Фактическая революция

Николай Слесарь

Что есть у человека помимо этой реальности? И что, если привычная обстановка уйдет навсегда, не оставив взамен ничего из его прошлого, настоящего и возможного будущего, ничего рационально объяснимого и последовательного?Сюжет книги на первый взгляд фантастичен, но так ли он невозможен..

VI

Набегавшись за день по жаре, я сидел высунув язык у себя, на своей уже бывшей работе, вернее полулежал на огромном драном диване у нас в тайной комнате, что располагалась в самом конце длинного путанного коридора, куда никто и никогда не доходил.

Это был шикарный кожаный диван, кстати, не такой уж и драный. Он достался нам по случаю, после очередного ремонта, устроенного очередным проректором, который в свою очередь был начальником, начальника нашего управления. Это было еще лет семь назад. Мы тогда просто оказались в нужное время в нужном месте, и диван немедленно перекочевал к нам.

Вокруг царили столь приятные теперь прохлада и полумрак. И именно теперь, когда я уже не принадлежал этому месту, еще вчера такой скудный и скучный интерьер меня приятно забавлял. Будто бы я оказался в каком-то музее.

Дальний угол был изначально завален каким-то там барахлом еще до нас. Мы то и дело присовокупляли к нему свое. В другом углу штабелем стояли разнокалиберные коробки из под оборудования, которые мы все никак не могли выкинуть, справедливо полагая, что там за коробками откроется еще что-нибудь ужасное, что надо будет выносить, чистить, ремонтировать или еще что-нибудь с ним делать. Потому коробки давно уже стали неотъемлемой частью интерьера. Помимо дивана была еще пара огромных кресел оттуда же и несколько вполне себе удобных стульев. Старый шкаф до потолка, забитый какими-то никому не нужными проводами и всякими нужными и не очень устройствами. И еще один шкаф, переделанный нами в буфет, с посудой и всякими полезными емкостями. Ну и многофункциональный длинный стол посреди помещения, скрученный из уродливых железяк и огромной деревянной столешницы.

Теперь на этом столе возвышались давешние емкости, содержащие в себе разливное пиво из ближайшего ресторана, где у нас с давних пор работал знакомый бармен и в этом смысле нам иногда всячески содействовал. Мой неизменный напарник и друг убежал на очередную последнюю заявку, а напротив меня в креслах теперь поблескивали одинаковыми очками двое коллег из дружественного отдела. Те самые таинственные и не видимые для смертных администраторы всея сети.

Я все эти годы работал с ними изо дня в день, но как-то сошлись мы не очень близко, и разговор потому был более информативно-светским, чем незатейливым приятельским.

Даже теперь в непосредственной близи отличить их друг от друга было затруднительно, хоть они не были родственниками и были разного возраста. Эти люди круглыми сутками сидели в полутемном подвале по соседству с единственным источником освещения в виде компьютерных мониторов, что не лучшим образом сказалось на их теперешней внешности. Оба заросшие чуть не до самых бровей косматыми бородами, не мытые и не чесанные, с блуждающими и какими-то мутными глазами. Оба говорили крайне невнятно и все несли какую-то чушь про недоношенное программное обеспечение и не соответствующие запросам мощности очередного приобретенного сервера.

Я слушал их в пол уха и только изредка вставлял что-то односложное типа, да-да, или, да ну.

И, чтобы побыстрее войти в нужный ритм общения и отбросить всяческие предрассудки свободного человека, я налил себе полную кружку крепкого темного пива и выпил ее чуть ли не залпом. Неразборчивое бормотание с той стороны стола сразу сделалось явственнее и даже как будто ближе.

Единственное, что меня теперь раздражало, это одинокая тусклая лампочка под потолком без всякого абажура. Она всегда меня бесила и явственно нарушала столь интимную обстановку и вообще гармонию. Я думал теперь, что если бы у меня был пистолет или на худой конец рогатка, то я бы определенно сейчас в нее выстрелил, дабы навсегда удалить этот объект из поля моего зрения.

