Одиночество шамана

Николай Семченко, 2014

«Одиночество шамана» автор первоначально хотел назвать так: «Лярва». Это отнюдь не ругательное слово; оно обозначает мифологическое существо, которое, по поверьям, «присасывается» к человеку и живёт за его счёт как паразит. «Одиночество шамана» – этнографический роман приключений. Но его можно назвать и городским романом, и романом о любви, и мистическим триллером. Всё это есть в произведении. Оно написано на документальной основе: информацию о своих «шаманских» путешествиях, жизни в симбиозе с аоми (традиционно аоми считается духом-покровителем) и многом другом предоставил автору 35-летний житель г. Хабаровска. Автор также изучал самостоятельно культуру, обычаи и представления о мире народа нани, живущего на берегах великой дальневосточной реки Амур (нанайцы называют себя именно так). У романа есть продолжение «Путешествие за собственной тенью, или Золотая баба». Это, если можно так выразиться, «этнографо-мистический триллер».

6

— Забудь о Фрейде! Фу! — Настя смешно сморщила нос, делая вид, что вдохнула не слишком приятный аромат. — Он всё сводит к сексу. Что бы человек ни делал, им движет сексуальный мотив. Просто маньяк какой-то!

— Нет, не маньяк, а выдающийся учёный, — сказал Сергей, стараясь сохранить на лице серьёзное выражение: ему нравилось подначивать Настю, которая всего несколько минут назад была похожа на вакханку, не ведающую ни о каком психоанализе. Они оба напоминали две тучи, меж которыми яростно сверкали молнии и раздавались дикие раскаты грома — их тела сотрясались, пламенели, вибрировали и на какой-то миг стали одним целым в ослепительной вспышке огня, затмившего весь белый свет.

— Любовь это не секс, — упрямо стояла Настя на своём. — Это прежде всего работа души, а не отдельных частей тела.

— Извини, если мужчина импотент, то о какой любви может быть речь? — усмехнулся Сергей. — Хотя при этом душа у него — большая, чистая, прекрасная…

— Пошляк! Даже не хочу рассказывать тебе об Абеляре, которого оскопили, но он всё равно не потерял способности любить. Ты этого всё равно не поймёшь, — Настя искоса метнула быстрый взгляд на ту часть тела Андрея, которая только что связывала их в одно целое. — Извини, иногда не в члене дело…

— А в том, чтоб вводить его умело? — засмеялся Андрей.

— Господи, какой ты бываешь пошлый, просто ужас! — вздохнула Настя. — И за что я тебя только люблю?

— А что, разве не за что? — он взял её руку и положил на свою успокаивающуюся плоть. Ему нравилось ощущать её тонкие, гибкие пальцы.

— Развратник, — шепнула она и поцеловала его в мочку уха. — Но мне нравится, когда ты такой. Хотя Фрейд всё равно не прав: нельзя всё сводить только к сексу.

— А что делать? — притворно вздохнул он. — Миром правит любовь. Без неё мир давно бы вымер.

— Правильно: любовь, — согласилась Настя. — А то, о чём твердил Фрейд, — это совсем другое. Это, знаешь ли, низменные инстинкты, не более…

— Но тебе они, кажется, нравятся? — засмеялся Андрей. — Эти низменные инстинкты так прекрасны, зайчонок!

— И совсем они не низменные, — нахмурилась Настя. — Я люблю тебя. А жизнь не ограничивается лишь стремлением к сближению мужчины и женщины. Жизнь — это творчество. По Библии, она и началась с творчества Бога: он создал весь этот мир, и лишь потом заселил его всякими тварями…

— Включая человека, — подхватил её мысль Андрей. — И этого человека он создал по своему подобию. Представляешь, у Бога тоже был член!

Настя сжала плоть Андрея и убрала руку. Он засмеялся, поцеловал её и примирительно шепнул:

— Ладно-ладно, не сердись. Понимаю, что существует и другой импульс, не сексуальный, — импульс творчества. Пророк Моисей никогда не взошёл бы на вершину горы Фасги и не взглянул бы с неё на Землю Обетованную, если бы им двигали только сексуальные инстинкты. Он любил Бога, и в этом его чувстве ничего сексуального не было. И свой народ он любил, и это тоже не напоминало секс. Есть нечто высшее, что движет человеком. Я не знаю, что именно, но, мне кажется, этого не знал и Моисей. Он видел с горы прекрасные земли, но если бы дошел до них, то понял бы: там — горе, смерть, кровь, и счастье, ох, как далеко!

