Ангел

Николай Саврасов

В три года Павлик заявил родителям, что станет генеральным конструктором. Мама и папа улыбнулись: детские фантазии. Мальчик шёл по дороге жизни. Рос вместе со своей страной. Сомневался, отступал, ленился, но внутренний голос всегда заставлял его двигаться по верному пути. Люди называют этот голос совестью, интуицией – ведь далеко не все верят в ангелов. А эти невидимые сущности трудятся изо дня в день, помогая человеку понять замысел своей судьбы. Ангел Павла со своим заданием справился…

Глава 4

В небольшом городке родилась девочка Лена. Маленький комочек счастья весом чуть более трёх с половиной килограммов. Желанный ребёнок в семье. В неё заселилась Душа — облачко под номером один.

Лене полтора года. Она идёт по тротуару вдоль частных домов в белом коротеньком платьице в красный горошек, едва прикрывающем трусики, и в белой косынке, на груди красный бантик. В руках пустая литровая банка, на дне побрякивают десять копеек. Следом идёт улыбающаяся мама.

Утро, полуденная жара ещё не наступила, и природа благоухает свежими ароматами. Звучит разноголосый хор птиц, радующихся новому дню. Яблоня веером раскинула ветви с ещё зелёными созревающими яблоками поверх забора над тротуаром. Ряд сливовых деревьев с другой стороны тропинки, между ней и дорогой, откидывает благодатную тень.

Лена и родители живут в частном доме. Их соседка продаёт молоко, литр — десять копеек. Лена сама, она так хотела, ходит к ней с банкой. Мама не возражает, идёт позади, улыбаясь, и внимательно контролирует процесс. Обратно полную банку мама уже несёт сама.

Но вот пить молоко Лена терпеть не могла, тем более перед сном, и её приходилось заставлять. Вечером мама ставила девочку на подоконник, показывала пальцем в темноту и говорила:

— Смотри, там живёт бабка Глашка, у неё стра-ашные быки. У-у.

Лена испуганно вглядывалась в темноту, пытаясь разглядеть дом бабки Глашки.

— И если ты не будешь пить молоко, она придёт с быками и заберёт тебя.

Лена плакала от страха, но по-прежнему отказывалась. Душа рыдала вместе с ней.

Отец уходил от них подальше, в спальню. Он понимал, что ребёнку необходимо молоко, но его сердце не выдерживало этой картины.

В конце концов Лена нехотя соглашалась, это было лучше, чем жизнь с быками, и, шмыгая носом, выпивала стакан. Мама хвалила её, целовала в лобик, и они шли в детскую укладываться спать. Засыпала Лена, только когда мама молча гладила её по голове. Колыбельные её не убаюкивали, сказки тоже.

А утром как ни в чём не бывало Лена снова брала банку и шла к соседке за молоком.

В детской комнате стоял её любимый диван с большими, как ей казалось, пружинами, сверху покрытыми соломой (Лена проверяла), обитый плотной тканью. У него откидывались боковые круглые валики — подлокотники. Весь он был такой мягкий, объёмный, и когда она садилась на него, он приятно поскрипывал. На высокой спинке дивана красовался приколотый коврик с цветочками, вышитый мамой. Маленькие подушечки на сиденье тоже были в вязаных наволочках с розочками. Лена любила играть на диване в куклы.

Но самое любимое её место — под столом в зале. Она спускала скатерть с одной стороны почти до пола и играла там в куклы. У них были миниатюрные стол, стульчики, кроватки — все ручной работы. Их смастерил мамин отчим, добрый дед Прокоша. В доме папы и мамы ещё долгие годы стоял красивый буфет, сделанный им. О том, что он отчим мамы, Лена узнала намного позже, когда стала взрослой, — нашлась «добрая» душа. А так, сколько она помнила, все называли его дед Прокоша, а его жену почему-то мачехой, хотя она была баба Настя, тоже очень добрая и молчаливая. У бабы Насти стояла педальная швейная машинка «Зингер», настоящее сокровище по тем временам. И когда Лена приходила к ним в гости, она всегда, глядя на машинку, спрашивала:

— Ба, мозьно?

