Смутные времена. Книга 8

Николай Захаров, 2019

Как это не прискорбно осознавать, но вся История России – Смутные времена. Из тьмы веков и до дня нынешнего. Все совпадения имен персонажей с реально жившими и живущими людьми, совершенно случайны. Содержит нецензурную брань.

Глава 4

Пуля выпущенная из СВД вошла Силиверстовичу в висок и он, сделав рефлексорно еще два шага, упал лицом вперед на ступеньки храма Андрея Первозванного на 6-ой линии Васильевского острова. Охнула бабулька-нищенка и завизжала подающая ей милостыню девица.

— Убили-и-и-и!!! — заголосила бабуля, пятясь от крыльца, по ступенькам которого потекла кровь из простреленной головы. — Кара-у-у-у-у-л!!! — заверещала сердобольная девица, отскакивая вслед за ней от трупа. Мгновенно собравшаяся толпа окружила тело, и кто-то уже названивал в скорую, сообщая о случившемся.

— Прямо в голову попал. Готов. Пошли, Вась, ничего интересного здесь уже не будет, — подвел итог парень лет двадцати, дергая приятеля за рукав. И ошибся, потому что самое интересное произошло на глазах зевак буквально через несколько секунд после этой фразы. Тело убитого вспыхнуло, как электролампочка и исчезло, оставив после себя только лужицу крови.

— Нихре-е-е-нась себе-бе! — раскрыл рот Вася. — А ты говоришь…

— Чудо-о-о-о!!! — заверещала бабулька, падая на колени перед крылечком в три ступеньки и отбивая истово земные поклоны. — Вознесся-я-я-я. Истинно Святым Духом!-

Толпа отшатнулась, давя задних ротозеев и увеличиваясь втрое.

— Чего орет бомжиха? — спрашивали вновь подходящие, вытягивая шеи.

— Мужика у нее прибили, а он в храм уполз, вот у нее крыша видать и съехала, — прозвучала первая версия и начала обрастать, как снежный ком, подробностями.

— Это не ее мужик, а бабы, которая"караул"орала. Видать не поделили. Тоже мне чудо.

— Не уполз, а исчез, дурилка картонная. Я сам видел. Раз и не стало. Ему в лоб пуля попала и бошку продырявила насквозь. Киллер видать стрельнул. Мозги по всему крыльцу разбросал, — влез с пояснениями очевидец.

— Гонишь! Куда исчез?

— Куда? Хрен его знает куда. Как вампир в фильме, на солнце. Испарился. Пыхнул и нету.

— Не свисти. Вампир. Сам ты вампир.

— Где вампир? Я слышал, что им кол надо осиновый в задницу вбить, чтобы не безобразничали.-

Толпа живо обсуждала событие, а бабка, вопить переставшая, скрылась в дверях храма, где упала перед иконой Спасителя и долго о чем-то молилась на коленях. Люди потоптались еще минут десять и разочарованно разошлись, унося новость в разные стороны.

А в Нижнем Новгороде века семнадцатого произошло событие прямо противоположное Санкт-Петербургскому века двадцать первого. В нем на одного человека стало больше, и появился он в центре города. Деревянный храм Рождества Иоанна Предтечи в это время был полон и на паперти было не протолкаться от убогих. Вот среди них и материализовался человек, упав на калеку безногого и рассердив его своим внезапным появлением, до икоты.

— Чей-та?!! — заорал убогий, выползая из-под рухнувшего на него тела. — Уйди, мать твою. Зашибу-ик!

Упавший на него человек, одетый в немецкое платье, никак не отреагировал, опрокинувшись на спину.

— Лях чтоль? — убогий потряс за ногу лежащего человека и тот застонал, подавая признаки жизни.

— Аль пьян? — нищий подполз поближе к лежащему и потряс его за плечо.

— Тута не можно так-то. Ноне враз приберут и в поруб сведут, — посочувствовал он находящемуся в беспамятстве и тот, открыв глаза, взглянул на него мутным взглядом.

— Ты кто? — прошептал человек, вполне членораздельно и убогий, обрадовавшись, что он трезв и жив, зачастил:

— Я-то? Я Пронька. Меня тут всяка собака знат. Сызмальства христарадничаю. А ты ктось?

— Где я? — проигнорировал человек его вопрос.

