда от неё деваться — знают зоотехники и ветврачи. Вы партию пять лет околпачивали, а партия этого не прощает… Она за обман строго наказывает. Додумались! В передовики, вишь ли, выбились. Вам партия приказала кукурузу сеять, а вы против указаний пошли, своевольничали вон сколь лет! А мы уж тут с членами бюро подумывали к медалям вас представить. Теперь вот инструктору Беленко спасибо надо сказать, раскрыл аферу вашу… А если в области об этом обмане узнают? Или до Хрушёва дело дойдёт? До ЦК партии?

Словом, всё в таком же духе. Напрасно Игнат Данилович фронтовыми наградами звенел чуть пуще обычного, на дождь за окном ссылался, поясняя, что в низину острова трактор ну никак не загнать — любой утонет. Дай моста туда нет — не попасть с техникой.

— Построить! Вот вынесем решение и стройте мост! — кричал первый.

А отец Пети Беленко, председатель райисполкома Михаил Васильевич, не обсуждая, наказание назначил:

— Гнать из партии таких надо!

Агроном колхозный улыбнулся (он-то беспартийный). Предколхоза голос повысил враз:

— Мне в окопах партбилет вручал сам маршал Рокоссовский, вот ему и сдам, если потребуется партбилет.

Бригадиру Зырянову крыть нечем, и спрос с него строже всех — он секретарь колхозной парторганизации. По совместительству. Неосвобождённый. И ещё он помнил совет Игната Даниловича, когда ехали на это бюро:

— Ты там особо, Иван, не упирайся. С партсекретарём спорить — что против ветра мочиться…

— Пример какой подаёт наш Иванушка! — истекал-таки самодовольством первый. И в густом голосе, и в уменьшительном произношении имени известного бригадира слышалась издёвка над человеком, которая грела души членам бюро: им казалось, что возвышает их это над обвиняемым, елеем одурманивая не только сознание первого секретаря, но каждого сидящего в этом длинно-суконном кабинете. Первый секретарь вершил суд — другие члены бюро сидели как прокуроры. А вот адвокатов в составе бюро не полагалось: кого и для чего защищать, если нарушен Устав любимой партии? Всех непослушных партия карает. Вся дисциплина держится на этом, даже если ради дела или по ошибке нарушен её священный Устав.

Когда троица «провинившихся» выходила из обвинительного кабинета, Петя Беленко, истекая самодовольством и вибрируя душой, с мелким тщеславием маленького человека, стараясь выглядеть радетелем за судьбы людские, участливо шепнул Зырянову:

— Прошение о пересмотре наказания можно и в районную парткомиссию подать, и в областную…

— Да пошёл ты…, — выругался бригадир.

А Игнат Данилович изрёк:

— Не знаешь, что опасней — то ли немец с пистолетом, то ли хохол с партбилетом…

Когда вышли в серые сумерки под моросящий северный дождик, агроном вздохнул с облегчением:

— Атмосфера там какая-то душная, дышать тяжело. И как вы, Игнат Данилыч, выдерживаете, ведь почти каждую неделю бываете здесь…

— Дом как дом. А что дышать там тяжко — ты, Ефимыч, осторожнее с такими словами. А то загреметь можешь.

— Да ведь не сталинские времена…

— Времена другие, а законы те же. У кого ум короток — у того уши большие. Донесут, и пяток лет могут вляпать. Политическую статью в уголовном кодексе никто не отменял.

Зырянов никуда не обращался за помилованием. «Партия — она вам не адвокат, а бюро райкома — орган карательный», — помнил он афоризм первого коммуниста района.

— Не дадут тебе теперича спокойной жизни, Иван, — возвращаясь по ухабам на «газике» домой и не поворачивая головы после долгого молчания, вздохнул председатель. — Двадцать начальников в райкоме — все на шее трудящихся сидят, да ещё и палки в колёса народу ставят. Я вот токо удивляюсь карьере Михал Васильича и сынка его. Сам он до войны-то сапожником был, потом технологом поставили, посля — инженером стал, с семилетним-то образованием. А после войны уж в райисполком забрали. И сынёнок его после семилетки инструктором в райкоме комсомола крутился, а вот уж и в парторганах сидит. Ну, семейка… Невзлюбили тебя они, Ваня.

— Весной третий курс техникума закончу и к брательнику под Кострому махну. Он там место зоотехника обещал, — отозвался бригадир, выбрасывая папироску.

— Отпускать-то мне тебя жалко, — теперь председатель с первого сиденья обернулся к Ивану.

— Ничего. Там паспорт выхлопочу. А работы я не боюсь, вы ж знаете, Данилыч.

* * *

Они встретились через тридцать лет на базарной площади Костромы — бывший бригадир Иван Зырянов и Петя Беленко. Партработник — это не специальность, поэтому сейчас Беленко торговал сельхозпродукцией, а успешный директор сельхозкооператива Иван Зырянов приехал заключать договора на поставку в город своей продукции. Он первым узнал бывшего партинструктора.

— А что, начальник, люцерна у вас есть? — с подковыркой директор к торгашу.

— Вон, в мешках по 5 и 10 кило.

— А кукуруза?

— Всякая есть: и на зерно, и на силос, и сладкая для дачи и огорода.

— А на острове расти будет?

— На каком острове? — Беленко недоумённо смотрел на пожилого покупателя. — Что за глупые вопросы?

— Ну как же! Шестьдесят четвёртый год забыл? Из партии коммуняк меня тогда вытурил за эту кукурузу, чтоб тебя диспепсия схватила, партиец вонючий…