— Нет, это не игрушка, — категорично возражала баба Настя.

Но иногда девочке всё же позволяли понажимать на педаль машинки, это было счастье.

Баба Настя, улыбаясь, смотрела на Лену и говорила:

— Можно.

И она, радостная, в сопровождении бабы Насти шла к машинке. Давила Лена двумя руками. Педаль была огромная и очень тугая, как ей казалось, и когда та приходила в движение, радости девочки не было предела.

С самого раннего детства Лена знала, что у неё будет счастливая семья: муж, двое детей — и что она станет отличной хозяйкой и хорошей женой. Она даже знала имя своего будущего мужа. Откуда? Ей поведал об этом внутренний голос.

Папа Лены работал в отделе снабжения крупного молочно-консервного комбината и постоянно мотался по всей стране, получая комплектующие, оборудование и новую технику. Производство укрупнялось, возводились дополнительные цеха, свежие линии, расширялся ассортимент, по министерской разнарядке приходило много молоковозов и другой спецтехники. И оборудование, и автомобили принималась непосредственно на заводе-изготовителе, а потом уже или грузилась на железнодорожные платформы и доставлялась на комбинат, или же их перегоняли своим ходом. Из командировок папа обязательно привозил дочери гостинцы — много игрушек, особенно кукол, и, конечно, наряды: восхитительные платьица, туфли, пальтишки и шубки, штанишки, косынки и шапочки. Всё самое лучшее. Лена всегда ждала отца, зная, что он обязательно что-нибудь привезёт. И когда хлопала входная дверь, она срывалась с места с радостным криком:

— Ура, папа пиехал!

Лену наряжали как куколку. У неё было три самых любимых платья: то самое белое в красный горошек, терракотовое с красивыми синими пуговками и синим воротничком и комбинированное — с белесовато-серым верхом, юбочкой красного цвета в складочку и тремя красными бантиками впереди.

В два года Лену отдали в ясли. Это была настоящая трагедия. Там существовало правило: всех детей переодевали в ясельную одежду, которая чудовищно пахла хозяйственным мылом. Казённые чулки крепились подтяжками к специальным детским лифчикам — безрукавкам, сшитым из фланели, с пуговками. Поверх надевались платье или штанишки. Лена на всю жизнь запомнила этот ужас и этот запах. Она ревела навзрыд, когда воспитатели переодевали её, родители сходили с ума. Её Душа металась в отчаянии, не зная, что делать. Проблему решил Ангел.

Завхозом в яслях работала родная тётка Лены Марья Семёновна. И Ангел шепнул ей на ухо:

— Тётя, помоги племяннице, ты же её любишь. Пусть Лену переодевают в одежду, какую приносят родители, или, на худой конец, оставляют в той, в какой её привели.

Марья Семёновна действительно очень любила Лену и договорилась с заведующей и воспитателями. Они не возражали. И жизнь Лены наладилась, к ней снова вернулась радость, Душа успокоилась. Она тихо играла сама с собой в кубики или куклы, ходила с группой гулять. В тихий час дети практически круглый год спали на большой веранде. Там стояли металлические кроватки с верёвочными сетками сбоку, чтобы малыши не упали во время сна. Нянечки укладывали всех спать, дети, повозившись, быстро затихали. Лена лежала, теребила руками эту сетку и незаметно для себя тоже сладко засыпала.

Её город, как и вся страна, бурно развивался, строились дороги, дома, магазины, учреждения культуры, детские садики. По выходным они всей семьёй много гуляли, ходили смотреть на новостройки. Папа сажал Лену на плечи, и так они втроём путешествовали по городу. Недалеко от железнодорожного вокзала построили новую больницу. Около старого здания амбулатории возвели два больших четырёхэтажных корпуса. Сделали внутренний дворик, заасфальтировали дорожки. Напротив, через дорогу, построили новую сберкассу и почту. Лена, щурясь от солнца, с интересом наблюдала, как устанавливают окна в почти готовом трёхэтажном здании. На площади Ленина, напротив горкома партии, построили дом быта. Чуть левее, за мемориалом погибшим в Великую Отечественную войну землякам, возвели Дом пионеров. По правую руку от горкома, с другой стороны площади, за памятником вождю появилась библиотека с огромными витражными окнами. Сидя у папы на плечах, Лена кокетливо разглядывала своё отражение в них. В небольшом городском парке воздвигли футуристического вида Дом культуры.