— В Нижнем, знамо дело. Ты, мил человек, не в падучей ли?

— Что за Нижний? — человек опять проигнорировал вопрос нищего.

— Вестимо какой. Новагород.

— А год здесь какой? — человек сел и удивленно огляделся по сторонам. Одет он был в коротенький кафтан из кожи черного цвета и порты темно-синего сукна. Был уже в возрасте и Проньке годился в отцы.

— Эвон как тебя, отец родной, — сокрушенно замотал головой лохматой и сроду не чесанной Пронька. — На дворе нонче год 7119-ый от сотворения Адама.

— А день какой?-Силиверстович совершенно пришел в себя и оглядывался по сторонам, пытаясь вспомнить сколько лет разницы между годом от сотворения прародителя и Рождеством Христовым.

— А сие мне неведомо. Кажись пятое августа. Матрена, какой день нонче? — Пронька повернулся к сидящей рядом с ним женщине неопределенного возраста, закутавшейся в лохмотья столь ветхие, что Силиверстович удивился, когда из этого вороха тряпок, проскрипел тоненький голосок.

— Седьмо нынче, дяденька.

— Ох, умна девка. Дай Бог тебе жениха боярина, — Пронька повернулся к Силиверстовичу. — Седьмо.

— Силиверстовичем меня зовут, — представился ему Силиверстович. — Давно я тут валяюсь?

— Дак тока что сверзился. Откуда взялси? Я мигнуть не поспел. Хрясь сверху. Еще и память отшибло видать. Откель, пади и не помнишь, прибыл-то в Нижний? — Пронька раскрыл рот от любопытства.

— Не помню. Здесь помню, а здесь нет, — Силиверстович похлопал себя ладонью по лбу и затылку.

— От ить. Тебе к князю надоть. Ох, уме-е-н. Чей-то да присоветует, коль ты не лазутчик от Вора Тушинского. А коль от него, то на кол посадит. Скор князь, но справедлив. Коль невинен окажешься опосля, то велит с кола снять и как полагается отпеть по христианскому обычаю. Так что за душу будь покоен, Силиверстыч. Упокоится как надоть.

— Спаси Христос, — перекрестился Силиверстович двумя перстами, вовремя вспомнив, что раскол еще Никонианский не случился на Руси и двуперстие никто не отменял. — Не лазутчик я. Из торговых. Купец, стало быть.

— Купе-е-е-ц? Ну, тады тебе прямой путь к князю. Откель может вспомнил ужо?

— Из Новгорода Великого кажись, — поскреб бороду Силиверстович, опять же радуясь, что в последнее время решил ее отпустить.

— Ты напряги голову. Потряси вот эдак. Что бы мутной быть перестала, — Пронька затряс опять лохматой головенкой, дурашливо улыбаясь. — Мне помогат. Сколь раз так-то было. Зашибут быват. И ни че. Потрясешь, погудит и опять светла. Все помню. Откель и ктось.-

Силиверстович принялся шарить по карманам куртки, проверяя их содержимое, и обрадовался, обнаружив под мышкой"Перун", а в карманах пачку Беломора и зажигалку. Кроме этого был еще и телефон с бумажником, но экран у телефона не светился, а в кошельке Силиверстовича купюры из века 21-го могли здесь заинтересовать разве что только, того же князя Нижегородского, если учинять сыск примется.

— Это чей-та? — Пронька был любознателен и наблюдателен.

— Это, брат ты мой во Христе, грамотки. В них прописано сколь товару и где взято, — отмахнулся от него Силиверстович, пряча бумажник обратно в карман куртки и застегивая ее на молнию.

— Чудно одет ты, купец Новгородский. Будто немец. Токма и оне как-то не так одежонку носют. Чудна, — Пронька почесал курносый веснушчатый нос и вдруг заблажил голосом нудным и высоким, мигом отвернувшись от Силиверстовича.

— Подайте Христа ради убо-о-о-о-г-о-му! — народ повалил с обедни и, у нищих началась рабочая пора.

— Я пойду, Пронь. Прощевай пока, — Силиверстович встал и окинул взглядом храм и сидящих на паперти десятка три нищих.

— Ты, Силиверстыч, заходи, коль на кол не посодют. Я завсегда при Иоанне Предтечи. Здеся живу. Вона в той хоромине, — Пронька перешел на нормальный голос, обернувшись к нему. И тут же обернулся опять, к проходящим мимо прихожанам. — Пода-а-а-а-айте убо-о-о-о-о-гому. Спаси Христос.