— Но это неважно, — сказала Настя и прижалась щекой к плечу Андрея. — Главное — он шёл вперёд, им двигала великая цель. Может быть, в жизни мужчины это самое главное?

— Не знаю, — ответил Андрей. — Моисею лишь перед смертью было позволено взглянуть на Землю Обетованную. Он так и не дошел до неё. Получается, что главное — движение, а не цель?

— Кстати, откуда ты так много знаешь о Моисее? — спросила Настя. — Наверное, смотрел фильм о нём? Как-то его по телеку показывали. Но он мне показался скучным, и я его не досмотрела до конца.

— Читаю иногда, — усмехнулся Андрей. — От бабки мне не только квартира досталась, но и её книги.

В бабкиной библиотечке были, конечно, и книги о любви: рядом с Тургеневым и Буниным стояли яркие покетбуки из серии «Дамский роман» — как правило, сентиментальные повествования о страстных мужчинах и женщинах, которые после долгих и мучительных приключений наконец-то соединялись в экстазе любви. На взгляд Андрея, именно с этого момента и начиналось самое интересное, но сочинительницы чтива для женщин предпочитали ставить тут точку. Видимо, они были уверены: после свадьбы в жизни двоих наступает сплошная идиллия, освещаемая лучезарным счастьем, и все волнения и страсти — не для них. Читать такие книжки ему было скучно.

В комнате стоял полумрак: Настя стеснялась, что она обнажённая, и Андрей каждый раз уговаривал её оставить включенным хотя бы бра с тусклой лампочкой. Ещё она любила негромкую музыку, но на этот раз впопыхах он сунул в музыкальный центр какой-то диск, даже не посмотрев на название.

Приглушённые блюзовые мелодии не мешали им заниматься друг другом, но вдруг громко ухнул контрабас — и в комнату, ритмично покачиваясь, вплыл пёстрый караван звуков. Джазовые композиции в мгновенье ока заполнили всё пространство. Пронзительный, тоскующий саксофон, рокот бас-гитары, озорной смешок трещоток, знойный ритм барабанов — всё это будоражило душу.

— Странно, — сказала Настя. — Слышишь, как бьют барабаны? Будто шаманские бубны — дико, необузданно. Других инструментов не слышно. Они словно испугались, притихли. Остался только этот ритм — завораживающий, странный, волшебный.

— На джаз не похоже, — откликнулся Андрей. — Наверное, я перепутал диски. Впрочем, не помню, чтобы у меня нечто подобное было. Наверное, кто-то из друзей оставил.

— А мне нравится такая музыка, — Настя легонько постукивала костяшками пальцев в ритм мелодии. — Знаешь, это похоже на ветер, который всё время меняет направление: как бы ты ни отворачивался от него, он дует тебе в лицо, и увернуться невозможно — остаётся одно: идти напролом. А ветер срывает с домов крыши, гнёт к земле деревья, поднимает тучи песка и пыли, и при этом он — не просто стихия, он — это то, что скрывалось в тебе самом: темное и светлое, дикое и возвышенное, отчаяние и радость, жар и холод, — нечто такое, чего ты и сам о себе не знал. Это ритм твоей жизни!

Андрея поразило лицо Насти, которое наполовину закрыла тень от бра: оно словно разделилось на две части как маска древнегреческого театра — одна половина лучезарно улыбалась, другая была печальна. Когда девушка поворачивала голову, тут же происходила метаморфоза: тень и свет менялись местами, и то, что было радостным, покрывалось вуалью унынья. Смех и слёзы, горе и радость, отвага и страх, надежда и отчаяние смешивались, переплетались, менялись местами — и нельзя было с уверенностью сказать, что тень — это тень, а свет — именно свет, а не отражение луча солнца, допустим, от чёрной лаковой поверхности.