Булыжную мостовую на центральной улице разобрали и закатали в свежий, ещё пахнущий асфальт, ровный, как стол. Вдоль дороги возвели шесть многоквартирных двухэтажных домов. В городе провели водопровод, возле их дома установили колонку. У некоторых появились телефоны, в том числе и у родителей Лены. Страна жила весело, с энтузиазмом глядя на эти преобразования.

В три года Лену перевели из яслей в садик. Воспитательница Тамара Яковлевна курила — фронтовая привычка, и от неё постоянно пахло табаком. Но он был очень хорошего качества, ароматизированный, и малыши не обращали на это никакого внимания. Надо отдать должное, Тамара Яковлевна была очень аккуратной, и дети ни разу не видели, как она курит. Одна из родительниц рассказала об этом своей дочери, а та всей группе.

В садике организовали утренник — «Праздник урожая». Лене к нему сшили очень красивое платье, белое, в разнокалиберный чёрный горох, спереди шикарное жабо — супермодная вещь. Мама опаздывала на работу и попросила воспитательницу погладить платье, та согласилась. В суете подготовки к празднику Тамара Яковлевна отбежала на минуту покурить, забыв убрать с платья утюг, и случайно прожгла его на спине. Слёз было море. Из положения вышли следующим образом. Распустили Лене волосы, они всегда у неё были очень длинные, и закрыли ими дыру, но праздник всё равно был испорчен. Платье потом попытались починить, поставив заплатку, но от этого стало ещё хуже, и пришлось пустить его на тряпки. Лена очень горевала.

Папа из очередной командировки привёз обновки, и дочь тут же забыла о прожжённом платье. На следующий день Лена гордо пришла в садик в красной беретке с помпоном, в красном пальтишке выше колен, с золотыми пуговками, воротничок и клапаны на карманах у него были белыми в мелкую чёрную клетку, в красных штанишках и лаковых чёрных ботиночках. Она снова была самая нарядная девочка в садике.

Мама Лены, как и папа, трудилась на молочно-консервном комбинате. И когда она работала во вторую смену, то отпрашивалась ненадолго и забирала дочку из садика к себе в цех. Комбинат был очень большой, на нём не только фасовали молоко, но и делали кефир, ряженку, снежок, масло и, конечно же, мороженое нескольких сортов, даже в вафельных стаканчиках и с изюмом. Ох, как любила Лена это мороженое! Его брали прямо с конвейера, оно было тёплым, и Лена, сидя на стульчике и весело болтая ножками, с удовольствием ела его. В цехе пахло молоком, но этот запах ей теперь очень нравился, потому что так пахло её любимое мороженое.

А ещё она обожала смотреть, как закрывают стеклянные бутылки с молочной продукцией разноцветными крышками из фольги: белые — молоко, зелёные — кефир, белые с сиреневыми полосками — ряженка, голубые — снежок. Бутылки ехали по конвейеру к упаковочному агрегату. Над ним висели бобины смотанной и окрашенной в разные цвета плотной фольги шириной в десять сантиметров. Агрегат проворно упаковывал бутылки, и Лена могла часами стоять не шевелясь, наблюдая за его работой. На выходе оставались разноцветные ленты с дырками, и их можно было взять домой. Девочка украшала ими кукольный уголок.

Наступало лето, садик закрывался, и в семье остро вставал вопрос, куда деть ребёнка. Проблему решали как могли. Одно лето она ездила с папой по деревням. Отец стал заместителем начальника отдела снабжения на комбинате и контролировал поставки молока. То лето выдалось дождливым, плохие корма, нестабильные надои, и он каждый день мотался по колхозам.

Папа сажал Лену на заднее сиденье служебной машины, давал ей бутылку лимонада, печенюшки или вафельки, и так они путешествовали по его делам. Отец всегда носил светлые рубашки — однотонные или в мелкую тетрадную клетку. Он был добрым и внимательным. Селяне его любили и уважали и постоянно угощали Лену пряниками, домашними пирожками и леденцами. Ей это очень нравилось.