Федора Леонидовича киллер поймал в прицел на выходе из дома на набережной и ажиотажа он не произвел такого как Силиверстович, своей трагической кончиной, упав на спину, обратно за порог родного дома. Единственным свидетелем, кроме убийцы, оказалась бездомная кошка, поселившаяся в их парадном подъезде и прижившаяся здесь. Она уже знала всех жильцов и бросалась к ним навстречу, ожидая подачки. Вот и сейчас она спрыгнула с подоконника и, подбежав к упавшему Академику, тут же вздыбила шерсть на загривке, зашипела и отпрыгнула в сторону. А тело, с обезображенным пулевым отверстием лицом, полыхнуло так же как и у Собора Андрея Первозванного и исчезло, не оставив после себя даже кровавого пятна. Пуля вошла в глаз, а выстрел был произведен с предельного расстояния. На выходное отверстие энергии у нее не хватило.

Очнулся Федор Леонидович в совершеннейшей темноте и для начала протер глаза, соображая, где он и что с ним произошло только что. Протирание глаз видимости не добавило и Федор Леонидович начал шарить по карманам в поисках фонаря. Того самого — универсального, которым можно распугивать насекомых и вообще устройства очень многофункционального. В карманах его куртки оказалось очень много предметов, которые попали туда неведомо как к его искреннему удивлению. Зажигалка, например. Сроду Академик не курил, и как этот предмет оказался в его кармане, было для него загадкой. А вот фонарь, который вообще-то можно было носить пристегнутым к ремню, за неимением такового, сунутый во внутренний карман, не находился. Вздохнув, Федор Леонидович принялся щелкать зажигалкой, решив с ее помощью осмотреться. Но зажигалка оказалась дрянного качества и, выпуская пучки искр, огня выдавать не желала. Осерчав на пятидесятом щелчке, Федор Леонидович отшвырнул капризное изделие китайских умельцев во тьму и продолжил инвентаризацию своей одежды. Тщательно проверяя содержимое карманов. Место где он оказался, кроме мрака еще и воняло так, что дышать не хотелось и Федор Леонидович — человек, в общем-то, терпеливый и непритязательный к условиям существования, начал сначала отплевываться, а потом сунул нос под пуговицу рубашки, натянув ее чуть ли не на голову. Манипуляции эти, правда, мало помогли — вонь проползала через легкую ткань и запах то ли падали, то ли гниющих овощей, а может и то и другое в одном букете, заставили Академика принимать решения быстро и не особенно разборчивые. Не обнаружив в карманах фонаря, он принялся шарить рядом с собой, пытаясь на ощупь определиться, что за место ему повезло осчастливить своим посещением. Пальцы нащупывали мягкий грунт, который проминался от прикосновений и Федор Леонидович пополз на коленях, выставив руки перед собой. Метров пять таким образом он"прошел"не встречая препятствий, а потом уперся в стену. На ощупь так же мягкую — земляную."Яма наверное", — подумал Академик, поднимаясь на ноги и при этом довольно чувствительно приложившись к неожиданно низкому потолку этой ямы. Из глаз полетели искры и Федор Леонидович шлепнулся на пятую точку, вскрикнув от новой боли. Что-то попало под эту точку при посадке, пребольно и настолько остро, что он, зашипев, помянул нечистого и потер ушибленное место. Натолкнувшись при этом на тот самый фонарь, оказавшийся в заднем кармане брюк. Именно он и нанес травму при падении. Помянув опять черта, но уже не столь гневно, а скорее уж для порядка и укоризны самому себе, Федор Леонидович, поспешно включил свет и огляделся. Яма, в которой он оказался, была не совсем ямой, а скорее уж туннелем откуда-то куда-то ведущим. Пожав плечами, Академик согнувшись, чтобы снова не зашибить голову о довольно низкие своды этого туннеля, двинулся в первую попавшуюся сторону, а именно в ту, которая оказалась перед ним. Вонь при этом усилилась а под ногами зачавкала грязь. Туннель явно шел под уклон, а через пару десятков метров идти стало и вовсе невозможно, так как жижа вонючая поднялась и ноги стали в ней увязать по щиколотку.