Он вдруг подумал, что всегда воспринимал Настю прямо, без всяких полутонов, да она и сама была вполне определённа: если весела — значит, улыбалась, пела и шутила; если грустила — это было сразу видно. Может, всё слишком просто? А на самом-то деле её истинное лицо — вот эта маска, в которой нечаянно смешались тьма и свет, возвышенное и низкое, трагедия и комедия.

— Богатая фантазия! — воскликнул Андрей.

— Что? — не поняла Настя.

А он и сам не понял, к кому больше относилось это его восклицание — к нему самому или к ней, но всё-таки сказал:

— Богатая, говорю, фантазия у тебя. Тебе бы стихи писать.

— А я, может, и пишу их, — Настя опустила глаза. — Почти все девушки пытаются что-то сочинять. Знаешь, они иногда даже сочиняют своих любимых: встретится какой-нибудь парень, ничего особенного, парень как парень, а девушка такого себе о нём насочиняет, что даже и поверит: это тот принц, который и сам не знает о своём высоком происхождении.

Барабаны били всё громче и громче. Их настойчивый, частый ритм проникал в мозг: подобно колотушке, он, казалось, выбивал мысли и ощущения, настойчиво подчиняя себе сознание. Лёгкий холодок пробежал быстрой ящеркой от грудины к низу живота и ухватил цепкими лапками кожу. Андрей почувствовал, как в неё вонзается что-то вроде колючих и острых льдинок: они проникали в каждую клеточку, и быстрый, внезапный озноб сотряс всё тело — он дёрнулся, с удивлением обнаружив, что не в силах противиться жёсткой беспредельности завораживающего ритма.

— Что с тобой? — удивилась Настя. — Ты побледнел…

Но он не слышал её вопроса. Он лишь видел, как беззвучно открываются и закрываются губы Насти.

— Тебе плохо? — спросила она.

Из её полуоткрытых губ вдруг показался острый кончик языка. Настя раскрыла рот шире, и язык, извиваясь, вытянулся и раздвоился — стал похож на змеиный, только побольше. Он напряжённо дрожал, с него капала серая пенящаяся жидкость, и там, куда попадали капельки, мгновенно возникали бугорки: они раздувались, пучились, шипели и, вдруг осветившись изнутри багровым светом, лопались — белесая, дурно пахнущая жидкость с шипением разбрызгивалась во все стороны. Одна капелька попала на брюки Андрея и прожгла их насквозь.

— Не смотри на меня, — нахмурилась Настя. — Тебе незачем знать, кто я на самом деле.

— Кто же ты? — Андрей понял, что спрашивает её не вслух, а мысленно: говорить он не мог — язык распух и будто онемел.

— Женщина — это всегда тайна, — усмехнулась Настя. — Как бы ты хорошо её не знал, всё равно многое в женщине так и останется тебе неведомым.

— Банально, — подумал он. — Вам так хочется думать.

— Считай как хочешь, — откликнулась она. — Но предостерегаю тебя: не смотри на меня. Ты увидишь не то, что хочешь видеть. А то, что человек не хочет видеть, ему лучше вообще не знать. Так проще, милый. И, знаешь ли, спокойнее…

Она не произносила слова — лишь шипела, но Андрей каким-то образом понимал всё, что говорила Настя. С её лицом происходило нечто странное: оно вытягивалось, нос превратился в подобие хоботка, уши заострились, а глаза прикрыли тяжёлые веки: на них тускло сверкали мелкие, как у плотвы, чешуйки. Впрочем, чешуя покрывала всё тело Насти, которая уже не походила на женщину — она напоминала, скорее, ужасную помесь динозавра и птеродактиля: длинное мощное туловище на коротких лапах, сверкающая чешуя, на спине — ощетинившийся гребень, за плечами вздымались тёмные перепончатые крылья.

— Ты не Настя, — хотел сказать Андрей, но язык его не слушался. Он потряс головой, стараясь привести себя в порядок.

— А разве я утверждаю, что я Настя? — рыкнуло чудовище и расхохоталось. — Но я и не Ниохта, которой ты уже успел полюбоваться.