Как-то папина служебная машина сломалась, и они были вынуждены ехать в деревню на автобусе — единственном средстве передвижения между городом и селом. В основном это были ПАЗы. Народу в этих автобусах всегда было битком. Крестьянам впервые выдали паспорта, и они наконец-то смогли свободно перемещаться по стране. Сельчане везли из города разные вещи, хозяйственные товары, белый хлеб (ржаной пекли сами в печках), бакалею.

Пробравшись через толпу пассажиров, отец посадил Лену на крышку мотора рядом с водителем, и так она ехала до самой деревни. Шофёр вёл автобус очень аккуратно. Добравшись до места, они пообедали в колхозной столовой. Привередливая Лена с удовольствием уплетала деревенскую еду. Папа, посматривая на неё, улыбался.

Обратно ехали тоже в толкучке. В сумках и баулах пассажиры везли в город нехитрую деревенскую снедь: сало, птицу, яйца, топлёное масло, домашнюю сметану, лук, картошку, морковь.

Вечером Лена, сидя у мамы на коленях, оживлённо рассказывала ей, как они ездили в деревню, та слушала и улыбалась.

Потом пришла осень — и снова садик.

В шесть лет Лену повезли в другой город удалять гланды. В то время эта операция была поставлена на поток. Конец апреля, тёплая погода, почки на деревьях уже распустились. Хирург, большой мужчина в коричневом клеёнчатом фартуке, задумчиво смотрел на Лену. Медсестра крепко обхватила девочку руками, и пока та плакала, широко раскрыв рот, ей удалили гланды. Она только успевала выплёвывать мясные шарики. К вечеру дети, которым сделали такую же операцию, уже бегали по коридору, а у Лены не прекращалось кровотечение. На следующее утро, обессиленная, она неподвижно лежала на кровати и еле-еле выплёвывала кровь. Испуганная мама только и успевала менять марлевые салфетки. Она была в отчаянии и не знала, что делать. Врачей в отделении не было.

Первое мая, всех сотрудников больницы в приказном порядке отправили на демонстрацию. Остались только несколько медсестёр и один дежурный врач на все отделения. Зайдя в палату, он, увидев бледную, еле живую Лену, срочно отправил медсестру на демонстрацию за оперировавшим хирургом. На консилиуме решили переливать ей донорскую кровь. Девочку забрали у мамы, положили на каталку и повезли в операционную. Она плакала и тихо просила только одного — чтобы ей не разрезали животик. В операционной Лена потеряла сознание.

Очнулась она на следующее утро. Яркое солнышко весело светило в окошко. Лена чувствовала себя хорошо, кровотечение прекратилось.

— Еле успел, — с облегчением довольно пробормотал Ангел.

Душа улыбалась.

Ангел строго посмотрел на Душу Лены:

— Ты давай не буксуй тут, сразу сигнализируй.

Душа радостно светилась, глядя на Ангела.

— Не разорваться же мне, — с притворным недовольством добавил Ангел. — Мне за своим нужно смотреть… Глаз да глаз… В общем, если что, свисти сразу.

И Ангел исчез. Душа проводила его тёплым взглядом.

Мама дремала на стуле у её постели. Лене ужасно захотелось заварных пирожных. Она тронула мамину руку, и та тут же проснулась.

— Мам, заварных хочу, — улыбаясь, сказала Лена.

— Щас! — радостно ответила мама, украдкой смахнув слезу. — Отец!

Папа Лены спал на стульях в коридоре. Через секунду он появился, встревоженный и взъерошенный. Когда он увидел весёлую Лену и маму, у него свалился камень с души.

— Хотим заварных, — улыбаясь, сказала мама.

— Щас! — радостно заверил папа и рванул из палаты, но тут же притормозил и растерянно спросил: — А ей можно заварных?

Посмотрев на Лену, он добавил:

— Не обижайся, дочка, нужно спросить у врача.

— Иди, разбуди его и спроси, — твёрдо сказала мама.

Врач разрешил, и папа невесть откуда привёз здоровенный пакет с тёплыми заварными пирожными.