— Хорошо, что в ботинках, — буркнул Академик, с трудом выдирая подошвы из липкой субстанции и разворачиваясь в обратном направлении.

Фонарь высветил впереди ту самую стену, до которой дополз на коленях Федор Леонидович и приподнявшийся уровень пола, устранил под ногами жижу, метров в десяти от нее. Почва стала вполне плотной и туннель, свернув влево почти под прямым углом, вывел его к стене каменной.

— Вот те на, — разочарованно произнес Академик, шаря лучом по сторонам. — Тупик. Это не правильно, — посветив вверх, он облегченно вздохнул. Почти над его головой оказалось отверстие, в которое луч света провалился, выхватив серые бока каменной кладки, уходящей вверх.

— Рано вы обрадовались, милостивый государь, — попенял сам себя Федор Леонидович, направляя луч вертикально вверх и убеждаясь, что колодец, в котором он оказался, довольно глубок и до его крышки или дверей, метров пять, почти вертикальной штольни. Штольня, по его мнению, была не особенно и велика в диаметре и устроители ее не удосужились подгонять камни тщательным образом, так что выползти пожалуй можно было попробовать.

— Эх, где мои семнадцать лет, — вздохнул жалобно Академик. — В"Завесе", пожалуй, выкарабкаюсь без проблем,–"Завеса"у него в наличии имелась и Федор Леонидович, вынув ее из кармана рубашки, сжал в кулаке. — Господи, не дай погибнуть в нечистотах, — осенил он себя крестом и хлопнул по лежащей на ладони пластине. К его радости она дисциплинированно активировалась и Федор Леонидович, цепляясь за выступы, пополз вверх, бормоча себе под нос.

— Чудны дела Твои Господи. Спасибо. И куда же это меня забросило?

Сорвался он всего один раз и, бормоча проклятия, повторив попытку, добрался таки до потолка, если можно было так назвать деревянную поверхность над головой. Выполненную из дубовых досок. И лежали они плотно подогнанные, ни одного лучика света не пропуская в колодец. Постучав по доскам и убедившись, что лежит перекрытие основательно, Федор Леонидович уперся ногами в противоположную стену и ударил кулаком изо всех сил в центр. Кулак врезавшись, с треском выломал дубовую плаху и она, вылетев из сочленений, отлетела куда-то вбок, открывая доступ света дневного в колодец. Дальше пошло еще веселее. Несколько ударов всего потребовалось Академику, что бы разнести настил из досок окончательно. Свет хлынувший, осветил серые, пыльные стены и Федор Леонидович, выкарабкался наконец-то из штольни, вывалившись во что-то похожее на конюшню. Пахло, по крайней мере, навозом и сеном. Встав на ноги, он огляделся по сторонам. Помещение оказалось невелико и всего с одним окном, вырубленным в бревенчатой стене. Не застекленное, оно было достаточно широким и Академик, с любопытством выглянув из него, понял, что находится в сарайчике, который притулился, судя по всему, к крепостной стене. Рядом с окном имелась и дверь, собранная из грубо-отесанных досок. Федор Леонидович, не долго раздумывая, распахнул ее толчком и, выбравшись во двор, закрутил головой. Влево и вправо от него тянулась крепостная стена, а прямо перекрывало проход здание явно религиозного назначения. Окна вычурные и кружева, заплетавшиеся вокруг них, именно на эту мысль и наводили.

— На подворье церковное попал никак, — предположил Академик, обходя здание. Пространство здесь было использовано застройщиками очень бережливо и расстояние от стен крепостных до церковных едва достигало пары метров. Федор Леонидович прошел вдоль стены, под анфиладой оконной и выглянул осторожно, надеясь, что увидит за углом современные постройки. Надежды его не оправдались. Узкий проход между каменной оградой и следующим строением выводил на площадь перед храмом, со снующими по ней аборигенами в лаптях и онучах.