Чудовище приблизилось к Андрею, пристально взглянуло ему в глаза и положило перепончатую лапу на плечо:

— Успокойся, милый. Разве тебе неприятно быть со мной? Прислушайся к своим ощущениям: тебе тепло, по телу разливается сладостная истома, пульс учащается — это твоё сердце радуется тому, что оно не одиноко. Тебе хорошо, не правда ли?

Странно, но Андрей, еще несколько мгновений назад с отвращением взиравший на невесть откуда взявшегося монстра, почувствовал умиротворение и покой. Ему нравилось это мягкое, ласковое прикосновение. Смрадное дыхание чудовища, от которого его чуть не вывернуло наизнанку, сменилось лёгким цветочным благоуханием.

— Закрой глаза, — шепнул монстр. — Тебе не стоит видеть то, что ты сейчас видишь. Доверься мне. Я — то, что ты всегда хотел. А что ты хотел — этого ты и сам пока не знаешь, милый. Закрой глаза, всё будет хорошо…

Андрей послушно смежил веки. В затылке стоял ровный тупой гул — барабанная палочка монотонно стучала по одному месту: тук-тук-тук-тук, с ума сойти можно. Но ласковые касания успокоили его, и он, отвечая им, обнял теплое податливое тело. Андрея уже не смущало, что эта приятная плоть всё-таки принадлежала довольно непривлекательному существу: увидишь такое во сне — и то испугаешься, а тут — вот оно, настоящее, страхолюдина ещё та, дикий ужас, и к тому же обнимает своими перепончатыми лапами, и слышно, как дышит, будто кот мурлычет, но только громче, — и это убаюкивает, снимает напряжение, и кажется: смрадное дыхание сменяется лёгким дуновением весёлого ветерка, который наполнен густым ароматом белых лилий, и от этого хочется ещё крепче зажмуриться и забыть обо всём на свете. В голове стало тихо и ясно — как после бури, и не было слышно барабанов, ритм которых несколько минут назад больно отдавался в висках.

— Всё хорошо? — услышал он голос Насти и открыл глаза.

Настя обнимала его, успокаивающе похлопывая на спине. Никакого чуда-юда и в помине не было.

— Это ты? — невольно вырвалось у него.

— Господи, как ты меня напугал! — Настя отпустила его. — У тебя что-то вроде обморока было. Наверное, ты ещё не совсем поправился. Может, это не простуда, а что-то другое. Зря ты к врачу не хочешь сходить. Ох, как ты меня перепугал!

Он молчал. А что ему было говорить в ответ? То, что ему примерещилась какая-то чудь? Так девушку недолго и перепугать. Ещё подумает, что он на всю голову больной. А кому охота поддерживать отношения с психом, а?

— Побледнел, молчишь, на вопросы не отвечаешь: словно твоё тело тут, а сам ты где-то там, — говорила Настя. — Ой, я уже не знала, что и делать. Хотела скорую вызывать…

— Всё в порядке, — ответил он. — Наверное, мы с тобой в постели переусердствовали. А ведь утром у меня температура была…

— Дурашка, — шепнула Настя и приобняла его за плечи. — Мог бы мне об этом сразу сказать, чего стеснялся-то? Если хочешь знать, то я тебя люблю и без секса… Ой, ну вот! Глупость какую-то опять сказала, — она смутилась и опустила глаза. — Мне просто нравится быть с тобою рядом, видеть тебя, слышать…

Андрей привлёк её к себе и крепко поцеловал. Настя, шутливо отбиваясь, засмеялась и, когда он оторвался от её губ, спросила с невинной улыбкой:

— Ты зачем мне рот закрываешь?

— А чтоб глупостей поменьше говорила…

— Я глупая, а ты — умён, — Настя начала цитировать любимую ею Марину Цветаеву, — живой, а я — остолбенелая…

Про крик женщин всех времён Андрею дослушать не удалось, потому что вдруг зазвонил телефон.

— Да? — сказал Андрей.

— Мне нужно с вами срочно увидеться, — ответил в трубке женский голос.

— Кто вы?

— Ах, да! — женщина, чувствуется, смутилась. — Во-первых, здравствуйте. А во-вторых, меня зовут Маргарита, для друзей — Марго.

— Очень приятно, — кашлянул Андрей. — Чем обязан?