А в остальном все было прекрасно. Я сделал сегодня все свои дела, какие хотел, и теперь имел полное право расслабиться окончательно и бесповоротно.

Только поскорей бы вернулся Сережка, а то эти персонажи напротив уже начинали нагонять на меня смертную тоску. В его же присутствии обычно все сразу вставало на свои места и никто не чувствовал себя обделенным вниманием. Разговор приобретал необходимую невесомость и уходил от всяких специальных никому ненужных подробностей. Вот такой вот он был человек. Просто душка!

Эта наша конура была еще интересна тем, что из нее не выходило ни одного окна. Как в бункере, полная оторванность от цивилизованного мира вокруг и полное погружение в пучину средневекового ханжества. Иногда, в случае очередного приступа острого неприятия реальной действительности, что случалось в последнее время все чаще и чаще, здесь можно было скрыться от всего и вся хоть на какое-то время и отвести душу. В связи с этим мы сохраняли тайну этой нашей подсобки, как нечто самое сокровенное и кроме этих двоих, случайно попавших в святая святых, никого более сюда не допускали.

Дабы прервать занудство, я спросил у Леши, так звали одного из них, не думал ли он отсюда, наконец, свалить на другую работу, коли уж все настолько плохо.

Те лишь устало переглянулись и ухмыльнувшись ответили, что тогда уж в другую страну, и что для таких путешествий они уже старые, и что и здесь теперь пиво нормальное. В общем, их позиция и раньше была мне совершенно ясна. Я просто хотел проверить, не произошло ли каких-нибудь изменений.

Изменений не произошло. Наверное, так пить пиво на работе, как это делали здесь они, им бы больше нигде не позволили, и это был основной и определяющий довод. По крайней мере, здесь была полная определенность.

Второй из них по имени Игорь, дотянулся до клавиатуры нашего компьютера, стоявшего на полу, собранного из всякого никому ненужного хлама и поставленного здесь специально для скрашивания пребывания, и, выбрав новую папку с музыкой, эффектным щелчком клавиши отправил ее в эфир.

Помещение заполнили мягкие звуки какого-то сладковатого британского рока все тех же бесконечных шестидесятых. Но это было именно то, что нужно. Не попсу же слушать, ну и не реквием. Хотя иногда хотелось именно реквием.

Тем временем снаружи наконец хлопнула дверь, и в святилище с измученным лицом влетел встрепанный и нервный Серега.

При всем при том, выглядел он как всегда элегантно, в достаточно чистой для конца рабочего дня, даже практически ослепительно белой, рубашке, к которой настойчиво просился галстук, чуть ли не в отутюженных брюках и почти безукоризненно выбритый. Только абсолютно голый череп с нарочито круглыми очками придавали его образу некоторую излишнюю артистичность и неоднозначность. К тому же вытянутое худое лицо его имело постоянное выражение некоторой надменности и легкого утомления. Именно легкого, вне зависимости от действительного.

Он тут же молча налил себе полную кружку пива и моментально выпил залпом, чем привел меня в искренний восторг. Лично я так уже не мог. Впрочем, коллеги напротив тоже посмотрели на моего друга с некоторой завистью.

— Хорошо! Но все еще ненавижу! — молвил Сергей, допив пиво, и тут же налил себе еще.

— Не иначе бухгалтерия, — бросил я с непонятной мне пока интонацией человека со стороны, — мои соболезнования.

— Она! Ты как никогда прав, черт возьми. Именно бухгалтерия. Причем самый затрапезный и дурацкий ее отдел. Тот, что на последнем этаже за фикусом в конце коридора. Помнишь? Даже не верится, что все уже позади. Но я сильно надеюсь. Будь они там все трижды неладны! Сколько времени? Восемь! Полтора часа я там провозился на пустом месте. Все! Я для всех ушел. К телефону никому не подходить, а не то пристрелю!

Я пробурчал только что-то про то, что фикус этот никакой на самом деле не фикус. Но так, чтобы никто специально меня не услышал. Пусть Сережа быстрее уже отойдет, а то еще пустится в какую-нибудь специальную дискуссию. Его уже вроде отпустило, но эмоции извергались теперь по инерции.