— Средние века, — вздохнул Академик и придирчиво оглядел свою одежду. — Обувь сойдет, остальное вызовет нездоровое любопытство, — одет он был в такую же куртку, как и Силиверстович, а вот джинсы в отличие от него не любил и предпочитал облачаться в брюки из ткани не столь экзотической. — Мятые, грязные — это нормально. Прикинусь иноземцем, если что, — махнул решительно рукой Академик и направился по проулку в сторону площади. Напрасно он переживал. Жители Нижнего Новгорода на своих улицах привыкли видеть торговых гостей со всего света в одеждах столь экзотических, что и удивляться уже перестали давно. Площадь перед храмом жила интенсивно для этого времени дня, громыхая колесами телег по булыжникам. Гомон стоял деловой и даже монотонный. Зазвонили колокола, и народ принялся усердно креститься, примолкнув и повернувшись в сторону храма. Федор Леонидович так же осенил себя крестом, прошептав: — Помоги, Господи. Пошли мысль здраву, — отвесив земной поклон, Федор Леонидович пересек площадь и остановился у дверей в хлебную лавку. Так он предположил, увидев над входом кованую вывеску, изображавшую что-то вроде восьмерки и выкрашенную местным маляром в светло-желтые тона. — Крендель вроде изображен, — пробормотал Академик, поднимаясь по ступенькам крыльца и дергая за кольцо дверное, также кованое. Дверь, неожиданно распахнувшись ему навстречу, выпустила двух местных жителей, бородатых и низкорослых, о чем-то спорящих между собой.

— Отстань, репей. Не бывать по сему, — выкрутил один из мужиков второму кукиш и тот явно обидевшись, схватил не соглашавшегося с чем-то за ворот косоворотки, в заплатах.

— А по сопатке ежели? — рявкнул он рассерженно.

— Пусти ворот, ирод. Сам не то схлопочешь, — отреагировал первый, наступая при этом ногой в лапте на ботинок Федора Леонидовича, не успевшего посторониться.

— Прощения просим, — тут же и извинился абориген, поклонившись в пояс.

— Я сам виноват — ротозей, — отозвался Федор Леонидович и спросил, пользуясь случаем. — Это что за город, братцы? — Вопрос им заданный буквально вогнал обоих мужиков в оторопь и они, забыв о разногласиях, вытаращились на него в четыре глаза, округлившихся от изумления.

— Аль с головой чего, болезный? — первым нашелся, что сказать тот, что совал кукиш своему спутнику.

— Да вот такая беда на старости лет. С памятью что-то. Иду, иду и вдруг раз — забыл. Где я, что я… — пробормотал Академик. — Вы уж не обессудьте, Христа ради.

— Блаженный, — вздохнул второй мужик. — Мне ба так. Забыть ба все. В Нижнем Новгороде ты, батюшка.

— А год, какой нынче? — Федор Леонидович решил воспользоваться до конца подвернувшейся оказией определиться, где он и в каком времени.

— О-о-о, — простонал сердобольно первый мужик, скребя бороду. — Совсем плохо с памятью-то у тебя, отец. Год ноне 7119-ый. Август месяц, число седьмо. А время вона на часовой башне узнаш, коль надоть.

— Спасибо, братцы. Дай вам Бог здоровья, — поклонился мужикам Федор Леонидович.

— Чудной какой. Да не на чем. Иди себе, убогий, — поклонились в ответ, мужики и зашагали прочь, продолжив незаконченный спор: — Отстань, Митька. Христом Богом прошу. Не доводи до греха. Где это видано чтоба за таку дрянь полтину платили?

— Сам ты дрянь. Такого полотна нынче не сыщешь. Даром отдаю, — кипел Митька возмущенно. — Тебе как свояку только и отдать готов за полтину. Всех ведь домочадцев в новые портки обрядишь. Соглашайся, Фролка. Потом жалеть ведь будешь. Ан поздно будет. Я ить любя-я-а.