— Это долго рассказывать, — Марго говорила быстро и сбивчиво. — Я гадалка… впрочем, не совсем гадалка… скорее, ясновидящая… Ах, какое это имеет значение? Только не принимайте меня за сумасшедшую. Просто вы мне нужны…

— Зачем? — удивился он.

— Повторяю: это долго объяснять, — женщина нервно хихикнула. — Мне был знак. Не спрашивайте меня, что это такое. Потом я вам, быть может, расскажу. А ваш номер телефона я нашла в телефонной книге. Извините, конечно, за беспокойство, но вы мне очень нужны…

— Ничего не понимаю, — растерянно сказал Андрей. — Вы сваливаетесь как снег на голову и требуете от меня чего-то, хотя я вас и знать не знаю…

— Теперь знаете, — женщина была настойчивой. — Давайте встретимся. Чем раньше, тем лучше. Это очень важно. Поверьте мне, пожалуйста.

— Для кого важно?

— Не знаю, — простодушно ответила Марго. — Может быть, для вас — важнее. Ах, какая, впрочем, разница? Это за пределами обычного понимания. По ту сторону добра и зла. Там другие законы. Я только одно знаю: вы можете мне помочь. Если, конечно, захотите. Не говорите, пожалуйста, «нет».

— Да, но…

— Я же вас просила, — укоризненно вздохнула Марго. — Не говорите «нет». Найдите для меня немного времени, совсем немного, чуть-чуть. Мне нужно с вами поговорить. А, может, это вам со мной надо поговорить. Я уже запуталась.

— Странно, — сказал он. — Вы запутались, и хотите, чтобы я тоже запутался? Ничего не могу понять. Чепуха какая-то.

— В иной чепухе больше смысла, чем в здравых рассуждениях, — парировала Марго. — Я не верю людям, которые правильные во всём. Правила ограничивают восприятие мира. Чепуха всегда выше правил. Но, кажется, я только что придумала правило, а это само по себе плохо — значит, тоже ограничила мир.

— Какое правило? — не понял Андрей.

— Такое: чепуха всегда выше правил, — вздохнула Марго. — Вы просто делаете вид, что не понимаете меня, или на самом деле не врубаетесь?

— Неважно, — усмехнулся Андрей. — Может, я и сам себя не понимаю, и не знаю, что вообще со мной происходит. А тут ещё вы со своими загадками…

— С одной загадкой, — уточнила Марго. — Малюсенькой такой. Поверьте, я бы не стала вас тревожить, если бы не была уверена, что вы поможете мне её разгадать. Неужели вы откажете женщине?

Разговаривая с Марго, Андрей видел, как Настя сначала довольно равнодушно прислушивалась к тому, что он говорит по телефону, потом на её лице появилось недоумение, сменившееся ироничной усмешкой. Она отвела взгляд и, постукивая пальцами по столу, с деланным безразличием принялась смотреть в окно. Всем своим видом Настя показывала, что ей всё равно, что за женщина звонит Андрею и о чём они там договариваются, но, с другой стороны, вроде как неприлично в присутствии одной дамы разводить шуры-муры с другой.

Договорившись о встрече, Андрей с облегчением положил трубку.

— Какая-то экзальтированная мадам звонила, — сообщил он. — Чего хочет, сама не знает.

— Зато ты знаешь, — возразила Настя. — И много у тебя таких мадамов?

Её ревность была так наивна, какая-то по-детски прямолинейная, что Андрей невольно рассмеялся:

— Оправдываться мне не в чем. К тому же, зрелые женщины меня как-то не привлекают. Ей уже за сорок. И у неё какое-то дело ко мне.

— У настоящей женщины возраста нет, — философски изрекла Настя. — А зрелый плод, как известно, слаще.

— И откуда ты всё знаешь? — изумился Андрей.

— Я тоже книжки иногда читаю, — Настя лукаво улыбнулась. — Смотри, как бы деловой разговор не привёл к чему-нибудь другому.

— Ладно, — шутливо пообещал Андрей, — я буду смотреть во все глаза. И даже по сторонам озираться, как бы чего не вышло.

Они одновременно рассмеялись и рухнули на диван в объятия друг друга.