— Не будь так строг к ним, — попытался я его успокоить его же любимыми выссказываниями. — В конце концов, это единственный отдел в администрации, который занимается действительно общественно полезным делом. Помни! Не будет бухгалтерии, не будет зарплаты!

Он тут же снисходительно мне усмехнулся.

— Да знаю, знаю, мой мальчик. Сам себе все время это твержу как молитву. И все равно иногда ненавижу. Имею полное право! Работают-то они там работают, а все равно тупые как пробки. И все бы ничего, если бы не гонор и море пожеланий! Расплодили их, ну ты сам знаешь. Раньше вместо десятка подобных специалистов обставленных компьютерами и оргтехникой с ног до головы пара человек с деревянными счетами и калькулятором, на худой конец, сидела и тихо работала. Похоже весь научно-технический прогресс был затеян исключительно для того только, чтобы обеспечить работой подобных тупиц и удовлетворить их самолюбие, повысив таким образом их псевдозначимость в собственных глазах. Именно поэтому мы на каждом углу заполняем чертову уйму анкет, форм, заявлений и прочих бланков, предъявляем пачки ненужных справок и чеков, проходим дополнительные системы проверок и контроля, стоим в очередях и тут и там…

— И как результат, теряем веру в светлое будущее, деградируем и спиваемся! — хихикнул и заерзал Лешка напротив, разливая всем очередную порцию пива и ритмично мерцая где-то там своими очками.

Вообще-то мой Сережка был добрый, терпеливый, умный и все такое, но под конец рабочего дня даже у таких адептов периодически сдают нервы. А тут еще я уволился, фактически дезертировал. Бросил, можно сказать, друга на произвол судьбы. Так что этот эмоциональный всплеск был мне понятен. Да и коллеги, сидящие напротив, все это время понимающе кивали, сочувственно поглядывая на Сережу. Что такое бухгалтерия они знали не понаслышке.

— Закрыл заявку — открой чакры! — ободряюще блеснул очками Игорь, — и вообще отдыхай! Главное это то, что наша деятельность безусловно созидающая. Мы даем людям то, без чего они уже не могут ни жить, ни трудится. Скорая медицинская помощь! Пусть себе думают, что мир крутится вокруг них. Но без нас они достаточно скоро канут в небытие. Скорее, чем думают. Садись, выпьем, дабы очиститься от воздействия этих чужеродных организмов. Ибо именно они есть паразиты системы. Хоть и говорят, что не они для нас, но мы для них. Или наоборот? Как там это было? Не помню..

— Вы тут что курите, братцы? — присаживаясь, недоуменно вопросил Серега, глядя на коллег напротив, — я всего лишь был в бухгалтерии. Это нормальная естественная реакция адекватного человека на невоспитанность и необразованность, не более того.

Правые из очков напротив меня упрямо вскинулись и уставились на Серегу.

— Можно конечно и так сказать. А можно сказать, что ты был на вражеской территории, — вслед Игорю, теперь и Алексеевы очки заговорили, глядя на нас с Сережей, — не смотря на то, что мы им организовали халявный файловый архив, они в прошлом месяце лишили нас с Игорем премии, ни за что, ни про что. Кто-то там не подписался или бумажку нужную потеряли. Этот кто-то у них там все время все путает, но исключительно не в нашу пользу, что характерно. А попробуй мы чего забыть подключить или настроить, вони будет на весь институт.

— Ну да, да. В чем-то ты конечно прав. Это как другой мир, а мы в нем и правда то ли врачи-реаниматоры, то ли боги. Ну или полубоги. «Трудно быть богом» читал? То-то же. К ним надо относиться как к пациентам в дурдоме, а к некоторым и как к умственно отсталым. Быть мягкими, вежливыми и предупредительными, — весело проговорил Серега и посмотрел на меня. — Эх, на кого ты меня покинул? Мне без тебя плохо будет.

Я даже погладил его по голове.