— Любя-а? Ах, ты тать непотребный. Еще и язык повернулся так-то ляпнуть. Изыди от греха. Ох, не удержусь и со всем усердием поучу, — не соглашался Фролка с Митькой, полагая очевидно, что цена изрядно завышена, — Федор Леонидович, проводил взглядом аборигенов и затоптался у дверей."Входить или нет"? — было написано у него на лице и эта дилемма возникшая, остановила его руку, готовую дернуть за витое кольцо, вытертое до блеска руками покупателей. Он уже определился во времени и пространстве, так что вряд ли хозяин торговой точки мог добавить что-то существенное. Все остальное нужно было как-то разруливать самому.–"Век семнадцатый. Почему семнадцатый? И что теперь делать?" — Федор Леонидович спустился с крыльца и присел на лавчонку из лесины, укрепленной на двух чурбаках, под перекосившимся окном лавки.–"Что-то произошло в системе. Аппаратура, меня сюда зашвырнувшая, ближайшая в Муроме. Стало быть, туда и нужно отправляться. Не сидеть же сиднем в Нижнем. Почему в Нижний"? — Мысли эти проносились в голове Академика, и он пригорюнился под колокольный звон, облокотившись на колени. Посидев минут пять, принялся снова инспектировать содержимое своих карманов, но, не обнаружив в них ничего нового, опять пригорюнился,–"Как добираться до этого Мурома? Транспорт в это время общественный еще не придумали. Пешком придется идти. А питаться на что? Денег нет ни копейки", — подумав о пропитании, Академик тут же сглотнул набежавшую слюну, а в желудке у него заурчало как у студента первокурсника,–"Ну вот, начинается", — нахмурился досадливо Федор Леонидович.–"Пойду-ка, пройдусь по городу. Сиди, не сиди, а что-то нужно делать. Когда не знаешь что, делай хоть что-нибудь", — взбодрив себя последней мыслью почти оптимистической, он поднялся и зашагал в сторону храма. Решив начать с него знакомство с городом.

Храм был полон народу и поющий хор, наполнял пространство его благодатью и покоем. Академик простоял до конца службы, молясь и одновременно обдумывая, как ему выпутаться из этой временной передряги. Приложился к иконе Спасителя, прося о помощи и выйдя из храма деревянного, выбрал одного из богомольцев, вышедшего вместе с ним и истово обмахивающегося крестом на пороге церковном.

— Простите великодушно, уважаемый… — начал он, дождавшись когда тот откланяется. Выбрал он этого человека по причине самой понятной — выглядел тот солидно и представительно. Смотрел уверенно и явно был из людей успешных. Одет опять же был добротно, не в рванье.

— Чем могу? — откликнулся тот, поворачивая к Федору Леонидовичу бородатое лицо, совершенно круглое, с носом картошкой.

— Я тут в Нижнем впервые и так уж случилось, что испытываю некоторые трудности финансового характера, — Федор Леонидович покраснел и замолчал, обдумывая дальнейшие слово-обороты.

— Деньги чоли покрали? — круглолицый бородач проявил смекалистость.

— Хуже, — махнул рукой Академик. — Мне в Муром нужно как-то добраться. Может, присоветуете что-то?

— Куда хуже? Аль с кистенем разбойники повстречали? — богомолец почесал затылок озадачено. — Что тута советовать? Садись вона у паперти. Народ у нас душевный. Накидат меди сколь надоть. Только одежонка у тебя шибко справна для христарадничанья. Вона кожух каков. И порты целы. Ты, мил человек, кожушок-то на торг снеси и за него тебе всенепременно рупь дадут, коль выторгуешь. Этого и на харч, и на дорогу хватит. Я бы и сам у тебя его принял, да деньгой нынче тоже не богат. Вот держи две копейки, а более не могу, — сунул он медные монеты в ладонь Академика.

— Как величают тебя, добрый человек? — расчувствовался тот, принимая милостыню. — В поминание запишу.

— Петром крещен, — поклонился в ответ круглолицый.

— А скажи-ка, брат Петр, где тут у вас рынок? Чтобы кожушок сбыть? — Федору Леонидовичу понравилась идея"рупь дадут".

— Чего ж не сказать. Вона прямо на Ветошный и попадешь, но ты, мил человек, туды не ходи. Справных-то людей там нет. Голытьба. Иди-ка вона по Почаинской, да мимо сперва церкви Успения. Потом как ее минуешь, так увидишь и Ильи-Пророка купола. А уж от него и рукой подать до собора Предтечи Иоанна. А уж там тебе кажный нижегородец укажет, где Космодемьянска, аль Ивановский спуск. Там добрые лавки. И кожушок без обману оценят и взамен что ни-то предложат. Армячишко какой-никакой, — добросовестно и обстоятельно круглолицый Петр растолковал Академику, как добраться до рынка солидного. Сам того не подозревая, что направляет его туда, куда ему в этот момент нужнее всего и было. И не потому, что урчало в желудке и с"кожушком"не терпелось расстаться, а потому что, от церкви Иоанна Предтечи ему навстречу уже двигался, озираясь по сторонам — Силиверстович точно в таком же"кожушке".