— Не будет. Ты и так почти все делал один, а я так, больше на подхвате сидел, — возразил я и поднял кружку с пивом. — Найдешь себе нового падавана. Давайте-ка лучше выпьем за разрешение напряженностей, а то их развелось уже слишком. Вон даже пепел с неба падает. Словно проводка там наверху перегорела. Хорошо еще не угли. Не иначе в воздухе начались спонтанные возгорания. Не к добру это. Не случилось бы чего похлеще. Тут на днях профессора подрались на кафедре, так куда уж дальше!

— Пепел? — с сомнением переспросил Лешка, — спутник что ли очередной накрылся?

Пиво закончилось неожиданно быстро, и наших коллег сразу как ветром сдуло. В этом была их исключительная прелесть. Хорошо когда ты знаешь, что кто-то однозначно реагирует на что-то. Этим всегда при случае можно воспользоваться без каких-либо угрызений совести и особенных затруднений, дабы достичь требуемого результата.

Лично я не особенно расстроился, когда они ушли. Они по жизни были настолько же самодостаточны, насколько занудны, и в дополнительном общении, в общем-то, совсем не нуждались. С другой стороны требовалось изрядное количество усилий, чтобы разобрать, что они там бормотали себе под нос. Рано или поздно это начинало раздражать. Так что мы хорошо провели это время и довольно с них.

А мы с Серегой еще посидели просто так, слушая разную музыку, непрерывно закуривая и болтая без остановки ни о чем. И только спустя час, поглядев на часы, нехотя поднялись и двинулись к метро.

На улице было просто прекрасно. Такое бывает только весенними вечерами. Тепло, светло и людей почему-то до крайности мало. Мы не торопясь шли по улице, продолжая непрерывно разговаривать, будто не виделись уже бог знает сколько времени. Между делом мы, не сговариваясь, то и дело украдкой поглядывали по сторонам на многочисленные кабаки и прочие забегаловки. Явственно хотелось продолжения банкета, но ни он, ни я пока не признавались друг другу в этой слабости, делая вид, что мы уже взрослые люди и знаем границы дозволенного и всякие прочие пределы тоже.

Было часов десять, самое начало одиннадцатого. Детское время, в общем-то. Солнце только-только скрылось за крышами, но небо все еще было пронзительно светлым. Именно таким, чтобы не хотелось терять его из виду и тем более забираться в метро.

Тогда мы приняли Соломоново решение в виде очередного летнего бара прямо на тротуаре. Причем зашли туда уже перед самым входом в метро почти синхронно, используя этот последний шанс рефлекторно.

Проспект у метро оказался также подозрительно пустым. Только одинокие прохожие то и дело ныряли в метро, да время от времени, гремя всеми своими сочленениями, по улице проносился очередной полупустой трамвай, да откуда-то издалека грохотал очередной салют.

Последнее время не проходило и дня, чтобы где-нибудь не грохотал салют. То ли праздник у кого-то, или же этот кто-то изо всех сил крепился наперекор судьбе, наперекор всему. И, будто ничего такого на самом деле не происходит, покупал на последние деньги эти ракеты и петарды, да и подрывал все это методично и весело.

Однако скорее то был не праздник, а лишь шумовая завеса. Отвлекающий маневр, чтобы никто не заметил, как из осажденного города отходят то ли крысы, то ли остатки разумного доброго вечного и уплывают потом из гавани в открытое море к неведомым еще берегам.

— А помнишь Ленку, которая у нас работала лет семь назад. Аппетитная такая брюнетка со сногсшибательной фигурой? Все еще с тобой заигрывала, вы еще курить выходили по полчаса? Так я ее встретил недавно. Замуж естественно выскочила, — как мне показалось с сожалением молвил Серега, — хотя все также весьма мила и обворожительна. Узнала сразу, обрадовалась. Мы с ней с полчаса проболтали под дождем.

— Помню, помню. Ты еще все наезжал на нее из-за сигарет. Типа это ее портит, неоригинально, вульгарный образ и все такое. Веселая была девчонка. Сообразительная и вообще находчивая. Без комплексов. Теперь наверное уже не курит, дети и все такое?

Серега только пожал плечами и с интересом огляделся.

— Как-то подозрительно малолюдно. Вроде середина недели. Ты посмотри, вообще никого! Я это место иначе как заполненным толпами людей себе не представляю. Может праздник в городе какой-нибудь? Какое вообще сегодня число? — спросил Сережка, поудобнее устраиваясь в плетеном кресле бара, — даже у метро почти никого не видать! Небывалое что-то!

— Может просто поздно уже? Какой там праздник! У нас каждый день подобный праздник. Разве только в центре что-нибудь происходит. Парад перед днем победы должны были сегодня репетировать, — неуверенно предположил я, — может и салют поэтому. Тоже репетируют. Ну и традиционно по дачам разъехались.

— Парад? Быть может. Давно я на парад не ходил. Почти что с самого детства. Как-то не хочется эти детские впечатления трогать. Пусть так и лежат там чистые и незамутненные.

На столике перед нами красовались уже две полупустые пивные кружки, а из пепельницы торчало три окурка.

Кроме нас в противоположном углу под навесом сидела подвыпившая компания раскрасневшихся курсантов с девчонками. И те и другие ржали в голос, курсанты обнимали и щупали девушек, те в ответ страстно прижимались к молодым людям и строили глазки. Оттуда то и дело доносились чьи-то имена, потом пара односложных глаголов и снова ржач.

В доме напротив на верхнем этаже распахнув окна отчаянная тетка в розовом халате мужественно терла стекла мокрой тряпкой, то и дело опасливо поглядывая вниз..

— Я тоже с детства на парады и демонстрации не ходил. Когда энтузиазма нет, все это уже выглядит как-то не так. А ведь, были люди в наше время. Хоть все это дела давно минувших дней. Последние отзвуки, так сказать, великого прошлого.

В голове постепенно нарастал особенный такой шум. Это когда словно не слышишь сам себя и своих собственных мыслей.

— Ну, с учетом того, что это победа и эта война были в то время, безусловно да. В грядущих сражениях мы вряд ли одержим столь однозначную победу. А скорее даже незамедлительно и мужественно падем, словно картонные декорации. Ибо не за что больше биться. Ни родины, ни царя, ни светлого будущего. Даже прошлое исчезает у нас на глазах, трансформируясь во что-то мутное и навеянное.

На ограду рядом с нами приземлился брезгливый отъевшийся голубь и высокомерно посмотрел на меня.

— Ну, это спорно. То, что не за что биться. Кому как. Это у нас с тобой ничего кроме работы, раздражения и усталости не нажито, а у других есть и семьи, и дети, домик в пригороде с огородом, наконец. Да мало ли что может быть у людей, ипотека, кредитный автомобиль, поездки в Египет. Большинству, я думаю, всегда есть что терять, — лениво возразил я просто так, — да и с отчаяния, да от голода, ежели народный гнев направить в нужную сторону, они ведь голыми руками порвут. Хотя я понимаю, о чем ты. Бесцельное какое-то прозябание. Словно круг за кругом по орбите в невесомости. И планета размером с грейпфрут. Мельчают и цели и люди. Прикрываются социальной, физиологической, исторической несправедливостью, потом уже просто несправедливостью и те и другие, скрывая собственное невежество и ничтожество, отсутствие каких либо внятных желаний кроме тех самых меркантильных. А то, что жить, вообще говоря, стоило бы ради чего-то другого, приносящего истинную, может быть даже высшую радость, счастье, хоть какое-то самоуважение, уже почти никто и не вспоминает. А ведь естественный отбор не дремлет. Ведь только с нашего курса сколько народу уехало. Все кто более-менее чего-то реально могут или даже просто хотят большего уезжают. И что тогда остается?

Алкоголь уже здорово сказывался на градусе моего гражданского самосознания.

Тут бармен принес нам еще две огромные кружки с темным пивом и корзинку с аппетитными гренками.

— А чего бы тебе хотелось вместо всего этого? — весело улыбаясь спросил Серега, — даже этот неидеальный мир не без добрых людей.

Заглушая его, откуда-то из центра города раздался очередной оглушительный залп салюта.